Курс лекций "Бурятия в 20 веке"

Краткое описание документа:

Социально-экономическое и культурное развитие Бурятии в XIX в.

После Кяхтинского договора Бурятия становится частью Российской империи, однако для того, чтобы сделать ее действительной частью страны, необходима была переселенческая политика, христианизация, оседлость. Об аккультурации речь не шла, она считалась следствием оседлости и перехода к земледелию. Политика переселения русских из европейской части страны. Две формы – принудительная и стихийная колонизация. В 1799 году был подготовлен проект заселения «Сибирского края, прилежащего к границам китайским». Увеличение народонаселения в пограничным землях было необходимо не только для защиты этих земель, но и для развития торговли с Китаем, ее обслуживания. По указу Сената к переселению назначались отставные солдаты, крестьяне, отданные помещиками в зачет рекрутов и уголовные преступники. Принудительная колонизация неэффективна, поскольку до Сибири доезжала лишь их небольшая часть. Отличительная особенность переселения в Сибирь заключается в том, что если в Америку английские переселенцы переселялись за свой счет (сами оплачивали плавание через Атлантический океан, сами закупали провизию и необходимый инвентарь и т. д.), то в России люди переселялись в Сибирь по большей части за счет государства, и переселение во все времена было делом государственным. На новом месте переселенцы также не оставались одни: местные власти по указанию из Москвы выдавали новым переселенцам "подмогу" - денежную ссуду либо инвентарь и рабочий скот, освобождали от налогов на определенное время. Бегство крепостных и "вольных" людей в Сибирь было лейтмотивом всей сибирской истории. Так, только в 1700 г. было возвращено Строгановым почти 600 человек, а в 1725 г. - 2207 чел. Однако все же беглых предпочитали сильно не искать, да и сложно это было. В то же время администрация всячески рекламировала Забайкалье, обещая выделять каждому по 30 десятин земли (в реальности выходило гораздо меньше, около 10 десятин), хотя в европейской части в среднем на душу мужского населения приходились всего 3 десятины. Однако в реальности люди чаще всего не доезжали до Забайкалья и оседали в других районах, разоряясь и терпя лишения в пути. За 1800-1819 гг. в Нижнеудинском округе и Забайкалье было водворено только 8 тысяч человек. Еще одна категория – ссыльные и каторжники. Больше был поток вольных поселенцев. Это были беглые крестьяне, ремесленники, торговцы, беглые рабочие с казенных предприятий, а также наемные специалисты, например, в Нерчинском горном округе, где добывали серебро и золото.

Сельскохозяйственное освоение Забайкалья было в приоритете правительства, поскольку доставка в Сибирь продовольствия была очень затруднена. Забайкалье – одно из немногих мест, где пригодно земледелие. Инфраструктура: тракты. Московско-Сибирский тракт проходил из Екатеринбурга, шел через Тюмень, Омск, Томск, Красноярск, Иркутск, Верхнеудинск до Нерчинска.

И все же население Сибири росло быстро, хоть в основном и засчет Западной Сибири. В 1795 году – 595 тыс., в 1820 – 1 693 500, в 1852 – 2 712 000. На коренные народы приходилось всего 583 000 человека. Все население разбивалось на два состояния – служилые (чиновники, духовенство, военные) и податное (крестьяне, ясашные, мещане, цеховые, купцы). Больше всего государственных крестьян, затем инородцев, заводские крестьяне, мещане, цеховые и т.д. В Сибири не было крепостного права, хотя существовали другие формы зависимости, как в случае с горнозаводскими крестьянами, которые были прикреплены к заводам и обязаны были снабжать их зерном и провиантом, доставлять уголь и руду в качестве оброка и повинности. Они также доставляли рекрутов для завода. Эта работа была пожизненной и передавалась по наследству. По существу, это крепостничество. З/п не было, получали от казны пищу, обувь и одежду. Работа 12 часов в сутки.

Сибирская крестьянская община имела ряд специфических черт. Она представляла собой замкнутый мир полноправных граждан «своего» сообщества. Община коллективно противостояла внешнему миру государства и переселенцам. Община защищала интересы своих членов, но в то же время, отвечала на условиях круговой поруки за исполнение повинностей перед государством. 
Община выступала коллективным пользователем государственной земли и наделяла землей крестьян-общинников, защищала границы земельных владений в споре с соседними общинами. «Благоразумные крестьяне, рубя на свои нужды древесные породы, оставляют кедр как плодовое дерево… Кедровые рощи в течение лета берегутся не только от пожаров, но от того, чтобы кто-нибудь из своих или чужих не испортил дерева… и сбор  кедровых орехов существует на общинных началах».

В общине были тесно увязаны права и обязанности крестьян. Община здесь не только не препятствовала росту зажиточности, новым «заимочным» запашкам, но и поддерживала немощных, убогих, сирот, помогала при пожарах, стихийных бедствиях, неурожаях. Полноправие старожилов, самоуправление, высочайшая требовательность общины к человеку, высокий статус женщины, высокая активность в делах сообщества, коллегиальное утверждение решений были следствием особенностей крестьянского мира Сибири. В русской общине Европейской России, несмотря на внешнее единомыслие, постоянно тлел конфликт между личностью и коллективом. Община в Европейской России подавляла «бунт личного» через развитую «мирскую» систему самоуправления. При этом отдельные члены данного сообщества с ярко выраженным «Я», вступая в конфликт, пытались обрести экономическую, духовную, правовую независимость. Отток крестьянского населения из европейской части России в Сибирь, стал основой формирующегося сибирского крестьянства.
Практически не отмечались случаи массового коллективного переселения всей общиной или селением. История освоения территории за Уралом доказывает, что была, в основном, индивидуально-семейная форма переселения в Сибирь. 

…Ведущее место занял индивидуализм. Об этом писал А.П. Щапов: «Каждый живет особняком, коллективное начало малоразвито». Это стало основой ярко выраженного соревнования-конкуренции между домохозяевами в труде, поведении, обустройстве усадьбы, во внешнем виде домочадцев. В условиях соревнования-соперничества в сибиряках вырабатывались «удивительная выносливость и настойчивость,… необыкновенная терпимость в трудах и мужество в опасностях».

Сибиряки делили мир на «старожилов» и «российских людей», а также на «своих» и чиновников. Крестьянский мир замыкался в себе под давлением властей, и община не случайно в Сибири называлась крестьянами «общество». 
Общины по структуре были как простые, в границах отдельных деревень, так и сложные - из нескольких селений. Но и в сложной общине в каждой деревне было свое самоуправление, делегировавшее представителей в органы всей общины. 

Ярко выраженный практицизм сибирских крестьян, приобретенные ими в сибирских условиях трудовые умения и навыки повлияли на характеристики используемых орудий труда. Сибиряки использовали старорусские орудия, но значительно изме­няли или даже переделывали их в соответствии с условиями тайги или лесостепи, степи или предгорий, болотистых или каменистых почв и т. д. Поэтому обвинения по отношению к сибирским крестьянам в консерватизме и нежелании ис­пользовать «прогрессивные» технологии и орудия труда поверхностны. Дан­ные характеристики давались в XIX — начале XX вв. людьми, пытавшимися судить о сельском хозяйстве Сибири с позиций Великороссии. Н. М. Ядринцев вполне справедливо  высказался об этом: «…в Сибири надобно всегда обращать внимание на те сельскохозяйственные условия…, которые поглощают громадное количество времени и труда. Те мерки, которыми мы привыкли мерить в Западной Европе или в России, здесь неприемлемы. И многое, что  разумно и пригодно там, будет нерационально и вредно здесь».

К 1917 г. Сибирь (6% населения России) давала 17% валового сбора зерна. Быстрыми темпами край превращался в основную житницу страны. В 1913 г. по количеству скота Российская империя занимала второе место в мире после США - 190 млн. голов, из них на Сибирь приходилось 20% всего поголовья скота. В начале ХХ в. сибирские мясные и молочные продукты стремительно завоёвывали внутренний рынок страны: до 50% всего мяса в Москве завозилось из-за Урала. В крестьянских хозяйствах Сибири разводили до 18% всех лошадей России, 14% овец, 12% свиней (еще раз напомним, что этим занималось 6% населения страны).

Обычным для сибирского крестьянства был высокий уровень благосостояния и зажиточности основной массы сельского населения старожильческих селений. 
К 1910 г. около 40% дворов засевали более 10 десятин посева. 
50% дворов имели по 4 и более лошадей (в Европейской России только 10% дворов). Всего же на одно хозяйство в Сибири приходилось к 1917 г. в среднем по 16—18 голов скота (в европейской России — 8—9 голов). По данным на 1909 г. на 100 жителей приходилось:

Страны

Лошади

Коровы

Овцы

Свиньи

Европейская Россия

18

26

34

10

Сибирь

55

70

74

16

Дания

21

87

28

56

Голландия

6

34

15

21

Франция

5

36

45

18

Канада

41

133

48

51

США

25

82

68

57

Но наиболее примечательной была высочайшая товарность крестьянского хозяйства сибиряков. Нижегородский губернатор А. Хвостов писал в прошении так: «Выход сибирского хлеба на рынки будет иметь своим последствием неминуемое разорение сельского хозяйства средней и южной России и всего Поволжья».
Зажиточность сибирского крестьянина-старожила обусловливалась,  прежде всего, трудовыми возможностями его семьи. Здесь большая патриархальная семья могла поднять и обработать значительную по размерам пашню и, качественно обрабатывая землю, получить высокие урожаи. Соответственно этому, семья могла содержать больше скота и обеспечивать высокий уровень жизни ее членов.

Рабочие были наемными, но контракты зачастую были кабальными, влачили жалкое существование, поскольку находились в полной власти управителей. Рабочие были малограмотны. В Сибири в силу отсталости производства в техническом отношении, предприниматель мог рассчитывать на прибыль прежде всего в результате рационального использования переменного капитала, т.е. рабочей силы. Вследствие этого главнейшими проблемами во взаимоотношениях работодателей с наемными рабочими была величина рабочего времени, размер и форма выдачи заработной платы. Интерес предпринимателей исчерпывался нехитрой формулой дикого капитализма - "за максимум работы - минимум вознаграждения". Интерес рабочего был абсолютно противоположным. Корреспондент из Енисейска в письме в газету "Справочный листок" так и определял сибирские принципы рационализации дела: "Удешевление производства" сводим к удлинению рабочего дня, к уменьшению заработной платы, да к расчету с рабочими вместо денег товарами по самым невозможным ценам". Действительно, в описании любого сибирского предприятия XVIII-XIX вв. можно видеть, что рабочее время ограничивалось естественными рубежами - световым днем и физическими возможностями работников. Сезонность большинства отраслей экономики усиливала тенденции к максимальному увеличению рабочего дня. Приисковые рабочие в своей удалой песне по этому поводу замечали; "Там не любят шутить шутки. Там работали мы в сутки двадцать два часа!" [66] Это, конечно же, преувеличение, но 13-15-часовой рабочий день не был редкостью в золотодобыче. Если судить по дореволюционной печати, то жизнь рабочих была ужасной. Рабочий вопрос не сходил со страниц газет и журналов, в которых постоянно бичевались язвы "пролетариатства" - скудное питание, убогое жилье, дикие нравы, временность и мизерность заработков, ненадежность существования наемного работника. Гарантированность средств существования в обмен на тяжкий физический труд, более широкий выбор товаров в промысловой лавке по сравнению с деревенской делали жизнь промышленного рабочего привлекательной для крестьянского парня, ссыльнопоселенца или мещанина. Вольные работники получали за труд в двое - в трое больше подневольных. Колодники казенных винных заводов получали в месяц в середине XIX в, 3 рубля, а вольные - 9 рублей. Приведенные примеры и подсчеты показывают, что жизненный уровень рабочих Сибири был невысок и чрезвычайно зависел от места работы и квалификации. Предприниматели не оплачивали стоимость рабочей силы, имея ее неограниченный резервуар в виде крестьян-отходников, ремесленников, бездомных поселенцев и бродяг. В целом положение сибирских рабочих и служащих мало чем отличалось от такового в Европейской России. Но здесь имелись свои особенности, связанные с тем, что Сибирь переживала процесс хозяйственного освоения, была слабо заселена, менее развита в социальном и техническом смысле, имела слабую инфраструктуру и более суровый климат. Рабочие здесь эксплуатировались еще более дикими методами, имели неустроенный быт, более тяжелые условия труда, были обделены образовательными и медицинскими услугами.

Условия труда и быта ссыльных были варварскими, к которым присоединялся и голод. Это вызывало массовое бегство ссыльных и зверские истязания пойманных беглецов. На сереброплавильных заводах также использовался труд каторжан-«колодников», закованных в «железо». Ссыльнокаторжных использовали в качестве чернорабочих на серебросвинцовых заводах, на золотоносных приисках, в рудниках, поэтому каторжные тюрьмы открывались при каждом крупном предприятии. В результате Нерчинская каторга представляла собой сеть каторжных тюрем, разбросанных на значительном расстоянии друг от друга, объединённых в каторжные районы. Ссыльные выводились на работы закованными в ножные кандалы. Несмотря на усиленную охрану, в мае 1832 года в тюрьме был открыт заговор группы ссыльных, которые хотели совершить побег и уйти в Китай. В результате были приняты меры по ужесточению контроля за ссыльнокаторжными. Всех преступников разделили на три разряда.

 Осужденные, отнесенные к 1-му разряду, должны были содержаться только в номерах; заключенные 2-го разряда могли быть заняты на работах недалеко от тюрьмы под удвоенной охраной; причисленные к 3-му разряду вывозились на поверхностные горные работы. Всем им запрещалось общаться со свободными ссыльными. В июле 1832 года начальник Нерчинских горных заводов отметил, что многие заключенные без работы и возможности выйти на свежий воздух начинали болеть.

В середине 1760-х гг. в сибирском купечестве состояло 13,8 тыс. душ мужского пола, в том числе в Енисейске — 3 тыс., Тобольске, Томске — по 2,8 тыс., Красноярске — 1,8 тыс., Тюмени — 1,6 тыс., Иркутске — 1,5 тыс., Селенгинске — 1,2 тыс. Однако, как и в европейской части страны, людей, действи­тельно занимавшихся торговлей, было значительно меньше: в Сибири 4,9 тыс. человек (35,6 % от общего числа находив­шихся в трудоспособном возрасте лиц, записанных в купечество). Для сибирского купечества была характерна высокая социальная мобиль­ность. Лишь незначительной части купцов удавалось продер­жаться в составе местных гильдейцев на протяжении несколько десятилетий подряд. Купечество пополнялось за счет выходцев из самых разных региональных и социальных слоев, в основном мещанства и крестьянства. Основным занятием большинства сибирских купцов являлась торговля пушниной, хлебом, скотом, продуктами животноводства, различными мануфактурными товарами. Купеческий капитал играл определяющую роль в развитии мыловаренного, кожевенного, салотопенного, свечного, сте­кольного, фаянсового, писчебумажного и канатно-прядильного производства. В середине XIX в. начинает развиваться пароходство. Во второй половине XIX в. многие сибирские купцы — Сабашниковы, Швецо­вы, Кандинские — переносят свою коммерческую деятельность в Европейскую Россию.

Иркутская губерния к началу XIX века включала обширные области. Семь уездов – Иркутский, Нижнеудинский, Киренский, Верхнеудинский, Нерчинский, Якутский и Камчатский.

В середине XIX века Верхнеудинский и Нерчинский уезды были объединены в Забайкальскую область, которая просуществовала вплоть до 20-х годов XX века. Центром области стал город Верхнеудинск. В 1884 году область была переподчинена вновь созданному Приамурскому генерал-губернаторству со столицей в Чите, но в 1906 году вновь стала частью Иркутского генерал-губернаторства. В начале XIX века территория расселения бурят входил в состав 4 уездов: Нижнеудинского, Иркутского, Верхнеудинского и Нерчинского.

Особенностью административного управления Сибири была фактическая автономность сибирских инородцев. Основы самоуправления инородцев были заложены с самого начала освоения края. Связано это было большой типологической разницей культур и обычаев коренного и пришлого населения и дефицитом квалифицированных администраторов. Буряты не жили в городах. Жили улусами, будучи обязательно приписанными к своему роду. Впрочем, род терял принцип кровнородствия и двигался в сторону административно-территориальной единицы. До 1822 года бурятские рода управлялись так называемыми Степными конторами, в обязанности которых входили раскладка, сбор и передача в казну податей, распределение повинностей, исполнение предписаний губернского и уездного начальников. В состав конторы входили главный тайша и депутаты. С введением в действие законодательства М.М. Сперанского все инородцы Сибири были поделены на оседлых, кочевых и бродячих. Оседлые инородцы по управлению, размерам податей и повинностей приравнивались к крестьянам. Кочевые инородцы (буряты, якуты, эвенки, хакасы и др.) организовывались в инородные управы, а те, в свою очередь, в Степные думы. Внутри степных дум происходил разбор судебных дел, помимо тяжких уголовных преступлений.

Администрация думы состояла из главного родоначальника (тайши и т. п.), голов и избранных заседателей. Старосты, выборные заседатели и головы могли быть наследственными или выборными. Они утверждались в своих должностях губернатором, а главный родоначальник утверждался генерал-губернатором.

Обязанности степной думы состояли в учете численности населения, в распределении сборов, в учете общественных средств и имуществ, в распространении земледелия и промышленности среди инородцев, в защите интересов сородичей перед высшим начальством.

Еще в начале XVIII века в Бурятию проникают первые ламы из Монголии и Тибета. В 1764 году бурятские буддисты создают централизованную буддийскую общину во главе с Пандито Хамбо-ламой. К концу XVIII века центр сангхи переходит в Гусиноозерский дацан. Сангха служила единственной централизованной системой, объединявшей большую часть бурят. Несмотря на введение в 1741 году штата из 150 лам, который со временем возрос