3.1.Ассоциация цвета с символом.
Символика цвета опирается на объективные
особенности психики, на всевозможные ассоциации, нередко довольно
простые: зеленое - весна, пробуждение, надежда; синее - небо, чистота;
желтое - солнце и жизнь: красное - огонь и кровь; черное - темнота, страх,
неясность, смерть. Такая мотивировка имеет в своей основе обыденный опыт,
который дополняется мифологическими, религиозными и эстетическими воззрениями.
Писатели, поэты и художники неслучайно
используют в своих произведениях цветовые характеристики, особенно
символисты. Так они помогают нам понять основную мысль, идейную
направленность своих произведений.
3.1.1.
Творческая натура писателя.
Особенно мне интересно в этом плане
творчество Леонида Николаевича Андреева. Он оставил нам богатое и разнообразное
художественное наследие, заслуживающее самого серьёзного и вдумчивого изучения.
Автор тонких психологических новелл, фельетонист, драматург, Андреев серьезно
интересовался живописью. Его картины в свое время выставлялись наряду с
работами профессиональных мастеров, печатались в иллюстрированных журналах.
Также многие литературоведы говорят о «музыкальном» подтексте его
произведений. Поэтому в творчестве Андреева не может быть случайно
употреблен цвет-символ. Андреев-художник очень тщательно «подбирал» цвет.
Такая разнообразная одаренность Андреева помогла ему стать великолепным
рассказчиком, тонким психологом.
3.1.2. Использование
писателем цветовых характеристик.
Можно отметить, что
наиболее часто встречаются в его произведениях следующие цвета: красный,
черный, желтый, серый, белый. Наименее употребляет Андреев золотистый,
коричневый, медный, серебристый. Также Андреев часто вводит в текст сложные
прилагательные, которые характеризуют всевозможные цветовые оттенки:
изжелта-белое (лицо), кроваво-красный (закат), багрово-красная (кожа),
мертвецки-желтая (рука). Наблюдается довольно часто использование
синонимического ряда: красный – алый - багровый.(1)
Очень важно заметить, что цветовыми
словами являются не только прилагательные, но и отвлеченные, скажем,
абстрактные существительные: мрак, чернота. Используются и глаголы, которые
тоже проявляют цветовые признаки: белеть, алеть, чернеть.
Критика обратила внимание
на своеобразие проблематики и поэтики Андреева. Мрачный колорит создавался
соответствующим изображением пейзажа и обстановки, в которой действовали
персонажи, нагнетанием сумрачных эпитетов, тревожным эмоциональным настроем.
Мрачную окраску Андреевскому творчеству придавало явное пристрастие к
изображению безумия и смерти. В 1904 г.
один из критиков (В. Л. Львов-Рогачевский) не без основания назовет
Андреевский мир «царством мертвых». (2)
3.2.Исследование символики цвета в
произведениях
Л. Н. Андреева.
Как писатель
Андреев стремился не столько к показу жизненных коллизий, сколько к воссозданию
настроений, возбуждаемых ими. Характерна одна из первых попыток в этом плане. «Бунт
на корабле» (1901) должен был воспроизвести, по словам автора, не само
восстание (он признавался, что не знает «языка бунтующих»), а атмосферу,
эмоциональный настрой, царящие на корабле и предвещающие «зарождение, развитие,
ужас и радость бунта. Без слов <...> одни зрительные да
звуковые ощущения».(3)
3.2.1.Яркая насыщенность цвета в повести «Красный смех».
Известно, что Л.Андреев очень переживал
русско-японскую войну 1904 года. Откликом на происходящее явилась повесть
«Красный смех». В ней он передает свои внутренние переживания, дает свое
толкование происходящим событиям. Все цвета в повести подобраны яркие,
контрастные. Но особенную идейную нагрузку несет красный цвет. Красный цвет он
использует часто, причем, всегда с отрицательной символикой. Этот цвет почти
всегда трагический, больной, «Цвет наступающей неотвратимой беды», образ
Смерти, тревоги и ужаса. Работа над этим произведением шла с большим трудом,
написанная работа не удовлетворяла автора: мешали красоты Крыма. Но внезапно
рядом с дачей Андреева произошел взрыв на строительном участке, и мимо писателя
пронесли на носилках раненного рабочего, всё лицо которого было залито кровью.
Так был найден образ Красного смеха.
«Моя тема, - подчёркивал автор
«Красного смеха», - безумие и ужас».
«Писатель представляет войну «движением»
бессмысленным, противоестественным: «Миллион людей, собравшись в одно место и
стараясь придать правильность своим действиям, убивают друг друга, и всем
одинаково больно, и все одинаково несчастны - что же это такое, ведь это
сумасшествие?..» Да, - отвечает писатель, создавая фантасмагорический образ
войны, - это безумие. «Это красный смех. Когда земля сходит с ума. На ней ни
цветов, ни песен, она стала круглая, гладкая и красная, как голова, с которой
содрали кожу».
3.2.2.Положительная оценка «Красного смеха» критиков
и писателей.
В.Я.Гречнев отметил, что в «Красном смехе» нет
исторической достоверности. Их нет вовсе не потому, что Андреев, как известно,
не был на русско-японской войне, не сидел в окопах и не участвовал в сражениях.
Вопросы о том, кто виновник её, каковы могут быть последствия этой войны, в
рассказе не затрагивались. «Андреев исходил из другого внутреннего задания -
выразить субъективное безоговорочно отрицательное отношение к войне как
бессмысленной кровавой бойне, зверскому, жестокому и бесчеловечному истреблению
людьми друг друга, как проявлению «безумия и ужаса». (4) «Красный смех»
был первым и притом особенно впечатляющим произведением, противостоящим
патриотической военной литературе. И хотя в изображении ужасов и безумий войны
художник порою терял чувство меры, ему удалось заставить услышать себя. Рассказ
получил широкую известность и за рубежом. Само название несет определенную
символику цвета. Блок
был потрясен андреевским «Красным смехом», ведь и он тоже чувствовал
безумие страшного мира, его антигуманное начало. В январе 1905г. в письме к
Сергею Соловьеву Блок писал: «Читая «Красный смех» Андреева, захотел
пойти к нему и спросить, когда всех нас перережут». (5)
3.2.3. Образ смерти и жизни в
творчестве Л.Андреева.
Это произведение произвело и на меня очень сильное
впечатление. Именно после прочтения этого творения Андреева я стала
внимательно «изучать» его цветовые
символы. Хотелось
бы привести особенно яркие строки из «Красного смеха»: «… уже собралась вокруг
меня кучка серых людей: одни лежат и неподвижны, быть может, умерли;
другие сидят и остолбенело, смотрят на проходящих, как и я. У одних есть ружья,
и они похожи на солдат; другие раздеты почти догола, и кожа на теле так багрово-красная,
что на неё не хочется смотреть. Недалеко от меня лежит кто-то голой спиной
кверху. По тому, как равнодушно уперся он лицом в острый и горячий камень, по белизне
ладони опрокинутой руки видно, что он мертв, но спина его красна,
точно у живого, и только легкий желтоватый налет, как в копченом мясе,
говорит о смерти…». Прочитав этот отрывок, я ужаснулась: «Как можно так точно
описать смерть?!» Но я поняла, что писатель сам ужасается, «видя» эту картину:
«Это больше чем смерть, больше, чем ужас
смерти». «Красный смех» обнаружил видоизменение художественной
манеры писателя, давно уже вызревавшее в его творчестве. Стремление к
философским обобщениям, к раскрытию глубинной сущности изображаемых явлений
приводит к более широкому использованию условных художественных средств —
символики, гиперболы, гротеска. К. Чуковский вспоминает: «Слово смерть
он произносил особенно — очень выпукло и чувственно: смерть, — как некоторые
сластолюбцы — слово женщина. Тут у Андреева был великий талант, — он
умел бояться смерти, как никто. Бояться смерти дело нелегкое; многие пробуют,
но у них ничего не выходит: Андрееву оно удавалось отлично; тут было истинное
его призвание: испытывать смертельный отчаянный ужас. Этот ужас чувствуется во
всех его книгах, и я думаю, что именно от этого ужаса он спасался, хватаясь за
цветную фотографию, граммофоны, живопись. Ему нужно было хоть чем-нибудь
загородиться от тошнотворных приливов отчаяния. В страшные послереволюционные
годы, когда в России свирепствовала эпидемия самоубийств, Андреев против воли
стал вождем и апостолом этих уходящих из жизни». Тема
смерти и безысходности главная во всем его творчестве. Известно, что в юности
Леонид Андреев предпринял несколько попыток самоубийства. Он боялся смерти и
ужасался её уродствам. Он как никто другой реально писал о ней. В «Рассказе о
семи повешенных» он пошел ещё дальше. Теперь с помощью цвета он противопоставил
Жизнь и Смерть. Таким образом, он показывает нам, насколько тонка грань между
этими «состояниями» души и тела. Вот заключительные строки из этого
произведения. Они заставляют нас задуматься о многом, понять как дорога Жизнь,
как когда-то понял это Андреев: « Над морем всходило солнце. Складывали в ящик
трупы. Потом повезли. С вытянутыми шеями, с безумно вытаращенными глазами, с
опухшим синим языком, который как неведомый ужасный цветок, высовывался
среди губ, орошенных кровавой пеной - плыли трупы назад, по той же
дороге, по которой сами, живые, пришли сюда. И так же был мягок и пахуч весенний
снег, и так же свеж и крепок весенний воздух. И чернела в
снегу потерянная Сергеем мокрая, стоптанная калоша. Так люди приветствовали восходящее
солнце». Сколько символов в этом отрывке! Сколько ужаса смерти и ощущения
жизни! Читая это ещё раз, я опять испытываю холод и страх. Так реально и вместе
с тем философски мог изобразить смерть только художник. Он как будто бы
работает с полотном. Мы, читатели, не только глубоко понимаем его мысль, но и
видим, чувствуем, ощущаем её близость всем своим существом. Но не всегда в
творчестве писателя мотивы ужаса и отчаяния. Так, в произведении «Жизнь
Человека» во второй главе преобладают мотивы надежды и счастья. Молодость Человека светла и полна надежд на счастье,
поэтому во второй картине - "Любовь и бедность" - на сцене
главенствует белый цвет - цвет невинности и надежды: белые стены, белые
колонны, белые одежды на Человеке и Жене Человека - всё пронизано солнечными
лучами. Человек молод, талантлив, любит и любим. Правда, это ненадолго.
В главе «Бал Человека» прослеживается мотив обреченности: «Холодная белизна» и чернота окон, господствовало пространство «серой мглы».
3.3. Жизненные ситуации, повлиявшие на написание
произведений.
Мы видим, что, так или иначе Андреев возвращается к своей главной теме творчества, в котором большое место занимает исследование психологии человека, мотивы рока, судьбы. Это связано, прежде всего, с тяжелыми условиями жизни писателя: постоянной нехваткой средств существования, неоднократными попытками самоубийства. Л.Андреев вспоминает: «Любопытно, что почти все лучшие мои вещи я писал в пору наибольшей личной неурядицы, в периоды самых тяжелых душевных переживаний.
Так, «Иуда Искариот» написан на Капри, через
три-четыре месяца после смерти Шуры, когда моя мысль была порабощена образами
ее болезни и смерти. Трудно передать всю степень насилия, которое я употребил
над собою. Уже сидя за работою, я не мог на минуту отлучиться от стола, встать
за папиросой; отойдя, я немедленно забывал, что я занят и пишу, долго ходил и
думал о Шуре, пока случайно с удивлением, не натыкался на стол. Написав фразу,
я забывал о ней, и после каждой точки мне надо было перечитывать предыдущее,
чтобы опять тотчас же забыть. Так, почти бессмысленно, я исписал около сорока
страниц, которые и уничтожил; но за это время все, же создалась некоторая
привычка, которая позволила дальнейшую работу вести более нормально – но
опять-таки при полном отсутствии мысли.(6)
Больной, ошалелый после пьянки, не думая, писал я
«Семь повешенных». Вдобавок, самая тема была так тяжела, что я во все время,
что не за столом, старался даже не вспоминать о рассказе; больше того, в
наиболее тяжелых местах я даже во время процесса писания – как это ни странно –
старался развлекать себя посторонними мыслями. Один вечер я почти сплошь
проплакал и написал всего три или четыре строки».(7)
«Помимо этого, много и других случаев, когда
нездоровье, мешающее думать, или домашние неприятности и страдания, болезни
детей, столкновения с людьми – повышали качество работы. И наоборот:
выспавшись, уравновешенный, при хорошем здоровье и домашнем благополучии я
писал хуже» (дневниковая запись 11 октября 1915).(8)
Оставьте свой комментарий
Авторизуйтесь, чтобы задавать вопросы.