Тренировочные диктанты по
темам«Причастный оборот», «Правописание НЕ с причастием и отглагольным
прилагательным», «Правописание Н, НН в суффиксах причастий»
Учитель русского языка и
литературы гимназии 1567 г. Москвы
Шакарова Надежда
Сергеевна
***
Овсяников придерживался старинных обычаев не из суеверия, а по
привычке. Он, например, не любил рессорных экипажей, потому что не находил их
спокойными, и разъезжал либо в беговых дрожках, либо в небольшой красивой
тележке с кожаной подушкой, и сам правил своим добрым гнедым рысаком. Кучер,
молодой краснощекий парень, остриженный в скобку, в синеватом армяке и низкой
бараньей шапке, подпоясанный ремнем, почтительно сидел с ним рядом. Овсяников
всегда спал после обеда, ходил в баню по субботам, читал одни духовные книги,
вставал и ложился рано. Он с важностью надевал на нос круглые серебряные очки.
Бороду, однако же, он брил и волосы носил по-немецки. Гостей он принимал весьма
ласково и радушно, но не кланялся им в пояс, не суетился, не потчевал их всяким
сушеньем и соленьем. «Жена! — говорил он медленно, не вставая с места и слегка
повернув к ней голову. — Принеси господам чего-нибудь полакомиться». Он почитал
за грех продавать хлеб — божий дар, и в сороковом году, во время всеобщего
голода и страшной дороговизны, раздал окрестным помещикам и мужикам весь свой
запас. Они ему на следующий год с благодарностью вернули долг. К Овсяникову
часто прибегали соседи с просьбой рассудить, помирить их и почти всегда
слушались его совета. Многие окончательно размежевались... Но после двух или
трех ошибок с помещицами он объявил, что отказывается от всякого посредничества
между особами женского пола. Терпеть он не мог поспешности, тревожной
торопливости, бабьей болтовни и суеты. (225) (И.С. Тургенев, «Однодворец
Овсяников» из цикла «Записки охотника»)
***
Пехотные полки,
застигнутые врасплох, выбегали из леса, смешиваясь друг с другом. Роты уходили
чересчур беспорядочными толпами. Один солдат на ходу в испуге проговорил
страшное на войне и бессмысленное слово «отрезали», и чувство страха сообщилось
всей массе.
Полковой командир в ту
самую минуту, как он услыхал нараставшую стрельбу и крик сзади, понял, что
случилось что-нибудь ужасное с его полком и, позабыв про опасность и чувство
самосохранения, вскачь пустился к полку под градом пуль.
Он по-настоящему желал во
что бы то ни стало исправить допущенную невзначай, вовсе не известную ему
ошибку, чтобы ему, примерному офицеру, ни в чём предосудительном не
замеченному, не быть на этот раз виновным.
Счастливо проскакав между
французскими подразделениями, он приблизился в некошеному лугу за лесом, через
который растерянно и испуганно бежали наши и, не слушая команды, спускались под
гору.
Но в эту минуту французы,
уже наступавшие на наших, вдруг без видимой причины побежали назад, вмиг
скрылись, и, сомкнувшись в лесу, показались русские стрелки. Это была рота
Тимохина, которая одна в лесу удержалась в порядке и, засев в канаву у леса,
неожиданно атаковала французов.(175)
***
Внизу, у беспорядочно
нагромождённых в бессчётном количестве панельно-серых камней, плещутся, и
брызжут, и дышат горько-солёным, пьяняще-ароматным воздухом выровненные, как по
линейке, волны прилива. Лицо чуть-чуть обвевает прохладой «морячок»,
приносящийся из Турции. Ломаной линией тянутся вдоль берега военные склады.
Внутренний рейд охраняется от декабрьских и январских штормов железобетонным
молом. Изжелта-красный хребет как бы обрывается в море. Далеко вверх забрались
миниатюрные белённые негашеной известью глиняные домики. Вдали, на юго-западе,
виднеются бело-серые гряды гор с тающими в воздухе серебряными вершинами. В
старом-престаром загородном парке тихо и безлюдно. Давно не крашенные
деревянные беседки увиты плющом и манят прохладой. Эстрада для оркестра с плохо
настланным полом доверху заколочена досками. Теперь это не что иное, как склад
ненужных театру декораций.
Беззвучно падают
бесчисленные золотисто-жёлтые осенние листья. По тропинкам далеко не безопасно
ходить: трава кишит небольшими змейками. Нижняя площадка усеяна отшлифованными
блестящими камешками. Сквозь них пробиваются растения.(140)
***
Затопив в землянке печурку, Поля сварила чай и, как только стемнело, легла
спать. Первые полчаса было как-то тревожно и неуютно. Все казалось, что кто-то
крадется к землянке. Вот-вот откроется дверь — и войдут чужие люди. Потом
девочка поднимала голову, прислушивалась. Оказывается, это похрустывало сено
под ее телом. В конце концов Поля убедила себя, что тайга пустынна в зимнее
время, и ничто ей не грозит. Вся тревога от возбуждения и мнительности, и
нечего всякими пустяками голову забивать. Она уснула крепко, проспав без
сновидений всю ночь напролёт.
С рассветом Поля, встав на лыжи, пошла дальше. Шла, как
вчера, легко, излишне не торопилась, но и не мешкала зря на остановках. Посидит
где-нибудь на валежнике, похрустит сухарями — и снова в путь.
Тайга лежала, закутанная в снега, притихшая, задумчивая.
День выдался светлее вчерашнего. Несколько раз выглядывало солнышко, и тогда
макушки деревьев со своими белыми пушистыми шапками становились золотистыми и
светились, как горящие свечи. Виднее становились и зарубки на стволах, за
которыми Поля следила в оба глаза, чтобы не сбиться с пути. (165) (Г. Марков)
***
Заметив слева от поля огонёк, которого раньше не видела, Варька остановилась.
Огонек то исчезал, то опять вспыхивал, и она сначала подумала, что кто-то идёт
лугом. Лишь когда он вспыхнул высоким пламенем, она поняла, что разжигали
костер. Варька выбралась из борозды и свернула влево. Она шла, не обходя глубоких
низин, держась на свет костра. Канавки запутанными петлями избороздили луг,
вода в них держалась недолго после половодья, а остальное время овражки стояли
сухими, иные лишь с вязкой мокрецой, вокруг которой безудержно бушевали травы.
Варька ещё издали определяла их по лягушачьему кваканью. Низины были заполнены
серебристым при лунном свете тума-ном. Варька входила в него, как в воду,
сначала по пояс, а потом с головой. Твердь земли внезапно убегала, почти
проваливаясь под ногами, тело охватывал овражный холодок, и Варька с
приостановившимся дыханием пробиралась сквозь брызжущие росой заросли, спеша
поскорее выбраться на открытое место. Выбравшись, огляделась, удивляясь, как
она прошла через этот распадок, такой жуткий под седой гладью тумана. (154)
(По Е.
Носову «Варька»)
***
Стало свежо и сыро, и мы
плотнее закутались в непромокаемые плащи. Дремóта началá одолевать нас, но слух
оставался чутким: шевелился ли кто-нибудь из товарищей, гребцы ли
сдержанным шепотом перекидывались словами — глаза тотчас же открывались, как
будто сами собой.
Полчаса мы плыли таким образом, как вдруг были выведены из
полусонного состояния новым сильным ревом. Олень стоял на этот раз шагов за сто
от нас, на самом берегу. Прошла еще минута, и он тяжело бухнулся в воду.
«Гребите, ребята!» — шепнул Степан, и длинное весло его с силой погрузилось в
воду, направляя лодку к правому берегу, куда должен был выйти олень.
Гребцы налегли на вёсла, и лодка полетела, а мы, схватив
ружья, всматривались в темень, желая разглядеть что-нибудь. Но как ни старались
гребцы, как неутомимо ни управляли тяжёлыми веслами жилистые руки Степана, мы
не поспели. Шагах в двадцати от нас олень с шумом выпрыгнул на берег, так что
отбросанные его копытами куски земли попáдали в воду, и брызги полетели. И
долго ещё прислушивались мы к треску камыша, ломающегося под ногами скачущего
животного... (168) (И.
Бильфельд)
Оставьте свой комментарий
Авторизуйтесь, чтобы задавать вопросы.