Литература 20-х годов (11 класс)

Литература 20-х годов

Сегодня трудно представить, что в первые годы Советской власти молодые деятели пролетарского искусства отвергли почти всю дореволюционную литературу. А тех, кто остался в России назвали попутчиками. Среди них были М. Горький, В. Маяковский, А. Ахматова. Эти писатели постоянно чувствовали стену непонимания. Главное содержание художественного процесса 20-х годов составляет творческое противостояние талантливых писателей мертвящему воздействию догматиков и вульгаризаторов, обслуживавших складывающийся культ личности. Смысл духовного противостояния – глубоко созидательный, задача его – позитивная: создание новой демократической культуры после революции. А началось это противостояние с книги Бориса Пильняка «Голый год». И роман, и его герои, даже фамилия автора стали в последующие два десятилетия притчей во языцех нормативной критики. А роман враждебным революции. Многие из догматических обвинений сегодня не выдерживают критики. Роман воспринимается по-другому. Претензии были такого рода:

- «Не видит России современной», революционной.

- «Мужики – звери».

- Поэтизация стихийности крестьянского революционного движения, мужицкого бунта, а не сознательного обновления России.

За  этими обвинениями возникает одна проблема: как писатель осознает свое время? Насколько он точен и конкретен в изображении исторического цвета времени? Писатель обратил свои взоры к историческим корням происходящих революционных событий. Роман предлагал мощное культурно-историческое толкование развернувшихся в стране катаклизмов, связав их с предыдущими двумя столетиями после петровского развития и тысячелетней национальной психологией народа, его духовными традициями, социальными навыками, его мироощущением. Какой же предстала Россия в «Голом годе»? В хаотическом смешении утонченных духовных исканий 20 века с кондовым, деревенским бытом (до коллективизации было далеко), крестьяне участвовали в революции стихийно. Действие происходит с лета до зимы 1919 года, когда гражданская война терзала российские деревни. Обрекала село и города на голод. Разруху. Несмотря на это значительная часть интеллигенции благословила Октябрьскую революцию как силу очистительную. Позже Платонов в «Чевенгуре» развернет эту тему. А за ним Белов в «Канунах». Своих первых читателей роман Пильняка поразил, «как самородный кусок живой и страшной правды». Что ж, назвать нового героя – тоже немалая заслуга. Торжествующая мелодия жизни звучит в финале: она подхватывается и обогащается новой главой, где изображается деревенская свадьба. М. Горький увидел в романе Пильняка лишь формальное словотворчество. Самым тяжким было обвинение в том, что Пильняк не понял революции. Воспевал самые темные, стихийные побуждения восставшей народной массы. А. Луначарский не оценил романа. Воспринял как распространение азиатского начала до Москвы и далее на запад. Пильняк для него стал недостаточно зрелым литератором. В 1922 году Вронский много полемизировал по поводу романа Пильняка. Он увидел некоторые важные стороны революционного процесса в России и указал на них. О чем идет речь в романе? Ведь через многие его главы проходит мотив революционной метельной стихии. Стихия сметает все чуждое России. Последняя глава состоит всего из трех слов: «Россия. Революция. Метель». В главе «Две беседы» разговаривает художник Глеб Ордынин и архиепископ Сильвестр, тоже из рода Ордыниных. «В России не было радости, а теперь она есть. С Петра повисла над Россией Европа, а внизу, под конем на дыбах, жил наш народ, как тысячу лет». Революция, по мысли Глеба, «противопоставила Россию Европе». «После революции Россия пошла в 17 век». Когда такие идеи проникают в массовое крестьянское сознание, они принимают причудливый вид: с порога отвергаются принципы и слова, пришедшие с Запада, дары цивилизации и культуры связываются с дьявольским наваждением «бездуховного» Запада. И потому Егорка вещает: «Нет никакого интернационалу, а есть русская революция, бунт – и больше ничего. Столица – Москва». Насчет столицы очень важно. Петербург – носитель петровского чуждого России европейского начала. Москва – исконная столица допетровской Руси, первопрестольная, православная. В романе четко заявлено авторское отношение ко всему. Выражено в художественной логике романа, в словах и интонациях  повествователя, в высказываниях некоторых персонажей, близких автору. Это голос летописца-повествователя. В первой главе говорится, что России вовсе не было. А в последней звучит надежда на будущее России. Видел ли Пильняк такую Россию? Он почувствовал, как «томительно и жутко» было народу. Он первым увидел, что труднейшая проблема русской революции – овладеть стихийным движением многомиллионного народа на тысячекилометровых расстояниях с голодными городами и нищими селами, спасти культуру. Писатель принял на себя основной удар упростителей по поводу стихийного и сознательного в русской революции. Русская литература начала 20 века устами многих талантливых писателей сказал о главном феномене столетия слова, толком не осознанные в существенной мере до сих пор. Достаточно назвать три имени – Андрей Белый, Блок и М. Горький. Трагическая причастность интеллигента-поэта к судьбе народной стихии в истории, понимание этой стихии – в поэзии Блока. Образ безликой  и всесокрушающей «многоножки» у А. Белого. И Горький с романом «Жизнь Матвея Кожемякина». К началу 20 века искания русской мысли были оплодотворены идеями Владимира Соловьева, видевшего духовную миссию славянства, и прежде всего русского народа, в преодолении крайностей деспотического, фантастического Востока и цивилизованного, бездуховного Запада. Драматизм русского философствования в первые два десятилетия 20 века обострился тем, что история предложила на практике проверить все сформулированные к тому времени идеи – от самых умозрительных до самых практических. Сейчас Россия пытается подвести итоги этой проверки. Взрыв национальной стихийной энергии был настолько велик, что многие пророки революции, предвещавшие ее на протяжении полувека, ужаснулись, увидев в лицо поднявшийся народ. Как можно было упорядочить, если не укротить, организовать эту вулканическую энергию, и кто бы взялся за это? Кто мог бы спасти страну от государственного разложения и распада правящей системы в конце первой мировой? Н. Бердяев, Л. Карсавин и другие мыслители правы в том, что большевики, взявшие власть в октябре 1917 года, спасли Россию от стихийного распыления энергии, направив ее на организацию и строительство невиданного прежде казарменного режима. Здесь и начинается утопическое заблуждение первопроходцев, которые взвалили на свои плечи адски трудную задачу революционного обновления России, решая выполнить ее. Во–первых, без интеллигенции, духовенства, офицерства, служащих. Во-вторых, без самого народа, которому назначено было исполнять роль диктатуры. Два следствия из такого положения выявились вскоре: разрыв с культурой и полное отчуждение народа от власти, от государства. Этих двух обстоятельств было достаточно, чтобы обнаружить утопичность строительства счастливого нового общества. Писатели 20-х годов увидели реальный облик революционной России и поняли, куда идет страна. Об этом свидетельствуют: роман «Мы» Замятина. «Повесть непогашенной луны» и «Красное дерево» Пильняка.  «Котлован» и «Чевенгур» Платонова.  «Собачье сердце» Булгакова. Правда, большая литература, отвергнутая в ту пору, востребована нашим временем.