Давно
тому назад, в городе Тифлизе, жил один богатый турок; много аллах дал ему
золота, но дороже золота была ему единственная дочь Магуль-Мегери; хороши
звезды на небеси, но за звездами живут ангелы, и они еще лучше, так и
Магуль-Мегери была лучше всех девушек Тифлиза. Был также в Тифлизе бедный
Ашик-Кериб; пророк не дал ему ничего, кроме высокого сердца и дара песен;
играя на саазе (балалайка турецкая) и прославляя древних витязей Туркестана,
ходил он по свадьбам увеселять богатых и счастливых; на одной свадьбе он
увидал Магуль-Мегери, и они полюбили друг друга. Мало было надежды у бедного
Ашик-Кериба получить ее руку - и он стал грустен, как зимнее небо.
Вот раз
он лежал в саду под виноградником, и, наконец, заснул; в это время шла мимо
Магуль-Мегерис своими подругами; и одна из них, увидав спящего ашика
(балалаечник), отстала и подошла к нему: "Что ты спишь под
виноградником,-; запела она,- вставай, безумный, твоя газель идет мимо"
он проснулся - девушка порхнула прочь, как птичка; Магуль-Мегери слышала ее
песню и стала ее бранить. "Если б ты знала,-отвечала та,- кому я пела
эту песню, ты бы меня поблагодарила: это твой Ашик-Кериб".-- "Веди
меня к нему",- сказала Магуль-Мегери; и они пошли. Увидав его печальное
лицо, Магуль-Мегери стала его спрашивать и утешать. "Как мне не
грустить,- отвечал Ашик-Кериб,- я тебя люблю,- и ты никогда не будешь
моею".- "Проси мою руку у отца моего,- говорила она,- и отец мой
сыграет нашу свадьбу на свои деньги и наградит меня столько, что нам вдвоем
достанет".- "Хорошо,- отвечал он,- положим, Аяк-Ага ничего не
пожалеет для своей дочери; но кто знает, что после ты не будешь меня упрекать
в том, что я ничего не имел и тебе всем обязан; нет, милая Магуль-Мегери, я
положил зарок на свою душу: обещаюсь семь лет странствовать по свету и нажить
себе богатство либо погибнуть в дальних пустынях; если ты согласна на это, то
по истечении срока будешь моею". Она согласилась, но прибавила, что если
в назначенный день он не вернется, то она сделается женою Куршуд-бека,
который давно уж за нее сватается.
Пришел
Ашик-Кериб к своей матери, взял на дорогу ее благословение, поцеловал
маленькую сестру, повесил через плечо сумку, оперся на посох странничий и
вышел из города Тифлиза. И вот догоняет его всадник,- он смотрит -это
Куршуд-бек. "Добрый путь,- кричал ему бек,- куда бы ты ни шел, странник,
я твой товарищ" не рад был Ашик своему товарищу, но нечего делать; долго
они шли вместе, наконец завидели перед собою реку. Ни моста, ни броду.
"Плыви вперед,- сказал Куршуд-бек,- я за тобою последую". Ашик
сбродил верхнее платье и поплыл; переправившись, глядь назад - о горе! о
всемогущий аллах! Куршуд-бек, взяв его одежды, ускакал обратно в Тифлиз,
только пыль вилась за ним змеею по гладкому полю. Прискакав в Тифлиз, несет
бек платье Ашик-Кериба к его старой матери. "Твой сын утонул в глубокой
реке,- говорит он,- вот его одежда". В невыразимой тоске упала мать на
одежды любимого сына и стала обливать их жаркими слезами; потом взяла их и
понесла к нареченной невестке своей, Магуль-Мегери. "Мой сын утонул,-
сказала она ей,- Куршуд-бек шривез его одежды; ты свободна".
Магуль-Мегери улыбнулась и отвечала: "Не верь, это все выдумки Куршуд-бека;
прежде истечения семи лет никто не будет моим мужем",- она взяла со
стены свою сааз и спокойно начала петь любимую песню бедного Ашик-Кериба.
Между
тем странник пришел бос и наг в одну деревню; добрые люди одели его и
накормили; он за то пел им чудные песни; таким образом переходил он из
деревни в деревню, из города в город; и слава его разнеслась повсюду. Прибыл
он, наконец, в Халаф; по обыкновению, взошел в кофейный дом, опросил сааз и
стал петь. В это время жил в Халафе паша, большой охотник до песельников;
многих к нему приводили - ни один ему не понравился; его чауши измучились,
бегая по городу; вдруг, проходя мимо кофейного дома, слышат удивительный
голос; они туда. "Иди с нами к великому паше,- закричали они,- или ты
отвечаешь нам головою".- "Я человек вольный, странник из города
Тифлиза,- говорит Ашик-Кериб,- хочу пойду, хочу нет; пою когда придется, и
ваш паша мне не начальник". Однако, несмотря на то, его схватили и
привели к паше. "Пой",- сказал паша, и он запел. И в этой песне он
славил свою дорогую Магуль-Мегери; и эта песня так понравилась гордому паше,
что он оставил у себя бедного Ашик-Кериба. Посыпалось к нему серебро и
золото, заблистали на нем богатые одежды; счастливо и весело стал жить
Ашик-Кериб и сделался очень богат; забыл он своюМагуль-Мегери или нет, не
знаю, только срок истекал, последний год скоро должен был кончиться, а он и
не готовился к отъезду. Прекрасная Магуль-Мегери стала отчаиваться; в это
время отправляется один купец с керваном из Тифлиза с сорокг верблюдами и
восемьюдесятью невольниками; призывает она купца к себе и дает ему золотое
блюдо. "Возьми ты это блюдо,- говорит она,- и в какой бы ты город ни
приехал, выставь это блюдо в своей лавке и объяви везде, что тот, кто
признается моему блюду хозяином и докажет это, получит его и вдобавок вес его
золотом". Отправился купец, везде исполнял поручение Магуль-Мегери, но
никто не признался хозяином золотому блюду. Уж он продал почти все свои
товары и приехал с остальными в Халаф. Объявил он везде поручение
Магуль-Мегери. Услыхав это, Ашик-Кериб прибегает в караван-сарай - и видит
золотое блюдо в лавке тифлизского купца. "Это мое",- сказал он,
схватив его рукою. "Точно твое,- сказал купец,- я узнал тебя,
Ашик-Кериб; ступай же скорее в Тифлиз, твоя Магуль-Мегери велела тебе сказать,
что срок истекает, и если ты не будешь в назначенный день, то она выйдет за
другого". В отчаянии Ашик-Кериб схватил себя за голову: оставалось
только три дни до рокового часа. Однако он сел на коня, взял с собою суму с
золотыми монетами и поскакал, не жалея коня; наконец, измученный бегун упал
бездыханный на Арзинган-горе, что между Арзиньяном и Арзерумом. Что ему было
делать: от Арзиньяна до Тйфлиза два месяц езды, а оставалось только два дни.
"Аллах всемогуищий,- воскликнул он,- если ты уж мне не помогаешь, то мне
нечего на земле делать",- и хочет он броситься с высокого утеса; вдруг
видит внизу человека на белом коне и слышит громкий голос: "Оглан, что
ты хочешь делать?" - "Хочу умереть",- отвечал Ашик.
"Слезай же сюда, если так, я тебя убью". Ашик спустился кое-как с
утеса. "Ступай за мною",- сказал грозно всадник. "Как я могу
за тобою следовать,- отвечал Ашик,- твой конь летит, как ветер, а я отягощен
сумою".- "Правда; повесь же суму свою на седло мое и следуй".
Отстал Ашик-Кериб, как ни старался бежать, "Что ж ты отстаешь?"
-опросил всадник. "Как же я могу следовать за тобою, твой конь быстрее
мысли, а я уж измучен".- "Правда, садись же сзади на коня моего и
говори всю правду, куда тебе нужно ехать".- "Хоть бы в Арзерум
поспеть нонче",- отвечал Ашик. "Закрой же глаза" он закрыл.
"Теперь открой". Смотрит Ашик: перед ним белеют стены и блещут
минареты Арзрума. "Виноват, Ага,- сказал Ашик,- я ошибся, я хотел
сказать, что мне надо в Каре".- "То-то же,- отвечал всадник,- я
предупредил тебя, чтобы ты говорил мне сущую правду; закрой же опять глаза,--
теперь открой". Ашик себе не верит - то, что это Каре. Он упал на колени
и сказал: "Виноват, Ага, трижды виноват твой слуга Ашик-Кериб, но ты сам
знаешь, что если человек решился лгать с утра, то должен лгать до конца дня;
мне по настоящему надо в Тифлиз".-"Экой ты, неверный,- сказал
сердито всадник,- но, нечего делать, прощаю тебе: закрой же глаза. Теперь
открой", - прибавил он по прошествии минуты. Ашик вскрикнул от радости:
они были у ворот Тйфлиза. Принеся искреннюю свою благодарность и взяв свою
суму с седла, Ашик-Кериб сказал всаднику: "Ага, конечно, благодеяние
твое велико, но сделай еще больше; если я теперь буду рассказывать, что в
один день поспел из Арзиньяна в Тифлиз, мне никто не поверит; дай мне какое-нибудь
доказательство".- "Наклонись,- сказал тот, улыбнувшись,- и возьми
из-под копыта коня комок земли и положи себе за пазуху; и тогда если не
станут верить истине слов твоих, то вели к себе привести слепую, которая семь
лет уж в этом положении, помажь ей глаза - и она увидит". Ашик взял
Кусок земли из-под копыта белого коня, но только он поднял голову, всадник и
конь исчезли; тогда он убедился в душе, что его покровитель был не кто иной,
как Хадерилиаз (св. Георгий).
Только
поздно вечером Ашик-Кериб отыскал дом свой; стучит он в двери дрожащею рукою,
говоря: "Ана, ана (мать), отвори: я божий гость, я холоден и голоден;
прошу, ради странствующего твоего сына, впусти меня". Слабый голос
старухи отвечал ему: "Для ночлега путников есть дома богатых и сильных,
есть теперь в городе свадьбы - ступай туда; там можешь провести ночь в
удовольствии".- "Ана,- отвечал он,- я здесь никого знакомых не имею
и потому повторяю мою просьбу: ради странствующего твоего сына впусти
меня". Тогда сестра его говорит матери: "Мать, я встану и отворю
ему двери".- "Негодная,- отвечала старуха,- ты рада принимать
молодых людей и угощать их, потому что вот уже семь лет, как я от слез
потеряла зрение". Но дочь, не внимая ее упрекам, встала, отперла дверк и
впустила Ашик-Кериба: сказав обычное приветствие, он сел и с тайным волнением
стал осматриваться: и видит он-на стене висит в пыльном чехле его
сладкозвучный сааз. И стал он спрашивать у матери: "Что висит у тебя на
стене?" - "Любопытный ты гость,- отвечала она,- будет и того, что
тебе дадут кусок хлеба и завтра отпустят тебя с богом".- "Я уж
сказал тебе,- возразил он,- что ты моя родная мать, а это сестра моя, и
потому прошу объяснить мне, что это висит на стене?"- "Это сааз,
сааз",- отвечала старуха сердито, не веря ему. "А что значит
сааз?" - "Сааз то значит, что на ней играют и поют песни". И
просит Ашик-Кериб, чтоб она позволила сестре снять сааз и показать ему.
"Нельзя,- отвечала старуха,- это сааз моего несчастного сына, вот уже
семь лет он висит на стене и ничья живая рука до него не дотрогивалась".
Но сестра его встала; сняла со стены сааз и отдала ему; тогда он поднял глаза
к небу и сотворил такую молитву: "О! всемогущий аллах! если я должен
достигнуть до желаемой цели, то моя семиструнная сааз будет так же стройна,
как в тот день, когда я в последний раз играл на ней". И он ударил по
медным струнам, и струны согласно заговорили; и он начал петь: "Я бедный
Кериб (нищий) - и слова мои бедны; но великий Хадерилияз помог мне спуститьея
с крутого утеса, хотя я беден и бедны слова мои. Узнай меня, мать, своего
странница". После этого мать его зарыдала и спрашивает его: "Как
тебя зовут?"- "Рашид" (храбрый),- отвечал он. "Раз
говори, другой раз слушай, Рашид,- сказала она,- своими речами ты изрезал
сердце мое в куски. Нынешнюю ночь я во сне видела, что на голове моей волосы
побелели, а вот уж семь лет я ослепла от слез; скажи мне ты, который имеешь
его голос, когда мой сын придет?" - И дважды со слезами она повторила
ему просьбу. Напрасно он называл себя ее сыном, но она не верила, и спустя
несколько времени просит он: "Позволь мне, матушка, взять сааз и идти, я
слышал, здесь близко есть свадьба: сестра меня приводит; я буду петь и
играть, и все, что получу, принесу сюда и разделю с вами",- "Не
позволю,- отвечала старуха,- с тех пор, как нет моего сына, его сааз не
выходил из дому". Но он стал клясться, что не повредит ни одной струны,-
"а если хоть одна струна порвется, -продолжал Ашик,- то отвечаю моим
имуществом". Старуха ощупала его сумы и, узнав, что они наполнены монетами,
отпустила его; проводив его до богатого дома, где шумел свадебный пир, сестра
осталась у дверей слушать, что будет.
В этом
доме жила Магуль-Мегери, и в эту ночь она должна была сделаться женою
Куршуд-бека. Куршуд-бек пировал с родными и друзьями, а Магуль-Мегери, сидя
за богатою чапрой (занавес) с своими подругами, держала в одной руке чашу с
ядом, а в другой острый кинжал: она поклялась умереть прежде, чем опустит
голову на ложе Куршуд-бека. И слышит она из-за чадры,, что пришел незнакомец,
который говорил: "Селям алейкюм: вы здесь веселитесь и пируете, так
позвольте мне, бедному страннику, сесть с вами, и за то я спою вам
песню".- "Почему же нет,- сказал Куршуд-бек.- Сюда должны быть
впускаемы песельники и плясуны, потому что здесь свадьба: спой же что-нибудь,
Ашик (певец), и я отпущу тебя с полной горстью золота".
Тогда
Куршуд-бек спросил его: "А как тебя зовут, путник?" -
"ШиндыГёрурсез (скоро узнаете)".- Что это за имя,- воскликнул тот
со смехом.- Я первый раз такое слышу!" - "Когда мать моя была мною
беременна и мучилась родами, то многие соседи приходили к дверям спрашивать,
сына или дочь бог ей дал: им отвечали - шинды-гёрурсез (скоро узнаете). И вот
поэтому, когда я родился, мне дали это имя".- После этого он взял сааз и
начал петь:
"В
городе Халафе я пил мисирское вино, но бог мне дал крылья, и я прилетел сюда
в день".
Брат
Куршуд-бека, человек малоумный, выхватил кинжал, воскликнув: "Ты лжешь;
как можно из Хала-фа приехать сюда в день?"
"За
что ж ты меня хочешь убить,- сказал Ашик,- певцов обыкновенно со всех четырех
сторон собирают в одно место; и я с вас ничего не беру, верьте мне или не
верьте", "Пускай продолжает",- сказал жених, и Ашик-Кериб
запел снова: "Утренний намаз творил я в Арзиньянской долине, полуденный
намаз в городе Арзруме; пред захождением солнца творил намаз в городе Карее,
а вечерний намаз в Тифлизе. Аллах дал мне крылья, и я прилетел сюда; дай бог,
чтоб я стал жертвою белого коня, он скакал быстро, как плясун по канату, с
горы в ущелья, из ущелья на гору: Маулям (создатель) дал Ашику крылья, и он
прилетел на свадьбу Магуль-Мегери".
Тогда
Магуль-Мегери, узнав его голос, бросила яд в одну сторону, а кинжал в другую.
"Так-то ты сдержала свою клятву,- сказали ее подруги,- стало быть,
сегодня ночью ты будешь женою Куршуд-бека".- "Вы не узнали, а я
узнала милый мне голос",- отвечала Магуль-Мегери; и, взяв ножницы, она
прорезала чапру. Когда же посмотрела и точно узнала своего Ашик-Кериба, то
вскрикнула, бросилась к нему на шею, и оба упали без чувств. Брат Куршуд-бека
бросился на них с кинжалом, намереваясь заколоть обоих, но Куршуд-бек
остановил его, примолвив: "Успокойся и знай: что написано у человека на
лбу при его рождении, того он не минует".
Придя в
чувства, Магуль-Мегери покраснела от стыда, закрыла лицо рушю и спряталась за
чапру.
"Теперь
точно видно, что ты Ашик-Кериб,- сказал жених,- но поведай, как же ты мог в
такое короткое время проехать такое великое пространство?" - "В
доказательство истины,- отвечал Ашик,- сабля моя перерубит камень, если же я
лгу, то да будет шея моя тоньше волоска; но лучше всего приведите мне слепую,
которая бы семь лет уж не видала свету божьего, и я возвращу ей зрение".
Сестра Ашик-Кериба, стоявшая у двери и услышав такую peчь, побежала к матери.
"Матушка! - закричала она,- это точив брат и точно твой сын
Ашик-Кериб",-- и, взяв ее под руку, привела старуху на пир свадебный.
Тогда Ашик взял комок земли из-за пазухи, развел его водою и намазал матери
глаза, примолвя: "Знайте все люди, как могущ и велик Хадрилиаз",- и
мать его прозрела. После этого никто не смел сомневаться в истине слов его,
и, Куршуд-бек уступил ему безмолвно прекрасную Магуль-Мегери. Тогда в радости
Ашикг-Кериб сказал ему: "Послушай, Куршуд-бек, я тебя утешу: сестра моя,
не хуже твоей прежней невесты, я богат: у ней будет не менее серебра и
золота; итак, возьми ее за себя -и будьте так же счастливы, как я с моей
дорогою Магуль-Мегери".
|
Оставьте свой комментарий
Авторизуйтесь, чтобы задавать вопросы.