Тест по
содержанию произведений за курс 9-11 класса.
1. «А к ночи небо зазеленело, как лёд, звёзды примёрзли
к небесному своду, и колючий мороз прошёл по деревне. Никто его не видел, но
каждый слышал скрип его валенок по твёрдому снегу, слышал, как мороз, озоруя,
стискивал толстые брёвна в стенах, и они трещали и лопались».
2. «Над всем полем, прежде столь весело-красивым, с его
блёстками штыков и дымами в утреннем солнце, стояла теперь мгла сырости и дыма
и пахло странной кислотой селитры и крови. Собрались тучки, и стал накрапывать
дождик на убитых, на раненых, на испуганных, и на изнуренных, и на
сомневающихся людей. Как будто он говорил: «Довольно, довольно, люди.
Перестаньте... Опомнитесь. Что вы делаете?»
3. «Комната была очень низка, но очень широка и длинна,
почти квадратной формы. Два круглых окна, совсем похожих на пароходные
иллюминаторы, еле-еле ее освещали. Да и вся она была похожа на кают-компанию
грузового парохода. Вдоль одной стены стояла узенькая кровать, вдоль другой
очень большой и широкий диван, покрытый истрепанным прекрасным текинским
ковром, посередине — стол, накрытый цветной малороссийской скатертью».
4. «Так и пережила я его смерть, опрометчиво сказав
когда-то, что я не переживу её. Но, вспоминая всё то, что я пережила с тех пор,
всегда спрашиваю себя: да, а что же всё-таки было в моей жизни? И отвечаю себе:
только тот холодный осенний вечер».
5. «Марья Гавриловна была воспитана на французских
романах и следственно была влюблена. Предмет, избранный ею, был бедный
армейский прапорщик, находившийся в отпуску в своей деревне. Само по себе
разумеется, что молодой человек пылал равною страстию и что родители его
любезной, заметя их взаимную склонность, запретили дочери о нём и думать, а его
принимали хуже, нежели отставного заседателя».
6. «И зачем было судьбе кинуть меня в мирный круг
честных контрабандистов? Как камень, брошенный в гладкий источник, я встревожил
их спокойствие и, как камень, едва сам не пошёл ко дну!»
7. «Ранило Акимыча бескровно, но тяжело: дальнобойным
фугасом завалило в окопе и контузило так, что и теперь, спустя десятилетия,
разволновавшись, он внезапно утрачивал дар речи, язык его будто намертво
заклинивало, и Акимыч, побледнев, умолкал, мучительно, вытаращенно глядя на
собеседника и беспомощно вытянув губы трубочкой».
8. «Довольно!.. Пора!.. Прощай, горемыка!.. Уездили
клячу!.. Надорвала-а-сь! — крикнула она отчаянно и ненавистно и грохнулась
головой на подушку. Она вновь забылась, но это последнее забытье продолжалось
недолго. Бледно-жёлтое, иссохшее лицо её закинулось навзничь назад, рот
раскрылся, ноги судорожно протянулись. Она глубоко-глубоко вздохнула и умерла».
9. «…прочтите одну вещь; готовится великолепная, можно
сказать, поэма: «Любовь взяточника к падшей женщине»... Обнаружен весь механизм
нашего общественного движения, и всё в поэтических красках. Все пружины
тронуты; все ступени общественной лестницы перебраны. Сюда, как на суд, созваны
автором и слабый, но порочный вельможа и целый рой обманывающих его взяточников;
и все разряды падших женщин разобраны... француженки, немки, чухонки, и всё,
всё... с поразительной, животрепещущей верностью... Я слышал отрывки — автор
велик! В нём слышится то Дант, то Шекспир...».
10. «…что за негодную вещь вы из меня делаете? На мне вы
готовы играть; вам кажется, что мои лады вы знаете; вы хотели бы исторгнуть
сердце моей тайны; вы хотели бы испытать от самой низкой моей ноты до самой
вершины моего звука; а вот в этом маленьком снаряде - много музыки, отличный
голос; однако вы не можете сделать так, чтобы он заговорил. Чёрт возьми, или,
по-вашему, на мне легче играть, чем на дудке? Назовите меня каким угодно
инструментом, - вы хоть и можете меня терзать, но играть на мне не можете».
11. «...Молчит опаловая даль моря, певуче плещут волны на
песок, и я молчу, глядя в даль моря. На воде всё больше серебряных пятен от
лунных лучей... Одна из волн игриво вскатывается на берег и, вызывающе шумя,
ползёт к голове Рагима. — Куда идёшь?.. Пшла! — машет на неё Рагим рукой, и она
покорно скатывается обратно в море».
12. «Он одинок. Живётся ему скучно, ничто его не
интересует. По вечерам он играет в клубе в винт и потом сидит один за большим
столом и ужинает. Ему прислуживает лакей Иван, самый старый и почтенный, подают
ему лафит № 17, и уже все — и старшины клуба, и повар, и лакей — знают, что он
любит и чего не любит, стараются изо всех сил угодить ему, а то, чего доброго,
рассердится вдруг и станет стучать палкой о́ пол».
13. «Матушка была ещё мною брюхата, как уже я был записан
в Семёновский полк сержантом, по милости майора гвардии князя В., близкого
нашего родственника. Если бы паче всякого чаяния матушка родила дочь, то
батюшка объявил бы куда следовало о смерти неявившегося сержанта, и дело тем бы
и кончилось».
14. «Как только адъютант сказал это, старый усатый офицер
с счастливым лицом и блестящими глазами, подняв кверху саблю, прокричал:
«Виват!» — и, скомандовав уланам следовать за собой, дал шпоры лошади и
подскакал к реке. Он злобно толкнул замявшуюся под собой лошадь и бухнулся в
воду, направляясь в глубь к быстрине течения. Сотни уланов поскакали за ним».
15. «Через несколько времени он получил пакет,
адресованный на его имя: в нём находилось данное им княгине кольцо. Она провела
по сфинксу крестообразную черту и велела ему сказать, что крест — вот
разгадка».
16. «Вдруг он поднял голову, глаза его засверкали, он
топнул ногою, оттолкнул секретаря с такою силою, что тот упал, и, схватив
чернильницу, пустил ею в заседателя. Все пришли в ужас. «Как! не почитать
церковь божию! прочь, хамово племя! Слыхано дело, ваше превосходительство, —
продолжал он, — псари вводят собак в божию церковь! собаки бегают по церкви. Я
вас ужо проучу...».
17. «Маки слепили своей озорной, обжигающей яркостью, и
рядом с ними померкли, потускнели все эти парижские красавицы, львиные зевы и
прочая цветочная аристократия. Два дня буйно пламенели маки. А на исходе вторых
суток вдруг осыпались и погасли. И сразу на пышной клумбе без них стало пусто».
18. «Семь лет, только семь лет! В начале своего счастия,
в иные мгновения, они оба готовы были смотреть на эти семь лет, как на семь
дней. Он даже и не знал того, что новая жизнь не даром же ему достаётся, что её
надо еще дорого купить, заплатить за неё великим, будущим подвигом...».
19. «Бесчисленные огненные глаза корабля были за снегом
едва видны Дьяволу, следившему со скал Гибралтара, с каменистых ворот двух
миров, за уходившим в ночь и вьюгу кораблём. Дьявол был громаден, как утёс, но
громаден был и корабль, многоярусный, многотрубный, созданный гордыней Нового Человека
со старым сердцем».
20. «Потом он взял на руки сына…Что ж, и сбылось то
немногое, о чём бессонными ночами мечтал. Он стоял у ворот родного дома, держал
на руках сына... Это было всё, что осталось у него в жизни, что пока ещё
роднило его с землёй и со всем этим огромным, сияющим под холодным солнцем
миром».
21. «Стоя на сей горе, видишь на правой стороне почти всю
Москву, сию ужасную громаду домов и церквей, которая представляется глазам в
образе величественного амфитеатра: великолепная картина, особливо когда светит
на неё солнце, когда вечерние лучи его пылают на бесчисленных златых куполах,
на бесчисленных крестах, к небу возносящихся! Внизу расстилаются тучные,
густо-зелёные цветущие луга, а за ними, по жёлтым пескам, течёт светлая река,
волнуемая лёгкими вёслами рыбачьих лодок или шумящая под рулём грузных стругов,
которые плывут от плодоноснейших стран Российской империи и наделяют алчную
Москву хлебом».
22. «…отчего люди не летают так, как птицы? Знаешь, мне
иногда кажется, что я птица. Когда стоишь на горе, так тебя и тянет лететь. Вот
так бы разбежалась, подняла руки и полетела. Попробовать нешто теперь?»
23. «Заглянув в посылку, я обомлел: сверху, прикрытые
аккуратно большим белым листом бумаги, лежали макароны. Вот это да! Длинные
жёлтые трубочки, уложенные одна к другой ровными рядами, вспыхнули на свету
таким богатством, дороже которого для меня ничего не существовало. Теперь
понятно, почему мать собрала ящик: чтобы макароны не поломались, не
покрошились, прибыли ко мне в целости и сохранности».
24. «Ложе было в полутьме, закрываемое от луны колонной,
но от ступеней крыльца тянулась к постели лунная лента. И лишь только
прокуратор потерял связь с тем, что было вокруг него в действительности, он
немедленно тронулся по светящейся дороге и пошёл по ней вверх прямо к луне».
25. «Раньше, когда мой организм не был отравлен
алкоголем, у меня, старик, была хорошая память... А теперь вот... кончено,
брат! Всё кончено для меня! Я всегда читал это стихотворение с большим
успехом... гром аплодисментов! Ты... не знаешь, что такое аплодисменты... это,
брат, как... водка!.. Бывало, выйду, встану вот так... Встану... и... Ничего не
помню... ни слова... не помню!»
26. «Нет, нет, милый, — сказала она в ответ на его
просьбу ехать дальше вместе, — нет, вы должны остаться до следующего парохода.
Если поедем вместе, всё будет испорчено. Мне это будет очень неприятно. Даю вам
честное слово, что я совсем не то, что вы могли обо мне подумать. Никогда
ничего даже похожего на то, что случилось, со мной не было, да и не будет
больше. На меня точно затмение нашло...».
27. «Глубокая важность была в его закрытых глазах, и губы
улыбались блаженно и безмятежно, как будто бы он перед расставаньем с жизнью
узнал какую-то глубокую и сладкую тайну, разрешившую всю человеческую его
жизнь. Она вспомнила, что то же самое умиротворённое выражение она видела на
масках великих страдальцев — Пушкина и Наполеона».
28. «Какое бы страстное, грешное, бунтующее сердце ни
скрылось в могиле, цветы, растущие на ней, безмятежно глядят на нас своими
невинными глазами: не об одном вечном спокойствии говорят нам они, о том
великом спокойствии «равнодушной» природы; они говорят также о вечном
примирении и о жизни бесконечной...».
29. «Довольно людей кормили сластями; у них от этого
испортился желудок: нужны горькие лекарства, едкие истины. Но не думайте,
однако, после этого, чтоб автор этой книги имел когда-нибудь гордую мечту
сделаться исправителем людских пороков. Боже его избави от такого невежества!»
30. «…скончался, по-видимому, без боли, без мучений, как
будто остановились часы, которые забыли завести. Никто не видел последних его
минут, не слыхал предсмертного стона».
31. «Вещь... да, вещь! Они правы, я вещь, а не человек. Я
сейчас убедилась в том, я испытала себя... я вещь! Наконец слово для меня
найдено, вы нашли его».
32. «В жизни, знаешь ли ты, всегда есть место подвигам. И
те, которые не находят их для себя, — те просто лентяи или трусы, или не
понимают жизни, потому что, кабы люди понимали жизнь, каждый захотел бы
оставить после себя свою тень в ней. И тогда жизнь не пожирала бы людей
бесследно...».
33. «Нам вот всё представляется вечность как идея,
которую понять нельзя, что-то огромное, огромное! Да почему же непременно
огромное? И вдруг, вместо всего этого, представьте себе, будет там одна
комнатка, эдак вроде деревенской бани, закоптелая, а по всем углам пауки, и вот
и вся вечность. Мне, знаете, в этом роде иногда мерещится».
34. «…люди как люди. Любят деньги, но ведь это всегда
было... Человечество любит деньги, из чего бы те ни были сделаны, из кожи ли,
из бумаги ли, из бронзы или из золота. Ну, легкомысленны... ну, что ж... и
милосердие иногда стучится в их сердца... обыкновенные люди... в общем,
напоминают прежних... квартирный вопрос только испортил их...».
Оставьте свой комментарий
Авторизуйтесь, чтобы задавать вопросы.