ЛЮБОВЬ
ПОЛЯРНОГО АДМИРАЛА.
Смерч пролетел над вздрогнувшей Вселенной,
Коверкая людей, любовь круша.
И лишь одна осталась неизменной
Твоя беззлобная душа.
Как медленно в пространстве безвоздушном
Недель и дней влечется череда!
Но сердцем бедным, горько – равнодушным,
Тебя – люблю, мой верный, навсегда.
З. Гиппиус. Верность
ПРОЛОГ.
В жизни этого человека были
две женщины, две его путеводные звезды, разделившие с ним самые счастливые и
тяжелые, трагические дни и годы, которые скрасили, осветили путь и дали
возможность и силу ему побеждать и, в конце концов, хоть и с опозданием
победить в наши дни.
Очень много пишут и спорят,
восхищаются и предают анафеме, боготворят и обливают грязью жизнь и
деятельность этого Адмирала, которого выдвинула, по его словам, война. Но и без
его войн: русско-японской, первой мировой и гражданской, он все равно стал бы
очень заметен в известных кругах России. Он много и плодотворно работал,
занимаясь научными гидрографическими исследованиями, его именем уже был назван
один из островов в Карском море.… Но не смог бы он осуществить свои замыслы и
пройти достойно его крестный путь на свою Голгофу без любви и во имя нее.
Поэтому расскажем именно о ней.
СОФЬЯ.
НАЧАЛО ПУТИ.
Поезд шел на Восток. У окна
одного из вагонов сидела молодая, красивая девушка. Она смотрела вдаль, Но если
приглядеться к ней повнимательнее, то можно заметить, что смотрит, но не видит.
Вероятно, ее взгляд глубоко ушел в себя, в свои думы, и там задержался надолго.
Интересно, о чем же она
думает? Куда и зачем едет в одиночестве?
Попробуем заглянуть к ней в
душу, может найдем там ответы на эти вопросы:
…- Потянулась за окнами
вагона необъятная Россия – матушка. Вот так сидишь и пытаешься вглядеться в
проносящиеся бесконечные, такие милые и легкоузнаваемые пейзажи. Хоть и
осознаешь невольно, что все летящее мимо, действительно как – то или уж очень
красиво, красочно и елейно–аляписто, или, напротив, очень серо, уныло–
однообразно. Но ничто не трогает. Душа отлетела уже давно, еще вначале пути с
Капри, и теперь ее тело – оболочка в вагоне медленно, тягостно – ползуче
продвигается вслед за ней.
Мозг не хочет впитывать и
удивляться всему тому, на что указывают глаза, которые по привычке отмечают и
фиксируют все – и самое интересное, - и что попадется, без разбора. Не
замечаешь и тщетные, ленивые попытки ухаживаний молодых людей – попутчиков. Взгляд
ушиблен ширью, российской безбрежностью. Дорога бесконечна и безвременна.…
А все думы только о нем, о том,
кто ушел в тяжелейшее плавание на утлом вельботе, пробираясь сквозь льды
неизведанной Арктики, кто пустился в опасную и авантюрную экспедицию на поиски
исчезнувшей группы барона Э.В. Толля, отправившейся к легендарной
гипотетической Земле Санникова в 1902 году…
Она думала о нем неотступно,
ежесекундно, взахлеб. Как он там? Жив ли? Любит ли еще так же или…? Ведь прошло
так много времени с их последней встречи. А ждать было тягостно, невыносимо, не
в ее характере.
Душа вскипала и уносилась
прочь, вперед, туда, где преодолевал трудности и боролся с Арктикой и самим
собой, дорогой ей лейтенант, когда – то мечтавший о покорении Южного полюса, но
волею судеб заброшенный в противоположную сторону…
Но опять в думы вмешивался
настойчивый перестук вагонных колёс и горделивый клич паровоза возвращал её к
действительности: какая же необъятная ширь и как медленно, нехотя, полушажками
плетется поезд. Как же она еще далека от него…
Пейзаж за пейзажем: леса,
равнины, горы, озера, луга, города, полустанки, мосты, стада, люди…и вновь по прямой:
леса, равнины… Природа и лица людей менялись по мере продвижения дальше на
восток: природа становилась суровее, величественнее и первозданнее, к северу –
скуднее и обездоленнее, а лица восточнее, скуласто – раскосо – азиатские.
Города мрачнее и приземистее, как деревеньки с небольшим количеством
двухэтажных домов. Народ поосновательнее, менее говорливый…
Как же сонно тянется время,
есть только видимость движения в пространстве – это перемещение поезда все
дальше на восток, но нет ощущения перемещения во времени. Течение только в
одном измерении, в пространстве, но какое же оно бесконечное. Обжигающе
томительны каждая секунда и каждый миг… Она не думала о себе, об опасностях,
которые ее могут подстерегать. О том, что она – еще очень молодая девушка,
высокая и стройная, интеллектуалка, «смолянка» /воспитанница Смольного
института благородных девиц/, знающая семь языков, «человек незаурядный и
сложной крови» / по выражению ее будущего сына Ростислава/; должна проехать по
варварской, непредсказуемой стране тысячи верст, через всю ее огромную
территорию с Капри до Устьянска на берегу Ледовитого океана, где она надеялась
застать своего жениха, с которым были помолвлены до начала его экспедиции с
бароном Э.В. Толлем в 1900 году. Ей смутно уже виделись очертания детства в
городке Каменец – Подольск, на Украине, в доме ее отца – Федора Васильевича
Омирова, начальника Подольской казенной палаты.
Ее присутствие в этом
несущемся на восток поезде, но кажущемся ей плетущимся, можно объяснить не
только ее любовью и тревогой за жизнь жениха, а также ее характером, ее
происхождением - смешением и столкновением в ее крови двух противоборствующих
стихий – духовного и законопослушного, со стороны отца, и воинственного, со
стороны матери. Например, знаменитый екатерининский фельдмаршал Миних /по
иронии судьбы, кстати, пленивший после взятия крепости Хотин и привезший в столицу
предка ее жениха/ или генерал-аншеф Берг, разбивший Фридриха Великого во время
Семилетней войны…
Отрешенно вновь глаза
смотрели на проносящиеся видения дивной российской красоты, о которой она позже
вспоминала долгими годами на чужбине. Но в тот момент ее жизни, это не трогало,
не бередило душу. Воспоминания о первой встрече, первом разговоре, первом
прикосновении, первом обещании переполняли, заполняли все, не оставляя лишнего
пространства, ни уголка, ни воздуха другому, уже постороннему, - детству,
будущему, кроме грядущей встречи с Ним. Как красив, строен Он был в парадном
мундире выпускника Морского кадетского корпуса, как непосредственен и какая
уверенная и добрая аура окружала его; рядом с Ним она чувствовала себя
защищенной и нужной. Какой огонь горел в Его глазах, когда Он делился с ней
своими мечтами о дальних походах и открытиях…
Впереди, казалось, жизнь
будет обязательно счастливой, стабильной, без «великих потрясений», безоблачной
и безмятежной. Но спокойствия не было никогда, и не от нее или от него это
зависело, в конечном счете, а от того Смутного времени, лихолетья, хаоса, в
которые они были ввергнуты, которые, наступая, взбаламутили, побеждая, всю
Россию. И куда её неумолимо вёз этот долгий поезд….
Не ведая ничего, не зная
своей дальнейшей судьбы, но веря, что все сложится счастливо, иначе и быть не
могло, она ехала к нему. И вместе с ней «российская телега стронулась с места и
покатилась под гору. Возницы менялись один за другим, чтобы тут же соскочить,
от греха подальше, на обочину, повозка все набирала и набирала разбег, и
остановить ее теперь мог только тот, у кого тяжелее рука и круче голос, кто не
погнушается никакими средствами и не постыдится никаких преобразований».* И
обвинять их всех: и красных, и белых, и зеленых, и представителей всех других мастей,
цветов и оттенков в разжигании этого грешного пожара и в особой ожесточенности
во время последующей гражданской войны не стоит. Виновны не они, а те, о ком
когда – то прозорливо сказал А.С. Пушкин: «Не приведи Бог видеть русский бунт –
бессмысленный и беспощадный. Те, которые замышляют у нас невозможные
перевороты, или молоды и не знают нашего народа, или уж люди жестокосердые,
коим чужая головушка полушка, да и своя шейка копейка». Это они ради своих
корыстных и иезуитских целей бросили великий народ в пекло братоубийственной
войны. И это они искалечили судьбы моих персонажей.
Наш герой, который сейчас
якобы тяжело и упорно пробирается по следам пропавшего Толля, запомнился и
вспоминаем часто, и его сторонниками, и его противниками, а эта необыкновенная
девушка в вагоне, мчащемся в будущее, никогда. Что несправедливо! Ведь
женщинам, которые всегда находятся рядом с беспокойными мужчинами, как
стабилизирующей, более консервативной части человечества достается больше в
годы переломов, войн, реформ и особенно революций, их «ломает» сильнее, они
лишаются большего и страдают больше.
Русь – Россия держалась и
будет держаться еще долгие годы, века на терпении, неприхотливости, страданиях
и любви ее женщин. Мужчинам намного проще: они совершают «невозможные перевороты»,
умасливают свое честолюбие, гордыню, свое стремление все разрушать, пытаются
выразить свое «я» как можно ярче, громче, чтобы оставить след в истории или на
заборе. Женщины, в своем большинстве, пытаются сохранить стабильность, мир,
спокойствие, лад, стать тихой заводью и надежным тылом, куда разгоряченные и
утомившиеся мужчины приволокут свои телеса после всевозможных политических
баталий, после вселенских дискуссий в пивных барах или битв у шахматной доски в
парке.
Поэтому хочется воздать
должное этим женщинам, которые окружают нас, мужчин. И восстановить
справедливость по отношению к женщинам Полярного Адмирала, в частности …
Той молодой девушке удалось
все же преодолеть эти немыслимые тысячи километров до того судьбоносного для
него и нее рандеву. Свадьбу сыграли в Иркутске в марте 1904 года, куда жених и
его невеста добрались из Верхоянска и Якутска на собаках, оленях и лошадях.
Сыграли спешно, так как, узнав о начавшейся войне с Японией, жених вместо
заслуженного отдыха после полярной экспедиции обратился в Академию Наук с
просьбой вернуть его в морское ведомство и перевести в действующий
Тихоокеанский флот к вице-адмиралу С.О. Макарову.
«Я ушел женихом – должен
был жениться после первой экспедиции, но вторая экспедиция помешала, затем
наступила война, и я решил, что надо жениться. Здесь в Иркутске, я обвенчался,
после чего, пробывши несколько дней, я уехал вместе со своим другом Бегичевым,
сказавшим, что он пойдет со мной дальше…» – так очень просто объяснит он позже.
У мужчин больший объем и
пространство для действий, пространство семьи и семейного очага для них
мелковато. Оправдываясь долгом перед страной, мужской долью и прочей ерундой,
они отправляются на войну, в экспедиции, на соревнования, в парк и так далее,
лишь бы не сидеть дома и заниматься рутинными семейными делами и заботами.
Так и тогда, его жена, после
его ухода на войну, вернулась в Петербург, чтобы ждать его, как ждала до этого
и как будет ждать его всю жизнь.
Софья Федоровна Колчак была
с ним, когда он вернулся с войны и японского плена, когда он занимался научными
трудами по гидрологии и гляциологии, когда развил кипучую деятельность по
возрождению российского военно-морского флота.
«Она честно несла свой крест
офицерской жены: переезды с места на место, чужие квартиры, болезни детей,
бегство из-под обстрелов, соломенное вдовство и вечный страх за мужа – вернется
ли из похода…
И не было ей за это
никаких государственных наград и почестей. Муж получал ордена и боевые кресты.
А она ставила кресты на могилах своих дочерей. Сначала умерла двухнедельная
Танечка, потом – после бегства из осажденной Либавы – двухлетняя Маргарита.
Выжил лишь первенец – Славик, Ростислав».*
А какой теплотой и заботой
наполнены ее письма мужу.
«2
июля 1912 года
Дорогой Сашенька!
Славушка начинает много
говорить, считать и поет себе песни, когда хочет спать. Чистый деревенский
воздух сначала прямо опьяняет. Славушке, по-видимому, здесь очень нравится, он
все просится – «гулять». Мне очень жаль, что вся эта возня и переезд стоили
больших денег. Ведь 200 рублей в месяц у нас выходило на самое необходимое, а
тут были расходы на починку одежды моей и Славушкиной.
Как твои дела? Окончил
ли ремонт твоего миноносца? Где ты теперь?
С нетерпением жду от тебя
письма. Крепко тебя целую.
Твоя любящая Соня».**
В Севастополе, куда
после Балтики в 1916 году переводят мужа командовать Черноморским флотом, она
не сидит без дела, чопорной «адмиральшей», а организовывает санаторий для
нижних чинов, возглавляет городской дамский кружок помощи больным и раненым
воинам.
В мае 1917 года развал
армии и флота достиг апогея, дошел он и до Черноморского флота, который долго
сопротивлялся ему благодаря лишь личному авторитету адмирала А.В. Колчака. Но и
он под давлением «горлопанов-главарей» вынужден был уехать в Петроград, а потом
и дальше – в командировку в Америку. Это была их последняя разлука при жизни. Их
судьбы разошлись на долгие годы, чтобы встретиться вновь только надписями на
могильных плитах на самом главном кладбище русской эмиграции в Париже – Сен - Женевьев
де Буа /там покоится условно только его имя на плите братского памятника воинам
Белого движения, как дань памяти и уважения, и там же была похоронена его жена,
после 1956 года/.
После его отъезда в
Петроград она еще целый год жила одна, так как летом 1917 года отправила сына*
к бабушке в Каменец-Подольск, и ждала своего мужа в Севастополе среди хаоса и
террора при Временном правительстве, большевиках, немцах и англичанах. И когда
только стало известно, что Колчак задержался на Востоке надолго и с ним
находится другая женщина, она с первой оказией 6 апреля 1919 года переправилась
в Румынию, где дождалась сына и вскоре уехала в Париж. И там жила в русском
приюте в Лон - Жюмо без мужа, без денег, без Родины.
АННА. ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА И
«ГРАЖДАНСКАЯ ЖЕНА».
В последние роковые для
себя и страны годы Александр Васильевич связал свою судьбу с другой женщиной, с
ней свершил он свой крестный путь на Голгофу и кого искренно любил в последние
дни – Анна Васильевна Тимирева. Во множестве источников того времени ее
называли «гражданской женой Колчака», «любовницей» и «княжной». Сам же,
Александр Васильевич назвал ее однажды во время допроса в Иркутске «своей
давнишней хорошей знакомой». Конечно, этим он элементарно и наивно пытался уберечь
и спасти ее от возможных неприятностей и преследований со стороны большевиков,
и, возможно, не хотел лишний раз ранить свою еще законную жену – Софью
Федоровну, к которой он уже не питал былых чувств, как это тривиально не
звучит, и, как истинно верующий, зная, что их брак не расторгнут, не имел права
публично заявить о своих связях с другой женщиной.
По церковным канонам он
прелюбодействовал, но по человеческим, когда любовь к земному довлеет над всем
остальным, он понимаем. Поэтому, рассказывая о второй любви Адмирала, я не
ставлю цель судить ее; единственное желание – понять их и по возможности
принять их такими, какими они были. Тогда, бесспорно, мы поймем себя и нас
поймут потомки.
ГОЛГОФА.
Анна Васильевна родилась
в 1893 году в Кисловодске, в многодетной семье известного музыкального деятеля,
основателя и директора Московской консерватории В.И. Сафонова. В 1906
г. семья переехала в Петербург, где Анна закончила гимназию и живопись в
частной студии С.М. Зайденберга /если бы она знала, где и как, это умение
пригодится ей в будущем/. Свободно владела французским и немецким. В 1911
г. вышла замуж за однокашника Колчака – С.Н.Тимирева, участника
русско-японской войны и героя обороны Порт-Артура.
Летом 1915
г. в Гельсингфорсе, где служил ее муж, произошла та роковая встреча с тем
человеком, который в дальнейшем занял все ее мысли и чувства, и изменил судьбу.
Это был Александр Колчак или, как его тогда называли, «Полярный Адмирал». Они
переписывались, иногда встречались, чувства их друг к другу росли, но дальше
дозволенного ничего не происходило.
Анна Васильевна писала
позже о взаимоотношениях с Софьей Федоровной:
«Она была очень хорошая и умная
женщина и ко мне относилась хорошо. Она, конечно, знала, что между мной и
Александром Васильевичем ничего нет, но знала и другое: то, что есть, - очень
серьезно, знала больше, чем я. Много лет спустя, когда уже все кончилось
ужасно, я встретилась в Москве с ее подругой, вдовой адмирала Развозова,* и та
сказала мне, что еще тогда Софья Федоровна говорила ей: «Вот увидите, что
Александр Васильевич разойдется со мной и женится на Анне Васильевне…». И
правда, ничего я не знала, и никогда не думала, чем станет для меня этот
человек. И до сих пор, когда ее давно уже нет в живых, мне все кажется, что
если бы довелось нам встретиться, мы не были бы врагами. Что бы то ни было, я
рада тому, что на ее долю не выпало всего того, что пришлось пережить мне, так
все-таки лучше».**
Анна Васильевна писала
стихи и одно из них «Прощение», возможно, посвящено Софье Федоровне.
В гробу, как на дне колодца,
А будто не плохо тебе –
Не надо ни с чем бороться,
Не надо перечить судьбе…
И жизнь тебя торопила :
Скорей!
Скорей! Скорей!
И денег не густо было,
И все не хватало вещей.
Эх, жизнь ты наша лихая,
И как ты мимо прошла…
И я была не такая,
И ты не такая была.
Прощай, не попомни зла.
1966 год.
Можно, конечно, как она,
сравнить их судьбы, но неизвестно, чья судьба была печальней, хлеб горше, крест
тяжелее, потери безвозвратнее и слез выплакано больше. Это несравнимо,
бесперспективно, невежливо и неблагородно по отношению к ним обеим. Каждая из
них достойно, любя, прошли свою часть жизненного пути с Адмиралом, облегчили
ему его путь на Голгофу. Они обе повторили судьбы женщин России в начале нашего
тревожного, мятежного, буйного и судьборазрушающего ХХ века. Их судьбы были
типично – трагичны и многострадальны каждая по-своему. Они обе теряли своих
детей, обе потеряли ту Россию их времени, обе потеряли любимого человека. Но
выстояли, не согнулись, не опустили руки. Они – это великие русские женщины. И
перед их любовью, страданиями и судьбой стоит преклонить колени.
Несмотря на все
усиливающееся чувство к Анне Васильевне, А.В. Колчак не бросил свою жену и
сына. Но чувство все более разгоралось, и об этом говорят их письма.
«Вы, милая, обожаемая Анна
Васильевна, так далеки от меня, что иногда представляетесь каким- то сном. В
такую тревожную ночь в совершенно чужом и совершенно ненужном городе я сижу
перед вашим портретом и пишу Вам эти строки.
Даже звезды, на которые я
смотрю, думая о Вас, - Южный Крест, Скорпион, Центавр, Арго – все чужое.
Я буду, пока существую,
думать о моей звезде – о Вас, Анне Васильевне».*
У него был любимый романс
«Гори, гори, моя звезда», который напоминал ему о ней – его звезде.
Весной 1917 года, после
того, как к нему вломились комитетчики с требованием сдать оружие, и он
выбросил свое георгиевское оружие за борт после незаслуженных оскорблений и
обвинений, Александр Васильевич писал ей с горечью:
«Я хотел вести флот по
пути славы и чести, я хотел дать Родине вооруженную силу, как я ее понимаю, для
решения тех задач, которые так или иначе рано или поздно будут решены, но
бессмысленное и глупое правительство и обезумевший дикий /и лишенный подобия/,
неспособный выйти из психологии рабов, народ этого не захотел».
И говорил позже, что он
«в конце концов, служил не той или иной форме правительства, а служил Родине
своей, которую ставлю выше всего».
Весной 1918 года, после
возвращения из Америки, он оказался в Харбине. Узнав о том, что он там, из
Владивостока, бросив мужа, к нему приехала Анна Васильевна. Приехала, чтобы
остаться с ним навсегда, разделить его судьбу и облегчить его путь на Голгофу.
Два его последних,
сибирских, года она была рядом. Два года на колесах, встречаясь лишь украдкой.
Когда он был провозглашен Верховным Правителем в Омске, она там же служила
переводчицей Отдела печати при Управлении делами Совета Министров и Верховного
Правления, работала в мастерской по шитью белья и на раздаче его больным и
раненым воинам. И помимо работы и счастливых дней, проведенных рядом с любимым
человеком, она всегда думала о сыне Володе. Еще в начале лета 1917 года она
отправила трехлетнего сына к матери в Кисловодск, где он затерялся с тех пор и
откуда о нем не поступала никаких известий. Думы о нем неотступно преследовали
ее и только тридцать лет спустя «сердобольный вертухай на Карагандинском
лагпункте расскажет ей, как ссученные урки забивали ее сына насмерть в лагерной
бане, как с номерной биркой на ноге сброшен был в общую яму за зоной, и она
горько пожалеет тогда, что не сгинул он в самом начале и что вообще появился на
свет по ее вине для подобной участи».*
«Часто ей виделся ее сын,
но почему-то всегда маленьким: сколько она не силилась, не могла представить
его взрослым да еще зеком, насмерть затоптанным чьей-то кованной злобой.
-
Жизнь моя, кровь моя, боль
моя, я-то знаю, за что плачу, но за какие вины, за какое прегрешение так
страшно, так мучительно страшно пришлось заплатить тебе? Неужто мое короткое
женское счастье должно быть оплачено такой дорогой ценой, что и дети мои еще
остались должны? Прости меня, прости меня, прости меня, прости!
Но чаще всего она, сама
того не замечая, вслух разговаривала с ним, с возникавшим перед ней из небытия
Адмиралом:
-
Ты хотел, чтобы я жила, -
сейчас, в преддверии конца она позволяла себе говорить ему «ты», и я осталась
жить, но трудно назвать жизнью то, что выпало на мою долю! Знал бы ты, сквозь
какие тернии и через какую темь протащила меня судьба, прежде чем выбросила на
эту окраину, в мое последнее одиночество! В тот день, когда мне наконец
сказали, что тебя больше нет, жизнь моя кончилась, я лишь продолжала
существовать, плыть по течению без руля и ветрил туда, куда несло меня
обезумевшее от крови время. Сидела, выходила замуж, снова сидела, скиталась по
ссыльным углам, малевала задники в провинциальных театрах, а сегодня вот
добираю век в коммунальном вертепе московского Вавилона, но все это происходило
не во мне и не со мной, а сквозь меня, не оставляя в моей душе никакого следа.
Я оставалась с тобой в той оголтелой зиме двадцатого, когда в прогулочном дворе
ты в последний раз взял мои руки в свои. Этим я и жила все остальные годы.
Теперь ко мне ходит множество людей, старых и молодых, знаменитых и никому не
известных, всех возрастов, полов и профессий. Гости сидят часами и спрашивают,
спрашивают, спрашивают, но я то - знаю, чувствую, что приходят они не ко мне, а
к тебе и вопросы их обращены тоже прежде всего к тебе. Им жаждется прозреть в
твоей судьбе меру вещей и понятий той эпохи, которая для них ушла вместе с тобой.
Однажды ты мне сказал, что миру, в котором мы родились, наверное, придется
умереть заодно с нами, но, как видишь, он не умер, он снова появляется на свет
Божий, вопреки всему тому, что ему пришлось пережить. Те же чувства и те же
ценности, которыми жили мы, прорастают сегодня в людях, и уже никакая сила не в
состоянии этого остановить. В конце концов, ты все-таки победил, мой Адмирал!
И сама себе отвечала за него:
- Это не ты осталась вместе
со мною в той оголтелой зиме двадцатого года, Анна, это душа моя срослась с
твоею и шла вместе с нею по всем твоим малым и большим голгофам, где бы ты ни
была и что с тобою ни случалось. Помнишь, я говорил тебе, что никогда не знал
победы, но если эта победа все же пришла наконец, то это не моя, а наша с тобой
общая победа, Анна, и я счастлив, что ты дождалась ее еще при жизни. До
свидания, Анна, заря моя невечерняя, неугасимая моя звезда!»*
В январе 1920 года, когда
союзники-чехи предали и выдали А.В. Колчака эсеровскому Политцентру в Иркутске,
Анна Васильевна самоарестовалась и пошла в тюрьму вместе с ним. Много позднее,
не боясь ничего и никого, как всю жизнь, она писала о тех днях в заявлении о
реабилитации : «Я была арестована в поезде адмирала Колчака и вместе с ним. Мне
было тогда 26 лет, я любила его, и была с ним близка, и не могла оставить этого
человека в последние дни его жизни. Вот, в сущности, и все».**
Какое сильное чувство к
Колчаку испытывали они обе – Софья и Анна, если совершали такие безумные,
самоотверженные поступки ради него. Одна – через всю Россию к нему в
Тмутаракань, другая – с ним в тюрьму. Недаром 30 ноября 1921 года, уже после
расстрела Колчака, чекисты рапортовали, что «освобождать ее /Тимиреву/ ни в
коем случае нельзя – она связана с верхушкой колчаковской военщины и баба активная».
Видно так боялись большевики таких сильных и верующих людей, что этапируют ее
«как социально опасную личность по связям с контрреволюционным элементом».*** И
не было места в их государстве таким людям как Софья, Анна и Александр
Васильевич.
Анна Васильевна, с
перерывами, 37 лет отсидела в советских тюрьмах и лагерях. Чем только не
занималась она в годы ссылок: чертежницей, вышивальщицей, чабаном, художникам
по росписи игрушек, маляром, театральным бутафором. И, несмотря на все беды,
невзгоды, суровые условия жизни, она сохранила мягкость, приветливость и
детский интерес к жизни, сохранила себя как личность; проведя полжизни в
лагерях, к ней не пристало ни одного лагерного словечка, речь ее была
интеллигентна, рассуждения очень смелы, современны и самобытны.
Автор книги о Колчаке Г.В.
Егоров так описывает его первую встречу с Анной Васильевной в середине 60-х
годов :
«Дверь открыла старуха. Нет, не немощная, не дряхлая. Но седая. Вся
седая. Я – представился. Она отступила от двери в глубь прихожей на один шаг.
Не больше. Этим приглашая меня пройти. Тоже на один шаг. Не больше –
переступить порог. И тут она предупредила /голос у нее прокуренный, хриплый/:
-
Имейте в виду, я Советскую
власть не люблю».*
О своем отношении к этой
власти, о любви к Колчаку и памяти о нем, она написала:
Полвека не
могу принять –
Ничем нельзя
помочь –
И все
уходишь ты опять
В ту роковую
ночь.
А
я осуждена идти
Пока не минет срок
И
перечитаны пути
Нехоженых
дорог…
Но если я
еще жива
Наперекор
судьбе,
То только
как любовь твоя
И память о
тебе.
30 января 1970 г.
7 февраля 1920 года был
убит Александр Васильевич Колчак. Этот день для нее стал единственным и самым
главным в жизни.
И каждый
год Седьмого февраля
Одна с
упорной памятью моей
Твою опять
встречаю годовщину
А тех, кто
знал тебя – давно уж нет.
А те, кто
живы – все давно забыли.
И этот, для
меня тягчайший день, -
Для них
такой же точно, как и все, -
Оторванный
листок календаря.
О том же она пишет в
своем дневнике:
«Как трудно писать то, о
чем молчишь всю жизнь, - с кем я могу говорить об Александре Васильевиче? Все
меньше людей, знавших его, для которых он был живым человеком, а не
абстракцией, лишенной каких бы то ни было человеческих жертв. Но в моем ужасном
одиночестве нет уже таких людей, какие любили его, верили ему, испытывали
обаяние его личности, и все, что я пишу, - сухо, протокольно и ни в какой мере
не отражает тот высокий душевный строй, свойственный ему. Он предъявлял к себе
высокие требования и других не унижал снисходительностью к человеческим
слабостям. Он не разменивался сам, и с ним нельзя было размениваться на мелочи
– это ли не уважение к человеку?
И мне он был учителем
жизни, и основные его положения: «ничто не дается даром, за все надо платить –
и не уклоняться от уплаты» и, «если что-нибудь страшно, надо идти ему навстречу
– тогда не так страшно» – были мне поддержкой в трудные часы, дни, годы».
Скончалась Анна
Васильевна в Москве 31 января 1975, не дожив несколько дней до очередной
памятной только ей горькой даты.
ЭПИЛОГ
В феврале 1920 года в
русском храме на Рио Дари в Париже служили панихиду по убиенному Александру
Васильевичу Колчаку. Среди присутствующих был Иван Бунин, который отметил:
«Молча склоняю голову
перед Его могилою. Настанет день, когда дети наши, мысленно созерцая позоры и
ужас наших дней, многое простят России за то, что все же не один Каин
владычествовал во мраке этих дней, что и Авель был среди сынов ее».*
Он жил достойно, работал
вдохновенно и был предан и убит, свершив свой крестный путь на Голгофу, искупив
своим жертвоприношением грехи своего народа. Он был истинно велик и такого же
подобия были две его любимые женщины, судьбу с которыми он связал на разных
этапах своей жизни.
Путь и судьба Софьи и Анны
– как путь и судьба всей России. Они были как частицы когда-то единого
организма – России, расколовшейся на две части после октябрьского переворота.
Одна половина России – зарубежная, эмигрантская, униженная и оскорбленная,
преданная и проданная всеми, растерзанная, но старательно хранящая в себе
незабываемую самобытную красоту и чистоту. Эта часть России – Софья.
Другая Россия – советская,
многострадальная, не раз уничтожавшаяся, под пятой тиранов не сломленная,
рабская и пьяная, но с надеждой на выздоровление и верой в свою великую
будущность. Эта часть России – Аннушка.
Раскидала, разбросала
жизнь Русь-Россию, перекорежила судьбы людей ее. Но, ни с чем несравнимая сила
духа нашего народа, особенно его женщин, всегда в самую лихую годину помогала
России подняться с колен; в беспросветном мраке, в безысходности бытия всегда
звучала мелодия спасения, жизни и счастья.
ПРИМЕЧАНИЕ
Стр.3 * В. Максимов.
Заглянуть в бездну.
Стр.5 * Н. Черкашин. Вдова
Верховного Правителя России.
Журнал
«Родина», март 1999 г., с. 82
** там же.
Стр.6 * Ростислав
Александрович Колчак умер в 55 лет, 25 апреля 1965 года. В Париже живет внук
Александр Ростиславович.
Стр.7 * Дочь адмирала
А.В. Развозова – Екатерина Александровна /1910-1975/ стала женой Ростислава
Колчака.
Стр. 8 * Н. Черкашин.
Вдова Верховного Правителя России.
Журнал «Родина», март 1999 г., с.60
Стр. 9 * В. Максимов.
Заглянуть в бездну.
Стр.10 * там же.
** там же.
*** журнал «
Новый мир», №6, 1997 г.
стр.11 * Г.В. Егоров.
Последние дни жизни А.В. Колчака.
Стр.12 * Н. Черкашин.
Вдова Верховного Правителя России.
Журнал
«Родина», март 1999 г., с.68
СПИСОК
ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
1.
В. Максимов. Заглянуть в
бездну. М., Советская Россия , 1991 г.
2.
Г. Егоров. Колчак
Александр Васильевич – последние дни жизни. Барнаул, Алтайское книжное изд., 1991
г.
3.
Ковчег. Поэзия первой
эмиграции. М., Политиздат, 1991
4.
Н. Черкашин. Вдова
Верховного Правителя России. Журнал «Родина», март 1999
г., №11
5.
Журнал «Новый мир» , №6, 1997
г.
Оставьте свой комментарий
Авторизуйтесь, чтобы задавать вопросы.