Язык Солженицына

Солженицынское творчество, как и всё великое, неоднозначно. И критика вокруг него тоже пестрит совершенно разными мнениями. Кто-то видит в нём чуткого знатока русской души и чуть ли не реинкарнацию Достоевского, кто-то не может простить ему популяризацию пресловутой тюремной и лагерной романтики и пренебрежение фактами. Зарубежные режиссёры снимают фильмы по его идеям, упоминаниям и отсылкам к его романам нет числа в массовом искусстве, но в то же время находятся люди, принципиально не открывающие книги Солженицына.

Дискуссии о нём можно разводить вечно, но в чём Александру Исаевичу уж точно отказать нельзя, так это в любви к русскому слову и языку. Именно на этом мне бы и хотелось сфокусировать ваше внимание сегодня.

Кроме знаменитых «Архипелага», «Ивана Денисовича» и иже с ними Солженицын создал очень необычное художественное произведение - Русский словарь языкового расширения. Эта работа, вдохновлённая в равной степени Владимиром Далем и личной трепетной любовью к живому русскому языку, - по сути, собрание слов, похожих на наши привычные понятия, но почему-то из употребления вышедших. То есть это словарь реально существовавших в нашем языке слов! Вавакнуть, всплачка, дзыга, глубенеть, елань, бузыга... Для людей, незнакомых с прозой Солженицына (хотя он сам признавался, что в своих романах использовал разве что пятисотую часть исследованного языкового богатства), эти необычные слова могут звучать совсем как выдуманные, как звёздный язык Хлебникова.

Александр Исаевич собирал эти слова большую часть своей жизни. Сам он говорил, что начал ещё в далёком тысяча девятьсот сорок седьмом году и занимался Словарём практически ежедневно, даже в лагерные годы. Чтобы собрать такое огромное количество странных русских слов, ему пришлось по несколько раз перечитать все словари Даля, внимательнейшим образом изучая слова, которые можно было бы воскресить, он изучал многих других русских авторов, анализировал словечки, которые слышал повсюду, записывал исторические выражения - но не из советских шаблонных фраз, а из «коренной струи языка». Солженицын искренне считал, что из-за поспешности двадцатого века мы незаслуженно отбросили многие ёмкие и интересные языковые единицы. Некоторые слова были просто забыты, некоторые заменены иностранными. Словарь в какой-то степени должен был бороться с невыносимым для Солженицына «иссушением» и обеднением русской словесности, с падением тяги и чутья к языку. Это снижение интереса особенно актуально для молодых людей, у которых уже и нет того простора и возможностей для исследования диалектизмов. Александр Исаевич считал, что сегодня многие люди оттеснены от языка и его корней.

Кстати, такая практика «воскрешения» исконной части языка абсолютно не нова. Сам Солженицын в предисловии к Словарю ссылается на историю Франции. Там в начале девятнадцатого века Шарль Нодье - писатель и библиофил эпохи романтизма - и его товарищи точно так же попробовали восстанавливать старофранцузские слова  и с их помощью защищать язык от опасности, например, нахлынувшей международной английской волны.

Конечно, Солженицын прекрасно понимал, что нельзя и пытаться избегать таких слов, как «компьютер», или, например, «лазер». Но почему бы не заменить слово «уик-энд» обычным русским «выходные»? Зачем нужно слово «брифинг» или «истеблишментский»?  Почему бы не говорить «верхоуправный»?

Словарь языкового расширения не преследует обычную цель обычного словаря: дать как можно более полную подборку употребляемых слов. Нет, у Соженицына была другая задача: дать альтернативу, вспомнить все самые странные и непонятные словоформы, в которых можно увидеть и гибкость, и глубину. А ещё те исконно русские слова, которым сегодня мы придали бы другое значение.

Например,«посольщица» - как вы думаете, что или кто это? Сегодня мы бы сказали, что это какая-нибудь жена посла, а в Словаре Солженицына это мастерица солить. Отдельное слово для такого маленького умения.

Или, скажем, некоторые жаргонизмы. Кажется, что жаргон - это что-то ненужное и вульгарное, но на самом деле, это тоже продукт живой настоящей речи. В словаре есть и «зырить» - смотреть, и «надыбать» - достать, добыть, и «кунять» - засыпать, клевать носом.

Особенно внимательно Солженицын относился к необычным наречиям и отглагольным существительным. Он говорил, что ценит их энергию. Вообще, составляя словарь, Александр Исаевич во многом полагался именно на свою интуицию. Каждое найденное слово он как будто примерял на язык, выясняя, есть ли смысл его воскрешать, обещают ли эти слова гибкость в применении. Поэтому для писателя совсем не было важно, где именно было найдено слово - в небольшой далёкой деревушке, в старинной книге или в церковной проповеди. Это своеобразная дань современности: границы географические или же профессиональные в двадцатом веке своё значение утратили.

И, конечно же, Солженицын прекрасно осознавал и долю везения в формировании нашего языка. Он считал, что некоторым словам «повезло», а некоторым нет. Но если слово имеет хотя бы маленькую возможность возродиться - благодаря своему необычному оттенку, непривычной форме, странному числу слогов или возможностью обогатить список рифм для поэтов - оно помещалось в словарь. Слову «ни зги» повезло, мы до сих пор встречаем выражение «не видно не зги». А вот слову «дозги» ( наречие - до нитки, дотла, полностью) не повезло, и Солженицын как будто дал ему второй шанс, увековечив в своём словаре.

Как вам слово «загниголовый»? Прежде чем прочитать его значение, попробуйте посмаковать его, догадаться, о каком человеке можно так сказать. Ясно, что это человек «загибающий голову», но в каком смысле? Солженицын говорит, что это прямой синоним слова «гордый». А правил в употреблении вообще никаких не приводит. Можно ли, например, «загниголовиться» кем-нибудь? Собственно, почему нет?

«Бессомыжничать» - праздно слоняться.

«Гнуткий» - легко сгибаемый.

«Рогато жить»  - жить в избытке.

«Назывщик» - охотник давать прозвища.

«Намухортиться» - тщательно убрать бороду, усы, бакенбарды (это на заметку модным барбершопам).

«Ярихориться» - задориться, кипятиться.

«Худак» - бедняк.

«Быто» - скарб, имущество, пожитки.  

Многие слова образуют этакие гнёзда. «Буесть» - интересное обозначение отваги, самонадеянности, самодовольства и молодечества. До нас дошло в немного изменённом значении слово «буйность». Буйная молодость - закреплённый языковой штамп. А в Словаре Солженицына есть еще и слова «буесловить», «буеслов», «буесловие», «буесловный» - всё это о безумных и безрассудных речах.

Мы знаем «царапать». А Солженицын предлагает вспомнить еще и про «цапать», «царапун», «царапуша», «цапинка». Понятно, что такое «чрезвычайный». А как вам «чрезъестественный»?

Попробуйте догадаться, что значат эти слова:

Алоголубый, алчнеть, еженочь, ежеутрь, неують, ералашить, бажать, облётки, обрат, фырок, хахать, рыкота, мутосвет, вохлач, маламзя, хухряй, талагай, талалакать, умурзиться.

А теперь вспомните ещё раз, что это не выдуманные детские ляськи-масяськи, а наш с вами любимый великий и могучий.

Это такой наоборотный словарь. Обычно малоупотребительные слова отсеиваются, как ненужные, здесь же именно они и правят балом. Некоторые слова вообще даются без объяснения - об их значении можно только догадываться по контексту:

Длиннотенный, дивеса, доброличие, кусовьё, кряжина.

Этот приём призывает включить воображение и смело использовать понравившиеся словечки, не сковываясь их значением. Вообще, многозначность - одна из потрясающих особенностей русского языка. Поэтому Солженицын, составляя свой словарь, не претендовал ни на какую академическую и научную значимость, именно поэтому он называл его художественным произведением.

Это произведение колоссально по объёму работы. Только человек, истинно любящий свой родной язык, смог бы потратить десятилетия на исследования и составление такого словаря. И мы очень благодарны ему за этот труд, ведь благодаря ему не приходится забывать о том, что язык - это живая, постоянно развивающаяся субстанция, выучить которую и вместить полностью, как объять необъятное, невозможно.

Фото: Evstafiev