Группа 1
В
1816 году, в мае месяце, случилось мне проезжать через ***скую губернию, по
тракту, ныне уничтоженному. Находился я в мелком чине, ехал на перекладных, и
платил прогоны за две лошади.
День
был жаркий. В трех верстах от станции *** стало накрапывать, и через минуту
проливной дождь вымочил меня до последней нитки. По приезде на станцию,
первая забота была поскорее переодеться, вторая спросить себе чаю. «Эй
Дуня! — закричал смотритель, — поставь самовар, да сходи за
сливками».
При
сих словах вышла из-за перегородки девочка лет четырнадцати, и побежала в
сени. Красота ее меня поразила. «Это твоя дочка?» — спросил я смотрителя.
«Дочка-с, — отвечал он с видом довольного самолюбия, — да такая
разумная, такая проворная, вся в покойницу мать».
Всё это до ныне сохранилось в
моей памяти, также как и горшки с бальзамином и кровать с пестрой занавескою,
и прочие предметы, меня в то время окружавшие. Вижу, как теперь, самого
хозяина, человека лет пятидесяти, свежего и бодрого, и его длинный зеленый
сертук с тремя медалями на полинялых лентах.
Лошади были давно готовы, а мне всё не
хотелось расстаться с смотрителем и его дочкой. Наконец я с ними простился;
отец пожелал мне доброго пути, а дочь проводила до телеги.
Группа 2
Прошло несколько лет, и
обстоятельства привели меня на тот самый тракт, в те самые места. Я вспомнил
дочь старого смотрителя и обрадовался при мысли, что увижу ее снова. Но,
подумал я, старый смотритель, может быть, уже сменен; вероятно Дуня уже
замужем. … я приближался к станции *** с печальным предчувствием.
Лошади
стали у почтового домика. Вошед в комнату, я тотчас узнал картинки,
изображающие историю блудного сына; стол и кровать стояли на прежних местах;
но на окнах уже не было цветов, и всё кругом показывало ветхость и
небрежение. Смотритель спал под тулупом; мой приезд разбудил его; он
привстал… Это был точно Самсон Вырин; но как он постарел! Покамест собирался
он переписать мою подорожную, я смотрел на его седину, на глубокие морщины
давно небритого лица, на сгорбленную спину — и не мог надивиться, как три или
четыре года могли превратить бодрого мужчину в хилого старика.
Три
года тому назад, однажды, в зимний вечер, …тройка подъехала, и проезжий в
черкесской шапке, в военной шинеле, окутанный шалью, вошел в комнату, требуя
лошадей. Лошади все были в разгоне. При сем известии путешественник возвысил
было голос и нагайку; …Появление Дуни произвело обыкновенное свое действие.
Гнев проезжего прошел; он согласился ждать лошадей и заказал себе ужин.
Дуня собиралась к обедне. Гусару
подали кибитку. Он простился с смотрителем, щедро наградив его за постой и
угощение; простился и с Дунею и вызвался довезти ее до церкви, которая
находилась на краю деревни. … Дуня села в кибитку подле гусара, слуга вскочил
на облучок, ямщик свистнул и лошади поскакали.
Ямщик не возвращался. Наконец к
вечеру приехал он один и хмелен, с убийственным известием: «Дуня с той
станции отправилась далее с гусаром». … Ямщик, который вез его, сказывал, что
всю дорогу Дуня плакала, хотя, казалось, ехала по своей охоте.
Группа 3
«Авось, — думал
смотритель, — приведу я домой заблудшую овечку мою». С этой мыслию
прибыл он в Петербург, остановился в Измайловском полку, в доме отставного
унтер-офицера, своего старого сослуживца, и начал свои поиски. Вскоре узнал
он, что ротмистр Минский в Петербурге и живет в Демутовом трактире.
Смотритель решился к нему явиться.
Минский вышел сам к нему в
халате, в красной скуфье. «Что, брат, тебе надобно?» — спросил он его. Сердце
старика закипело, слезы навернулись на глазах, и он дрожащим голосом произнес
только: «Ваше высокоблагородие!.. сделайте такую божескую милость!..» Минский
взглянул на него быстро, вспыхнул, взял его за руку, повел в кабинет и запер
за собою дверь.
«Ваше высокоблагородие! —
продолжал старик, — что с возу упало, то пропало; отдайте мне, по
крайней мере, бедную мою Дуню. Ведь вы натешились ею; не погубите ж ее
понапрасну». — «Что сделано, того не воротишь, — сказал молодой
человек в крайнем замешательстве, — виноват перед тобою, и рад просить у
тебя прощения; но не думай, чтоб я Дуню мог покинуть: она будет счастлива,
даю тебе честное слово.
Потом, сунув ему что-то за рукав,
он отворил дверь, и смотритель, сам не помня как, очутился на улице.
Долго
стоял он неподвижно, наконец увидел за обшлагом своего рукава сверток бумаг;
он вынул их и развернул несколько пяти- и десятирублевых смятых ассигнаций.
Слезы опять навернулись на глазах его, слезы негодования! Он сжал бумажки в
комок, бросил их наземь, притоптал каблуком, и пошел… Отошед несколько шагов,
он остановился, подумал… и воротился… но ассигнаций уже не было.
Группа 4
Недавно еще, проезжая через
местечко ***, вспомнил я о моем приятеле; я узнал, что станция, над которой
он начальствовал, уже уничтожена. На вопрос мой: «Жив ли старый смотритель?»
— никто не мог дать мне удовлетворительного ответа. Я решился посетить
знакомую сторону, взял вольных лошадей и пустился в село Н.
Это случилось осенью. Серенькие
тучи покрывали небо; холодный ветер дул с пожатых полей, унося красные и
желтые листья со встречных деревьев. Я приехал в село при закате солнца и
остановился у почтового домика.
В сени … вышла толстая баба и на
вопросы мои отвечала, что старый смотритель с год как помер, что в доме его
поселился пивовар, а что она жена пивоварова. Мне стало жаль моей напрасной
поездки и семи рублей, издержанных даром. «От чего ж он умер?» — спросил я
пивоварову жену. — «Спился, батюшка» …
Мы пришли на кладбище, голое
место, ничем не огражденное, усеянное деревянными крестами, не осененными ни
единым деревцем. Отроду не видал я такого печального кладбища.
Вот могила старого
смотрителя, — сказал мне мальчик, вспрыгнув на груду песку, в которую
врыт был черный крест с медным образом.
— И барыня приходила
сюда? — спросил я.
— Приходила, — отвечал
Ванька, — я смотрел на нее издали. Она легла здесь и лежала долго. А там
барыня пошла в село и призвала попа, дала ему денег и поехала, а мне дала
пятак серебром — славная барыня!
И я дал мальчишке пятачок, и не
жалел уже ни о поездке, ни о семи рублях, мною истраченных.
|
Оставьте свой комментарий
Авторизуйтесь, чтобы задавать вопросы.