Творческая практика Д. Пригова
По мнению большинства исследователей, феномен андеграунда
в Советском Союзе появился в конце 1960-х гг. XX века. Если на
Западе андеграунд олицетворял собой попытку ухода от коммерциализированного
мэйнстрима в область независимого экспериментального творчества,
приобретая при этом отчетливую антикапиталистическую окраску, то
в Советском Союзе творческая деятельность отдельных представителей
андеграундного сообщества, игнорировавших официальные культурные нормы, имела оттенок
политической оппозиционности уже по отношению к советскому режиму.
Особенно ярко и плодотворно в 70–80-е гг. XX века развивался русский
литературный андеграунд, представлявший некую оппозицию не только
господствующему направлению в искусстве и литературе —
социалистическому реализму, но и идеологии вообще. Андеграунд нашел яркое
воплощение в московском поэтическом концептуализме, развивавшемся
преимущественно в столице.
Под концептуализмом (от слова «концепт» — «идея»)
понимается стилевое течение в русской поэзии 70-х — начала
90-х гг. XX века, позже прекратившее свою «подпольность».
Предшественниками его в некоторой степени могут считаться обэриуты,
предвестниками в 1960-е годы были «лианозовцы» и Вс. Некрасов, мэтрами в
1970–1980-е стали московские поэты Д. А. Пригов и Л.
Рубинштейн, а закат знаменуют «преодолевшие» в 1990-е годы эту поэтику Т.
Кибиров и С. Гандлевский [2, С. 374]. Концептуализм пришел
в литературу и изобразительное искусство СССР из западного социокультурного
пространства. И если там концептуальное искусство имело дело
с идеями, смыслами, а не с предметным миром, причем сама идея
рассматривалась как отдельное художественное и эстетическое произведение,
воплощенное в каком-либо материале; то в нашем государстве
в силу общественно-политических условий («закрытость» от
капиталистического мира, культурная изоляция, авторитарность режима, попрание
прав и свобод, запрет инакомыслия и оппозиции власти и др.) то в
СССР концептуализм предстал в более идеологизированном, социологизированном
варианте, как искусство, раскрывающее абсурдность и бессмысленность
советских лозунгов и обещаний.
Поэты данного направления в своем творчестве обращались
к концептам — затертым речевым и визуальным клише, устоявшимся
ярлыкам массового сознания, совершенно стершимся высказываниям, с которыми
часто «работала» официальная идеология. Поэты-концептуалисты придерживались
следующего приема: идеологические штампы и клише повседневного советского
сознания они «вырывали» из контекста, показывали бессмысленность и оторванность
данных словесных конструкций от реальной жизни, и, в конечном
итоге, — абсурдность советской действительности в целом. Самое
интересное состояло в том, что концепт подавался «по видимости «серьезно»
и словно бы «изнутри» этого заидеологизированного мира.
Но не следует сводить концептуализм только к критике
идеологии и советской действительности. Непризнание этого приводит
к неполноте и упрощению понимания назначения данного литературного
направления. Поэты-концептуалисты в своей творческой практике пытались
показать серость и бедность повседневной речи. Люди в их поэзии и прозе
произносят большое количество пустых, бессмысленных, ничего не значащих фраз.
Таким образом, представители поэтического концептуализма не только разрушали
мифы и стереотипы массового советского сознания, но и выполняли еще и
«освободительную роль» — способствовали раскрепощению разума и языка.
Обратимся к творчеству мэтра московского поэтического
концептуализма Дмитрия Александровича Пригова (1940–2007). Это очень
разносторонний человек, он не только поэт, но еще и прозаик, драматург,
художник и скульптор. Оригинальность и эксцентричность его поэтики
заключается в том, что он как бы играет в «поэта», которому отдал
внеэстетический аспект своей индивидуальности. Дело в том, что Пригов
создал литературного псевдоавтора, которого назвал собственным именем Дмитрий
Александрович Пригов. Но реальный Пригов во всем противостоит своему персонажу.
Дмитрий Александрович Пригов как продукт концептуальной деятельности писателя /
художника / теоретика Пригова — пародия на настоящего писателя: «пустое
место», выразитель нормативных представлений о жизни и литературе,
целеустремленный «воспитатель масс», плодовитый эпигон / графоман. И если
сам Пригов — детище неофициальной культуры, то Дмитрий Александрович
Пригов позиционирован как явление культуры официальной.
Реальный Пригов в своем творчестве стремился через
деконструкцию и деформацию языка социалистического реализма
и затертых советских штампов, показать бессмысленность и фальшивость
насаждающих в стране идей. Пригов сначала заставлял сочинять стихи
настоящего «поэта-патриота» Дмитрия Александровича Пригова, который своим
творчеством демонстрировал преданность и верноподданичество, а после
смеялся над литературным языком псевдоавтора, в котором отсутствовала
индивидуальная неповторимость и уникальность. Дмитрий Александрович не
просто копировал готовые лингвистические и смысловые конструкции, но слепо
верил и повторял «зашоренные» идеи официальной литературы, воспроизводил
«истинные» призывы власти. Таким образом, он вмещал в себе две
противоположности: безъязыкость и многоязычие (структурировал стереотипы
массового сознания).
Пригов-концептуалист стремился разрушить существующие схемы и
ярлыки в результате освобождения их от эстетических красот языка
и представления перед читателями как некоего самостоятельного факта:
Течет красавица Ока
Среди красавицы Калуги
Народ-красавец ноги-руки
Под солнцем греет здесь с утра
Днем на работу он уходит
К красавцу черному станку
А к вечеру опять приходит
Жить на красавицу Оку
И это есть, быть может, кстати
Та красота, что через год
Иль через два, но в результате
Всю землю красотой спасет
Здесь Пригов пытался разоблачить устоявшийся концепт,
согласно которому «народ-красавец» живет в стране «легко и весело».
Кроме того, автор дает понять, что заболтанная и опошленная
в советские годы идея Достоевского («красота спасет мир») стала обозначать
нечто противоположное своему первоначальному смыслу. В стихотворении
о выдающемся герое поэт-концептуалист показал еще один штамп советского
сознания. Эта схема легла во многие произведения о непобедимом герое
и его смелых, но все же отстающих сподвижниках: «Выдающийся герой // Он
вперед идет без страха // А обычный наш герой — // Тоже уж почти без
страха // Но сначала обождёт: // Может все и обойдется // Ну,
а нет — так он идёт // И все людям остается».
Самым ярким воплощением Власти в поэзии Пригова стал
Милиционер. Это мифологический культурный герой, который восстанавливает
поруганные гармонии и порядок бытия: «Вот придет водопроводчик // И
испортит унитаз // Газовщик испортит газ // Электричество — электрик
<….> // Но придет Милицанер // Скажет им: Не баловаться!». Могущество
Милицанера определяется тем, что он принадлежит создаваемой Властью
метафизической реальности чистых идей, где торжествует Порядок, где нет места
хаосу. Он мифологический медиатор, представляющий высшую реальность
в несовершенном хаотическом мире, где «прописан» маленький человек.
Главная заслуга Пригова состояла в разрушении мифов
советской истории и повседневности с использованием их же оружия. Поэт
освобождал читателей от диктата догматов и стереотипов, тем самым
способствуя раскрепощению языка и сознания.
Оставьте свой комментарий
Авторизуйтесь, чтобы задавать вопросы.