КГУ «Ново-Жизненская основная средняя школа»
Рудакова Анна Николаевна, учитель английского языка,
русского языка и литературы
«Детство Анатолия Степановича Иванова
в воспоминаниях родственников»
Воспоминания Раисы Степановны, сестры Анатолия Степановича
Мои первые воспоминания о брате связаны с рассказами мамы.
Строили отец с мамой свой дом в селе Шемонаиха, когда Анатолию было года три-четыре. Детских садиков не было, и он тоже “строил” вместе с родителями. Влезал в каждую щель, осматривал, стучал молотком, ощупывал, оценивал каждое бревно, определял, какое тоньше, какое толще. Ходил по стройке этакий вездесущий “мужичок”, все видящий, все знающий, воображая, что делает мужскую работу, строит дом вместе с родителями.
Шла продразверстка. Помните, была такая кампания. Забирали, не спрашивая, все, что можно было есть, дочиста. Люди особенно переживали за семенное зерно: его отсутствие означало голод и на следующий год. И чтобы сохранить пшеницу на семена, родители тайком от всех рассыпали зерно на чердаке, засыпав его землей сверху, хорошо утрамбовывали. Однажды ночью, когда уже все спали (тогда Анатолию было, наверное, лет пять), он вдруг громко, далеко не сонным голосом, говорит: “А вот если землю на подызбице (т.е. на чердаке) разгрести, там будет пшеница!”.
“Как, когда он увидел нашу захоронку, ума не приложу, — удивлялась мама. — Несколько раз приходили, все обыскали, но не нашли. Все немного успокоились. И вот на тебе! Ведь ребенок может рассказать об этом кому-нибудь. Узнает кто — тюрьма”. Не рассказал.
Мама вспоминала, а я представляла своего брата наблюдательным, любознательным, умненьким ребенком, желающим помочь взрослым. Было ли это уже тогда наблюдательностью, какой-то недетской серьезностью, пониманием окружающего?
Рано ушел из жизни отец, оставив троих детей: старшему было восемь, и потому с восьми лет детство у него стало взрослым.
Жилось нам трудно, очень трудно. Мама работала день и ночь, в прямом смысле. Представьте себе в наше время женщину-вдову с тремя детьми (восемь лет, четыре года, один месяц). Каково ей? А если еще и неграмотную, а если еще и в трудные предвоенные и военные годы, когда ничего не купить, и потому что в магазинах ничего не было, и потому что не на что. А если это — деревня, где и работать негде, а работать все равно где-то надо, потому как хлеб продавали только по карточкам, а карточки — только работающим. А без хлеба — голод, смерть.
Работала мама техничкой в клубе (тогда понятия не было у нас о кинотеатрах, домах культуры). Клуб — это все. Работала ночью (начальство сжалилось и разрешило делать уборку ночью), после показа вечерних фильмов и обязательных танцев после последнего фильма. Днем должна была приходить на работу уже только часа на четыре-пять. И время оставалось, чтобы что-то вырастить на огороде, накосить сена, навозить дров (это было большой проблемой; топить чем-то надо, и возила мама кустарник, росший в пяти-семи километрах от деревни, на ручной тележке, а его еще и рубить надо было) да за детьми присмотреть — покормить. Постирать. А помощник — старший сын.
Оклад был у мамы триста рублей, триста двадцать на рынке стоила одна булка хлеба. И выходило, что работала она только из-за карточек на хлеб. И Анатолию приходилось делать все: копать землю, садить, полоть, косить, жать, ремонтировать забор и крышу, стирать, варить и даже делать стаканы.
Удивляло меня, когда вдруг на столе появлялись “новые стаканы”. Не было в те годы в продаже посуды как таковой. Обычные граненые стаканы были большой ценностью и то не у всех. У нас не было, только одна (!) железная кружка на всех — почти богатство. А пить ведь из чего-то надо. И вот сказочным образом появлялись стаканы, разбивались и появлялись снова. Их придумал Анатолий с младшим братом. Находили обычные стеклянные бутылки (их тоже надо было поискать хорошо, если везло — находили), обвивали смоченной в керосине бечевкой, поджигали ее и через несколько секунд, когда вся бечевка вспыхнет, бросали бутылку в холодную воду. Хруп — и получались две вещи: горлышко от бутылки, которое можно было использовать вместо лейки, и стакан. Такой стакан был дороже граненого. Так маленькие хитрости помогали жить.
Окончив седьмой класс, Анатолий устроился на работу, как тогда говорили, “подмастерьем”, у сапожника. Проработал лето. В сентябре приехал к нам мамин брат (возвратился инвалидом с Ленинградского фронта по ранению). Пошел к сапожнику посмотреть, как работает его племянник. Возвратились домой поздно. О чем говорили, Анатолий никогда не рассказывал. А маме брат ее сказал: “Толя у тебя смышленый, захочет учиться, пусть учится, выучишь как-нибудь. Толковый мужик будет”.
Прошел сентябрь. “Иду с работы почти утром, — вспоминает мама. — Толя встречает меня и говорит: — Мама, может, я в школу пойду? Как-нибудь проживем. Ты как? — Как? Как-нибудь будем жить. Учиться надо, сынок. Только ведь месяц учебы уже прошел. — Да это ерунда, догоню. Дурак я, что ли?”.
Мучительно было ему принять решение учиться. С одной стороны, надо помогать матери, да и заманчиво стать скорее взрослым, с другой — желание учиться. Понимал и то, что решать должен сам. Было это его решение, как оказалось, судьбоносным. Взрослое детство продолжалось.
Учеба в школе шла без особых всплесков. Обычный средний ученик. Времени всегда не хватало. Приходилось все самому делать — и по дому, и помогать маме на работе. Важно не расстраивать маму. Жизнь, наверное, не бывает без этого.
Заканчивал Анатолий десятый класс, выпускной. В 1945 году издан был министерством новый указ: выпускники сдают экзамены по всей программе средней школы. Учителя приняли этот приказ “на ура” и предъявляли, очевидно, очень высокие требования. И, как говорили тогда, “посыпались ученики”. В итоге добрая половина учеников экзамены не сдала и аттестат зрелости не получила. Гудела вся деревня. В народе только и говорили об этих “ужасах”.
Однажды утром приходит одна из учительниц. Видимо, знала, что Анатолия нет дома, и ласково так говорит: “Вы знаете, Иванова, ваш сын может и не сдать экзамены, если вы не дадите хотя бы ведро картошки”.
“Хотя бы ведро картошки”! И это тогда, в годы настоящего голода! Весна, картофель оставлен только на посадку да поштучно пересчитана каждая картофелина, по четыре штуки на день (каждому по одной). До новой, когда можно будет подкапывать молодую, пусть еще и не выросшую.
Что делать? Отдать — оставить детей голодными. Не отдавать — тоже нельзя, может ведь и “завалить” на экзаменах. Как поступить матери, неграмотной женщине, для которой учеба детей всю жизнь была святым делом, целью ее жизни? Пришлось отдать. Со слезами на глазах. Долго переживал Анатолий этот шантаж, подлость человеческую. Может, где-то и оправдывая этого “учителя”, ведь и ей нужно было есть.
Конечно, этот случай не имеет непосредственного отношения к учебе в школе. Просто это — картинка жизни, тех условий, в каких жила семья, когда дети были постоянно голодными, условий, в которых формировались черты характера, жизненные принципы брата. Случилось так, что спустя много лет в одной из поездок по стране он встретил эту учительницу и подарил ей свою книгу. Не вспомнив о том случае. Наверное, потому, что сам стал “учителем”.
В другом источнике «Под небом Алтая» Станислава Черных мы находим уже более подробные описания детства Анатолия Степановича Иванова.
Еще одним источником стала семья Ивановых, которая живет в нашем замечательном селе Медведка. Геннадий Харитонович и Михаил Харитонович - братья. А в Шемонаихе живет их сестра Любовь Харитоновна Иванова, с которой нам удалось побеседовать, когда она была в гостях в нашем селе. Семья эта проживала в селе Поручиково ( ныне умершем) и будучи детьми они часто встречались с писателем. Их бабушка Евдокия Андреевна Иванова проживала с дедушкой Анатолия Степановича – Куприяном ( более подробные сведения о дедушке А.С. Иванова она не помнит, знает, что погиб в Гражданскую войну). Их родители – сводные братья и сестры. ( Любовь Харитоновна сетует, что раньше семьи хорошо общались, а сейчас все связи утеряны. Но знает, что брат Володя погиб ( в автокатастрофе), и что Раиса где-то в Новосибирске, не знаю, жива ли?).
Сравнивая источники, я нахожу очень много общего:
Станислав Черных пишет: «Родился будущий писатель, 5 мая 1928 г в с.Шемонаиха. Отец и мать, Степан Степанович и Марфа Логионовна( Любовь Харитоновна называла ее Маврой Лаговеевной), вышли из крестьянских семей, всю жизнь занимавшихся хлебопашеством. Однако по свидетельству писателя, сами его родители «колхозниками никогда не были, жили в райцентре, где отец работал заведующим райотделом «Союзпечать». Марфа Логионовна хозяйкой была хорошей. Любила чистоту и порядок в доме. Ставала чуть свет, доила корову, разливала молоко по крынкам, сбивала масло, готовила завтрак, полола и поливала огород, стирала, шила, вязала. Делала всё с большой охотой и легкостью, не приседаю ни на минуту. Все горело и спорилось в ее умелых, трудолюбивых руках.
Уже с пяти лет родители стали брать его на пашню, где выращивали на богаре картофель, просо и подсолнух. Мальчик был горд и счастлив, когда отец похвалил его за участие в посадке и уборке картофеля. После этого он еще с большей охотой помогал матери в огороде, где выращивалось все необходимое для пропитания семьи.
С большим удовольствие ходил Толя с отцом на рыбалку, или ездил к дяде Никифору на заимку, что стояла напротив села Спасское. Здесь его воображение поражало не только раздолье цветущих трав, издающих нежный аромат, но и какая-то особенная, кажущаяся безмолвной тишина.
Любил он послушать ночные рассказы, сказки и были у яркого костра. За шалашом где-то недалеко рокотала речка Шемонаиха, да едва слышно шелестели листья берез, черемухи, тополей. Долго не мог уснуть под впечатлением услышанного.
Поднимались рано и , пока не подсохнет роса на травах, отец с дядей Никифором шли рыбачить, чтобы не пропустить клева. Старался не проспать рыбалки и Толя. Обдаваемые холодным бодрящим душем, направлялись они к заветным омутам, где были стойбища хариуса. Какое же это было прекрасное время суток! Солнце золотило верхушки деревьев, лучи его искрились в светлых росинках на листочках смородины, акации, жимолости, ежевики, малины, цветах и травинках.
Весь мир, казалось еще спал, только там, за густым кустарником, слышался несмолкающий разговор речки да в глубине веток ощущался гомон – это пробудившиеся птицы извещали о наступлении утра.
Едва заметной в траве тропой выходили к реке, и каждый, заняв свое место, заветное и наиболее удачливое, нетерпеливо разматывал лески, закидывая их в прозрачный, клокочущий поток маленькой речки, впадающей в белопенную светлую Убу. И вот уже отец подсек большого серебристого хариуса, выбросил его на берег. Толя прижал его к земле, крепко зажал в кулачок и отправил в холщевую сумку, перекинутую через плечо.
Через два часа сумка уже оттягивала плечо. Довольные удачливым клювом, рыбаки возвращались к шалашу, разводили костер, вешали котел, чистили картошку и рыбу, готовили вкусную уху»
Любовь Харитоновна вторит:
«Маленький Толя часто бывал в Поручиково, что напротив Спасского, особенно летом. Дед Лаговей запрягал корову и приезжал к нам, в основном за ягодами. Ягодными местами земля наша богата. Любили рыбачить в местечке Харизовка, что на границе с российской землей.( это место и сейчас излюблено рыбаками). Миша, мой старший брат был погодка с Толей, ему больше всех удалось провести время с будущим писателем. Он часто ездил в гости к бабушке на Алтайскую улицу и там, Миша с Толей, бегали рыбачить к Убе»
«Вам бы с Михаилом Харитоновичем повстречаться, он бы больше рассказал - заканчивала беседу Любовь Харитоновна, - да вот жаль, что немного прихворал».
«Обязательно, - уверяю собеседницу, - Вечный Зов земли родной еще приведет нас к тем местам нашей Разинской земли, где в детстве ступала нога Анатолия Степановича».
Литература:
Материал Интернета «Воспоминания Раисы Степановны»
С.Черных «Под небом Алтая»
Записанная беседа с Ивановой Любовью Харитоновной
Оставьте свой комментарий
Авторизуйтесь, чтобы задавать вопросы.