1) Акмеизм
– литературное течение, входящее в литературное направление модернизм. Название
течения образовано от греческого «άκμη»
– пик, вершина, высшая степень чего-либо, острие, цветение, цветущая пора.
Течение «акмеизм» не имеет
эквивалента в зарубежной литературе.
Становление акмеизма было тесно
связано с возникновением и деятельностью объединения «Цех поэтов». Первое
собрание состоялось осенью 1911 года. Течение было сформировано примерно в 1912
году. Программные статьи течения в основном появились в 1913 году. Причем к
тому времени, когда декларации акмеистов увидели свет, уже были изданы первые
сборники акмеистов: «Вечер» А. Ахматовой (1912), «Чужое небо» Н. Гумилева,
«Дикая порфира» М. Зенкевича (1912), «Аллилуйя» В. Нарбута (1912), «Камень» (1)
О. Мандельштама (1913). Следовательно, «поэтические манифесты зарождающегося
течения формировались на основе художественной практики названных поэтов. В
таком случае, литературные манифесты акмеистов расцениваются и как первое
подведение творческих итогов, и как поэтическая программа, «заявка» на будущее»
(Л.Г. Кихней).
Представители течения: Николай
Гумилев, Сергей Городецкий, Анна Ахматова, Осип Мандельштам, Владимир Нарбут,
Михаил Зенкевич, Георгий Адамович, Георгий Иванов, Ирина Одоевцева, Николай
Оцуп и др. К течению примыкал Михаил Кузмин.
«Цех поэтов»
В атмосфере споров о судьбе русского
символизма родилось новое литературное объединение «Цех поэтов». Создателями
«Цеха поэтов» были Н. Гумилев и С. Городецкий. К этому времени Н. Гумилев уже
был автором трех поэтических сборников, в том числе высоко оцененных В.
Брюсовым и С. Ауслендером «Жемчугов». К 1911 году Гумилев был известным
литературным критиком, который, в частности, с 1909 года в каждом номере
журнала «Аполлон» печатал свои рецензии на появляющиеся поэтические книги. Эти
статьи Н. Гумилева, вошедшие в раздел журнала «Письма о русской поэзии»,
составили своеобразный цикл и в наше время так и печатаются. С. Городецкий к
этому времени был автором нескольких поэтических книг и одной прозаической,
однако славу ему принесла первая книга «Ярь» (1907), которой поэт буквально
потряс литературные круги и которую высоко оценили К. Чуковский, В. Брюсов, А.
Блок. Следующие книги во многом были повторением уже открытого и,
следовательно, были шагом назад.
Почему придуманное этими поэтами
литературное объединение имело такое название? Многие будущие акмеисты
увлекались историей и, в частности, средневековьем. В средние века в
европейских городах мастера были объединены в цеха. Был цех каменщиков,
портных, кузнецов, хлебопеков и т.д. Во главе каждого цеха стоял синдик
(главный мастер). Его важнейшей обязанностью было передавать опыт подмастерьям,
открывать им секреты мастерства, обучать их технологии производства (создания)
вещи. По замыслу организаторов, «Цех поэтов» должен был служить делу познания и
совершенствования поэтического ремесла. Члены «Цеха» под руководством синдиков
(Н. Гумилева, С. Городецкого, третьим синдиком иногда называют юриста Д.В.
Кузьмина-Караваева) должны были учиться быть поэтами. Стихотворение
рассматривалось как изделие, созданное с помощью соответствующих приемов. Как
отмечает А.И. Павловский, изучение «ремесла», разбор произведений производился
детально. При обсуждении произведений друг друга подмастерья должны были не
просто оценить услышанное, но обосновать сказанное и предложить пути решения
проблемы (неудачная рифма, сбой ритма и пр.). Все это, конечно, приносило
практическую пользу.
Однако многие сторонние наблюдатели
(например, А. Блок, который и спустя 10 лет не смог успокоиться и написал
весьма резкую статью с говорящим названием «Без божества, без вдохновенья» (Цех
акмеистов) смотрели на происходящее с ужасом, как, впрочем, и на название
объединения. В самом названии уже содержался выпад против символистов, особенно
против Вяч. Иванова. Тот назвал свое объединение «Башня». Слово это
ассоциируется с устремленностью в небо, к идеалу, с тайной, с рыцарскими
временами, с чем-то книжным и премудрым. «Цех поэтов» – напротив, что-то
земное, вещественное, лишенное тайны.
Ученик Н. Гумилева Н. Оцуп позже так
рассуждал на эту тему: «<…> Многие и много раз возмущались самой идеей
Цеха поэтов, находя в ней внутренние противоречия: поэты все-таки не
ремесленники. Цех был необходим в какой-то момент, как реакция против
крайностей символизма. Он был трезвым напоминанием о том, что и поэзия дело рук
человеческих, и что в ней многое можно совершенствовать путем работы и
тренировки».
Сейчас понятно, что правы были оба. И
А. Блок, который говорил, что главное – наличие таланта и вдохновения. И Н.
Гумилев, который считал, что поэзия – это еще и труд, что поэт не может
состояться без саморазвития, образования или самообразования, без работы над
техникой стиха, без ориентации на «учителя», художника, которого считаешь
«мастером». А. Блок родился с талантом, но некоторые его ранние стихи
откровенно слабы. Значит, и для гения неизбежен период ученичества. С другой
стороны далеко не все члены «Цеха поэтов», а также студий, где преподавал Н.
Гумилев, стали известными поэтами. Но национальную литературу представляет не
только первый ряд художников, но и десятый. Иногда человек рождается, чтобы
написать одно талантливое стихотворение. И в этом его предназначение. Свой
вклад в русскую культуру внесли все: даже те, кто стал только талантливым
читателем.
В заключение отметим, что «Цех
поэтов» – название трёх поэтических объединений, существовавших в Петербурге
(Петрограде) в 1911-1922 годах. 1-й «Цех поэтов» был основан Н. Гумилёвым и С.
Городецким осенью 1911 и просуществовал до 1914 года. В этот «Цех поэтов»
входили Н. Гумилев, С. Городецкий, А. Ахматова, О. Мандельштам, М. Лозинский,
Н. Бруни, В. Нарбут, М. Зенкевич, Вас. Гиппиус, Г. Иванов, Г. Адамович, В.
Комаровский, М. Моравская, Грааль-Апрельский (С.С. Петров), Е.
Кузьмина-Караваева и др. По инициативе Г. Иванова и Г. Адамовича с сентября
1916 по март 1917 несколько раз собирался 2-й «Цех поэтов», но успеха это
начинание не имело. В 1920 году Н. Гумилёв организовал 3-й «Цех поэтов». В него
входили С. Нельдихен, Н. Оцуп, Н. Чуковский, И. Одоевцева, Н. Берберова, Вс.
Рождественский, Н. Олейников, Л. Липавский, К. Вагинов, В. Познер
и другие. После расстрела Н. Гумилева «Цех» некоторое время возглавлял Г.
Адамович. Г. Иванов, Г. Адамович, Н. Оцуп, И. Одоевцева, выехав в 1922-1923
годах из России, некоторое время ещё поддерживали деятельность этого «Цеха
поэтов» в Берлине и Париже.
Философские истоки акмеизма
2) Нельзя
не согласиться с Ю.В. Зобниным, который считает, что «краеугольным камнем»
гумилевской акмеистической эстетики является тезис о «непознаваемости
непознаваемого». «Русский символизм, – писал Гумилев, – направил свои
главные силы в область неведомого <…>. И он вправе спросить идущее ему на
смену течение <…>, какое у него отношение к непознаваемому. Первое, что
на такой вопрос может ответить акмеизм, будет указанием на то, что
непознаваемое, по самому смыслу этого слова нельзя познать. Второе – что все
попытки в этой области – нецеломудренны». Ю.В. Зобнин пишет: «Резонно будет
предположить, что, коль скоро в символизме господствовал “гностический” дух, то
в гумилевском акмеизме должен присутствовать “агностицизм”; высшей ценности
символизма – полному знанию о мире – в акмеизме противополагалась другая
ценность, порождаемая процессом познания – незнание».
«Детски-мудрое, до боли сладкое ощущение собственного незнания, – вот то, что
нам дает неведомое <…>. Всегда помнить о непознаваемом, но не оскорблять
своей мысли о нем более или менее вероятными догадками – вот принцип акмеизма»,
– заключает Н. Гумилев свою мысль в программной статье «Наследие символизма и
акмеизм» (1913).
Опираясь на эту статью Н. Гумилева,
Ю.В. Зобнин делает вывод о генетической связи «акмеистической эстетики (в ее
гумилевском изложении) с агностическими учениями, прежде всего, конечно, – с
учением И. Канта». Говоря об этом, исследователь опирается на свидетельство
Вас. Гиппиуса, участника гумилевского «Цеха поэтов», который фиксирует факт
обращения Н. Гумилева во время работы над теорией акмеизма к творчеству Канта.
Для Канта, решающего в «Критике
чистого разума» вопрос о возможности «метафизики как науки», установление пределов
разумного познания мира человеком было главной задачей. Кантовская
«трансцедентальная эстетика» утверждала, что мир воспринимается человеком лишь
в той своей части, которая укладывается в присущие рассудку категории
«пространства» и «времени» – нечто, не укладывающееся в эти категории, не может
быть воспринято человеческими чувствами. Следовательно, человек, в силу
возможностей своего «воспринимательного аппарата» обречен иметь дело не с
«целым» миром («ноуменом», по терминологии Канта), а с его «частью»
(«феноменом»). Таким образом, мир познаваем лишь частично.
«Непознаваемое», лежащее вне «феноменального», действительно «непознаваемо»,
т.к. человек физически не наделен способностями подобного познания.
«<…> Здесь хотят, – писал Кант о тех, кто пытался перешагнуть границы
«феноменального» («а русские символисты в начале XX
века, по мнению Гумилева, главные силы направили в область неведомого», –
замечает Ю.В. Зобнин), – чтобы можно было познавать, и, значит, созерцать вещи
и без внешних чувств, следовательно, чтобы мы имели способность познания,
которая совершенно отличается от человеческой <…>, чтобы мы были,
следовательно, не людьми…». Н. Гумилев пишет: «Бунтовать <…> во имя иных
условий бытия здесь, где есть смерть, так же странно, как узнику ломать стену,
когда перед ним – открытая дверь». Это суждение перекликается с известным
высказыванием Канта: «<…> Наш человеческий разум не одарен такими
крыльями, на которых он мог бы подняться над облаками, заслоняющими от наших
глаз тайны иного мира; а любознательным людям, которые так настойчиво
добиваются узнать что-нибудь о том мире, можно дать простой, но вполне
естественный ответ, что самое лучшее было бы, если бы они согласились подождать
ответа до тех пор, пока они сами не попадут туда». В статье Н. Гумилева Ю.В.
Зобнин находит большое количество аллюзий на работы И. Канта.
3) Наряду
с этим следует учитывать, какое большое влияние на главу акмеизма Н. Гумилева
оказала философия Ф. Ницше. В архиве П. Лукницкого, по свидетельству В.
Лукницкой, хранятся несколько книг Ницше, принадлежавших Гумилеву. Они
сохранили многочисленные следы работы над ними поэта (например, подчеркивания
карандашом). И. Одоевцева в своих воспоминаниях также указывала на тот факт,
что Ф. Ницше оказал огромное влияние на Н. Гумилева. «Для психологического типа
воина-эстета, к которому относятся и Юнгер, и Гумилев, характерна «ницшевская»
модель поведения «настоящего мужчины». Высказывания Ницше: «Двух вещей хочет
настоящий мужчина: опасности и игры... Мужчина должен быть воспитан для
войны...», – становились своеобразным руководством к действию, попав на
благоприятную почву «активного» склада личности художника» (Т.А. Мелешко).
«Специфика маскулинной парадигмы Ф. Ницше заключается, на наш взгляд, в
совокупности ряда идей: 1) «преодоления» себя и «великого здоровья», 2)
«провозвестничества» (мессианства), 3) «свободной смерти»», – пишет Т.А.
Мелешко. Если мы внимательно всмотримся в «текст жизни» Н. Гумилева, то увидим,
что поэт полностью усвоил уроки своего учителя. О влиянии философии Ф. Ницше на
поэзию Н. Гумилева говорят многие исследователи (например, Н.А. Богомолов).
Теория адамизма, которая является составляющей теории акмеизма (о чем мы будем
говорить позже) тоже, на наш взгляд, возникает не без влияния философии Ф.
Ницше.
Также следует учитывать, что, как
показывает Л.Г. Кихней, суждения акмеистов о взаимоотношении формы и содержания
в слове перекликаются с выводами, к которым приходят в это время православные
мыслители «серебряного века» (П. Флоренский, С. Булгаков), а также
философы-феноменологи (например, Г. Шпет, который был одним из гимназических
преподавателей А. Ахматовой).
Основы акмеистического мировоззрения,
ключевые положения программы, понятие об адамизме и кларизме
4) Как
свидетельствовал член «Цеха поэтов» Вас. Гиппиус, весной 1912 года на одном из
собраний «Цеха» Н. Гумилев и С. Городецкий провозгласили свою программу –
программу того литературного течения, которое должно сменить символизм. Было
придумано и название – акмеизм (от греческого слова «άκμη»
– пик, вершина, высшая степень чего-либо, острие, цветение, цветущая пора).
Акмеисты назвали себя так потому, что стремились воспеть расцвет человеческой
личности. Эти поэты противопоставляли себя символистам. Н. Гумилев в статье
«Наследие символизма и акмеизм», хотя и отмечает, что «символизм был достойным
отцом», все же подчеркивает, что символизм «закончил свой круг развития и
теперь падает». По мнению Н. Гумилева, современный символизм «скучен»,
«абстрактен», «нецеломудрен», «холоден». Всему этому акмеизм противопоставляет
свои эстетические принципы: «соединение внутреннего мира человека
(Шекспир) с «мудрой физиологичностью» (Рабле) и безоговорочного жизнеприятия
(Вийон) с безупречностью художественных форм (Теофиль Готье)» (Е.Г.
Эткинд).
В разделе Философские истоки
акмеизма мы уже обращались к этой статье Н. Гумилева. Можно только
согласиться с Ю.В. Зобниным, который считает, что «решение <…> проблемы
отношения к «непознаваемому» было огромным духовным завоеванием Гумилева
– это действительно открывало ему путь к творчеству, свободному от гнета
неприемлемых для поэта еретических, а порой и прямо кощунственных установок
символистической эстетики, ориентированной на «богопознание». <…>
Гумилев, создавая акмеистическую эстетику, шел к принятию Бога и этических
норм, санкционированных авторитетом православного христианства». Близкий к
акмеизму К.В. Мочульский по поводу статьи Н. Гумилева писал следующее:
«Символизм считал мир своим представлением, а потому иметь Бога не был обязан.
Акмеизм поверил, и все отношение к миру сразу изменилось. Есть Бог, значит,
есть и “иерархия в мире явлений”, есть “самоценность” каждой вещи. Этика
превращается в эстетику – и все: словарь, образы, синтаксис отражают эту радость
обретения мира – не символа, а живой реальности. Все получает смысл и ценность:
все явления находят свое место: все весомо, все плотно. Равновесие сил в мире –
устойчивость образов в стихах. В поэзии водворяются законы композиции, потому
что мир построен. Дерзания мифотворцев и богоборцев сменяются целомудрием
верующего зодчего <…>».
Символисты видели во всем намек на
потусторонний мир, а акмеистов интересовал земной мир во всем его многообразии.
С. Городецкий в статье «Некоторые течения в современной русской поэзии» пишет:
«Борьба между акмеизмом и символизмом <…> есть, прежде всего, борьба за этот
мир, звучащий, красочный, имеющий формы, вес и время, за нашу планету Землю.
Символизм, в конце концов, заполнив мир “соответствиями”, обратил его в фантом,
важный лишь постольку, поскольку он сквозит и просвечивает иными мирами, и
умалил его высокую самоценность». Как вспоминает Вас. Гиппиус, акмеисты
призывали «отказаться от той мистической стихии, которую принесли в поэзию
символисты». С. Городецкий в статье «Некоторые течения в современной русской
поэзии» (1913) так пишет об этом: «У акмеистов роза опять стала хороша сама по
себе, своими лепестками, запахом и цветом, а не своими мыслимыми подобиями с
мистической любовью или чем-нибудь еще». Есть в статье С. Городецкого и еще
одна очень важная мысль: «<…> не только хорошо все уже давно прекрасное,
но и уродство может быть прекрасно. После всех “неприятий” мир бесповоротно
принят акмеизмом, но всей совокупности красот и безобразий. Отныне безобразно
только то, что безобразно, что недовоплощено, что завяло между бытием и
небытием».
В.М. Жирмунский в статье
«Преодолевшие символизм» (1916) так пишет о происходящем на его глазах:
«Кажется, поэты устали от погружения в последние глубины души, от ежедневных
восхождений на Голгофу мистицизма; снова захотелось быть проще,
непосредственнее, человечнее в своих переживаниях, захотелось отказаться от
чрезмерной индивидуалистической требовательности к жизни, ломающей и
разрывающей живые жизненные связи, бытовые узы между людьми. <…> Хочется
говорить о предметах внешней жизни, таких простых и ясных, и об обычных,
незамысловатых жизненных делах, не чувствуя при этом священной необходимости
вещать последние божественные истины. А внешний мир лежит перед поэтом, такой разнообразный,
занимательный и светлый, почти забытый в годы индивидуалистического,
лирического углубления в свои собственные переживания».
Однако, сделав заявку на изображение
в своих произведениях реального земного мира во всем его многообразии, каждый
из акмеистов избрал свою область изображения. Например, для ранней А. Ахматовой
реальный мир – это, прежде всего, мир интимных переживаний.
5) Иногда
акмеисты, особенно С. Городецкий, Н. Гумилев, М. Зенкевич, называли себя адамистами.
Это наименование образовано от имени первочеловека Адама. Как Адам
незамутненными, почти детскими глазами увидел мир и дал всему имена, так и
акмеисты стремились лишить мир «надстроек», которые сделали символисты, вернуть
ему первозданность. Поэт-адамист должен смотреть на мир так, как будто видит
его впервые. С. Городецкий в своей статье «Некоторые течения в современной
русской поэзии» так говорит об этом: «Новый Адам не был бы самим собой и
изменил бы своей задаче – опять назвать имена мира и тем вызвать всю тварь из
влажного сумрака в прозрачный воздух, – если бы он, после зверей Африки и
образов русской провинции, не увидел и человека, рожденного современной русской
культурой». И в русской современности, о кризисе которой с таким надрывом
говорили символисты, поэт-адамист «огляделся тем же ясным, зорким оком, принял
все, что увидел, и пропел жизни и миру аллилуйя». Заслугу М. Зенкевича, автора
поэтической книги «Дикая Порфира», C.
Городецкий видит в том, что «с юношеской зоркостью он вновь и вновь увидел
нерасторжимое единство земли и человека»; «не менее «радостным миром»
представился ему микрокосм человеческого тела, чем макрокосм остывающих и
вспыхивающих солнц».
Одновременно поэты-адамисты воспевали
мужское начало, мужественного, сильного человека, который не допускает
проявлений слабости. Говоря словами Н. Гумилева из его статьи «Наследие
символизма и акмеизм», адамизм – «мужественно твердый и ясный взгляд на жизнь».
В адамизме в полной мере проявилась личность Н. Гумилева, человека цельного,
волевого, бесстрашного. Таков и его лирический герой, в отличие от лирических
героев декадентов, символистов и даже футуристов.
Существовало и еще одно предложение
относительно названия нового течения модернизма. Еще в 1910 году в своей статье
«О прекрасной ясности» М. Кузмин предложил термин кларизм (от франц. «clair» –
светлый, ясный), однако широкого хождения термин не получил и как название
течения не прижился. При этом положения, высказанные в статье М. Кузмина, нашли
отражение в теории и практике акмеизма. В своей статье М. Кузмин звал к
стройности и ясной гармонии, к точности и подлинности в отборе слов, он звал к
«прекрасной ясности». Он писал: «Пусть ваша душа будет цельна или расколота <…>
умоляю, будьте логичны – да простится мне этот крик сердца! – логичны в
замысле, в постройке произведения, в синтаксисе». Заканчивает же статью М.
Кузмин так: «“Если вы совестливый художник, молитесь, чтобы ваш хаос (если вы
хаотичны) просветился и устроился, или покуда сдерживайте его ясной формой: в
рассказе пусть рассказывается, в драме пусть действуют, лирику сохраните для стихов,
любите слово, как Флобер, будьте экономны в средствах и скупы в словах, точны и
подлинны, – и вы найдете секрет дивной вещи – прекрасной ясности”, –
которую назвал бы я “кларизмом”».
6)
Как свидетельствует Вас. Гиппиус, в поэтике принимаются все технические находки
символистов, но «все излишества сглаживаются: ритм, стиль и композиция должны
быть в равновесии; при этом вместо музыкальных задач символизма определенно
выдвигались задачи живописные и «архитектурные».
Последнее особенно явно проявляется в
статье О. Мандельштама «Утро акмеизма», которая была написана в 1913 году, а
напечатана только в 1919 году. Однако всем акмеистам она была хорошо известна,
и, хотя не все были согласны с некоторыми положениями статьи, эта работа тоже
повлияла на становление и развитие акмеистического мировоззрения и эстетики.
Е.Г. Эткинд так сформулировал основные положения манифеста О. Мандельштама:
· поэтическое
слово отличается небывалой уплотненностью; оно – не простой знак, выражающий
известный смысл, а соединение многих элементов, образующих содержание. Впрочем,
сознательный смысл слова (Логос) – необходим и прекрасен; отбрасывать его, как
поступают футуристы, нельзя;
·
слово существует не как «самоценность», а
как материал для строительства. Поэт – зодчий, возводящий здание из слов;
·
в готическом соборе камень, сохраняя
свойственный ему вес, приобретает легкость конструктивного элемента; то же
относится к слову, участвующему «в радостном взаимодействии себе подобных»;
· строить
можно только в мире трех измерений – ибо «они есть условие всякого зодчества».
Поэтическое произведение может создаваться только в реальном мире, в условиях
времени и пространства: «Строить – значит бороться с пустотой…»;
·
следует вернуться к некоторым
положительным сторонам средневековья: оно ценило физиологию
(«божественная физиология, бесконечная сложность нашего темного организма») и
высоко ставило достоинство ремесла;
·
«сомнительную» символистскую формулу от
реального к реальнейшему следует заменить знаком тождества: А=А; все явления
реального мира равны между собой общим для них всех противостоянием небытию.
Суммировав все вышесказанное, можно
назвать основные положения акмеизма, с которыми были согласны все представители
течения.
1. Отказ от мистичности, порывов к
идеальному миру, обращение к земному миру во всем его многообразии,
многоцветности, многозвучности.
2. Точность в соответствии слов
предмету выражения. Отказ от символов и нагромождения метафор и других тропов.
Четкость и ясность образов, внимание к художественной детали.
3. Равное в художественном смысле
отношение ко всем моментам жизни, малым и большим. Искусство и художник не
должны привносить в мир какую-то иерархию.
4. Поэтизация первозданного мира,
человека и первозданных эмоций.
5. Одновременное внимание к
внутреннему миру человека, его психологии и к телесному.
6. Перекличка с другими культурными
явлениями, периодами, эпохами. Обилие аллюзий. Недаром, по свидетельству Н.Я.
Мандельштам, в 30-е годы XX века О.
Мандельштам сказал, что акмеизм – «это тоска по мировой культуре».
Основные принципы акмеизма:
— освобождение поэзии от
символистских призывов к идеальному, возвращение ей ясности;
— отказ от мистической туманности,
принятие земного мира в его многообразии, зримой конкретности, звучности,
красочности;
— стремление придать слову
определенное, точное значение;
— предметность и четкость образов,
отточенность деталей;
— обращение к человеку, к
«подлинности» его чувств;
— поэтизация мира первозданных
эмоций, первобытно-биологического природного начала;
— перекличка с минувшими
литературными эпохами, широчайшие эстетические ассоциации, «тоска по мировой
культуре».
Отличительные черты акмеизма:
— гедонизм (наслаждение жизнью),
адамизм (звериная сущность), кларизм (простота и ясность языка);
— лирический сюжет и изображение
психологии переживания;
— разговорные элементы языка,
диалоги, повествования.
Акмеистические тенденции можно
проследить в творчестве таких художников, как К. Коровин, Ф. Малявин, Б.
Кустодиев.
В заключение скажем, что декларация
всегда в той или иной мере отличается от художественной практики, а большие
поэты, как правило, «перерастают» то течение, в рамках которого начинают
развиваться. Примеры этого мы найдем и в творчестве Н. Гумилева (особенно в его
последней книге «Огненный столп»), и в творчестве О. Мандельштама (особенно
30-х годов), и в поэзии А. Ахматовой. Однако все трое до конца жизни связывали
свой творческий путь с этим течением.
Оставьте свой комментарий
Авторизуйтесь, чтобы задавать вопросы.