Эссе на тему "Генезис русского постмодернизма"

Генезис русского постмодернизма

В конце 1980 — начале1990-х годов русская эстетическая мысль была увлечена  теорией постмодернизма. В поисках адекватной эпохе и состоянию культуры модели описания новой художественной действительности исследователи и критики попытались калькировать «заморские» теории, применив их на российской почве. В свою очередь, в западных работах о постмодернизме обнаружились почтительные ссылки на труды М. Бахтина, ученых Тартусской школы, русских формалистов и структуралистов.

Пристальный интерес к постмодернизму дал толчок расширению и углублению  и русской эстетической мысли. Появилось целое поколение ученых и критиков, специализирующихся на изучении постмодернизма: это М. Липовецкий, Б. Гройс, А. Жолковский, А. Генис, П. Вайль, И. Ильин, Н. Маньковская, М. Эпштейн, В. Курицын, И. Скоропанова и многие другие. Работы некоторых из них представляют собою компиляции  или центоны, т. е. составлены из множества цитат, выдержек, мнений о постмодернизме, повторяющихся и переходящих из текста в текст, обозначая тем самым процесс накопления и усвоения материала.

Следует отметить явные попытки определить специфику русского постмодернизма, его своеобразие и отличие от постмодернизма зарубежного, тем более, что  литература конца века ХХ в. демонстрирует яркие образцы постмодернистского творчества целой плеяды новых русских авторов. Назовем некоторых из них — это А. Курчаткин, 3. Гареев, Вик. Ерофеев, Е. Попов, А. Королев, А. Битов, А. Цветков, В. Сорокин, Д. Галковский, В. Залотуха, Т. Толстая, В. Пелевин и многие другие.

Постмодернизм для русской литературы термин «поисковый», в чем-то условный, но вместе с тем принципиально значимый. Во-первых, в нем отчетливо звучит память о модернизме Серебряного века, почтительное признание важности его уроков и открытий при решительном отталкивании, разрушении и демифологизации модернистских философских и эстетических утопий. Имена и даже образы Н. Бердяева, Н. Федорова, В. Брюсова, В. Соловьева, осколки, обрывки модернистских учений и текстов подвергаются постмодернистскому пародированию в произведениях А. Жолковского, Вик. Ерофеева, В. Пелевина и других.

Тем не менее постмодернизм протягивает руки русскому модернизму, как бы замыкая круг развития русской культуры в XX веке. Писатели видят в модернистах своих предшественников, пытаются восстановить прерванную и разрушенную революцией и Советской властью культурную органику русской литературы. Во-вторых, русский постмодернизм своей открытостью мировой культуре продемонстрировал тоску по ней и реальность выхода из изоляции, а также переживание своего отставания от мировой эстетической практики.

Вместе с тем появление и укоренение русского постмодернизма имеет свои объективные причины. Он органически вырастает из русской социальной действительности и не только эпохи перестройки, крушения Советской власти и государственной идеологии. М. Эпштейн в статье «Истоки и смысл русского постмодернизма» сопоставляет коммунизм и постмодернизм. Ряд основополагающих черт, с точки зрения автора, подтверждает близость коммунизма и постмодернизма. Рассмотрим некоторые из них. Создание ирреальности, симуляция как замена реальности лозунгами, планами, плакатами, докладами, т. е. превращение жизни в текст, а в зрелом постмодернизме происходит замена всякой идеологии видеотехникой, знаками компьютерных игр и т. д. Детерминизм и редукционизм как зависимость от идеологического языка, власть текста над личностью и жизнью, при этом в коммунизме подход классовый, в постмодернизме — знаковый, семантический. Антимодернизм и идеологический и эстетический эклектизм, т. е. отказ от камерности, «служение» идеологии, составленной из кусочков. Характерны для коммунизма и постмодернизма игра цитатами, симуляция авторства и оригинальности, стирание граней между массовым и элитарным и т. д. При всей постмодернистской иронии в статье М. Эпштейна есть здравый смысл в утверждении адекватности постмодернизма современной эпохе.

Эстетические, художественные истоки русского постмодернизма просматриваются отчетливо: публикация романов Набокова и воздействие его эстетики на развитие русской литературы последней трети XX века; знакомство с прозой Борхеса и У. Эко, Кастанеды и Мисимы и др. писателей Запада и Востока; существование русского художественного андеграунда и появление в печати так называемых пра-текстов «одиноких постмодернистов» 60—70-х гг. — поэмы Вен. Ерофеева «Москва—Петушки», романа А. Битова «Пушкинский Дом», Ю. Алешковского «Кенгуру» и «Николай Николаевич», «Школы для дураков» и «Палисанд-рии» Саши Соколова и др. В феномене «другой прозы», в творчестве Л. Петрушев-ской, Т. Толстой, Е. Попова, Вяч. Пьецуха и др. также видны постмодернистские тенденции и черты новой поэтики: например, в отказе от человека социума, реабилитации быта, в «магнитофонной» хаотической форме диалогов, в своеобразном эстетическом диссидентстве и шоковом, сенсационном воздействии на читателя. Не случайно многие из прозаиков (Т. Толстая, Е. Попов) органично работают в системе постмодернистской поэтики и идентифицируют себя как постмодернистов. По законам постмодернистской эстетики, в духе так называемого принципа шизоанализа Л. Петрушевская создала текст пьесы «Мужская зона. Кабаре» (1994), пронизанный игровой интертекстуальностью.

Формированию и утверждению русского постмодернизма активно способствовали такие направления, как поп-арт, соц-арт и «московский романтический концептуализм», представленные поэтическим творчеством И. Иртеньева, Т. Кибирова, Д. Пригова, Л. Рубинштейна и др. В соц-арте происходит «интеграция (в данном случае) советской мен-/тальности в виде идеологических знаков в текстовую игру». Концептуалисты манипулируют разными советскими идеологемами, концептами как обратной стороной «идеала», обнаруживая несостоятельность их означаемого, давно призрачного и упраздненного. Многие из них работают в духе «мерцающей эстетики». Между автором и текстом возникают «мерцающие отношения» в сочетании первичности и вторичности, оригинальности и цитатности, что характерно для поэзии Дм. Пригова (циклы о Милицанере и «Москва и москвичи»). Поэт Тимур Кибиров в программном «Послании Льву Рубинштейну» причудливо и органично играет образами, цитатами, мотивами, ритмами, рифмами и отдельными словами многих легко узнаваемых текстов русских поэтов — от Пушкина, Тютчева, Некрасова до Мандельштама, Пастернака, Маяковского, Щипачева и Твардовского. Авторская интонация в духе новой искренности и сентиментальности, а также авторская воля в отборе и включении «чужих» вкраплений не растворяются в тотальной интертекстуальности поэмы.

            «Развитой социализм» и соцреализм из государственной идеологии превратились в материал, в поле бесконечной концептуалистской и постмодернистской игры, на котором совершается постоянный процесс демифилогизации и разрушения прежних идеологем, кумиров, штампов и представлений, страхов и обманов. Освоение компьютерных технологий, страстное увлечение Интернетом, создание «второй телереальности», огромная сила воздействия «четвертой власти» на массовое сознание — и в целом на саму действительность — оказалось чрезвычайно плодотворным для формирования русского постмодернизма