Внеклассное мероприятие для 9 класса по творчеству
Юлии Друниной
«Я родом не из детства - из войны»
(слайд 1)
В. 1. Юлия Друнина родилась 10 мая 1924 года, в Москве, в
интеллигентной семье: отец – учитель истории Владимир Друнин, мать — Матильда
Борисовна, работала в библиотеке и давала уроки музыки. Жили в коммуналке. Жили
бедно. Но дочь с самых ранних лет приобщали к культуре. Быть девочкой Юле
ужасно не нравилось. Она дружила с мальчишками, играла в войну, ненавидела
бантики и всякие украшения настолько, что однажды из чувства протеста отстригла
огромный бант вместе с хвостиком, на который его повязали. Больше бантиков ей
не завязывали.
В. 2. В 1931 году Юля поступила в школу. Стихи писала уже
тогда. Как и все ее поколение, Юля мечтала о подвигах и отчаянно жалела о том,
что сама еще так молода, что ни в чем не может поучаствовать, ей казалось, что
все самое главное проходит мимо: «Спасение челюскинцев, покорение полюса,
Испания — вот чем жили мы в детстве. И огорчались, что родились слишком поздно».
(слайд 2)
Она как раз закончила школу, когда грянула война.
Конечно, сразу бросилась с военкомат. И конечно, ее попросту прогнали: ведь ей
едва исполнилось семнадцать! Это было ужасно обидно, ведь тогда, в июне 1941
года, шестнадцатилетние и семнадцатилетние боялись, что война окончится раньше,
чем они успеют в ней поучаствовать… Юля завидовала тем девушкам, кто был старше
ее на год и значит – мог попасть на фронт.
В. 1. В начале войны, по совету отца, она работала
санитаркой в глазном госпитале в Москве. Окончила курсы медсестер. Немцы
рвались к столице – к концу лета Юле пришлось оставить госпиталь и идти рыть
окопы. Там, во время одного из авионалетов, она потерялась, отстала от своего
отряда, и ее подобрала группа пехотинцев, которым была очень нужна санитарка.
Юля умела перевязывать… Правда, она с самого детства ужасно боялась крови, ей
дурно становилось при виде даже крохотной ранки… Но комсомолка должна была
воспитывать в себе железную волю. И Юля справилась со страхом перед кровавыми
ранами. Пехотинцы попали в окружение, им пришлось выбираться, тринадцать суток
они шли к своим. Именно там, в этом пехотном батальоне – вернее, в той
группе, что осталась от батальона, попавшего в окружение, — Юля встретила свою
первую любовь, самую возвышенную и романтическую. В стихах и в воспоминаниях
она называет его Комбат – с большой буквы. Но нигде не упоминает его имени.
Хотя память о нем пронесла через всю войну и сохранила навсегда. Он был
ненамного старше ее… Красивый парень с голубыми глазами и ямочками на щеках.
(слайд 3)
Когда, забыв присягу, повернули
В бою два автоматчика назад,
Догнали их две маленькие пули -
Всегда стрелял без промаха комбат.
Упали парни, ткнувшись в землю грудью,
А он, шатаясь, побежал вперед.
За этих двух его лишь тот осудит,
Кто никогда не шел на пулемет.
Потом в землянке полкового штаба,
Бумаги молча взяв у старшины,
Писал комбат двум бедным русским бабам,
Что... смертью храбрых пали их сыны.
И сотни раз письмо читала людям
В глухой деревне плачущая мать.
За эту ложь комбата кто осудит?
Никто его не смеет осуждать!
В. 2. Когда их осталось только девять человек, они вышли к
немецкому переднему краю, и единственным местом, где они могли проскочить,
оказалось минное поле. И Комбат пошел по полю, пошел на мины, которые, к
счастью, оказались противотанковыми и от веса человека не детонировали. Тогда
он позвал за собой солдат. И уже на краю поля, когда они все почитали себя в
безопасности, одна из мин оказалась противопехотной… Комбат погиб и два
человека, которые шли за ним, тоже погибли. Юля уцелела.
В. 1. Юля снова оказалась в Москве. Через
некоторое время поехала в эвакуацию, чтобы спасти отца. У него были больные
сосуды, и в начале войны он уже пережил один инсульт. Отец умер в начале 1942
года, и Юля решила, что надо прорываться на фронт. Восемнадцать ей должно было
исполниться только летом, но она уехала в Хабаровск и поступила учиться в школу
младших авиаспециалистов.
В. 2. Однажды девушкам – младшим авиаспециалистам –
объявили, что их переводят в женский запасной полк. Старшина-инвалид, который
принес им эту радостную, с его точки зрения весть, пояснил: «Будете там, как на
роду положено, нас, мужиков, обстирывать да обшивать. Так что поздравляю!
Живыми останетесь и не увечными». Юлия Владимировна позже вспоминала, что едва
не упала в обморок от этого известия. Старшина, однако, добавил, уходя:
«Окромя, конечно, тех, кто, значит, медики. Без них пока обойтись не можем.
Больно много медицины ТАМ выбивает». Юля просияла, помчалась искать
свидетельство об окончании курсов медсестер и уже следующим вечером, ликуя,
вручила его этому же самому старшине. «Он пожал плечами и пробормотал: «Жизнь
молодая надоела?» И уже на другой день она получила направление в санупр
Второго Белорусского фронта.
(слайд 4)
Нет, это не заслуга, а удача
Стать девушке солдатом на войне.
Когда б сложилась жизнь моя иначе,
Как в День Победы стыдно было б мне!
С восторгом нас, девчонок, не встречали:
Нас гнал домой охрипший военком.
Так было в сорок первом. А медали
И прочие регалии потом...
Смотрю назад, в продымленные дали:
Нет, не заслугой в тот зловещий год,
А высшей честью школьницы считали
Возможность умереть за свой народ.
В. 1. Она радовалась, что попала на фронт, она радовалась,
что ей удалось поучаствовать в великих сражениях, но насколько тяжело это было
каждый день, изо дня в день… Холод, сырость, костров разводить нельзя, спали на
мокром снегу, если удавалось переночевать в землянке – это уже удача, но все
равно никогда не получалось как следует выспаться, едва приляжет сестричка – и
опять обстрел, и опять в бой, раненых выносить, и многопудовые сапоги с
налипшей грязью, длительные переходы, когда она буквально падала от усталости.
А еще, непроходящая простуда, перешедшая в болезнь легких, и голод, потому что
еду не всегда успевали подвезти… И это не говоря уж об артобстрелах, о
ежедневных свиданиях со смертью, об отчаянии, которое охватывало ее от сознания
собственной беспомощности, когда раненые умирали у нее на руках – порой ведь
можно было бы их спасти, если бы поблизости был настоящий госпиталь, настоящие
врачи и инструменты! Но довезти не всегда успевали… А еще чисто женские
проблемы. «И сколько раз случалось – нужно вынести тяжело раненного из-под
огня, а силенок не хватает. Хочу разжать пальцы бойца, чтобы высвободить
винтовку – все-таки тащить его будет легче. Но боец вцепился в свою
«трехлинейку» образца 1891 года мертвой хваткой.
(слайд 5)
Глаза бойца слезами налиты,
Лежит он, напружиненный и белый,
А я должна приросшие бинты
С него сорвать одним движеньем смелым.
Одним движеньем - так учили нас.
Одним движеньем - только в этом жалость...
Но встретившись со взглядом страшных глаз,
Я на движенье это не решалась.
На бинт я щедро перекись лила,
Стараясь отмочить его без боли.
А фельдшерица становилась зла
И повторяла: "Горе мне с тобою!
Так с каждым церемониться - беда.
Да и ему лишь прибавляешь муки".
Но раненые метили всегда
Попасть в мои медлительные руки.
Не надо рвать приросшие бинты,
Когда их можно снять почти без боли.
Я это поняла, поймешь и ты...
Как жалко, что науке доброты
Нельзя по книжкам научиться в школе!
Девчонки могли бы рассказать еще и о своих
дополнительных трудностях. О том, например, как, раненные в грудь или в живот,
стеснялись мужчин и порой пытались скрыть свои раны… Или о том, как боялись
попасть в санбат в грязном бельишке. И смех и грех!..» Юле и самой пришлось
однажды скрывать свое тяжелое. Но Юля не подозревала, что рана опасна, до
госпиталя было далеко, и она просто замотала шею бинтами и продолжала работать
– спасать других.
(слайд 6)
На носилках, около сарая,
На краю отбитого села,
Санитарка шепчет, умирая:
- Я еще, ребята, не жила...
И бойцы вокруг нее толпятся
И не могут ей в глаза смотреть:
Восемнадцать - это восемнадцать,
Но ко всем неумолима смерть...
Через много лет в глазах любимой,
Что в его глаза устремлены,
Отблеск зарев, колыханье дыма
Вдруг увидит ветеран войны.
Вздрогнет он и отойдет к окошку,
Закурить пытаясь на ходу.
Подожди его, жена, немножко -
В сорок первом он сейчас году.
Там, где возле черного сарая,
На краю отбитого села,
Девочка лепечет, умирая:
- Я еще, ребята, не жила...
А очнулась уже в госпитале и там узнала, что была на
волосок от смерти. В госпитале, в 1943 году, она написала свое первое
стихотворение о войне, которое вошло во все антологии военной поэзии:
(слайд 7)
Я столько раз видала рукопашный,
Раз наяву. И тысячу — во сне.
Кто говорит, что на войне не страшно,
Тот ничего не знает о войне.
В. 2. Она знала о войне – все… А было ей тогда только
девятнадцать. Она была ужасно худа и очень похожа на мальчишку. К тому же в том
госпитале вообще не было палаты, предназначенной для женщин, и Юля лежала в
мужской. Раненые с соседних коек деликатно отворачивались, когда приходили
санитарки. Они вообще были очень почтительны с единственной в палате девушкой и
каждого новоприбывшего предупреждали, чтобы не вздумал матюгаться во время
перевязок…После госпиталя она была признана инвалидом и комиссована. Вернулась
в Москву. Но в душе зародилась фронтовая ностальгия – по крайней мере, ТАМ она
была нужна! И Юля решила вернуться. К счастью, ее признали годной к строевой.
(слайд 8)
Мы легли у
разбитой ели.
Ждём, когда же
начнёт светлеть.
Под шинелью
вдвоём теплее
На продрогшей,
гнилой земле.
- Знаешь,
Юлька, я - против грусти,
Но сегодня она
- не в счёт.
Дома, в
яблочном захолустье,
Мама, мамка моя
живёт.
У тебя есть
друзья, любимый.
У меня - лишь
она одна.
Пахнет в хате
квашнёй и дымом,
За порогом
бурлит весна.
Старой кажется:
каждый кустик
Беспокойную
дочку ждёт...
Знаешь, Юлька,
я - против грусти,
Но сегодня она
- не в счёт.
Отогрелись мы
еле-еле.
Вдруг - приказ:
«Выступать вперёд!»
Снова рядом в
сырой шинели
Светлокосый
солдат идёт.
2.С каждым днём
становилось горше.
Шли без
митингов и знамён.
В окруженье
попал под Оршей
Наш потрёпанный
батальон.
Зинка нас
повела в атаку.
Мы пробились по
чёрной ржи,
По воронкам и
буеракам,
Через смертные
рубежи.
Мы не ждали
посмертной славы.
Мы хотели со
славой жить.
...Почему же в
бинтах кровавых
Светлокосый
солдат лежит?
Её тело своей
шинелью
Укрывала я,
зубы сжав...
Белорусские
ветры пели
О рязанских
глухих садах.
3....Знаешь,
Зинка, я против грусти,
Но сегодня она
- не в счёт.
Где-то, в яблочном
захолустье,
Мама, мамка
твоя живёт.
У меня есть
друзья, любимый,
У неё ты была
одна.
Пахнет в хате
квашнёй и дымом,
За порогом
стоит весна.
И старушка в
цветастом платье
У иконы свечу
зажгла.
...Я не знаю,
как написать ей,
Чтоб тебя она
не ждала?!
В. 1. Последние год войны для Юли в чем-то был даже
тяжелее, чем первый. А теперь умирать было не то чтобы страшно, но… Как-то
обидно. Ведь победа была так близка!
(слайд 9)
Только что
пришла с передовой
Мокрая,
замёрзшая и злая,
А в землянке
нету никого,
И, конечно,
печка затухает.
Так устала -
руки не поднять,
Не до дров, -
согреюсь под шинелью.
Прилегла, но
слышу, что опять
По окопам нашим
бьют шрапнелью.
Из землянки
выбегаю в ночь,
А навстречу мне
рванулось пламя.
Мне навстречу -
те, кому помочь
Я должна
спокойными руками.
И за то, что
снова до утра
Смерть ползти
со мною будет рядом,
Мимоходом:
«Молодец, сестра!» -
Крикнут мне
товарищи в награду.
Да ещё сияющий
комбат
Руки мне
протянет после боя:
- Старшина,
родная! Как я рад,
Что опять
осталась ты живою!
Вскоре в одном из боев Юля была контужена… И снова
госпиталь, и снова комиссована.
В Москве Юля – награжденная Орденом Красной Звезды – оказалась в конце декабря,
как раз в середине учебного года, и сразу же пришла в Литинститут. Она сдала
сессию и даже получила стипендию.
(слайд 10)
Я хочу забыть вас, полковчане,
Но на это не хватает сил,
Потому что мешковатый парень
Сердцем амбразуру заслонил.
Потому что полковое знамя
Раненая девушка несла -
Скромная толстушка из Рязани,
Из совсем обычного села.
Всё забыть. И
только слушать песни.
И бродить
часами на ветру...
Где же мой
застенчивый ровесник,
Наш
немногословный политрук?
Я хочу забыть
свою пехоту.
Я забыть пехоту
не могу.
Беларусь.
Горящие болота.
Мёртвые шинели
на снегу.
В. 2. Самым близким человеком для Юли стал ее
избранник - однокурсник – Николай Старшинов. Супружество Юлии Друниной и
Николая Старшинова поначалу было счастливым, несмотря на все бедствия. Они оба
были инвалидами и оба были поэтами, и жили не просто бедно, «сверхбедно», они
были самыми бедными во всей огромной коммуналке! Все время болели – по-очереди,
то он, то она. Но все равно были счастливы. В 1946 году у них родилась дочка
Лена. Сначала она тоже хворала. Но потом девочка выправилась, стала здоровой и
бойкой. Муж восхищался: «Все трудности военной и послевоенной жизни Юля
переносила стоически – я не услышал от нее ни одного упрека, ни одной жалобы. И
ходила она по-прежнему в той же шинели, гимнастерке и сапогах еще несколько
лет…»
(слайд 11)
Кто-то плачет, кто-то злобно стонет,
Кто-то очень-очень мало жил...
На мои замерзшие ладони голову товарищ положил.
Так спокойны пыльные ресницы,
А вокруг нерусские поля...
Спи, земляк, и пусть тебе приснится
Город наш и девушка твоя.
Может быть, в землянке после боя
На колени теплые ее
Прилегло кудрявой головою
Счастье беспокойное мое.
Старшинов говорил, что Юлия Друнина никогда не бегала
по редакциям, и только изредка, узнав, что кто-то из приятелей идет в
какой-нибудь журнал, просила заодно занести и ее стихи. Ей предложили издать
первый сборник. Это было большой удачей и серьезным материальным подспорьем
молодой семье.
В. 1. Ее первая книга стихов «В солдатской шинели» вышла в
1948. Имела успех.
А в последующие годы сборники выходили один за другим. Выходят книги Друниной и
по сей день. Значит, и сейчас ее читают! Военная тема оставалась для нее
главной всегда.
Я порою себя ощущаю связной
Между теми, кто жив и кто отнят войной...
Я — связная. Бреду в партизанском лесу,
От живых донесенье погибшим несу.
В. 2. Друнина была простым и целостным человеком, с
четкими понятиями о том, что хорошо, а что плохо. К тому же она была
романтиком. Настоящим романтиком. И ей с ее восприятием мира на фронте было даже
проще, чем в мирной жизни.
(слайд 12)
В. 1. Юлия Владимировна ненавидела вспоминать о своем
возрасте и категорически выступала против того, чтобы в печати появлялись
поздравления с ее юбилеем. Тем более, что в уже довольно зрелом возрасте в ее
жизнь пришла третья – последняя – и самая главная в ее жизни любовь. И она
влюбилась – как девочка, и ее любили – как девочку… Потому что избранник ее
сердца, известный сценарист Алексей Яковлевич Каплер, был старше Юлии
Владимировны Друниной на двадцать лет.
Что любят единожды — бредни,
Внимательней в судьбы всмотрись.
От первой любви до последней
У каждого целая жизнь.
(слайд 13)
В. 2. Супружество Каплера и Друниной было очень
счастливым. Юлия посвятил мужу огромное количество стихов – хотя и меньше, чем
о войне. Знакомые говорили, что Каплер «снял с Юли солдатские сапоги и обул ее
в хрустальные туфельки». Он действительно любил ее бесконечно, безгранично, он
оградил ее от всех жизненных трудностей. Он помогал ей выйти к широкому
читателю.
Мы стояли у Москвы-реки,
Тёплый ветер платьем шелестел.
Почему-то вдруг из-под руки
На меня ты странно посмотрел -
Так порою на чужих глядят.
Посмотрел и улыбнулся мне:
- Ну, какой же из тебя солдат?
Как была ты, право, на войне?
Неужель спала ты на снегу,
Автомат пристроив в головах?
Понимаешь, просто не могу
Я тебя представить в сапогах!..
Я же вечер вспомнила другой:
Миномёты били, падал снег.
И сказал мне тихо дорогой,
На тебя похожий человек:
- Вот, лежим и мёрзнем на снегу,
Будто и не жили в городах...
Я тебя представить не могу
В туфлях на высоких каблуках!..
В. 1. Алексей Каплер и Юлия Друнина прожили в своем
счастливом супружестве девятнадцать лет. Им завидовали, ими восхищались.
(слайд 16)
Ты — рядом, и все прекрасно:
И дождь, и холодный ветер.
Спасибо тебе, мой ясный,
За то, что ты есть на свете.
В. 2. Алексей Яковлевич Каплер умер в сентябре 1979 года.
Юлия Владимировна уже тогда сказала, что хотела бы, чтобы и ее похоронили в
одной могиле с ним… Она даже побеспокоилась о том, чтобы на его надгробной
плите осталось место для ее имени.
В. 1. Теперь она была одна, совсем одна. Сейчас она вдруг
начала завидовать тем, кто погиб с верой в свою правоту и с надеждой на победу
– тем, кто до Победы не дожил:
Как я завидую тому,
Кто сгинул на войне!
В. 2. Ее собственное сердце было разбито. 20 ноября 1991 года Юлия Друнина
умерла
Ее главное желание – быть похороненной в одной могиле
с Алексеем Каплером – исполнилось.
(слайд 17)
Откуда вдруг берутся силы
В час, когда в душе черным-черно?..
Если б я была не дочь России,
Опустила руки бы давно,
Опустила руки в сорок первом.
Помнишь? Заградительные рвы,
Словно обнажившиеся нервы,
Зазмеились около Москвы.
Похоронки, раны, пепелища...
Память, душу мне войной не рви,
Только времени не знаю чище
И острее к Родине любви.
Лишь любовь давала людям силы
Посреди ревущего огня.
Если б я не верила в Россию,
То она не верила б в меня.
Я родом не из
детства - из войны.
И потому,
наверное, дороже,
Чем ты, ценю я
радость тишины
И каждый новый
день, что мною прожит.
Я родом не из
детства - из войны.
Раз, пробираясь
партизанской тропкой,
Я поняла навек,
что мы должны
Быть добрыми к
любой травинке робкой.
Я родом не из
детства - из войны.
И, может, потому
незащищённей:
Сердца
фронтовиков обожжены,
А у тебя
шершавые ладони.
Я родом не из
детства - из войны.
Прости меня - в
том нет моей вины...
Оставьте свой комментарий
Авторизуйтесь, чтобы задавать вопросы.