У Романка появляется танковая бригада. На белом столешнике расцветают
алые цветы
В этот день раньше всех проснулся Романок. Его
разбудил приятный густой аромат, который носился по избе. Пахло чем-то сдобным…
Возле печки на широкой лавке в два ряда лежали большие румяные лепёшки с
картошкой и с творогом.
Романок живо вскочил с постели:
– Мамка, какой нынче праздник? Опять Новый год,
да?
– Ваша мамка нынче именинница, вот вам и
праздник, – ответила мать. И, вздохнув, добавила: – Только вот нынче отца нет
с нами. И письма нет…
Было раннее утро, поэтому все были дома: и дед ещё не
ушёл на работу, и Груша ещё не ушла в школу, и Таиска ещё не убежала к
подружкам.
Дед молча понурил голову. Давно нет письма с фронта. А
на фронте всё время бои.
– А в прошлом году отец был, – сказала
Груша. – Он мне всегда говорил: «Учись, учись хорошенько!» Он мне…
– Он – тебе! – прервала Таиска. – Как
будто он только с тобой и разговаривал! И мне тоже говорил: «Таиска, не озоруй
смотри!..»
– А мне говорил: «Расти скорей!» – добавил
Романок.
Все начали вспоминать, как и что говорил отец. Вот бы
он приехал! Ну хоть бы на побывочку завернул!.. А мать отвернулась и украдкой
смахнула слёзы.
Только Валентинка молчала. Она не видела отца
Шалихиных, не знала его, и он её не знал.
– Ну ладно, хватит! – сказала мать. –
Будет нам счастье, глядишь – и Гитлера разобьют, и отец наш вернётся с фронта.
А пока что лепёшки на столе. Садитесь завтракать!
После завтрака мать позвали в колхозное хранилище
разбирать картошку. Она быстро собралась и ушла.
– Когда наша мама была именинница, ей всегда
что-нибудь дарили, – сказала Валентинка.
– Кто дарил? – живо спросила Таиска.
– Все. И я тоже. Я один раз ей картинку
нарисовала и подарила.
У Таиски заблестели глаза:
– Давайте и мы нашей мамке что-нибудь подарим!
– А что, ну что ты подаришь? – спросила
Груша. – Ну что ты умеешь?
– А ты что?
Груша задумалась. Может быть, чулки связать? Но ведь
чулки сразу не свяжешь. Ещё когда начала чулок, а всё никак до пятки не
доберётся. Вот какая эта мамка, не могла заранее сказать – Груша поспешила бы!
– А я знаю, что сделаю! – закричала
Таиска. – Я сейчас все до одной кринки вымою, все до одной кастрюли
вычищу, и все ложки, и все вилки!.. Чтобы всё блестело! Что, не сумею? Да?..
Таиска налила в лоханку горячей воды, собрала всю
немытую посуду и взялась за дело.
Грязные брызги, зола, сажа – так всё и разлеталось
кругом от её мочалки, так и гремели кринки в её руках, так и гудели кастрюли…
– Вот так подарок! – сказала Груша. –
Уж я если придумаю, так хорошее что-нибудь!
– Романок, а ты что?
– А не видите – что?
Романок на широкой выбеленной печке рисовал углём
танки.
Впереди огромный, с тяжёлыми гусеницами, с большой
пушкой – это «КВ» («Клим Ворошилов»). А за ним ещё танки поменьше, лёгкие,
подвижные.
К соседям вернулся с фронта раненый сын. Он танкист, и
Романок хорошо знаком с ним. Он рассказывал Романку, как боятся немцы крепких и
быстроходных советских танков. Романок потому и нарисовал их побольше. Все
танки шли от печурок к окнам и палили из пушек. Снаряды рвались кругом и даже
взлетали на дымоход, к самому потолку.
Валентинка глядела на Романка, на Таиску, на Грушу.
Все они что-то подарят матери.
А разве Валентинке не хочется подарить ей что-нибудь?
«Она их мама, а не моя, – упрямо подумалось
ей, – пусть они и дарят…»
Но всё-таки ей очень хотелось подарить что-нибудь маме
– тёте Даше. Пусть она не настоящая мама, всё равно!
– А ты возьми и тоже нарисуй что-нибудь, –
сказала ей Таиска. – Вон там, под лавкой, стоит баночка с краской, дед
кровать красил. И знаешь что? Возьми эту краску и нарисуй цветы вот тут на
столешнике, вроде каймы. Я бы сама нарисовала, если бы умела.
– А разве хорошо будет? – спросила
Валентинка.
– А почему же нехорошо? Цветы! Если бы я умела!
Да ты не будешь, я знаю. Что она тебе – родная разве!
Валентинка на минутку задумалась. Можно ли рисовать
цветы на скатерти? Её мама, наверно, сказала бы, что нельзя. Но там было
нельзя, а здесь, может быть, можно? Ведь разрисовал же Романок печку!
Валентинка полезла под лавку и достала баночку с краской.
Потом встала на колени возле стола и на нижнем углу белого столешника робкой
рукой намалевала большой красный цветок.
– Ой, до чего красиво! – сказала
Таиска. – Как живой! У нас такие летом в палисаднике растут!.. Рисуй ещё!
Второй цветок вышел лучше. Лепестки у него росли шире
и смелее. Третий вышел немножко кривой, но это было почти незаметно.
Романок оставил свои танки и рвущиеся снаряды и
круглыми синими глазами с удивлением смотрел, как на белом столешнике
расцветают алые цветы.
– И-и!.. – вдруг раздалось испуганное
восклицание. – Что наделали!
Груша вышла из горницы с книгой в руках и остановилась
на пороге:
– Что наделали! Весь столешник испортили! Ну уж и
попадёт вам теперь!
У Валентинки дрогнула кисть, и последний лепесток у
последнего цветка загнулся, будто опалённый зноем.
Таиска, Романок и Валентинка глядели на Грушу, глядели
друг на друга. Смутное сознание, что получилось как-то неладно, охватило их. А
что же плохого, если на белом столешнике будут красные цветы? Но вот Груша
говорит: «Попадёт!»
Груша вздёрнула пухлую верхнюю губу и сказала:
– Только, чур, меня не припутывать. Сами заварили
кашу, сами и расхлёбывайте.
– А я и не заваривал, – сказал
Романок, – я только глядел.
– А что же, я заваривала, да? – закричала
Таиска. – Я мою посуду и мою! И никаких цветов я на столешнике не делаю!
– Городская, а баловная! – строго сказала
Груша. – Ишь что сбаловала!
И ушла в горницу.
У Валентинки сразу пропала вся радость. Она вытащила
из своей жёлтой сумочки носовой платок и попробовала потихоньку стереть краску.
Но краска была масляная, она не стиралась. Сердце Валентинки сжалось от страха
и горя. Что она наделала! Зачем она послушалась Таиску? Что теперь скажет мать,
что она скажет матери?
Валентинка спрятала баночку с краской и села в уголок.
Скрип снега за окном, стук во дворе, чей-нибудь громкий голос на улице – всё
заставляло её вздрагивать: мать идёт!
И потом – дед. Что скажет дед, когда это увидит?
«Может, у вас в городе можно портить скатерти, ну, а
уж у нас этого нельзя! Таких барышень нам здесь не надо!» – вот что он скажет,
наверно.
Может быть, полчаса прошло, может быть, час.
Послышались шаги на крыльце, скрипнула дверь в сенях, и в избу вошла мать.
Необычная тишина показалась ей странной. Она
внимательно поглядела кругом.
– Это что такое?! – сердито закричала она,
увидев разрисованную печку. – Это что за озорство такое?!
Взглянув на Таиску, она всплеснула руками:
– Ах ты чучело-чумичело! Ну погляди, на кого же
ты похожа? Вся в саже! А руки! А платье!
Увидев красные цветы на белом столешнике, мать даже
покраснела от гнева:
– Батюшки мои! Да что же это, в самом деле? Из
избы выйти нельзя! Кто это намалевал, а? Кто?
Все трое смущённо поглядывали друг на друга. Только
одна Груша спокойно и весело стояла у дверей горницы:
– Что, натворили подарочков?
Мать выдернула из веника прут:
– А ну-ка, Таиска, иди сюда, я тебя берёзовой
кашей угощу! Я тебя научу, как цветы малевать на столешниках!
– Это не я! – крикнула Таиска.
– Это я намалевала… – тихо сказала
Валентинка.
– Ты? – удивилась мать. – Ты? А кто
тебя научил?
Валентинка взглянула на Таиску, встретила её
испуганные глаза и опустила ресницы:
– Никто не научил. Я сама хотела…
Мать, ещё рассерженная, стояла, похлопывая
хворостинкой по скамейке. У неё не поднималась рука отстегать Валентинку. Ну
как её тронуть, когда она и так вся дрожит? А с другой стороны, тем ребятам
обидно: ведь Таиску-то она за то же самое отстегала бы.
– Это я хотела тебе подарок… – сказала
Валентинка. – Мы все хотели тебе подарки подарить!
– Подарки! Какие подарки?
– Ну… Вот Романок для тебя танки нарисовал. А
Таиска всю посуду вымыла. А я… я думала, с цветами красивее. Это мы такие
подарки придумали: ведь ты же именинница сегодня!
У матери разошлись сведённые брови. Ей даже стало
стыдно, что она так расходилась, не узнав, в чём дело. И она была рада, что не
нужно никого ругать и наказывать. Она села на лавку, отбросила хворостину и
засмеялась. В это время вошёл дед.
– Отец, ты взгляни-ка! – со смехом сказала
она деду. – Ты взгляни, пожалуйста, каких подарков они мне надарили: и
танков целую бригаду, и чистых кринок, и алых цветов… Ой, батюшки! Ну что за
ребята у меня – одна радость!
Потом пригляделась к столешнику и добавила:
– А знаете, ребятишки, с этими цветами и вправду
красивее!
Снова мир и веселье поселились в избе. Только одна
Груша была не в духе. Она так и не успела придумать подарка для матери.
Оставьте свой комментарий
Авторизуйтесь, чтобы задавать вопросы.