Ссылка (1820—1824). Стихи А. С. Пушкина

      Ссылка (1820—1824). Стихи А. С. Пушкина, не предназна­чавшиеся для печати и направленные против значительных лиц, включая императора, бродили по Петербургу и вызывали раздражение. Не менее шокирующим было и поведение моло­дого поэта: он проповедовал вольнодумство и независимость не только стихами, но и собственным образом жизни. В конце концов его вызвали для объяснений к генерал-губернатору. За­ступничество друзей и снисходительность официальных лиц несколько смягчили наказание. Пушкин был отправлен в ссылку, которая формально имела вид служебной командировки на юг России.

     В так называемую «южную ссылку» Пушкин отправился мелким чиновником, пишущим бойкие стихи, а вернулся пер­вым поэтом России, автором «Руслана и Людмилы», чрезвы­чайно популярных романтических поэм, первых глав «Евге­ния Онегина», ряда великолепных «пиес» — так тогда называ­ли лирические стихотворения.

       Сначала Пушкин был прикомандирован к генералу Ивану Никитичу Инзову, главному попечителю и председателю Коми­тета об иностранных поселенцах на Юге России. Задачей коми­тета было обустройство новых земель, недавно приобретенных и завоеванных Россией. Выехав из Петербурга, Пушкин через Екатеринослав отправился в Кишинев, где и прожил до своего перевода в Одессу в 1823 году. Участник многих войн, храбрый и честный Инзов был добрейший человек, испытывавший к Пушкину отеческие чувства. Он не загружал юного поэта слу­жебными делами, предоставил ему максимально возможную свободу, а самым большим наказанием за многочисленные «шалости» был домашний арест с конфискацией сапог. Очень часто такие аресты спасали Пушкина от грозивших ему более крупных неприятностей. Вдали от Петербурга поэт не был ли­шен и светского общества. В то время на Юге России находи­лись многие его знакомые, судьба сводила с людьми, оставив­шими в жизни Пушкина заметный след. В эти годы он черпал знания не из книг, а из живого общения с мыслящими людьми.

       Кишиневский период жизни Пушкина на первый взгляд казался продолжением петербургского и отличался, пожалуй, только количественно: больше было «шалостей». Поэт беспре­рывно влюблялся, дрался на дуэлях, поражал кишиневских жителей своими экзотическими нарядами — то оденется гре­ком, то турком, то молдаванином, то евреем, — жил в цыган­ском таборе, был посетителем театра, где ходил по ногам, как Онегин, и участником все тех же дружеских пирушек и споров о политическом устройстве России.

    И все-таки жизнь Пушкина на Юге была иной, чем в Петер­бурге. Он напряженно ищет свою дорогу, и не только в поэзии. Ведь поэт — не только тот, кто пишет стихи, поэт — это образ жизни. Раньше, например в XVIII веке, Ломоносов был уче­ным и поэтом, Державин был поэтом и государственным чи­новником, и это было в порядке вещей: ты служишь государству, а пишешь для себя. Эпоха XIX века, эпоха романтизма ус­тановила иной принцип: поэзия и жизнь неразделимы. Поэт — человек с определенной судьбой.

А судьба вела Пушкина к романтизму. Необходимый набор «требований» к жизни поэта-романтика был налицо. Во-пер­вых, он был изгнанником, покинувшим свет, сменившим фальшивую, неестественную обстановку, полную условностей и лжи, на жизнь естественную, природную, среди полудиких, но свободных людей, не испорченных цивилизацией. Неваж­но, добровольное или нет было это изгнание. Пушкин сравни­вает себя то с Овидием Назоном¹, то с лордом Байроном, то с Наполеоном.

...Изгнанник самовольный,

И светом, и собой, и жизнью недовольный,

С душой задумчивой, я ныне посетил

Страну, где грустный век ты некогда влачил.

Как ты, враждующей покорствуя судьбе,

Не славой — участью я равен был тебе.

                                                             «К Овидию»

       Обратим внимание: Пушкин называет себя «самовольным» изгнанником, и эта поэтическая неправда была, конечно же, допущена под влиянием судьбы и поэзии Байрона. Как раз в это время читающая Россия открывает для себя творчество английского лирика, и его поэзия становится невероятно попу­лярной. Добровольное изгнанничество, бегство от света — судьба героев Байрона, их бог — свобода. Именно под влияни­ем этого поэта Пушкин осваивает новый для себя жанр — ро­мантическую поэму, динамичную, короткую, остросюжетную, создает новый тип героя — свободолюбивого, разочарованного индивидуалиста, для которого единственным и последним спа­сением становится любовь, обычно трагическая, не способная вернуть героя к жизни. Для большинства современников Пушкин стал известным поэтом благодаря своим «южным поэ­мам» — «Братья разбойники», «Бахчисарайский фонтан», «Кавказский пленник», «Цыганы».

¹ Публий Овидий Назон (43 г. до н.э. — 18 г. н.э.) — древне­римский поэт, сосланный императором Октавием в дикую Скифию (т. е. в те места, куда был сослан Пушкин).

         В центре романтического мира стоит личность, преиспол­ненная гордыни, одинокая, враждебная всем остальным лю­дям, враждебная Богу... Только безбрежный океан, только вы­сочайшие горы могут вместить душу романтического героя...

Пушкин разрабатывает жанр романтической поэмы, или, как он ее называл вслед за Байроном, стихотворной повести. Короткая, малофигурная (в «Кавказском пленнике» два персо­нажа, в «Бахчисарайском фонтане» три, в «Цыганах» четыре), с динамичной фабулой, в которой обозначены только самые важные события, и то иногда таинственными недомолвками, с могучими свободолюбивыми характерами, с этнографически верным любовным описанием быта чужого народа — черкесов, татар, цыган, непременно со вставным эпизодом — прекрасной песней (черкесская песня в «Кавказском пленнике», татарская песня в «Бахчисарайском фонтане», «Старый муж, грозный муж...» в «Цыганах»), — таков облик романтической стихо­творной повести, созданной Пушкиным. Простая жизнь «есте­ственного человека», «дикаря» противопоставляется сознанию жертвы городской цивилизации, искаженному, оторванному от природы, утратившему нравственные устои» (В. Баевский).

      Необходимой чертой романтического героя и романтическо­го поэта должна быть роковая, «потаенная» любовь, которая часто и становится причиной бегства. Исследователи называют разные имена женщин, ставших «потаенной» любовью Пушки­на на Юге. На самом же деле «безумная любовь», воспетая поэ­том, не связана конкретно ни с кем, она вошла в пушкинскую поэзию так же, как в нее вошло Черное море, горы Кавказа, ре­альные кишиневские и одесские друзья, ставшие вообще мо­рем, вообще горами и вообще друзьями. Роковая любовь в соче­тании с преждевременной старостью души и жаждой свободы наполнила еще один новый для Пушкина жанр — романтиче­скую элегию. Вероятно, начиная с «южных элегий», любовная лирика становится ведущей в пушкинской поэзии.

         Но романтическое мировоззрение включало в себя не толь­ко жажду свободы, не только способность к сильным чувст­вам, не только преждевременную старость души, идущую от глубокого знания жизни и людей, но и безотрадный песси­мизм, ироническое отношение ко всем святыням, безверие. Лучше всего эта черта обозначена словом «демонизм», ведь демон, по тогдашним представлениям, — это падший ангел, потерявший веру, изгнанник, получивший полную свободу в полном одиночестве. Черты демонизма есть в героях роман­тических поэм Пушкина, их видели или хотели видеть в ре­альных людях — Байроне, Наполеоне. Пушкин воплотил их в стихотворении «Демон».

Он звал прекрасное мечтою;

 Он вдохновенье презирал;

Не верил он любви, свободе;

На жизнь насмешливо глядел

— И ничего во всей природе

Благословить он не хотел.

       Все то, что в пушкинском «Демоне» отрицает «злобный ге­ний»: красота, творчество, любовь, свобода, серьезное отноше­ние к жизни, — было для поэта непререкаемыми ценностями. Если демон из стихотворения ничего не хотел благословить во всей природе, то добрый гений Пушкина умеет найти радость в любом моменте жизни, благословить высшую справедливость судьбы, даже если она кажется неправедной. Вспомним стихо­творение «Птичка»:

Я стал доступен утешенью;

За что на Бога мне роптать,

Когда хоть одному творенью

Я мог свободу даровать!

       Здравый смысл, чувство меры, красоты и гармонии, честь заставили поэта раздвинуть ставшие для него тесными рамки романтизма. Этот перелом начался в Одессе, а завершился в Михайловском — родовом имении, где продолжалась ссылка поэта после ссоры с одесским генерал-губернатором Воронцо­вым. Пушкин возвращался на север известным, окруженный романтическим ореолом изгнанничества, роковой тайны люб­ви, словно живое воплощение литературных образов из сво­их поэм. Таким он представлялся читателям. На самом деле, в Михайловское ехал человек, переросший свою поэзию.

       Михайловский университет (1824—1826). Когда в 1818 го­ду только что вышедший из Лицея Пушкин с головой окунул­ся в петербургскую жизнь, его старший друг и учитель поэт К. Н. Батюшков, тревожась за его судьбу, писал: «Не худо бы Сверчка (прозвище Пушкина в литературном обществе «Ар­замас». — Авт.) запереть в Геттинген и кормить года три мо­лочным супом и логикою». Батюшков беспокоился, что из Пушкина может не выйти «ничего путного», ведь творчество требует сосредоточенности, уединения, высокой культуры и образованности, поэтому предлагал отправить молодого поэта в знаменитый Геттингенский университет.

     Пушкинским Геттингеном стало Михайловское. «В августе 1824 года, в присутствии псковского губернатора, коллежский секретарь Александр Пушкин дал подписку в том, что он обя­зуется жить безотлучно в поместье родителя своего, вести себя благонравно, не заниматься никакими неприличными сочине­ниями и суждениями, предосудительными и вредными обще­ственной жизни, и не распространять оных никуда» — гласит официальный документ.

      «Бешенство скуки» — так определил Пушкин свое состоя­ние в начале пребывания в родовом гнезде. После роскошных пейзажей Юга — серые картины северной осени. «Все, что на­поминает мне о море, вызывает у меня грусть, шум фонтана буквально доставляет мне страдание; я думаю, что ясное не­бо заставило бы меня плакать от бешенства, но слава Богу: не­бо у нас сивое, а луна — точная репа», — пишет поэт в одном из писем.

После блестящего общества — уединение, скрашиваемое поездками в соседнее Тригорское, где проживало семейство Осиповых-Вульф, ставшее для Пушкина почти родным, ред­кие встречи с друзьями, долгие разговоры с няней («мамой», как называл ее Пушкин) Ариной Родионовной.

       В письмах Пушкин жалуется на лень и скуку, на скверную северную погоду, вынашивает планы бегства за границу, В то же время в течение всей последующей жизни вспоминал эти «два года незаметных» едва ли не как самые счастливые, меч­тал снова запереться в деревне, потому что нигде больше так не писалось, не читалось, не думалось.

      В Михайловском Пушкин закончил поэму «Цыганы», напи­сал стихотворную повесть «Граф Нулин», четвертую, пятую и шестую главы «Евгения Онегина», историческую драму «Борис Годунов», несколько десятков стихотворений, среди них такие шедевры, как «К морю», «Разговор книгопродавца с поэтом», «Ненастный день потух; ненастной ночи мгла...», «Сожженное письмо», «Желание славы», «Храни меня, мой талисман...», «К***» («Я помню чудное мгновенье...»), «Если жизнь тебя об­манет...», «Вакхическая песня», «19 октября» (1825 г.), «Сце­на из Фауста», «Зимний вечер», «Песни о Стеньке Разине», «Признание», «Пророк», «Няне».

      Время, проведенное в Михайловском, стало временем пере­оценки прежних ценностей, жизненных и литературных идеа­лов. Считается, что именно здесь произошел у Пушкина пово­рот от романтизма к реализму. В поэме «Цыганы» Алеко, бе­жавший в поисках свободы в цыганский табор, не может простить измены своей возлюбленной и убивает ее. Цыгане из­гоняют его из табора со словами: «Ты для себя лишь хочешь воли». Романтический герой байроновского типа оказывается всего лишь эгоистом: желая свободы себе, он отказывает дру­гим в праве на свободу. Мир, увиденный глазами Байрона, оказался черно-белым, одномерным, плоским, упрощенным.

     В «Михайловском Геттингене» Пушкин вырабатывает новое зрение, взгляд, который он назвал «шекспировским». Этот но­вый взгляд выразился в драме «Борис Годунов». В ней появил­ся также очень важный для Пушкина образ летописца Пиме­на, олицетворяющего новый идеал писателя, пишущего для правды, а не для самовыражения. «В этом произведении отра­зился решительный отход Пушкина от романтического на­правления. На место прежней задачи — выражать в поэзии в первую очередь свои личные чувства и переживания, свои на­дежды, «высокопарные мечтанья», или, наоборот, страдания и разочарования (причем все образы и картины реальной дей­ствительности использовались лишь как средство осуществ­ления этой чисто лирической, субъективной задачи), перед Пушкиным встала новая задача — внимательного изучения реальной, объективной действительности, проникновения в ее сущность методами художественного познания — и поэтиче­ского воспроизведения ее. Личное отношение поэта к изобра­жаемым явлениям, его оценка, конечно, ясно выражается и здесь. Но, в отличие от романтизма, поэт стремится постиг­нуть и проследить логику самой жизни» (С. Бонда),

     Пушкин не употреблял слово «реализм», реалистическое изображение жизни для него связывалось то с Шекспиром, то с прозой в противовес поэзии, то с историческими романами в духе Вальтера Скотта. Не надо думать, что возможности ро­мантизма были исчерпаны: он будет возрождаться вновь и вновь в творчестве и самого Пушкина, и других писателей и представать в новом виде, неувядаемый, как юность. Главным итогом для поэта было освобождение от романтического инди­видуализма, от обманных чар слова «свобода», от иллюзий, что можно уйти от реальной жизни. Да, время и общество всег- против человека, но ведь человек создан этим временем и этим обществом. Он участник жизни, а значит, истории. Но история — это люди, и человек играет в ней какую-то роль. Как это понять? Романтик говорит о мире. Реалист заставляет заговорить этот мир. И голос автора звучит уже не один, а сре­ди шумного многоголосия. Романтик создает красоту, потому что в реальной жизни ее нет. Реалист ищет красоту, растворен­ную в этой бестолковой, безобразной, непонятной жизни. Ро­мантик отрицает смысл земной жизни, реалист хочет найти и понять смысл зачем-то данной человеку жизни.

     В 1826 году, в сентябре, Пушкин был срочно вызван из Ми­хайловского в Москву, где с ним пожелал встретиться новый царь Николай I. Он «великодушно» освободил поэта от михайловского заточения, оставив под тайным полицейским надзо­ром. Больше того, царь предложил Пушкину быть его личным цензором. Шестилетняя опала закончилась.

          Лирика А. С. Пушкина о любви и дружбе

        Современники иногда называли Пушкина Протеем, т. е. су­ществом, способным принимать разные облики. Протеизм свойствен и ранней лирике поэта, в которой, как вы помните, преобладали жан­ры послания и элегии. В них лирический герой выступает в разных масках: он не только друг-гражданин, но и «повеса праздный», «эпи­куреец», «ленивец», «любовник ветреный», друг Вакха и Венеры. Особенно отчетливо эти маски просматриваются в любовной и друже­ской лирике.

     Однако в 20-е годы в творчестве Пушкина происходят существен­ные изменения. Именно в этот период были созданы такие шедевры любовной лирики, как «Погасло дневное светило...», «Я пережил свои желанья...», «Сожженное письмо», «На холмах Грузии лежит ночная мгла...», «К***» («Я помню чудное мгновенье...»), «Я вас лю­бил: любовь еще быть может...». В них отчетливо прослеживается от­ход поэта от элегической условности, открытием этого периода стано­вится психологическая конкретность. Любовное чувство изображает­ся как чувство драматическое, но не лишенное оттенков и полутонов. А лаконизм, предельная скупость выразительных средств словно призваны подчеркнуть интенсивность переживания.

       То же самое мы наблюдаем и в дружеской лирике Пушкина. В ранний период в ней преобладают послания, адресованные лицеис­там. И пиршественные образы, созданные в стихотворениях, — образы предельно условные, они свидетельствуют не о реальной жиз­ни адресатов, а об их настроениях. «Кубок пуншевой», «чаша круго­вая» — это символы «дружеского союза», «святого братства», а лень, безделие, шалости, проказы — это форма свободолюбия.        

       Таким обра­зом, дружеский пир — это собрание родственно настроенных людей, на котором ведутся и политические и нравственные разговоры. Все это дало основание одному из исследователей творчества Пушкина в запальчивости воскликнуть: «Вся ранняя лирика поэта о любви, дружбе и политике!»

       В середине 20-х годов все резко меняется: Пушкин снимает эпику­рейскую маску со своего героя, и происходит это потому, что дружба становится для него единственной неизменной ценностью в чужом и чуждом мире. Об этом прямо заявлено в стихотворении «Чаадаеву» (1824): «На камне, дружбой освященном, пишу я наши имена...» Об этом же стихотворение «19 октября» (1825). Отныне предметом дружеской лирики Пушкина становятся не условные маски, а конк­ретные люди.

30-е годы в творчестве Пушкина — расцвет философской лирики. На уровне философском осмысляются и традиционные темы любви и дружбы. Вот небольшое стихотворение, обращенное к другу:

Пора, мой друг, пора! покоя сердце просит —

Летят за днями дни, и каждый час уносит

Частичку бытия, а мы с тобой вдвоем

Предполагаем жить... И глядь — как раз умрем.

На свете счастья нет, но есть покой и воля.

Давно завидная мечтается мне доля —

Давно усталый раб, замыслил я побег

В обитель дальную трудов и чистых нег.

      В нем философия жизни позднего Пушкина, лирическому герою которого уже нужно не счастье, а «покой и воля», не любовь и друж­ба, а творческое уединение.

1. Интерпретация стихотворения «19 октября» (1825).

Как объяснить название стихотворения? Как меняется эмоци­ональный тон стихотворения от начала к финалу? Кого из лицейских друзей и в связи с чем вспоминает Пушкин? Согласны ли вы с таким высказыванием: «Перенося жестокую насмешку судьбы, драму оди­ночества, Пушкин все же остается благоволящим, и жизнерадост­ным, и благодарным; присущее ему чувство признательности он рас­пространяет на всю жизнь вообще. Настал для него полдень, уходит от него легкая юность, но он дружелюбно прощается с нею и благода­рит ее за наслажденья, за грусть, за милые мученья, за шум, за бури, за пиры — за все ее дары. Он вполне насладился ею и с ясною душою пускается в новый путь…