МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ, НАУКИ И МОЛОДЕЖИ
РЕСПУБЛИКИ КРЫМ
МАЛАЯ АКАДЕМИЯ НАУК «ИСКАТЕЛЬ»
Республиканский конкурс-защита научно-исследовательских работ
учащихся-членов
Малой академии наук «Искатель»
Отделение: Языкознание и литературоведение
Секция: Русская литература
Базовая дисциплина: Русский язык и литература
Работу выполнила:
ученица 10 класса
Котвицкая Юлия Андреевна
Муниципальное бюджетное
общеобразовательное учреждение
«Медведевская средняя школа»
Черноморский район Республики Крым
Научный руководитель:
Учитель русского языка и литературы
Джелилова Ш.Ю.
Муниципальное бюджетное
общеобразовательное учреждение
«Медведевская средняя школа»
Черноморский район Республики Крым
Медведево, 2017 г.
Многогранность стилей Пушкина
План
1) Введение Стр. 4-5
2) Гармоничность и художественность произведений Стр. 6-9
3) Особенности написания «Евгений Онегин» Стр. 10-11
4) Гармония лирики Пушкина Стр. 12-15
5) Фольклорно-сказочные мотивы в «Капитанской дочке» Стр. 16-21
6) Декабристская поэзия. Произведение «К Чаадаеву» Стр. 22-23
7) Народность и душевность сказок Пушкина. Стр. 24-25
8) Скрытые мотивы взрослой жизни Стр.26 -31
в сказочных произведениях Пушкина.
9) Подведение итогов Стр. 32
1.Введение
Со дня опубликования «Руслана и Людмилы» имя Пушкина неизменно было в центре не только идейной и обще эстетической борьбы, но споров вокруг проблем стиля. И дело тут не только в генеральном значении Пушкина для нашей культуры. Дело еще и в том, что среди русских писателей Пушкин являет собою тип художника, прежде всего. В классическом нашем искусстве, надо сказать, была сильна мысль о внутреннем единстве духовной деятельности, порой сквозило пренебрежение ко всякой специализации, дифференциации ее, в частности к эстетическому началу как таковому. Недаром же одна из самых громких статей XIX века называлась «Разрушение эстетики». Когда-то В. М. Жирмунский писал о «врожденном руссоизме» нашего читателя и литератора — ниспровергателя «самоценных», слишком специальных духовных категорий. В этом было много здорового, позитивного, в этом — один из секретов расцвета нашей классической культуры. Однако же нельзя признать и того, что, поскольку, положим, для Л. Толстого и Достоевского внутренне этические и вообще целостно-духовные «сверхзадачи» были важнее чисто художественных, поскольку для Щедрина или Г. Успенского «целостность человека» естественно выливается, в основном, в социальную проблематику, постольку и стилевые вопросы логически отходят на второй план. Разумеется, Л. Толстой, Достоевский — каждый сам по себе стиль, притом грандиозный; но так уж повелось, что споры о Л. Толстом, Достоевском, Щедрине — это, прежде всего, споры о содержании и уж в связи с этим — о стиле: о «строгом реализме» Л. Толстого, «реализме в высшем смысле» Достоевского, о гротеске у Щедрина.
В этом, как и во многих других отношениях, Пушкин был «гармоничнее», «художественнее»1 своих гениальных последователей, преемников; при мысли о Пушкине тотчас же возникает внутренний образ четкой формы, кристального стиля.
Это свойство Пушкина, как известно, в свое время хотели использовать деятели, так называемого «чистого искусства». Однако же они не имели особого успеха на этом поприще — и совершенно ясно почему. Пушкин не «просто великий стилист», как полемически назвал его Писарев в пику Дружинину, Фету и иным, форма, — стиль у него не самодовлеет. Недаром Л. Толстой, этот человек, маниакально зоркий на всякую пустоту, бутафорность в формальных моментах творчества, тут же по контрасту вспомнил о Пушкине: «Вон у Пушкина: его читаешь и видишь, что форма стиха ему не мешает». Свидетельство Л. Толстого здесь особенно дорого, ибо он не признавал и малейшей самоценности формы, а с авторитетами, как известно, не считался. Л. Толстой тут выражает мысль, в сущности, очень точно очерчивающую главный принцип стилистики Пушкина: форма — это гармоничное, точное выражение чего-то (т. е. содержания, сути духовной). Как только нарушается это строгое равновесие, как только совершается перекос в ту или иную сторону, так мы сразу же внутренне, интуитивно чувствуем, что пушкинский стиль, пушкинская традиция тут уже препарированы, переосмыслены в своей сути, а не в деталях.
Кардинальное свойство, о котором сейчас идет речь, делает стихи Пушкина очень «выгодным» материалом для раздумий о стиле.
Если под стилем понимать не просто «индивидуальность, своеобразие» художника, не просто художественную форму», а самую закономерность, суть «перехода» содержания в форму; не просто «приемы» творчества, а внутреннее единство этих приемов, систему выразительных средств, обеспеченных идейным, духовным содержанием творчества и, в свою очередь, обеспечивающих выражение, бытие, действительность этого содержания, то станет ясно, что гармонический, стройный стиль лирики Пушкина являет вообще наиболее «подходящий» материал для теоретического решения стилевых проблем.
2.Гармоничность и художественность произведений
Для пушкинской композиции нередко характерно прямое и четкое сопоставление чисто человеческого и пейзажного планов. Пушкин любит природу — любит ее и в вихре, и в покое; но неизменно природа для Пушкина — напоминание о просторе, свободе, духовном пределе в самом человеке:
На холмах Грузии лежит ночная мгла;
Шумит Арагва предо мною.
Мне грустно и легко; печаль моя светла...
Нередко видим у Пушкина стихи», в которых природа, просторы мира и мироздания будто и не названы прямо, но подразумеваются, составляют скрытый фон. Именно это часто и определяет внутреннюю полноту и объемность его внешне совершенно простой и строгой лирической композиции, его художественной идеи:
Пора, мой друг, пopa покоя сердце просит-
Летят за днями дни, и каждый час уносит
Частичку бытия, а мы с тобой вдвоем
Предполагаем жить... И глядь —как раз — умрем.
На свете счастья нет, но есть покой и воля.
Давно завидная мечтается мне доля —
Давно, усталый раб, замыслил я побег
В обитель дальнюю трудов и чистых нег.
Здесь ничего не сказано о полях, лесах и так далее; но, читая эти просветленные строки, невольно представляем человека, который стоит где-то, положим, у парапета Невы в сером, каменном городе и думает о любимой (пусть это жена Наталья Николаевна, к которой, вероятно, конкретно обращены эти строки, пусть вообще некий идеальный женский образ), и представляет широкую степь, свою молодость, небо, простор; представляет, возможно, Италию, ее далекие города, «адриатические волны», о «побеге» к которым не раз думал гонимый, притесняемый Пушкин в 30-е годы, когда написаны эти как бы неоконченные, но как бы и оконченные строки. И от этих внутренних образов, этих чувств, представлений простые и ясные мысли обретают особую мощь и трагизм. Сами «бесхитростные» слова бегут за днями дни, частичка бытия, счастье, покой, воля, обитель дальняя,— сами эти слова как бы незаметно, не навязано создают внутреннюю настроенность, ритм переживания — настроенность на простор и свет мироздания, которые оттеняют суету жизни, окружающей Пушкина. И эта грустная фраза: «на свете счастья нет, но есть...» —внутренне имеющая в виду, что нет ни счастья, ни покоя, ни воли, — эта фраза - строка, этот композиционный центр стихотворения, дает ему совершенно открытый взлет.
Это лишь немногие, частные примеры.
Итак, в лирической композиции Пушкина, как и в любом стилевом средстве любого великого поэта, видна вся его личность, все его художественное мировоззрение, стилевая индивидуальность и мы видим, что эта индивидуальность прямо и четко связана с гармоническим началом в художественном стиле, но что сама эта гармония внутренне сложна, диалектически напряжена.
Существует довольно распространенное и в старые, и в новые времена мнение, будто Пушкин — это, прежде всего «гармония (в узком смысле), спокойствие, светлая созерцательность, стройная радость, в противовес стихии. Но эта точка зрения, как видим, опровергается, прежде всего, самой практикой лирического творчества Пушкина. Ведь поэт написал не только «Я вас любил» и «На холмах Грузии» (где сама «печаль... светла»), но и
Мчатся тучи, вьются тучи;
Невидимкою луна
Освещает снег летучий;
Мутно небо, ночь мутна...
Домового ли хоронят. Ведьму ль замуж выдают?..
...Кто меня враждебной властью
Из ничтожества воззвал,
Душу мне наполнил страстью,
Ум сомненьем взволновал?
Цели нет передо мною:
Сердце пусто, празден ум,
И томит меня тоскою
Однозвучной жизни шум...
И, в отвращением читая жизнь мою,
Я трепещу и проклинаю…
…И мнится, очередь за мной,
Зовет меня мой Дельвиг милый..
Пушкин и в данном случае гармоничен в высоком, полном и философском значении слова: он не боится «стихии», а одолевает ее, обретает над ней художественную власть, и в том-то, на наш взгляд, заключена разница алгебры и гармонии, о" которых толкует Сальери: в числовом отношении эта разница, по сути, не так уж существенна, и там и там — чувство соответствия, соразмерности и закона, закономерности, но гармония — это овладение живой стихией, эта сама живая, динамичная жизнь, преобразованная в «космос», в «порядок», а алгебра— это отвлечение от стихии, от жизни, это закономерность без самой жизни.
В пушкинском тексте стихотворения «На холмах Грузии…» есть лишь одна метафора: сердце горит, да и она – стертая, настолько привычная, что уже не замечается. Спустя почти сто лет Владимир Маяковский, чтобы оживить это поэтическое клише, изобразил пожарных, приехавших тушить «пожар сердца» лирического героя. Есть в пушкинском тексте, правда, и выражение лежит мгла, которое, строго говоря, тоже метафора. Но это метафора не литературная, а языковая, и ничего необычного, останавливающего внимание в ней нет. К числу полустертых метафор может быть также отнесено определение «печали» — «светла». Но в классической риторике это другой троп — оксюморон, выражение, словосочетание, элементы которого логически не сочетаемы, ибо обладают противоположными, несовместимыми значениями. Но об этом выражении — чуть позже.
Синтаксическая структура стихотворения такова. Преобладают двусоставные предложения — предложения, в которых есть и подлежащее, и сказуемое: лежит мгла, шумит Арагва, печаль светла, печаль полна, ничто не мучит, (ничто) не тревожит, сердце горит и любит. Но ни в одном из них лирический герой не представлен как субъект высказывания или действия. Говорится либо о явлениях внешнего мира (о мгле и Арагве), либо о чувствах лирического героя, которые приобретают как бы отдельное, автономное бытие – независимо от «я» (об унынии, о сердце). Встречается в стихотворении и одно безличное предложение: «Мне грустно и легко».
Значимой в пушкинском тексте оказывается и граница между двумя последними строками, создающая интонационную паузу: «И сердце вновь горит и любит — оттого, //Что не любить оно не может». Правила языка побуждают сделать паузу перед словом «оттого», а не после него: «И сердце вновь горит и любит, оттого что не любить оно не может». Но правила ритма и метра диктуют сделать паузу после слова «оттого», и благодаря этому совершается сдвиг, смещение значения. Получается, что «И сердце вновь горит, и оттого любит». Грамматика вступает в конфликт с метрикой, но от этого происходит не ущерб, а обогащение смысла.
Пушкин — единство «стихии» и «нирваны» (высшего созерцания), одно в одном, одно через другое и наоборот: такова природа его гармонически-художественного, поэтического гения.
Здесь уместно вспомнить о традициях Пушкина в современной поэзии. В последние годы Пушкина вспоминали отнюдь не случайно. Всякое оживление стилевых проблем, обострение художественных поисков связано с новым обращением к Пушкину. Мотивировка, обоснованная Пушкиным, — неизменно одна из сильнейших средств эстетической полемики в русской литературе. Пушкин — авторитет, не подлежащий сомнению. Вопрос, однако, осложняется тем, что в Пушкине можно найти всё или почти все: настолько пластична, объемна, универсальна его поэтика. Всякое «плоское», одностороннее извлечение из Пушкина всегда будет — Пушкин и не Пушкин, истина и не истина, точное и неточное.
Внимание к личности человека, стремление к всестороннему ее развитию, к полноте внутренней жизни — все это опять-таки приводит поэтов к мысли не столько о «нагой простоте», сколько о полноте и универсализме поэзии Пушкина.
Однако же следует помнить, что «протеизм», разнообразие, многомерность Пушкина —это одновременно и величайшее единство, целостность его общей поэтической системы и отдельных систем — произведений, циклов и прочего.
Сегодня это следует особенно твердо сказать, ибо упомянутое первичное, существеннейшее свойство всякой органической художественной системы как явления духовной деятельности теперь иногда ставится под сомнение. Литературоведческие философские идей ученых старшего поколения, очень популярны, как бы «вездесуща» мысль о возможности «диалогизма» в высокой литературе — «диалогизма», под которым подразумевается принципиальное равенство «последней авторской позиции» и позиций героев, низкого и высокого начал. В Пушкинском стиле мы видим идею высокого и низкого начала, которая является возможным в творчестве поэта Использование диалогов в известном нам романе в стихах «Евгении Онегин» делает это произведение близким в восприятии любому читателю.
3. Особенности написания «Евгений Онегин»
Творчество Пушкина, его художественная практика — путеводная звезда и в этом случае — в случае, когда надо бы устранить перегибы «диалогизма».
Вспомним универсальное, «основополагающее» произведение «золотого века» русской литературы.
«Евгений Онегин» — принципиально, открыто «монологический» роман. Конечно, его герои предельно выявлены изнутри; конечно, в нем есть, так сказать, диалогизм до известного предела - до того уровня, где герои «выясняют отношения» между собой, где их, героев, позиции «уравновешивают» друг друга. Кто нам, положим, милее — Ленский или Татьяна? Мы не знаем, да и знать не хотим; нам важно, что оба персонажа предельно выявлены изнутри и любимы нами и автором; а степень этой любви и выявленности нас занимает меньше. Нечего говорить о том, что эта гармоничная сопоставленность, взаимо уравновешенность вновь напоминает о принципе стройности и симметрии; однако же иное дело, когда речь идет об авторе и его отношениях с героями. Внутренний автор у Пушкина почти - всегда акцентировано, явственно выше героев и судит, изображает их именно как бы сверху. В произведении свободно царит позиция, интонация того естественного, «всезнающего» автора, которого, кстати, просмотрел в «Евгении Онегине» Надеждин, обвинивший роман в рассыпанности и в болтовне о том, о сем, ничем не скрепленной. На самом деле «то и се» скреплено «образом автора», который в произведении сложен и многословен: от того «рассказчика», «первого лица», который выступает почти наравне с Онегиным («Условий света свергнув бремя, как он, отстав от суеты, с ним подружился я в то время...»), до того глубокого, высокого, «последнего» автора, который написал же ведь и Онегина, и «рассказчика» («Подружился я») и «гонимы вешними лучами» (идущими «ни от кого»), и Татьяну, и Ленского, и добрейшего Ларина, и Зарецкого, и няню.
Но дело не только том, что написал, а и в социально-духовной атмосфере, в открыто, откровенно-личностном начале, господствующем в этом произведении.
«Автор» организует «Онегина», дает ему свободу и воздух при самом акценте на целостность, на гармонию, ведет и движет произведение:
Как я сказал, Зарецкий мой,
Под сень черемух и акаций
От бурь, укрывшись наконец.
Живет, как истинный мудрец…
И вот она в саду моем
Явилась барышней уездной…
И ныне музу я впервые
На светский раут привожу;
На прелести ее степные
С ревнивой робостью гляжу…
Друзья мои, вам жаль поэта.»
В то же время столь резко явно выраженный автор вовсе не нивелирует в «Онегине» объективного начала, не искажает, не отменяет саморазвития персонажей и материала. «Представь, какую штуку удрала со мной моя Татьяна! Она—замуж вышла! Этого я никак не ожидал от нее»,— знаменитые фразы Пушкина сказаны вовсе не зря, не для красного словца. Каждый герой, каждый персонаж идет строго в собственной внутренней «логике» — и сам факт, что все читатели и критика, начиная с Белинского, тотчас же обращали внимание на это важнейшее свойство «Онегина», пушкинского реализма в этом произведении, достаточно ясен, красноречив.
Каждый герой, персонаж — в своей логике, в своем «ритме», в своей атмосфере: достаточно сравнить строки «Буянов, братец мой задорный...», «Увы! невеста молодая своей печали неверна..,» или же :
...И человека растянуть
Он позволял не как-нибудь.
Но в строгих правилах искусства.
По реем преданьям старины...
Таковы некоторые, на мой взгляд, особенно актуальные черты поэтического стиля Пушкина. И в связи с этим возникает интересная проблема соотношения стиля прозы Пушкина с его же стихом. Но это предмет особого разговора.
4. Гармония лирики Пушкина
Тот принцип гармонии, стройности, полной «сообразности и соразмерности» всех элементов и уровней, который столь кардинально важен для Пушкина, в его лирике выступает наглядно и обнажено:
В те дни, когда мне были новы Печальны были наши встречи;
Все впечатленья бытия — Его улыбка, чудный взгляд,
И взоры дев, и шум дубровы. Его язвительные речи
И ночью пенье соловья, — Вливали в душу хладный яд.
Когда возвышенные чувства. Неистощимой клеветою
Свобода, слава и любовь Он провиденье искушал;
И вдохновенные искусства Он звал прекрасное мечтою;
Так сильно волновали кровь. Он вдохновенье презирал;
Часы надежд и наслаждений Не верил он любви, свободе;
Тоской внезапной осеня. На жизнь насмешливо глядел —
Тогда какой-то злобный гений И ничего во всей природе
Стал тайно навешать меня. Благословить он не хотел.
Это стихотворение недаром вызвало столь высокую оценку Белинского, одинаково ненавидевшего период статей о Пушкине как голую риторику с «хорошим содержанием», так и бессодержательное рифмоплетство. Тут есть высокая мысль, духовный полет и совершенное претворение этой мысли.
Гармония сути и формы прежде всего видна в композиция — вообще одном из наиболее важных лирических средств Пушкина, с его архитектонизмом, стремлением к стройной форме. Стихотворение развивается, строится в виде четкого «лирического силлогизма»: нарастание, предельное напряжение и спад духовной идеи закреплены, «остановлены» в форме почти идеальной строфической и стиховой симметрии. «В те дни, когда мне были новы», — начинает Пушкин поэтическую мысль — и далее идет нагнетание, четко поддержанное двойной анафорой (и... и, когда... когда) и подчеркнутое контрастом, столкновением, диалектическим противоречием, стыком смысловой и ритмической волн в конце первой строки. Новы — что же ново? — и далее идет ответ на этот внутренний вопрос, — ответ, в каждой строке восходящий на четкую, резко отделенную от предыдущей, крутую ступень: «все впечатленья бытия — и взоры дев, и шум дубровы, и ночью пенье соловья». Крупный анафорический акцент с когда («Когда возвышенные чувства») как бы вновь поднимает, поддерживает лирически-смысловую волну, начавшую было незаметно чуть опадать — и она вдруг восходит до апогея: «Так сильно волновали кровь...» Далее тире и маячит «ответ», гармонический спад, «каданс», нисхождение: «Часы надежд и наслаждений тоской внезапной...» В этих строках лирическая, ритмическая волна как бы переживает тот миг, когда движение замирает в зените, в своем апогее — и держится, ждет в равновесии «сил». Затем нисхождение уже явно, подчеркнуто, узаконено; идет вскрытие, «пояснение», полное саморазвертывание идеи, замысла: «Печальны были наши встречи...» Последняя строфа — итог, разрешение; конец — как и положено, в этом стиле — ставит резкую и «логическую» точку: «И ничего во всей природе благословить он не хотел».
Если взглянуть на другие грани стиля — на ритмику, лексику, систему деталей, — увидим ту же особенность: ясное соответствие внешних форм внутренним, образных средств — духовному, содержательному заданию. Всё — мера в меру, везде — сообразность и соразмерность: всего не более и не менее, чем требуется. Это — законченно-«замкнутое» художественно-стилевое решение.
Почти в каждом стихотворении Пушкина есть эта четкость композиции. Пушкин очень любил лирическую композицию «двух частей», соединенных между собой по контрасту или какому-либо иному, более опосредованному и сложному принципу. Сплошь и рядом две части — это просто две строфы: столь четко деление, столь важен, подчеркнут принцип гармонии и симметрии. Таковы «Монастырь на Казбеке», «Друзьям» («Богами вам еще даны...»), «Ты и вы», «Птичка» («В чужбине свято наблюдаю...»), «Я вас любил...» и многое иное.
Здесь вторая строфа, давая лирическое обобщение пластической картины, запечатленной в первой, является контрастом к ней и одновременно — ее развитием, разрешением; соотношения эти подчеркнуты и чисто «внешне» композиционно-строфически.
Пушкин любит стихотворение — развернутое сравнение. Ему импонирует простота, наглядность, контрасты и действенность этой формы. Две линии резко оттеняют, «освежают» друг друга и вместе дают естественное, живое целое. Сплошь и рядом сама разгадка, секрет сравнения оттянуты в конец:...Таков И ты, поэт!
Пушкин, как и некоторые его современники — поэты первой трети XIX века, неизменно ценит такие средства поэтика, как рефрен («Шуми, шуми, послушное ветрило», «Храни меня, мой талисман» и т. д.), кольцо («Не пой, красавица»), вообще композиционный повтор, — средства, дающие композиции и четкость, гармонию, легкую и ясную условность, — и напевность, свободу одновременно.
Но все это не значит, что композиция, как и другие средства стиля, подчиняется у Пушкина одному лишь закону строгости и симметрии. Т. е. они подчиняются, но сама его стройность, строгость неизменно внутренне полна, богата и напряженна. «Сладкозвучие», напевность пушкинского стиха нередко сбивают с толку; он кажется только плавным и легким, тогда как. на, деле он скрыто патетичен, конфликтен.
Многие, даже несведущие, люди споткнулись на «простоте», мнимой бездумности и гладкости Пушкина. Играет роль и то, что строки Пушкина уже «автоматизировались» в сознании, стали как бы слишком привычными, само собой разумеющимися. Эта ситуация начала возникать еще и при жизни Пушкина. Даже его приятель Вульф, человек, весьма любивший и уважавший Пушкина как поэта и человека, втихомолку считал «Я вас любил...» пустыми альбомными стихами: его смущала их полная «безыскусственность», безусловно, единственный, несомненный порядок слов и всех стилевых средств.
Действительно, стихотворение «Я вас любил...» лишено каких бы то ни было внешних, точнее внешностных средств стиля, средств «усиления» и экспрессии; оно целиком построено на строгом развертывании лирической идеи:
Я вас любил: любовь еще, быть может,
В душе моей угасла не совсем;
Но пусть она вас больше не тревожит...
Здесь —характерное для Пушкина совпадение логического и эмоционального планов, ритмов повествования: развитие чувства есть развитие мысли, и наоборот. Я вас любил. Что же?.. Слова «любовь еще, быть может» — прямой ответ на внутренний вопрос, возникающий после тех, первых слов; разговорность, как бы обыденная повествовательность строки «В душе моей угасла не совсем» (особенно характерно это простое, точное «не совсем»!) как бы незаметно подправлена, однако, легкой инверсией «в душе моей» (вместо «в моей душе»), — отчего строка и весь лирический рассказ, весь тон повествования тотчас же получает некий добавочный, еле ощутимый, но важнейший оттенок серьезности. Дальше — простое и вновь логичное развитие мысли, переживания, мысли-переживания: «не совсем» — «но пусть она вас больше не тревожит...» Уже в этих строках за внешней простотой, безыскусственностью, само собой разумеющимися словами, как видим, возникает «второй план», особая серьезность, объемность чувства — все то, что через несколько строк, после лирического нарастания завершится знаменитым «как дай вам бог...». Духовный конфликт здесь пределен, но именно поэтому — как бы спокоен.
Еще более конфликтность, напряжение стиха видны в послании «К ». Приглядимся свежим взором к этим каноническим строкам. Обратим внимание на переход от второй к третьей строфе: «...И снились милые черты. Шли годы. Бурь порыв мятежный рассеял прежние мечты...» Здесь — особый лирический синтетизм, скрывающий за собой миры и бездны. В нескольких строках — история души и сама история за несколько лет. «Шли годы...» В одной этой фразе — опыт и особая плотность: место ее в строке, в строфе, ритм ее, слова, предшествующие и следующие за ней — все тут особо значимо; нам ясно и ощутимо: каковы были эти годы, столько пройдено, пережито... Да еще это мощное, подтверждающее после точки: «Бурь, порыв мятежный, рассеял прежние мечты». Здесь — и ссылка, и декабризм (встречи в Каменке!), и Воронцова — незабытая та любовь, и Кавказ, и Крым, и море, и степь, и иное — и все оно там, «за текстом», но и в самом тексте: так энергичны и ритмически насыщены эти внешне строгие, стройные строфы.
5.Фольклорно-сказочные мотивы в «Капитанской дочке»
«Капитанская дочка» ― вершинное произведение пушкинской художественной прозы ― была написана в тридцатые годы прошлого столетия, в эпоху мрачного николаевского царствования, за четверть века до отмены крепостного права. Стоит лишь мысленно представить себе те всеобъемлющие перемены, которые произошли за эти минувшие полтора столетия, как становится ощутимой «дистанция огромного размера», отделяющая нас, современников космической эры, от пушкинской неторопливой эпохи.
Пушкин не злоупотреблял архаизмами. Однако в тексте его исторической повести мы встречаем много устаревших слов. Кроме того, некоторые слова и выражения, не перейдя в разряд архаизмов, изменили свой смысл, приобрели другие смысловые оттенки. Теперь многие страницы «Капитанской дочки» трудно понять без подробного общественно-исторического, бытового, лексического и литературоведческого комментария.
Среди проблематики произведения, отражающей важнейшие стороны пушкинской реалистической эстетики, особое значение приобретает вопрос о роли и месте в ней фольклорного начала, поскольку именно через фольклор Пушкин пытался в это время диалектически синтезировать такие важнейшие для него категории, как народность и историзм.
О том, что фольклор в художественной системе «Капитанской дочки» выступает на правах важнейшего ее идейно- и стилеобразующего фактора, написано множество различного рода работ.
Справедливо полагается, что содержание фольклорного мира повести не исчерпывается теми народнопоэтическими реалиями, которые непосредственно присутствуют в тексте, ―имеются в виду эпиграфы из народных песен, пословицы и поговорки в речи героев, калмыцкая сказка об орле и вороне, разбойничья песня «Не шуми, мати зеленая дубровушка...» и др. Все это так называемые факты явного, «чистого» фольклоризма, без учета которых невозможно понять ни смысл авторской позиции в «Капитанской дочке», ни сущность многих ее образов. Этот аспект фольклоризма пушкинской повести достаточно обстоятельно и глубоко обследован в пушкиноведческой науке.
Однако в «Капитанской дочке» есть факты внутреннего, «скрытого» фольклоризма, обнаруживающие себя не только в собственно фольклорных реалиях, но и в самом стиле повествования, его сюжетно-композиционных приемах, складе мышления героев ―и ―в конечном счете ―авторском историческом мироощущении, авторском видении мира. В «Капитанской дочке» фольклорные образы и мотивы, очевидно, нужно воспринимать не только как компоненты произведения, а как народнопоэтическую стихию, пропитавшую весь текст.
Действительно, «Капитанская дочка» вся пронизана народно-образной стихией художественного творчества. Помочь почувствовать эту стихию, определить ее значение и место в системе историзма пушкинской повести ―важная задача, решение которой приблизило бы нас к пониманию в той или иной степени роли фольклора в реалистическом методе Пушкина.
Присмотримся внимательнее к речи Пугачева. Уже в самом ритмико-стилистическом рисунке его фраз явно слышатся народнопоэтические слова:
· «Выходи, красная девица; дарую тебе волю. Я государь».
· «Кто из моих людей смеет обижать сироту? Будь он семи пядень во лбу, а от суда моего не уйдет».
· «Казнить так- казнить, миловать - так миловать. Ступай себе на все четыре стороны и делай что хочешь».
Везде отчетливо слышатся фольклорные интонации, носящие былинно-сказочный, легендарный оттенок. Причем достигается это Пушкиным не за счет приемов внешней стилизации, а в результате стремления выразить глубинные качества народного национального мышления через характерные особенности синтаксического, ритмико-интонационного и образного строя народной речи. А.С. Пушкин придает народно-разговорному стилю фольклорно-сказочный колорит. Этому способствуют народно поэтическая лексика («красная девица», «сирота»), пословичные фразеологизмы («семи пядень во лбу», «ступай... на все четыре стороны»), а также интонация царского заступничества, мудрого великодушия, свойственная легендарно-героическому пафосу былин и волшебных богатырских сказок.
Согласно фольклорной традиции, разбойник ― это не злодей, а мститель, карающий неправедных людей, защитник сирот. Сходную смысловую нагрузку получает в народной сказке и волшебный помощник. С легендами о Пугачеве как о народном царе-заступнике А.С. Пушкин во множестве вариаций встречался во время своего путешествия по Оренбуржью.
В «Капитанской дочке» все действительно совершается, как в сказке, странным, необычным образом. «Странное знакомство», «странная дружба», «странные происшествия», «странное сцепление обстоятельств» ―вот тот далеко не полный перечень формул со словом «странный», которыми Гринев пытается охарактеризовать особенность своих отношений с «народным государем». Сказка могла «подсказать» Пушкину не только внешние, композиционные формы повествования, но и сам тип героя.
Гринев ведет «семейственные записки», отправляясь в дорогу, получает родительский наказ (о его народнопоэтической основе говорит и пословичная форма: «Береги честь смолоду»), в вихре исторического восстания он оказывается, побуждаемый в конечном счете личными причинами: Гринев ищет свою невесту ―дочь казненного капитана Миронова, Машу.
Именно преломление социального через призму личных, частных интересов героя определяет сферу изображения действительности в народной волшебной сказке.
Сказка впервые открыла «большой» литературе ценность отдельной человеческой судьбы. Человек менее всего интересен сказке официальной, государственной стороной своей деятельности, герои привлекают сказку, прежде всего, как обычные люди, подверженные гонениям, житейским неурядицам, превратностям судьбы. Маша в представлении Пугачева (на которое натолкнул его Гринев) не дочь капитана правительственных войск, а своего рода невинно гонимая падчерица, «сирота», которую «обижают».
И Пугачев, подобно сказочному помощнику, едет «выручать» невесту, которую «ищет» Гринев. Таким образом, между Пугачевым и Гриневым в повести устанавливается неофициальный, человеческий контакт, на котором и основана их «странная дружба». Сказочная ситуация дает героям возможность в отдельные моменты отступить от закономерной логики своего общественного поведения, поступать наперекор законам своей социальной среды, обращаясь к нормам общечеловеческой этики. Но сказочная идиллия тут же рушится, как только «сирота», которую «спасал» Пугачев, в действительности оказывается дочерью казненного им Миронова. О резкой перемене настроения Пугачева красноречиво говорят его «огненные глаза», устремленные на Гринева. Суровая логика исторической реальности готова положить конец «странному согласию» между героями, но тут-то и проявилось истинное великодушие «народного царя».
Он оказался способен стать выше исторических интересов того лагеря, к которому сам принадлежит, истинно по-царски, вопреки всякой «государственной» логике, даруя Гриневу и Маше радость спасения и человеческого счастья: «Казнить, так казнить, жаловать, так жаловать: таков мой обычай. Возьми себе свою красавицу; вези ее куда хочешь, и дай вам бог любовь да совет!»
Таким образом, Пугачев в конечном итоге довершает взятую им на себя роль сказочного спасителя «невинно гонимой» «сироты», внемля просьбе Гринева: «Доверши как начал: отпусти меня с бедной сиротою, ―куда нам бог путь укажет».
Народно-сказочное по своим истокам признание этической ценности отдельной человеческой судьбы, сострадание к ее «малым» заботам и потребностям, концепция подчеркнуто личного ―не общественного ―успеха человека ―все это, уходящее своими корнями в народное мироощущение волшебной сказки, дает жизнь «странной дружбе» между Пугачевым и Гриневым в пушкинской повести. Их отношения завязываются не в пылу военных сражений, где общественно-историческая суть каждого человека до предела обнажена, а на случайном перепутье, в случайной встрече (отсюда так велика роль случая в судьбе народно-сказочного героя), где официальная этика поведения отступает на второй план; первостепенное значение приобретают здесь чисто человеческие, непосредственные связи между людьми. «Заячий тулупчик» положил начало тем «странным» взаимоотношениям дворянина и Пугачева, когда они оказались способными отказаться от свойственного каждому социального стереотипа мышления, подняться над жестокими законами своего социального круга.
При этом Пушкин не идет против исторической и художественной правды. «Странное согласие», достигнутое между Пугачевым и Гриневым, не следствие произвольных построений автора повести; оно потому и странное, что не устраняет противостояния социальных лагерей, которое осознается и художественно воплощается Пушкиным. Автор «Капитанской дочки» отчетливо видит неизбежность противостояния господ и народа, закономерно приводящее к бунту, которому дворянин Гринев дает выразительную оценку ―«бессмысленный и беспощадный».
Важно подчеркнуть, что в трактовке характера Пугачева как милосердного, великодушного царя Пушкин опирался не только на сказочно-легендарную основу народнопоэтического мышления, но и на реальные историко-документальные факты. Как известно, поэт тщательно изучил весь «архив» «штаба» пугачевского восстания. Среди многочисленных документов внимание его, несомненно, привлекли так называемые «манифесты» Пугачева. В заглавном титуле одного из них содержится многозначительная авто характеристика «крестьянского царя», в которой он себя именует как «российского войска содержатель и великого государя, и всех меньших и больших уволитель и милосердой с опротивникам казнитель, меньших почитатель же, скудных обогатетель».
Строки о «милосердом сопротивникам казнителе» и «скудных обогатетеле», без сомнения, могли запасть в художественную память автора «Капитанской дочки». От его острого взгляда, очевидно, не укрылось то обстоятельство, что в формулах, подобных вышеприведенной, отчетливо проявилось сознательное желание Пугачева «подать» свою личность «мужицкого царя» в форме, наиболее близкой и понятной казацким массам, т. е. окрашенной в тона народнопоэтической образности, в своей основе сказочно-легендарной. Ведь, согласно легенде о самозванстве, Пугачев был сродни тому меньшому крестьянскому сыну, который, сказочно преодолев все преграды, преобразился в чудесно-прекрасный облик понятного и близкого народу царя-батюшки, царя-заступника. В сознании казаков Пугачев как бы вышел из сказки и своею деятельностью продолжил эту сказку. Сказка заканчивается вступлением героя на царский трон. Пугачев-царь уже одним фактом своего реального существования обязан был оправдать чаяния широких народных масс, желавших увидеть конкретно-практическое осуществление своих сказочных идеалов. Так легенда о самозванстве «мужицкого царя» органично вобрала в себя сказочное содержание, образовав в таком единстве стихию исторического миросозерцания народа, которая была почувствована Пушкиным и в исторических преданиях о Пугачеве, и в документально-биографических обстоятельствах его жизненной судьбы.
Народнопоэтическое и, в частности, сказочное творчество необходимо было Пушкину для того, чтобы лучше понять склад национального характера народа, образ его исторического мышления. Особенности этого характера поэт стремился в последний период творчества воплотить не только в конкретно создаваемых им образах, но и в целостном художественном мире своих произведений.
На момент формирования замысла «Капитанской дочки» приходится, как известно, период интенсивной работы Пушкина над созданием собственного сказочного цикла. Сказки для Пушкина были той творческой лабораторией, в которой он, постигая законы народно-сказочного мышления, подготавливал свои будущие формы литературного повествования, стремясь, по собственному признанию, выучиться говорить по ― сказочному, но не в сказке. Этой способности Пушкин в полной мере достиг в «Капитанской дочке», чему ярким доказательством служит явная текстовая перекличка повествовательного стиля повести со стилем пушкинских сказок. Возьмем, к примеру, «Сказку о рыбаке и рыбке». Можно сравнить:
1. «Сказка о рыбаке и рыбке»:
Рыбка: «Отпусти ты, старче, меня в море! //Дорогой за себя дам откуп п: // Откуплюсь чем только пожелаешь».
Старик: «Бог с тобой, золотая рыбка! // Твоего мне откупа не надо; // Ступай себе в синее море, // Гуляй там себе на просторе».
2. «Капитанская дочка» (глава «Приступ»):
Савельич: «Отец родной!.. Что тебе в смерти барского дитяти? Отпусти его; за него тебе выкуп дадут».
Пугачев: «Казнить, так казнить, миловать, так миловать. Ступай себе на все четыре стороны и делай что хочешь».
Таким образом, явные совпадения ―еще одно доказательство тому, что народно-сказочное эпическое миросозерцание, представленное ситуацией благодарного помощника, послужило общей основой как для собственно сказочного творчества поэта, так и для сюжетно-образной ткани исторической повести.
В 1830-е годы Пушкин стремился к тому простодушию, младенческой простоте восприятия действительности, которая свойственна именно народному взгляду на мир. Поэт пишет о «простодушии гения» (такой, по его представлению, гений Моцарта), об «иноческой простоте» исторических размышлений Карамзина, о «веселости» повестей Гоголя, «простодушной и вместе с тем лукавой. Пушкин прямо указывает на то, что в характере Пимена он отразил образ мыслей древнего летописца: «простодушие, умилительная кротость, нечто младенческое и вместе мудрое...»
Эту простоту, живую непосредственность взгляда на явления действительности увидел Пушкин и в народной волшебной сказке. В прозе 1830-х годов отчетливо видны попытки писателя создать особую жанрово-стилевую общность. Существенное место в этой общности отводилось фольклорно-сказочной стилевой основе. Именно она, эта основа, чувствуется и в языке, сюжете «Повестей Белкина», композиционно объединенных образом простодушного рассказчика.
«Капитанская дочка» ―качественно новый этап в синтезировании Пушкиным литературной и фольклорно-сказочной основы его стиля. Простодушный, неофициальный взгляд на вещи, подкрепляемый непосредственными реминисценциями сказочного стиля, диалектически соединен здесь Пушкиным с высотой собственного исторического мышления. Очевидно, далеко не случаен тот факт, что в перечне статей, намечавшихся Пушкиным для журнала «Современник», названия «О Пугачеве» и «Сказки» стоят рядом.
Таков один из аспектов «скрытого», внутреннего фольклоризма «Капитанской дочки».
6.Декабристская поэзия. Произведение «К Чаадаеву»
Стихотворение «К Чаадаеву» датируется 1818 годом. Оно получило широкую известность, в особенности в декабристских кругах. Адресат этого произведения – Петр Яковлевич Чаадаев. Он был одним из ближайших друзей великого русского поэта еще со времен лицея. Начало произведения характеризуется элегическими настроениями. Обращаясь к своему другу, лирический герой вспоминает дни молодости, он с печалью осознает, что многие из его прежних идеалов оказались «обманом». Поэтическая лексика, наполняющая первое четверостишие, построена в духе романтической элегии. Осталось ли что-нибудь от минувших юных лет? Уже нет ни любви, ни надежды. Однако внимательный читатель заметит, что в этой триаде не хватает еще одного компонента – веры. И это слово еще появится в заключительной части стихотворения, чтобы придать ей особый акцент. Однако переход от пессимистического настроя к воодушевлению происходит постепенно. И эта перемена связана с образами огня, горения. Страстное желание, которое похоже на всепоглощающий огонь, обычно свойственно любовной лирике. Но в этом произведение данный мотив обретает новое звучание – он связан с открытым протестом против вседозволенности власти, что также можно упомянуть в анализе «К Чаадаеву» Пушкина. Кратко его содержание можно описать так: обращение к другу постепенно перерастает в открытый призыв к свободе, возможность достижения ее высоких идеалов. Поэтический образ в заключительной части стихотворения – «звезда пленительного счастья» – становится настоящим символом победы идеалов свободы человека и гражданина.
Анализ лирического стихотворения «К Чаадаеву» Пушкина показывает, что в последних строках произведения читатель видит открытый призыв автора к свободе, свержению установившегося самодержавия. Эта дерзкая мысль, которая прозвучала в произведении великого русского поэта, была высказана впервые. Он уже не верил многочисленным обещаниям царя что-то изменить в стране, и афишировать свое мнение по этому поводу не собирался. Многие биографы подтверждают этот факт. Произведение было доставлено адресату, а сам поэт благополучно о нем забыл. Но к этому моменту Чаадаев был не только одним из участников тайного масонского общества, но и членом организации будущих декабристов. Стихотворение великого поэта участники этой организации восприняли в качестве открытого призыва к активным действиям. Они искренне поверили в то, что «на обломках самовластья напишут наши имена». По прошествии времени заговор против царя был раскрыт, и немало представителей знатных дворянских фамилий было сослано в Сибирь. Пушкин неоднократно укорял себя за неосторожность, сожалея, что не мог разделить участи своих близких друзей, и считая, что именно произведение «К Чаадаеву» заставило их совершить попытку государственного переворота. Стихотворение написано четырехстопным ямбом – это также необходимо указать в анализе стиха «К Чаадаеву» Пушкина. Кратко перечислим основные художественные средства произведения. В нем используются следующие средства художественной выразительности. Во-первых, это оксюморон – «тихой славы». По определению известность не может быть тихой, и поэтому в данной фразе сочетается несочетаемое. Во-вторых, поэт использует сравнение – «как сон, как утренний туман». Здесь этот художественный прием более чем уместен. Ведь и сон, и туман исчезают, не оставляя за собой следа. Точно так же бесследно уйдет и обман «любви, надежды…». В произведении используется метафора – «горит желанье». Стремление, охватывающее лирического героя, оказывается настолько сильным, что оно сравнивается со стихией огня. Бушующая стихия олицетворяет бунт, революционные настроения. Подобное значение имеет и метафора «свободою горим». В произведении используется немало эпитетов – «нетерпеливою душою», «святая вольность». Свобода является высшей ценностью, воспеваемой в произведении. Обращения, используемые в стихотворении, подчеркивают его принадлежность к жанру гражданского послания: «Мой друг», «Товарищ». Также анализ стиха «К Чаадаеву» Пушкина показывает, что в нем применяется и прием инверсии – «нежил нас обман», «но в нас горит еще желанье». Читатель найдет также метонимию – «на обломках самовластья». Здесь великий русский поэт имеет в виду разрушение самодержавия. Также используется прием синекдохи. Если произведение рассматривать в качестве послания ко всему народу, то обращения «товарищ», «мой друг» будут передавать целое (весь народ) через его часть (товарищ, друг). В стихотворении используется и прием олицетворения: «Россия вспрянет». Отечество воспринимается как нечто живое, что умеет чувствовать .
7.Народность и душевность сказок Пушкина.
Читая стихотворения Пушкина, восхищаешься многообразием, красотой и певучестью русского языка. Вот лишь некоторые народные фразы из «Сказки о царе Салтане»: и пустили в Окиян; чародея подстрелил; лебедь тешится моя; мать и сын идут ко граду; за морем житьё нехудо; чудо-чудное завесть; злыми жабами глядят; смотрит – видит дело лихо; бьётся лебедь средь зыбей; к нам он в гости обещался и доселе не собрался. Список этих слов и оборотов можно продолжать и продолжать, они все были очень характерны для большинства людей России того времени. Постоянное общение с крестьянами, интерес к их песням и сказкам породили множество характеристик персонажей на понятном простому человеку языке.
В сказках Пушкина всё в природе умеет разговаривать: и солнце, и ветер, и месяц, и море, и золотой петушок, и золотая рыбка. Град на острове Буяне воспринимается как абсолютно существующий, все богаты в этом городе, изб там нет, везде палаты. Остров Буян представляется таким уголком, куда хочется спрятаться: там творят только Добро, там себя чувствуешь очень хорошо. Складывается впечатление, что и сам поэт отдыхал Душою на своём острове.
Мысли о правде, справедливости, Добре и зле, всегда глубоко волновали Человека. В сказках Пушкина Добро всегда побеждает зло, эту веру народа в обязательное торжество справедливости и передал нам поэт в своих бессмертных строках. Когда мы были маленькими, то нам читали эти сказки и под мелодичный голос стихотворений поэта мы усваивали эти простые истины. Став взрослыми, уже мы читаем эти сказки своим детям, передавая Любовь и веру в Добро. Проблема духовно-нравственного воспитания в условиях современного российского общества приобрела в последние годы особое значение. Это связано, прежде всего, со снижением культурного и интеллектуального уровня развития подрастающего поколения.
Большими возможностями в плане духовно-нравственного развития младших школьников обладают сказки. Знакомство с ними происходит с самого раннего детства и продолжается в течение всей жизни.
Именно начиная со сказки ребенок знакомится с захватывающим литературным миром. Кроме того, зачастую в сказках отражаются взаимоотношения, присущие человеческому миру. За образами героев сказок скрыты духовно-нравственные понятия, которые символизируют эталоны нравственности, которые в свою очередь, должны прочно закрепиться и в реальной жизни детей, регулируя их мысли и поступки. Но несмотря на это герои сказок не теряют поэтичность, многогранность и оставляют широкий простор для развития воображения.
В. А. Сухомлинский считал, что «сказка неотделима от красоты, способствует развитию эстетических чувств, без которых немыслимо благородство души, сердечная чуткость к человеческому несчастью, горю, страданию. Благодаря сказке ребенок познает мир не только умом, но и сердцем». По его мнению, сказка неисчерпаемый источник воспитания духовно-нравственных чувств ребенка
Сюжет сказки показывает не только то, что в мире нас окружает множество трудностей, но и учит не остерегаться преград, а храбро с ними справляться. Положительные герои сказок становятся образцом для подражания, они добры, находчивы, трудолюбивы.
Огромным потенциалом в духовно-нравственном воспитании младших школьников обладают сказки А.С. Пушкина, преимущество которых заключается в том, что:
- знакомят с народным творчеством, историей и традициями народа, так как зачастую в сказках Пушкина за вымыслом скрывается реальная жизнь людей: «...Три девицы под окном. Пряли поздно вечерком»; «Кабы я была царица, - Говорит одна девица.»;
- способствуют формированию нравственных эталонов. Прежде всего, трудолюбия, доброты, смелости и т.д. так же формируют негативное отношение к жестокому отношению и жадности: «Он рыбачил тридцать лет и три года, и не слыхивал, чтоб рыба говорила.
Отпустил он рыбку золотую. И сказал ей ласковое слово: "Бог с тобою, золотая рыбка! Твоего мне откупа не надо; Ступай себе в синее море, Гуляй там себе на просторе"...»;
- обогащают знания об окружающей природе и жизни: «.Там на неведомых дорожках, Следы невиданных зверей; Избушка там на курьих ножках, Стоит без окон, без дверей; Там лес и дол видений полны; Там о заре прихлынут волны, На брег песчаный и пустой.»;
- прививают интерес к русскому слову и чувство прекрасного: «.Там русский дух... там Русью пахнет! И там я был, и мёд я пил; У моря видел дуб зелёный; Под ним сидел, и кот учёный, Свои мне сказки говорил».
Главными отличительными чертами сказок Пушкина является то, что добро всегда побеждает зло, они оптимистичны.
8.Скрытые мотивы взрослой жизни в сказочных произведениях Пушкина.
Сказка ложь, да в ней намёк… Предлагаю прочитать сказку Александра Сергеевича Пушкина “о мертвой царевне и семи богатырях”, обладая опытом жизни страны с момента её написания 1833 года. Действующие лица: Царица – европейская страна, с момента своего появления бьющаяся в амбициях и претензиях на звание самой Великой. Царевна – молодая страна, появившаяся на обломках прежней империи. Королевич Елисей – Сибирь (Енисей). Чернавка – Санкт-Петербург.
В основу сюжета легла сказка братьев Гримм «Белоснежка и семь гномов». Принципиальные отличия в произведениях братьев Гримм и А.С. Пушкина: Про короля ни слова. Царь находится в отъезде ровно 9 месяцев. Дата рождения не указана, только время года. Указана точная дата рождения дочери. Новая королева становилась перед настенным зеркалом. Зеркальце небольших размеров: «бросит зеркальце под лавку». «Злая мачеха сидела, Перед зеркальцем своим». Мачеха отправляет в лес Белоснежку в возрасте 7 лет. Царица приказывает отвезти царевну в лес после того, как услышала накануне девичника ответ зеркальца. Безымянный королевич впервые увидел Белоснежку в стеклянном гробу. Королевич Елисей с приданым сватается к царевне. В лес девочку отводит егерь. Царица призывает Чернавку. Королева приказывает увести в лес и убить. Отвести в лес и оставить под сосною. Узнав об обмане егеря, сама отправляется за семь гор к семи гномам. Услышав от зеркальца об обмане, снова приказывает Чернавке «царевну погубить». Предпринимает три попытки убийства: красивый шнурок, отравленный гребень и отравленная половина красивого яблока./ Угощает отравленным яблочком («наливное, молодое, золотое»). Белоснежка ждёт гномов дома одна. Царевна остаётся с псом Соколкой. Гномы положили в стеклянный гроб и отнесли на гору. Богатыри положили “во гроб хрустальный” и отнесли “в пустую гору”. Белоснежку королевич не разыскивает, он был проездом у гномов и увидел гроб на горе. Невесту разыскивает королевич Елисей. Гроб уронили, кусок яблока выскочил, Белоснежка очнулась. Королевич разбил гроб, ударив всей силой. Рассказывается о страшной казне над королевой. Царица умерла от тоски, увидев царевну. Белоснежка выглядела как мертвая. "Труп царевны молодой". Девять месяцев проходит, С поля глаз она не сводит. Вот в сочельник в самый, в ночь, Бог дает царице дочь. Имеет принципиальное значение верное ожидание у окна царя. Не случайно и время рождения, «в сочельник в самый, в ночь» (ночь накануне Рождества).
Рано утром гость желанный,
День и ночь так долгожданный,
Издалеча, наконец
Воротился царь-отец.
На него она взглянула, Тяжелехонько вздохнула,
Восхищенья не снесла,
И к обедне умерла.
Долго царь был неутешен:
Но как быть? И он был грешен:
Год прошел, как сон пустой,
Царь женился на другой.
Правду молвить, молодица,
Уж и впрямь была царица:
Высока, стройка, бела,
И умом, и всем взяла;
Но за то горда, ломлива,
Своенравна и ревнива.
Ей в приданое дано
Было зеркальце одно;
Свойство зеркальце имело:
Говорить оно умело.
С ним одним она была
Добродушна, весела;
С ним одним приветливо шутила,
И красуясь, говорила: «Свет мой, зеркальце! скажи,
Да всю правду доложи:
Я-ль на свете всех милее,
Всех румяней и белее.
Умирает прежняя империя, её место занимает через год новая царица. Тем временем подрастает молодая наследница. Зеркальце, его форма и размеры в сказке не уточняются. Уменьшительная форма слова зеркала, позволяет представить образ предмета. Зеркальце здесь – символ Земли, мирового господства.
И жених сыскался ей,
Королевич Елисей.
Сват приехал; царь дал слово;
А приданое готово:
Семь торговых городов,
Да сто сорок теремов.
Королевич Елисей – образ Сибири (Енисей). В 1763 году Ломоносов М.В. сказал: «Российское могущество прирастать будет Сибирью». Семь торговых городов: Тобольск, Тюмень, Верхотурье, Енисейск, Томск, Якутск, Иркутск. О торговых городах Сибири.
Бросив зеркальце под лавку,
Позвала к себе Чернавку,
И наказывает ей,
Сенной девушке своей ...
Спорить нечего.
С царевной Вот чернавка в лес пошла, ...
И царица налетела На Чернавку: ,,как ты смела Обмануть меня?
и в чем?... Чернавка в тексте упоминается дважды с большой буквы, один раз – с маленькой, и это, не опечатка. Хотя в современных изданиях трижды напечатано с большой буквы. Когда царица обращается к девушке – имя с большой буквы, при описании действия девушки – с маленькой. Чернавка – река, на которой располагалась деревня Минкино, затем вошла в состав Санкт-Петербурга. Не простое совпадение и упоминание Сенной (удачно примененное в начале строки). Про Сенную площадь «Холерный бунт» на Сенной в 1831г. Кстати, по всей стране прокатились подобные бунты «народного» негодования в период с 1830 по 1831 г.г. (наверняка такие же «стихийные», как и в наши дни).
Королевич Елисей,
Помолясь усердно Богу,
Отправляется в дорогу
За красавицей-душой,
За невестой молодой.
Собираясь в дорогу молится Богу
(в современных изданиях уже с маленькой буквы). Пока просто обратите внимание, что делает королевич перед отправкой в дорогу. Главное – душа, не просто телесная оболочка (духовность, нематериальное). Вмиг по речи те опознали, что царевну принимали;
Усадили в уголок,
Подносили пирожок,
Рюмку полну наливали,
На подносе подавали.
От зеленаго вина
Отрекалася она;
А.С. Пушкин работал с «важными бумагами» в архивах по делу о восстании Емельяна Пугачёва. Это для нас может быть неопределённость в том, кто же был на самом деле руководитель восстания. Автор, очевидно, знал больше, чем мог сказать открыто.
День за днем идет мелькая,
А царевна молодая
Все в лесу, – не скучно ей
У семи богатырей.
Перед утренней зарею
Братья дружной толпою
Выезжают погулять,
Серых уток пострелять,
Руку правую потешить,
Сорочина в поле спешить,
Иль башку с широких плеч
У татарина отсечь,
Или вытравить из леса Пятигорского черкеса.
Семь богатырей – город на семи холмах. Москва. Есть в России ещё один город на семи холмах, окруженный лесами, имеющий отношение к Романовым. Это город Чердынь, Пермский край – край лесов (см. герб Пермского края).Весть царевну в глушь лесную, И, связав ее, живую Под сосной оставить там На съедение волкам. Все события «богатырских забав» происходят в одно время. Руку правую потешить – в правой руке скипетр, распространение власти. Сорочин – образ жителей Сорочинска, город между Оренбургом и Самарой. В этих местах проходили события войны 1773-1775г.г. под предводительством Емельяна Пугачёва. Именно у татарина, не монголо-татарина. В альбоме 1899-1902 г.г. с. Андерса портреты татар и монгол никак не пересекаются. Подобные портреты встречаются и в других источниках: на картах, книгах. Здесь нарисованы бакинские и оренбургские татары. С черкесами вели военные действия в ходе Кавказской войны. Очень интересно и красивым слогом жизнь, быт народов, населявших черноморское побережье
Видно выспался он худо,
Ей царевна говорит;
На-ж, лови!” и хлеб летит.
Старушонка хлеб поймала;
“Благодарствую”, сказала,
Бог тебя благослови;
Вот за то тебе, лови!”
И к царевне наливное,
Молодое, золотое,
Прямо яблочко летит…
Хлеб – как образ России, экспортирующей зерно.
Жалко смотрит, грозно воет,
Словно сердце песье ноет,
Словно хочет ей сказать: “Брось!”
Она его ласкать,
Треплет нежною рукою;
“Что, Соколка, что с тобою. Ляг!”
Соколка – образ охраны.
Ждали три дня, но она
Не восстала ото сна.
Сотворив обряд печальный,
Вот они во гроб хрустальный
Труп царевны молодой
Положили, и толпой
Понесли в пустую гору,
И в полуночную пору
Гроб её к шести столбам
На цепях чугунных там
Осторожно привинтили
И решеткой оградили;
И пред мертвою сестрой
Сотворив поклон земной,
Старший молвил…
В расшифровке этой части не уверена, но….. Отнесли хрустальный гроб внутрь пустой горы именно в полночную пору. Возможно, речь о сокрытии каких то знаний. Не для красивого словца описаны поиски королевичем своей невесты.
Королевич Елисей,
Помолясь усердно Богу,
Отправляется в дорогу
За красавицей-душой,
За невестой молодой. …
За невестою своей Королевич
Елисей
Между тем по свету скачет.
Нет, как нет! Он горько
плачет,
И кого ни спросит он,
Всем вопрос его мудрен:
Кто в глаза ему смеется,
Кто скорее отвернется;
К красну солнцу, наконец,
Обратился молодец. …
Елисей, не унывая,
К ветру кинулся, взывая:
“Ветер, ветер! ты могуч,
Ты гоняешь стаи туч,
Ты волнуешь сине море,
Всюду веешь на просторе,
Не боишься никого,
Кроме Бога одного...”
В поисках невесты у королевича «появились зацепки» только после обращения к красну солнцу. Вспомните, что сделал в первую очередь королевич, отправляясь на поиски.
Вот идет; и поднялась
Перед ним гора крутая:
Вкруг неё страна пустая,
Под горою темный вход…
… В руки он ее берет
И на свет из тьмы несет…
Пророчество о судьбе родной Отчизны, которая сможет для себя выбрать правильные ориентиры и освободиться ото сна (рабства). В целях сокрытия истины проводятся реформы языка, создание новых языков, производятся смены режимов в странах, переименовывают названия городов, улиц, площадей, развязывают войны, уничтожают памятники архитектуры в ходе военных конфликтов.
9.Подведение итогов
Если взглянуть на другие стороны стиля – на лексику, ритмику, на систему деталей, то увидим ту же особенность : ясное, чуткое соответствие внешних форм – внутренним, образных сил, средств – духовному, содержательному заданию. Все – мера в меру, везде – сообразность и соразмерность : всего не более и не менее, чем требуется для прямого дела. Это – законченно-замкнутое художественно-стилевое решение.
Почти в каждом стихотворении Пушкина есть эта внутренняя четкость композиционных средств. Мало того, она сплошь и рядом выведена во вне, акцентирована, возведена в доминанту. Так, Пушкин очень любил лирическую композицию «двух частей», соединенных между собой по контрасту или какому-либо иному принципу. Сплошь и рядом две части – это просто две строфы: столь четко деление, столь важен, подчеркнут принцип симметрии.
Пушкин - был великий поэт и писатель. Он создал свой особый стиль написания, включающий в себя гармоничность и художественность. Можно сказать, что Пушкин был реформатором художественного стиля.
Рабочие листы
к вашим урокам
Скачать
Работа ученицы 10 класса на МАН "Искатель" .
В пушкинском тексте стихотворения «На холмах Грузии…» есть лишь одна метафора: сердце горит, да и она – стертая, настолько привычная, что уже не замечается. Спустя почти сто лет Владимир Маяковский, чтобы оживить это поэтическое клише, изобразил пожарных, приехавших тушить «пожар сердца» лирического героя. Есть в пушкинском тексте, правда, и выражение лежит мгла, которое, строго говоря, тоже метафора. Но это метафора не литературная, а языковая, и ничего необычного, останавливающего внимание в ней нет. К числу полустертых метафор может быть также отнесено определение «печали» — «светла». Но в классической риторике это другой троп — оксюморон, выражение, словосочетание, элементы которого логически не сочетаемы, ибо обладают противоположными, несовместимыми значениями. Но об этом выражении — чуть позже.
Сказка ложь, да в ней намёк… Предлагаю прочитать сказку Александра Сергеевича Пушкина “о мертвой царевне и семи богатырях”, обладая опытом жизни страны с момента её написания 1833 года. Действующие лица: Царица – европейская страна, с момента своего появления бьющаяся в амбициях и претензиях на звание самой Великой. Царевна – молодая страна, появившаяся на обломках прежней империи. Королевич Елисей – Сибирь (Енисей). Чернавка – Санкт-Петербург.
В основу сюжета легла сказка братьев Гримм «Белоснежка и семь гномов». Принципиальные отличия в произведениях братьев Гримм и А.С. Пушкина: Про короля ни слова. Царь находится в отъезде ровно 9 месяцев. Дата рождения не указана, только время года. Указана точная дата рождения дочери. Новая королева становилась перед настенным зеркалом. Зеркальце небольших размеров: «бросит зеркальце под лавку». «Злая мачеха сидела, Перед зеркальцем своим». Мачеха отправляет в лес Белоснежку в возрасте 7 лет. Царица приказывает отвезти царевну в лес после того, как услышала накануне девичника ответ зеркальца. Безымянный королевич впервые увидел Белоснежку в стеклянном гробу. Королевич Елисей с приданым сватается к царевне. В лес девочку отводит егерь. Царица призывает Чернавку. Королева приказывает увести в лес и убить. Отвести в лес и оставить под сосною. Узнав об обмане егеря, сама отправляется за семь гор к семи гномам. Услышав от зеркальца об обмане, снова приказывает Чернавке «царевну погубить». Предпринимает три попытки убийства: красивый шнурок, отравленный гребень и отравленная половина красивого яблока./ Угощает отравленным яблочком («наливное, молодое, золотое»). Белоснежка ждёт гномов дома одна. Царевна остаётся с псом Соколкой. Гномы положили в стеклянный гроб и отнесли на гору. Богатыри положили “во гроб хрустальный” и отнесли “в пустую гору”. Белоснежку королевич не разыскивает, он был проездом у гномов и увидел гроб на горе. Невесту разыскивает королевич Елисей. Гроб уронили, кусок яблока выскочил, Белоснежка очнулась. Королевич разбил гроб, ударив всей силой. Рассказывается о страшной казне над королевой. Царица умерла от тоски, увидев царевну. Белоснежка выглядела как мертвая. "Труп царевны молодой". Девять месяцев проходит, С поля глаз она не сводит. Вот в сочельник в самый, в ночь, Бог дает царице дочь. Имеет принципиальное значение верное ожидание у окна царя. Не случайно и время рождения, «в сочельник в самый, в ночь» (ночь накануне Рождества).
6 655 003 материала в базе
«Литература (в 2 частях)», Сахаров В.И., Зинин С.А.
Больше материалов по этому УМК
Настоящий материал опубликован пользователем Джелилова Шейде Юсуповна. Инфоурок является информационным посредником и предоставляет пользователям возможность размещать на сайте методические материалы. Всю ответственность за опубликованные материалы, содержащиеся в них сведения, а также за соблюдение авторских прав несут пользователи, загрузившие материал на сайт
Если Вы считаете, что материал нарушает авторские права либо по каким-то другим причинам должен быть удален с сайта, Вы можете оставить жалобу на материал.
Удалить материал
Ваша скидка на курсы
40%
Курс повышения квалификации
72 ч. — 180 ч.
Мини-курс
6 ч.
Оставьте свой комментарий
Авторизуйтесь, чтобы задавать вопросы.