Народная
песня в поэме Н.В. Гоголя «Мертвые души»
Мингазова
Руфина Завдатовна,
учитель
русского языка и литературы
МАОУ
Гимназия № 1 г. Балаково
«Ни
у кого больше из русских писателей, - отмечал В.Ф. Переверзев, - не встретишь
такой мерности и торжественности. Эта речь звучит, как стройные аккорды музыки.
Что-то песенное слышится в ритме и оборотах речи».
«Песенное»,
улавливается не только в ритмах и оборотах речи, но и в системе образов
«Мертвых душ», а также в композиции и в приемах организации повествования.
В
том, что обращение Гоголя к народной песне как к источнику художественной
образности не было случайным, убеждает признание писателя, сделанное в «Учебной
книге словесности»: «Преобладание поэтического элементов в глубине славянской
души и особенное расположение нашего языка были причинами происхождения
множества песен в нашей словесности…Песня обнимает все: все чувства и ощущения
жизни…в песне почти музыкальная стройность строф, уместные повторения и
счастливые возвращения к тому же составляют необыкновенную прелесть песни». Как
видим, песня привлекала Гоголя тем, что он больше всего ценил в творчестве:
полнотой отраженной в ней жизни, глубиной запечатленной в ней славянской души,
«музыкальной стройностью строф». Все это так или иначе присутствует и в
«Мертвых душах».
В
статье «В чем же, наконец, существо русской поэзии и в чем ее особенность»
Гоголь останавливает внимание на одной глубинной особенности русской песни:
«Еще доселе загадка – этот необъяснимый разгул, который слышится в наших
песнях, несется куда-то мимо жизни и самой песни, как бы сгораемый желаньем
лучшей отчизны, по которой тоскует со дня созданья своего человек». Эта
«загадка» народной песни, ее запредельность, ее «стремление как бы унестись
куда-то вместе со звуками» станет загадкой и «Мертвых душ».
Еще
одна особенность песни отмечена Гоголем в той же статье – ирония. «У нас у всех
много иронии, - пишет он.- Она видна… в наших песнях и, что всего изумительней,
часто там, где, видимо, страждет душа и не расположена вовсе к иронии…Трудно
найти русского человека, в котором бы не соединялось бы вместе с уменьем перед
чем-нибудь истинно возблагоговеть – свойство над чем-нибудь истинно посмеяться».
Эта черта, которая, как считал писатель, «восходит к нашему родному корню»,
узнается и в «Мертвых душах», в перепадах интонации повествования, в соединении
«смеха» и «слез».
Рассмотрим
некоторые из образов и приемов повествования в поэме, восходящих, на наш
взгляд, к фольклору вообще и к народной песне в частности.
Вспомним,
что народные песни почти всегда имеют дело с необъятными просторами. «Вольные
просторы», «чисто поле», «степь широкая» - ключевые слова русских песен.
«Русская душа и поэзия, - замечает И.А. Ильин, - томятся по русским просторам,
ищут в них исцеления…Но это же пространство, эта же стихия – основа нашего
свободолюбия и нашей истовой естественности – эта же стихия учит нас искони
братству, социальности, взаимопомощи – этим первым основам христианства, этой
азбуке любви. В степи, в распутицу, в метель, в лесу, в осеннюю слякоть, в сибирской
тайге – нельзя прожить без взаимопомощи и гостеприимства».
Эти
размышления русского философа как будто навеяны чтением «Мертвых душ». «Гладь
и пустота окрестных полей» простираются здесь во все стороны, порождают восторг
бесконечности, создают ощущение духовного простора: «И грозно объемлет
меня могучее пространство, страшною силою отразясь в глубине моей…» В огромных
пространствах России виделось Гоголю обещание ее великого будущего: «Я слышал
то великое поприще, которое никому из других народов теперь невозможно и только
русскому возможно, потому что перед ним такой простор и только его душе
знакомом богатырство».
Среди
простора беспредельной Руси просыпаются в Чичикове неожиданные чувства:
бескорыстная радость, странная тревога, никак не связанные с его «делом». И
даже с Петухом окружающие пространства однажды сделают что-то необъяснимое:
глядя на вечернее небо и на воду, он испытает что-то такое, что не испытывал ни
Собакевич, ни Ноздрев, ни Коробочка. Тут-то и является «беспредельная, как Русь»,
песня, отдающаяся по берегам и прибрежным деревням. Слушая ее, пишет Гоголь,
«сам Чичиков чувствовал, что он русский».
С
образом простора связан и один из ведущих мотивов «Мертвых душ» - русское
богатырство. Богатырство фигурирует в статье Гоголя «В чем, наконец, существо
русской поэзии», где говорится о «гиперболическом размахе» речи Державина.
«Остаток ли это нашего сказочного русского богатырства, - читаем здесь, -
которое в виде какого-то темного пророчества носится до сих пор над нашею
землею, преобразуя что-то высшее, нас ожидающее…» Эпитет «сказочное» восходит
к термину «богатырская сказка» ,
который в начале XIX века часто
употреблялся вместо утвердившегося позднее «былина».
Тема
богатырства проходит через всю поэму, возникая в первой главе (упоминание о
«нынешнем времени», «когда и на Руси начинаю уже выводиться богатыри») и затем
развиваясь до подлинного апофеоза в заключительной главе: «Здесь ли не быть
богатырю, когда есть место, где развернуться и пройтись ему?» Гоголь дает
живое воплощение «темному пророчеству», создавая на страницах «Мертвых душ»
образы русских богатырей.
Это
крестьяне Собакевича, у которого люди «все на отбор: не мастеровой, так иной
какой-нибудь здоровый мужик». Пробка Степан, например. «Ведь что за силища
была! Служи он в гвардии, ему бы бог знает что дали, трех аршин с вершком
ростом!» Или Михеев – «машинища такая, что в эту комнату не войдет ‹…› А в
плечищах у него была такая силища, какой нет у лошади». «Теперь не те люди», -
отмечает со вздохом Собакевич. Впрочем и сейчас не перевелись на Руси богатыри.
Это и мужик, повстречавшийся Чичикову, «который напавши где-то на дороге на
претолстое бревно, тащил его на плече, подобно неутомимому муравью, к себе в
избу». Это и Мокий Кифович, который «был…то, что называют на Руси богатырь», и
чья «плечистая натура ‹…› так и порывалась развернуться». Такие герои часто
встречаются в народной песне.
О
народной песне заставляет вспомнить и стремительный финал «Мертвых душ». В
популярнейшем образе русской песни – мчащейся тройке, явственно ощутим тот
самый «безграничный разгул» и «стремление унестись куда-то вместе со звуками»,
которыми в гоголевской статье характеризуется песня: «Эх, тройка! птица тройка,
кто тебя выдумал? знать, у бойкого народа ты могла только родиться, в той земле,
что не любит шутить, а ровнем-гладнем разметнулась на полсвета…Не в немецких
ботфортах ямщик: борода да рукавицы, и сидит черт знает на чем; а привстал, да
замахнулся, да затянул песню – кони вихрем, спицы в колесах смешались в один
гладкий круг, только дрогнула дорога, да вскрикнул в испуге остановившийся
пешеход – и вон она понеслась, понеслась!» В песенном образе несущейся вперед
птицы-тройки Гоголь выразил уверенность в великом будущем своей страны и своего
народа.
Утверждавший,
что «поэзия есть правда души», Гоголь самое правдивое выражение души народа
находил в его песнях, где звучали и тоска, и горе, и богатырская удаль. И
наброски крестьянских биографий с очевидностью выдают свое происхождение от
русских бродяжьих, ямщицких, бурлацких и разбойничьих песен. «А! вот он, Степан
Пробка, вот тот богатырь, что в гвардию годился бы! Чай все губернии исходил с
топором за поясом и сапогами на плечах…» «Григорий Доезжай-не-доедешь! Ты что
был за человек? Извозом ли промышлял или, заведши тройку и рогожную кибитку,
отрекся навеки от дому, от родной берлоги и пошел тащиться с купцами на ярмарку.
На дороге ли ты отдал душу богу, или уходили тебя твои же приятели за
какую-нибудь толстую и краснощекую солдатку, или пригляделись лесному бродяге
ременные твои рукавицы и тройка приземистых, но крепких коньков…» Даже
внутреннюю речь Чичикова, обращенную к этим крестьянам, Гоголь приближает к
народной: «…что вы, сердечные мои, поделывали на веку своем? как перебивались?»
Обратим
внимание на то, в каких выражениях, в какой стилистической манере изложены на
страницах поэмы гипотетические крестьянские биографии. Все они построены так,
как будто речь идет не о бесправных, а потому безынициативных, инертных
существах, а о людях, которые сами выбирают для себя образ действий, сами
строят свою судьбу. Через все эти образы проходит мотив движения, что в
гоголевской поэтике говорит о живой душе персонаже: «Чай, все губернии исходил
с топором за поясом ‹…› где-то носят вас теперь ваши быстрые ноги? ‹…› эти, и
по прозвищу видно, что хорошие бегуны ‹…› и ты переезжаешь себе из тюрьмы в
тюрьму‹…› Там-то вы поработаете, бурлаки! и дружно, как прежде гуляли и
бесились, приметесь за труд и пот, таща лямку под одну бесконечную, как Русь,
песню».
Писатель
специально подчеркивает потенциальный героизм русского крестьянина в словах из
«Мертвых душ»: «Эх, русский народец! Не любит умирать своей смертью».
О
песне, как о выражении силы и поэзии народа, говорит Гоголь в своем обращении к
родине: «Русь! Русь! ‹…› почему слышится и раздается неумолчно в ушах твоя
тоскливая, несущаяся по всей длине и ширине твоей, от моря до моря, песня? Что
в ней, в этой песне? Что зовет, и рыдает, и хватает за сердце? Какие звуки
болезненно лобзают и стремятся в душу и вьются около моего сердца? Русь, чего
же ты хочешь от меня?»
Музыкальность
– конструктивная черта «Мертвых душ». Не случайно Андрей Белый писал: «Проза
Гоголя полна напева, он – трудно учитываем, он еще никем не изучен, он –
действует; ‹…› напев не выразим всецело ни в былинном речитативе, ни в песенном
ладе, последний, как гребень волны, поднимается, но на волне, состоящей из всей
ткани напева; отдельные песенные строфы, которыми заострены кое-где ритмы
Гоголя, действуют мощно лишь потому, что они – всплески пены всей, так сказать,
речевой массы, образующей напевную волну». Далее поэт-исследователь
говорит: «Шумит вся речевая ткань Гоголя ‹…› над всей массой текста поднимается
глухонапевный шум; я так называю его: ритмы его полувнятны; они г л у х о
волнуют, томя музыкой…»
Литература
1. Гоголь
Н.В. Собрание сочинений в семи томах. М., 1978; т.V
2. Белый
А. Мастерство Гоголя. М.-Л., 1934
3. Ильин
И.А. Россия в русской поэзии// ИльинИ.А. Одинокий художник. М.,1993
4. Переверзев
В.Ф. Творчество Гоголя. Иваново-Вознесенск,1926.
5. Смирнова
Е.А. Поэма Гоголя «Мертвые души». Л.,1987
Оставьте свой комментарий
Авторизуйтесь, чтобы задавать вопросы.