Сборник «Не легко в тебя влюбиться, разлюбить тебя нельзя. Писатели, прославившие Донбасс"

Павел Григорьевич Беспощадный (Иванов)

 (1895–1968)

Легендарный Беспощадный

Автор знаменитых строк «Донбасс никто не ставил на колени и никому поставить не дано» Павел Иванов родился в Смоленской губернии. Потом семья перебралась в наш край. Выпустил сборники «Каменная книга», «Горный пламень», «Над шахтой летят журавли», «Шахтёрские поэмы», «Донецкие просторы»... Он очень помогал - как советом, так и делом - начинающим писателям. Именем этого светлого человека названы улицы в Горловке и Донецке.

         ДОНБАССУ ЖИТЬ!
                      (Клятва)
Пока в груди шахтерской сердце живо
И в сердце кровь сыновняя тепла,
Хочу, чтоб песня с врубовкой дружила,
Варила сталь и в глубь ствола вела,
Клепала клети, и вздымала зданья,
И на лесах большого созиданья
Примером высшей доблести была.

Донбассу жить!.. Сирена шлет сирене      
Горняцкой дружбы благовест стальной:
Донбасс никто не ставил на колени
И никому поставить не дано!

И нет земли прекрасней, вдохн овенней,  
Где все творцом-народом создано.
Донбасс никто не ставил на колени
И никому поставить не дано!

И нет Отчизны чище и священней,—
Где все сердца сливаются в одно...
Донбасс никто не ставил на колени
И никому поставить не дано!

ДОНЕЦКАЯ СТЕПНАЯ 

    Степь донецкая без края,
    Чебрецы да ковыли...
    Я люблю тебя, родная,
    И в тюльпанах, и в пыли,
    И в снегу акаций пряных,
    И в сиреневом дыму,
    И в монистах колчеданных,
    Как подругу, обниму.
    Я прильну к родным криницам
    Чудодейственным ключам,
    Чтоб шахтеркам смуглолицым
    Сладко пелось по ночам.
    Я из сердца выну песню,
    Им на сердце положу.
    Я скажу им: труд ваш честен!
     Больше слова не скажу.

Михаил Спартакович Пляцковский

(1935 - 1991)

Песенный Пляцковский

Енакиевец Михаил Пляцковский одно время трудился в местной заводской многотиражке «За металл». Описывал красоты родного края, работу металлургического завода. И уже тогда автор будущих шлягеров «Лада», «Крыша дома твоего», «Мамины глаза», «Через две зимы», пытался напевать свои стихотворения. Потом уехал покорять Москву.

 

МАЛЕНЬКОЕ СТИХОТВОРЕНИЕ О МАЛЕНЬКОЙ ТОЧКЕ

Достойна точка уваженья
В конце любого предложенья.
Не убежит из книжки строчка,
Когда стоит на страже точка.
На карте точка — целый город.
(Неважно, стар он или молод.)
За точкой скрыты города:
Москва,

Тамбов,
Караганда…
Пусть точка меньше муравья,
Она — помощница твоя.
Дружок, я это знаю точно:
Должна быть в каждом деле точка.
И если начал что-нибудь,
Поставить точку не забудь!

Кому что нравится

Зайцу нравится капуста:
и хрустит, и очень вкусно.
Обожает кости пес,
Слон - морковку,
Конь - овес.
Воробей клюет проворно
Из своей кормушки зерна.
Ищет северный олень                        
Мох под снегом целый день.
Кошке нравится сметана,
Жаль дают не постоянно.
А медведь пчелиный мед
Ел и ел бы круглый год.
На лугу траву корова
Дотемна щипать готова.
Для лохматого щенка
Радость - блюдце молока.
Ну а я люблю варенье,
Это - просто объеденье.              
Ничего ведь нет вкусней,
Это ясного ясней!

 

 

 

   

 

 

 

 

ЕСЛИ ДОБРЫЙ ТЫ
(из мультфильма "День рождения кота Леопольда")

Дождик босиком по земле прошёл, 
Клёны по плечам хлопал. 
Если ясный день - это хорошо, 
А когда наоборот - плохо. 
Если ясный день - это хорошо, 
А когда наоборот - плохо.

Слышно, как звенят в небе высоко 
Солнечных лучей струны. 
Если добрый ты, то всегда легко, 
А когда наоборот - трудно. 
Если добрый ты, то всегда легко, 
А когда наоборот - трудно.

С каждым поделись радостью своей, 
Рассыпая смех звучно. 
Если песни петь - с ними веселей, 
А когда наоборот - скучно. 
Если песни петь - с ними веселей, 
А когда наоборот - скучно.

 

Иван Сергеевич Костыря

(1932 – 2003)

Сказочный Костыря

Иван Сергеевич родился в Днепропетровской области, а писать начал в Киеве, учась в мединституте. Но главные свои произведения создал на донецкой земле. Восемь лет он проработал в Горловке врачом - сначала педиатром, потом детским психиатром. Наконец, с головой ушёл в творчество. Он подарил нам «Сказку о солнечных братьях», «Как зверята ума набирались», «Думы о Донбассе», где причудливо переплелись легенды, шахтёрские сказы, были, реальные факты. Именно Костыря был инициатором письма учёным, результатом которого стало присвоение малой планете, открытой в 1976 году, имени Донбасс.

ДУМА О САУР-МОГИЛЕ

(отрывок)

Едва показывается солнце над ширью донецкой степи, из белесой дымки медленно вырастает величественный курган, издавна прозванный Саур-могилой. Утренний туманец спол­зает с его склонов, покидая дубовый лес у подножия, тянется к Миус-реке, и уже на много верст окрест видна могила, вершина которой, кажется издали, уходит в самое небо.

Саур-могила объята думами и легендами. Молчалива, она стоит, как немой свидетель пронесшейся над нею вековой истории.

До слуха, обостренного воображением, исподволь доно­сятся храп и топот копыт, бряцают латы, звенят мечи: со­шлись русичи и половцы в смертной схватке. А то вдруг, средь мертвой тишины, почудится последний вздох предводителя турков — завоевателя Саура: не думалось, знать, ему, что у русских богатырей верный глаз и рука тяжела. Схлынет это наваждение, а на смену ему упадет с высоты и ударит коло­колом в душу печальная дума о бесстрашном запорожском казаке Морозенко.

 

Василий Семенович (Иосиф Соломонович) Гроссман

(1905 – 1964)

Медицинский Гроссман

Мало кто знает, но родившийся на Житомирщине создатель великого романа «Жизнь и судьба» тоже соприкоснулся с шахтёрским краем. С 1929 по 1932 годы он жил в Донецке. Работал химиком-ассистентом в областном институте патологии и гигиены труда, а также был ассистентом кафедры общей химии в мединституте. Спустя два года после отъезда в Москву Гроссман опубликовал повесть из жизни шахтёров.

Жизнь и судьба

(отрывок из романа) 

Поздно ночью генерал Крылов прилег в своем блиндаже на койку. В  висках

ломило, покалывало в горле от десятков выкуренных папирос.  Крылов  провел языком по сухому небу и повернулся  к  стене.  Дремота  смешала  в  памяти Крылова севастопольские и одесские бои, крик штурмующей румынской  пехоты, мощенные камнем, поросшие  плющом  одесские  дворы  и  матросскую  красоту Севастополя.

   Ему померещилось, что он вновь на командном пункте в Севастополе,  и  в сонном тумане поблескивали стекла  пенсне  генерала  Петрова; сверкнувшее стекло заблестело тысячами осколков, и уже колыхалось море, и  серая  пыль от расколотого немецкими снарядами скального камня  поплыла  над  головами моряков и солдат, встала над Сапун-горой.

   Послышался  бездушный  плеск  волны  о  борт  катера  и  грубый   голос моряка-подводника: "Прыгай!". Казалось, что прыгнул он в  волну,  но  нога тотчас  коснулась  корпуса  подводной  лодки...  И  последний  взгляд   на Севастополь, на звезды в небе, на береговые пожары...

   Крылов заснул.  Во  сне  продолжалась  власть  войны.  Подводная  лодка уходила из. Севастополя в Новороссийск... 

 

Иван Леонтьевич Ле (Мойся)

 (1895 – 1978)

Исторический Ле

Автор исторического романа    «Хмельницкий» Иван Ле (на самом деле его фамилия Мойся - от родного села Мойсенцы, что на Черкасщине) приехал в Артёмовск в 1929-м уже маститым писателем. Ему в ту пору было 35, изданы сборники рассказов, пишется «Роман межгорья». Но и в нашем крае, где Ле два года редактировал журнал «Забой», ему нашёлся простор для творчества. О Донбассе его «Ритмы шахтёрки «Два дня в Новокраматорске»... 

В ПУТИВЛЕ

(отрывок из романа «Хмельницкий»)

Стояла на удивление теплая весенняя погода. В Путивле в садах зацвели вишни, крестьяне ближайших сел и хуторов работали в поле, досевая гречиху и просо.

Но на всем лежал отпечаток войны, жизнь текла тихо, приглушенно, Какой-то скорбью, тревожным ожиданием была охвачена земля - хутора и села. За время долгого путешествия верхом товарищи Пушкаря стали молчаливыми, а тишина, их окружавшая, навевала еще большую тоску на всадников.

С первого взгляда Путивль показался им опустевшим. Это впечатление не менялось и оттого, что у ворот замка и по улицам сновали вооруженные гонцы князя Григория Шаховского.

Попадавшиеся в пути одинокие всадники с любопытством смотрели на небольшой отряд Семена Пушкаря. Семену и его товарищам трудно было скрыть от местных жителей не только свое воинское ремесло, но и заметную усталость от длительного путешествия. Люди узнавали в них боевых казаков, недавно лишь побывавших в сражении. И без расспросов всем было ясно, что они приехали оттуда, с полей кровавой битвы под Москвой.

- Э-эй, казаки! - окликнул их вооруженный охранник у ворот замка. Въезжать сюда без разрешения нельзя...

- Нам к воеводе, князю Шаховскому, - объяснил Пушкарь, не останавливая коня.

- Как раз к князю и нельзя! - И охранник преградил путь коню, выставив перед ним старую стрелецкую пищаль. - Говорят же тебе, что без разрешения не пущу, куда же ты прешь?

- Не будь ты репейником, пан охранник, - спокойно ответил ему Семен, придерживая своего сивого коня.

- А что я, слепой, не вижу, откуда приехали? Не велено!..

Семен соскочил с коня и, взяв его за поводья, подошел к охраннику. Заспанный молодой часовой с заметной робостью следил за Семеном, готовый отступить при первом же натиске...

- Такой приказ...

- Приказ надо выполнять, а не пнем стоять перед воротами! Говорят тебе - к воеводе гонцы от старшего народных войск, от Ивашки Болотникова! А ты с приказом, чудак.

- А если воеводы нет в городе...

- Нечего спросонья шуметь, - уже миролюбиво заговорил Семен, понижая голос. - Раз князь выехал, так и скажи: выехал, мол, князь Шаховской туда или туда!.. Куда он подался, где его искать нам теперь, словно ветра в поле?..

Охранник робко улыбнулся, все время пятясь к замковой стене. Семен Пушкарь наступал на него, ведя за собой изнуренного коня. Улыбка часового не трогала черствые сердца боевых казаков.

-Чего клыки скалишь, выполняй службу... Давай рассказывай, куда выехал Шаховской? - вмешалсяв разговор нетерпеливый Силантий, продолжавший сидеть на коне.

- Что я, чародей, по следу угадываю, куда тот князь уехал? - уже успокоившись, ответил ратник.

- Ну, ты, попридержи свой язык... А то слишком он у тебя разболтался! - для пущей важности прикрикнул Семен.

Ратник только махнул рукой.

Виктор Васильевич Шутов

(1921–1987 )

Справедливый Шутов

Поэт и прозаик, защитник Ленинграда от оккупантов, почётный гражданин Донецка. Всё это - Виктор Шутов. Он оставил нам богатое наследство: стихотворные сборники, романы, книги для детей, повести, очерки о Донецке. И, конечно, песни о нашем крае - «Шахтёрская лирическая», «Город синих терриконов», «Любимый Донбасс», «Саур-Могила». Благодаря его упорству, боевому характеру, жажде справедливости появились книги «Смерти смотрели в лицо», «Рядовые подполья» о деятельности донецких подпольщиков в годы немецкой оккупации. Именем Шутова названа улица областного центра, а также литературная премия.

Не за морями-океанами -                           

Передо мной мой шар земной,

С его судьбы меридианами,

С его рабочей широтой.

Мой шар земной - планета малая,

Отцовский край - родной Донбасс

С его делами небывалыми,

С его житьем - не на показ.

В ладу с вселенскими законами,

Не нарушая ход планет,

Мой край, вздымаясь терриконами,

Берет из недр тепло и свет.

Николай Александрович Рыбалко

(1922–1995)

Сердечный Рыбалко

Фронтовик, получивший три ордена Красной Звезды и потерявший зрение после ранения в феврале 1945-го, прославил Краматорск, почётным жителем которого стал. Начиная с 50-х годов. Он издал 25 сборников поэзии. Название одного из сборников - «Глазами сердца» - объясняет, почему поэзия Николая Александровича была так популярна. Песня на стихи Рыбалко «Я жил в такие времена» победила в телеконкурсе «Песня-75». 

Я жил в такие времена

Я жил в такие времена,
В такие дни, в такие даты!..
Меня, безусого, война
До срока призвала в солдаты,
И в краснозвездного меня
Сто пушек целилось, наверно.
Москву собою заслоня,
Весь мир прикрыл я в сорок первом.

                                           Я жил в такие времена –                 
     Горели руки от работы,
     Земля мне золотом зерна
     Платила засоленость пота.

     Припав к динамику щекой,
     Я слушал, как, свершая чудо.
     На крыльях зрелости людской

В глубины проникали люди.
Я жил в такие времена,
Что голова ходила кругом:
Моя планета и война
Стояли в шаге друг от друга.
Мне вся земля была видна
И зорким днем,
И ночью звездной.
И был я ласковый и грозный

Я жил в такие времена.  

КРАЙ ДОНЕЦКИЙ

Край донецкий смуглолицый,      

У тебя лучистый взгляд.

Незакатные зарницы

Полыхают, как закат.

Край донецкий смуглолицый

Звезды вышли на наряд,

И, как солнце, золотится

Твой земной, твой жаркий клад.

Край донецкий смуглолицый —

Разрумяненная даль.

Из печей твоих струится,

По горячим жилам сталь.

Край донецкий смуглолицый —

В белой кипени сады.

Мне и спится, и не спится

У речной твоей воды.

Край донецкий смуглолицый —

С золотинкою глаза.

Не легко в тебя влюбиться,

Разлюбить тебя нельзя.

Василий Семенович Стус

(1938–1985 )

Несгибаемый Стус

Василий Стус провёл в нашем крае школьные и студенческие годы. Некоторое время учительствовал в Горловке, в 1963 году в течение семи месяцев работал в местной газете литературным редактором. В шахтёрском регионе Василий Семёнович начал писать. Его стихотворение «Лысая гора», стало «поэтической» картой Донбасса, в каждой строчке которого слышны завывания донецких ветров. Недавно в областной научной библиотеке им. Крупской открыли литературный музей Василия Стуса, основная часть которого перекочевала из Горловки.

...

Терпи, терпи – терпение шлифует,
калит твой дух, чтоб смог свой крест нести.
Пусть пред тобой злосчастие спасует,
тебя не сдвинет с твоего пути.

На нём и стой. До смерти. Неизменно.
Пока есть свет и солнце – стой и стой.
В пути до рая, ада или плена,
держись мечты отчаянной, святой.

Твори свой путь – тот, что твоим назвался,
призвав тебя, как побратим, с собой.
Ты с детства для него предназначался,
печальным взглядом, сердцем и судьбой.

Школа Стуса в Горловке

Музей Стуса в Горловке

Владимир Николаевич Сосюра

 (1898–1965 )

Волнительный Сосюра

Уроженец Дебальцева начинал как агроном. Хлебнул шахтёрского труда, в годы Великой Отечественной был военным корреспондентом. Волнительный, как и его жизнь, Сосюра, создавший огромное количество прекрасных стихотворений. Удостоен был многих государственных и правительственных наград.

 

 

 

Я хожу, хожу, не зная…

Я хожу, хожу, не зная
и не думая, кругом.
Ничего не вспоминаю,
не горюю ни о чем!

Только где-то, на Донбассе,
над родным Донцом,
вербы, низко наклоняясь,
вспоминают об одном:

Эшелоны… Месяц странный…    
Тусклый лед на берегах…
Со штыком, в шинели рваной,
кто-то смуглый на часах.                    

И летят воспоминанья,
точно птицы над Донцом,
и казачья шапка виснет
над нахмуренным челом…

И хожу, хожу, не зная
и не думая, кругом.
Ничего не вспоминаю,
Не горюю ни о чем.

Борис Леонтьевич Горбатов

(1908–1954)

Артёмовский Горбатов.

Соавтор сценариев к фильмам «Это было в Донбассе», «Непокорённые» и «Донецкие шахтёры. Большую часть жизни провёл в Москве. Но и в нашем крае, а именно в Артёмовске провёл немало времени. Здесь Борис Леонтьевич окончил школу, нашёл своё призвание, начал печататься. В 14 лет он уже был корреспондентом газеты «Кочегарка» в Горловке.. Некоторое время трудился на машиностроительном заводе в Краматорске. Первые повести и роман «Наш город» Горбатов написал на донецкой земле.

Донбасс

(отрывок из повести)

Жили два товарища. Одного звали Виктором, другого Андреем.

— Уже лист желтеет! — с досадой сказал Виктор и показал на Псёл: кленовые листья плыли по реке. — Пора и решаться, брат!

Андрей только молча пожал плечами.

Они оба долго и с завистью глядели, как плывет по реке, покачиваясь и кружась, желтый лапчатый кленовый лист — все вниз, все вниз, к морю. Он плывет, а они все сидят на месте.

Они были ровесники, жили на одной улице, в школе сидели за одной партой. У них были общие учебники, общие голуби, общие мечты. Им и в голову не пришло бы, что дороги у них могут быть разные.

— Нет, надо ехать, ехать! — говорили они друг другу каждое утро и каждый вечер. А все не трогались с места.

Они жили в Чибиряках, маленьком городке на Псле. Тут они родились — Виктор в беленькой хатке под узорчатой черепицей, Андрей — в голубенькой под зеленой железной крышей. Тут выросли. По этой траве бегали. На эти звезды заглядывались. И вот решили покинуть все — все и навсегда.

— Отчего ж ты не хочешь в военные моряки, Андрей? — сердито спросил Виктор. — Моряк, брат, в океане плавает!

Они никогда не видели океана, ни даже моря, ни большой реки, ни большого города. Четырехэтажный дом они видели только в кино.

Все свои семнадцать с половиною лет они прожили здесь, на этой улице; вот она вся — плетень к плетню. Она вся заросла сорной травою: лебедой и бурьяном. Сухая серебристая пыль струится от лебеды.

Никогда по этой улице не проезжала машина, даже возы тут поскрипывают редко: шлях далеко. И следы колес тут никогда не уходят в далекую даль, а круто заворачивают во дворы, словно все дороги мира ведут к клуням и кончаются у амбаров.

— А то можно и на подводную лодку угодить, — сказал Виктор. — Очень просто. Мы парни здоровые. Ну, Андрей?

— Нет! — тихо сказал Андрей. — Я в моряки не хочу!

— Так чего ж ты хочешь, Андрей?! — в досаде закричал Виктор.

— Может, учиться поехать, а? — робко сказал Андрей. 

— Учиться? — фыркнул Виктор. — Мало ты штанов за партой протер!.. Ну, не хочешь в моряки, — ну, давай в летную школу. Ей-богу, уже пора прийти к какому-нибудь знаменателю, Андрей. Время ж уходит…

 - Да, время уходит. Оно проплывает, как вода в Псле, исчезает неведомо куда. Каждый прошедший день — уже пропащий день. Нет, надо ехать.

Да, надо ехать. Они говорили это себе триста раз на день, а все не трогались с места. Они не могли выбрать дорогу.

Ирен Витальевна Роздобудько

(1962)

Экранизируемая Роздобудько

Эта дончанка сейчас входит в десятку самых популярных писателей. Победительница трёх конкурсов «Коронация слова», обладатель международной литературной премии им. князя Юрия Долгорукова. По произведениям нашей землячки сняты полнометражные фильмы и сериалы «Пуговица», «Осенние цветы», «Таинственный остров», «Ловушка». Её детские воспоминания, связанные с  Калининским районом Донецка, нашли отображение в романе «Шестая дверь».

 Шестая дверь

(отрывок из романа)

…Третий этаж был последним и самым родным – там жила моя семья. Наши двери считались лучшими во всем доме – сначала они были обычными, деревянными, как у всех. Но однажды пришел мастер и обил их синим дерматином, да к тому же еще и украсил кружками, вырезанными из обрезков в виде роз. Я все время выбегала на лестничную площадку, чтобы потрогать эдакую красотищу, и однажды даже лизнула розу языком. Она оказалась шершавой и кисловатой на вкус. Невкусной, в общем…

У нас было две комнаты, но больше всего я любила сидеть в подъезде на перилах. Я удобно устраивалась в их закруглении между этажами и листала книжки. Это было в сто раз удобнее стула, дивана и даже – бабушкиного кресла! Сидя на лестничном пролете, я с любопытством посматривала на железную лестницу, ведущую к чердачному люку. Меня страшно манил этот люк! Страх и любопытство боролись в моей жаждущей приключений душе, и я придумала план проникновения в запретное место.

Фильмы снятые по романам автора

Федор Дмитриевич Березин

(1960)

Фантастический Березин

Есть у нас и творцы параллельных реальностей да иных миров. Дончанин Фёдор Березин, служивший офицером-ракетчиком, уволившись в запас в звании капитана, вернулся в родной город. Был предпринимателем, проходчиком. А 15 лет назад занялся писательством. Да не шутейно - в 2001-м он основал в столице края клуб любителей фантастики «Странник», а также взял первое место на международном фестивале фантастики «Звёздный мост» в номинации «Лучший дебют» за роман «Пепел». Его книги печатают крупнейшие московские издательства.

 

Пепел

(отрывок из романа)

Вообще-то на планете Гаруда, в той точке, где он сейчас находился, в настоящий момент был день. Он все еще тянулся, тот долгий местный день, в середине которого он спланировал на материковое плато. Однако и здесь близился вечер. Сутки здесь равнялись восьмидесяти земным часам. Но для этих безлюдных мест все эти промежуточные стадии ночи и дня давно стали условностью. Лучи Индры с трудом пробивали себе дорогу до поверхности, это были уже не лучи, в процессе проползания сквозь высотные пылевые облака они давно потеряли свою прыть.

Пилот с трудом всматривался сквозь окружающий мрак, несколько подсвеченный лившимся с неизвестного направления сиянием. Этот мир напоминал царство мертвых, по крайней мере, у человека отсутствовала тень, впрочем, так же как и у остальных живых и неживых предметов. Пилота звали Хадас Кьюм, и все окружающее он воспринимал нормально – он уже привык. Он более не заглядывал на счетчик радиации: к его показаниям он тоже притерпелся. Он брел вперед без всякой цели. Хадас уже совершенно не верил в счастливый конец этой истории. Он просто переставлял ноги, такие тяжелые и ватные, с единственной целью – оттягивать время. Когда-то мастер космопилотажа, Кьюм поставил себе цель экономить воду, вот уже сутки (земные, разумеется, а не местные) он ничего не пил. Вода была несжимаемым веществом, поэтому ее запас в скафандре не мог быть большим, в отличие, например, от воздуха. Он уже смутно понимал, что у него кончится раньше, однако воздух на крайний случай имелся в окружающем мире, пусть даже несколько зараженный, а вот вода и пища не наблюдались. Последнее, ясное дело, тоже сохранялось в неприкосновенности: употребление пищи неминуемо бы привело к глотку жидкости.