Библейские мотивы в прозе Татьяны Толстой. Выступление на Кирилло-Мефодиевских чтениях (региональная НПК)

Муниципальное бюджетное общеобразовательное учреждение

средняя общеобразовательная школа с.Пензенское

МО «Томаринский городской округ» Сахалинской области

ДОКЛАД  ДЛЯ УЧАСТИЯ

в региональной научно-практической конференции

«Сахалинские Кирилло-Мефодиевские чтения:

равноапостольный князь Владимир:  Наследие и современность»

Тематическое направление:

Христианская традиция в различных видах искусства

БИБЛЕЙСКИЕ МОТИВЫ

В ПРОИЗВЕДЕНИЯХ ТАТЬЯНЫ ТОЛСТОЙ

Автор:

Сухонос Елена Владиславовна,

учитель русского языка и литературы

МБОУ СОШ с.Пензенское

Томари, 2015 г.

         Библейские сюжеты, наряду с сюжетами античной мифологии, составляют фундамент европейской культуры, они легли в основу огромного числа произведений от Нового времени до наших дней, по ним написаны романы, поэмы, оперы, балеты, созданы живописные полотна. Библия оказалась той великой неисчерпаемой книгой, которая содержит все вопросы, тревожащие человечество, и ответы на них, и потому остается актуальной во все времена, ее страницы волнуют людей и сегодня.  Чаще библейские сюжеты входят в художественные произведения в своем оригинальном виде либо в виде некой скрытой идеи.

            Русская литература особенно богата христианскими мотивами, без них она немыслима, в ней они прослеживаются яснее, чем в литературе других народов. Библейские мотивы отчетливо  выделяются в творчестве многих русских писателей: Гоголя, Достоевского Толстого, Лескова, Тургенева, Чехова, Андреева, Куприна, Бунина, Булгакова. В их  текстах  встречаются прямые и косвенные цитаты из Священного Писания, аллюзии, реминисценции. Этические принципы даже советской литературы времён эпохи социалистического реализма, на наш взгляд, проистекают из христианства, представляют собой модернизированные христианские заповеди.

            Современная русская литература в этом смысле тоже является преемницей классической русской литературы, основанной на православии, по мнению А. И. Солженицына. Среди талантливых писателей современности мне бы хотелось выделить Татьяну Толстую. Проблематика ее петербургских и московских рассказов воплощается через сквозной библейский символ потерянного рая, который обретается человеком с рождения (детство - Эдемский сад), а теряется по мере взросления в грехах земной жизни. В художественной философии писательницы концептосфера выражения «райский сад» предполагает антиномии «свет-тьма», «день-ночь», «духовное-материальное», «живое-мертвое», «вечное-сиюминутное», «доброе-злое», «воображаемое-реальное», «мечта-действительность». С помощью этого широкого спектра символических мотивов создается поэтическая картина мира в сборнике рассказов «Ночь».  

             Так, рассказ «Милая Шура» построен на контрасте: и символика деталей, и образная система, и сюжет. Главная героиня Александра Эрнестовна появляется впервые «вся залитая розовым мартовским светом», чтобы в конце рассказа уйти во тьму небытия, но остаться «реальной, как мираж», который «плывет, улыбаясь, по дрожащему переулку за угол, на юг, на немыслимо далекий сияющий юг, на затерянный перрон, плывет, тает и растворяется в горячем полдне». Тьма смерти снова побеждена светом любви далекого Ивана Николаевича, который остался в жизни героини как несбывшаяся заветная мечта, прошедшая через всю ее земную жизнь.

            «Солнечный воздух», «солнечная сторона», «солнечное счастье» приходят к героине с юга, с райской голубой страны, где остался навсегда ее возлюбленный, к которому она так и не смогла уехать. В рассказе «Милая Шура» сразу проводится параллель между ранним утром, когда происходят события, и девяностолетним «закатным» вечерним возрастом героини - Александры Эрнестовны. Героиня своим тусклым взором рвется в утреннее небо, где ясно сияют «шпиль, голуби, ангелы». С концептом «свет» связан целый семантический ряд: утро, улыбка, море, розы, «райские голубые страны», которые противопоставлены черному одеянию героини и «мертвым фруктам» на светлой шляпе. Контрастен сам облик старушки: ее дряхлость в сочетании с ее юными фотографиями, портретами, где она сказочно прекрасная, производит впечатление шока. Контрастна сцена воспоминаний героини о смерти ее мужа, к которому она в час ухода из жизни пригласила цыган, чтобы было «весело умирать». Оксюморонность этого эпизода кажется Александре Эрнестовне нормальной, потому что она признает только «свет» жизни и хочет развеять светлым весельем «тьму» смерти. В юности глаза героини были наполнены ярким синим светом, а в старости они «бесцветные». Жизнь Александры Эрнестовны предстает как «коридорный туннель», где в конце, «как огонек в дремучем разбойном лесу, светится пятнышко кухонного окна». Ее «затерянный в веках возлюбленный» не мог «осиять» ее жизнь, потому что она выбрала не трудную любовь, а спокойное существование. И свет меркнет в период жизни с третьим мужем. Свет убывает в жизни Шуры вместе с течением времени: «Третий муж все ныл, ныл... Коридор длинный. Свет тусклый. Окна во двор. Все позади. Умерли нарядные гости. Засохли цветы. Дождь барабанит в стекла». Символично, что ярко-белое одеяние милой Шуры, белизна писем о любви - все это после ее смерти превратилось в «черную банановую слизь». То есть тьма победила свет окончательно. Героиня не смогла сохранить романтическую мечту в своей жизни, так как тьма материальной выгоды победила ее духовные светлые порывы.

            Герой рассказа «Круг» тоже не сумел сберечь свет в своей душе. Как и героиня «Милой Шуры», Василий Михайлович предстает старым. Его прожитая жизнь ассоциируется со светом: путь его шел мимо сияющих озер и светлых островов с белыми птицами. Но теперь в душе «сумрачно».

            Василий Михайлович - мечтатель. Скука жизни душит его. Тьма, мрак его бытия связаны с отсутствием высокой любви. Романы с женщинами были случайными, он «не нашел тайной тропинки в запредельное», а «попросту нашарил впотьмах и ухватил обычное очередное колесо судьбы»... и «добрался до себя самого с другой стороны». Мирозданье воспринимается Василием Михайловичем как «тесный пенал», который непреодолим. Герой мечется в круге тусклого быта. «Задыхаясь во мраке», герой посылал свою душу «по сверкающей дуге», превратив ее в весть о своей любви к Изольде. «Нетронутая белизна», «розовым светом полное венецианское окно», все светлое и сияющее связано с обликом «голубой» Изольды, но герою захотелось в конце концов «нажаренных котлет», ему стало скучно, романтику мечты победил быт. Встретив спившуюся Изольду через двадцать лет, Василий Михайлович почувствовал, что «к сердцу подступала тьма. Пробил час уходить. И он оглянулся назад в последний раз и увидел лишь длинный холодный туннель с заиндевевшим стенками и себя, ползущего с протянутой рукой и угрюмо затаптывающего все вспыхивающие на пути искры». «Искра» по имени Изольда тоже была «затоптана» толстовским персонажем. Герой уходит во тьму смерти, озлобленно отрицая «Свет» (затаптывая все искры).  Мрачный финал.

            В рассказе «Огонь и пыль» оппозиция «свет - тьма» разворачивается в более глубокую символическую диаду. Главная героиня «безумная Светлана по прозвищу Пипка» как будто уничтожает свет в жизни Риммы: «улетучились риммина сияющая молодость... свежесть надежд, голубых, как утреннее небо». Но мечты Риммы сами по себе ложные: они были «земной трухой», тьмой: квартира, «кафель, развитые дети сияли из просторов будущего цветным радушным огнем». Огонь (свет) превратился в пыль (тьму), потому что Римма гналась за «материальной» мечтой, а Пипка, голая и босая, со ртом, напоминавшим следы пожарища, «светилась» любовью ко всем вокруг. Чем не библейская мудрость?

            Библейские мотивы присутствуют у Татьяны Толстой не только в малом жанре. Роман «Кысь» явился литературным открытием последних лет, за который  она была удостоена премии «Триумф».  Произведение повествует о мутирующей после ядерного взрыва России. Страна, согласно роману, полностью деградировала: язык почти утрачен, мегаполисы превращены в убогие деревни, где люди живут по правилам игры в «кошки-мышки». Роман пропитан сарказмом, характеры героев выстраиваются в своеобразную галерею уродов,  сосуществующих с нормальными людьми, живущими по законам морали и христианским заповедям. Но смысл произведения в очищении, в стремлении к другой, лучшей жизни.

            В ткань романа искуснейше вплетены бесчисленные нити явных и скрытых литературных цитат: от Библии до Окуджавы. Несмотря на обилие персонажей, основным героем романа становится Слово. Сюжет строится на неуёмной жажде чтения Бенедикта.

            "Кысь" – это роман о Слове письменном:  ведь именно для чтения и письма нужен алфавит. В первые два столетия после крещения Киевской Руси и неспешного распространения грамотности книги, поскольку их было чрезвычайно мало, представляли собой исключительную ценность: их передавали по наследству и первыми выносили из пожара. Для Бенедикта книга является такой же величайшей реликвией, ради обладания которой он пускается во все тяжкие. Вот откуда в оглавлении - названия древнерусских букв. А то, что алфавит несколько неточен, так это тоже понятно: дело все-таки происходит не в Древней Руси (хотя отдельные черты бытописания очень ее напоминают: терема, тройки, сторожевые башни, калики перехожие - то бишь "чеченцы" в реалиях романа). Повествование разворачивается в будущем, обезображенном Последствиями, которые отбрасывают прогресс на много веков назад, сближая это постцивилизованное будущее с доцивилизованным прошлым. Потому-то и алфавит слегка изменен: все-таки с момента изобретения кириллицы прошло 13 веков!

            Следуя логике сюжета романа, литературное слово само по себе ничему не может научить: ни состраданию, ни справедливости - и, оставаясь невостребованным, не избавляет от невежества и косноязычия. А что же противостоит этому невостребованному литературному слову? Ну, разумеется, слово бытовое, которым пользуется большинство героев романа, и состоит оно в значительной степени из междометий и из исковерканных Прежних слов. Слово литературное, пусть и не воспринятое новым поколением, не воспитывающее в духе уважения к личности, все же неуничтожимо. Но ведь точно так же неуничтожимо и слово бытовое. Таким образом, конфликт в романе не разрешен, вот почему и финал открыт: слово и косноязычие - как двуликий Янус: одно без другого не существует. Так и живем. На земле, где остался Бенедикт, пользуемся "низким штилем", а "высоким" - на небесах, куда воспарили Прежние и, возможно, унесли-таки с собой невостребованное Литературное Слово.

            А что же такое "КЫСЬ", чьим именем назван роман? Живет, по слухам, в северных дебрях, заманивает голубчиков в самую чащобу и коготком главную жилку вытягивает, и становится голубчик беспамятным - вот чего больше всего на свете боится Бенедикт: этот страх даже больше его страха остаться вообще без чтива. А еще, тоже по слухам, далеко на востоке живет белая Княжья Птица Паулин с глазами в пол-лица и с "человечьим красным ртом", и так-то она себя любит, и так-то она красотой своей любуется, что голову поворачивает и всю себя обцеловывает.

            В образах этих мифологических персонажей любознательный читатель начинает угадывать, что Кысь – это некое нематериализованное воплощение бессознательных человеческих страхов, а Княжья Птица Паулин - отображением их надежд и подсознательной жажды красоты жизни? Этакий преломленный в воображении Ад и Рай.

             Таким образом, выводы очевидны: во-первых, трагедия нравственных уродов у Т.Толстой – это «разруха…в умах»; во-вторых, литературное слово неуничтожимо, и, наконец, русскую духовность трудно затоптать.  И пока люди читают, им не грозит моральное и нравственное уродство.

            Когда-то Томас Манн, пытаясь определить своеобычие нашей литературы в ряду других великих мировых литератур, назвал русскую – святой. Высокое звание, которое зависит не только от таланта, но и от способности выразить в тексте страдания и высшее предназначение своего народа. И коль скоро страданий на нашу долю за анализируемый период выпало немало, то и литература должна обрести то значение, которого от нее всегда ждала читающая Россия.