Учебное пособие по литературе для студентов колледжей "Л.Н. Толстой. Хрестоматия"

Лев Николаевич Толстой

(1828-1910)

Роман-эпопея «Война и мир»

(1863—1869, 1873)

(фрагменты)

Том 1

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

              Князь Василий говорил  всегда лениво, как  актер говорит  роль старой пиесы.  Анна  Павловна Шерер,  напротив,  несмотря на свои  сорок  лет, была  преисполнена оживления и порывов.

       Быть энтузиасткой сделалось ее общественным положением, и иногда, когда ей даже того не хотелось, она, чтобы не обмануть ожиданий людей, знавших ее,  делалась энтузиасткой.  Сдержанная  улыбка,  игравшая постоянно на лице Анны Павловны, хотя и не шла к  ее  отжившим чертам, выражала, как у избалованных детей, постоянное  сознание своего  милого недостатка,  от  которого она  не хочет, не может и не находит нужным исправляться.

             Молодая княгиня Болконская приехала с работой в шитом золотом бархатном мешке. Ее  хорошенькая,  с чуть  черневшимися  усиками  верхняя  губка  была коротка по  зубам, но тем милее она открывалась и тем еще милее вытягивалась иногда   и   опускалась    на   нижнюю.    Как    это   всегда    бывает   у вполне-привлекательных   женщин,  недостаток   ее   --  короткость  губы   и полуоткрытый рот - казались ее особенною, собственно ее красотой. Всем было весело смотреть на эту, полную здоровья и живости, хорошенькую будущую мать, так легко переносившую свое положение. Старикам и скучающим, мрачным молодым людям,  смотревшим на нее, казалось, что они  сами  делаются похожи  на нее, побыв и поговорив несколько времени с  ней. Кто говорил  с ней  и видел  при каждом слове ее светлую улыбочку и блестящие  белые зубы, которые  виднелись беспрестанно, тот думал, что он особенно нынче любезен. И это думал каждый.

       Маленькая  княгиня,  переваливаясь, маленькими быстрыми  шажками обошла стол с  рабочею сумочкою на руке  и, весело оправляя платье, села на  диван, около серебряного самовара,  как будто  все, что она ни делала, было part de plaisir для нее и для всех ее окружавших.

             Вскоре после маленькой княгини вошел массивный, толстый молодой человек  с  стриженою головой,  в  очках,  светлых панталонах  по  тогдашней моде,  с  высоким  жабо  и  в  коричневом  фраке.  Этот  толстый молодой  человек  был  незаконный  сын  знаменитого   Екатерининского  вельможи,   графа  Безухого,  умиравшего теперь в Москве. Он нигде не служил еще, только что приехал из-за  границы, где он  воспитывался, и был в первый раз в обществе.  Анна Павловна  приветствовала его поклоном, относящимся к людям самой  низшей иерархии в ее  салоне. Но,  несмотря  на это низшее  по своему сорту  приветствие, при виде  вошедшего  Пьера  в лице Анны Павловны  изобразилось  беспокойство и  страх,  подобный тому,  который выражается при виде чего-нибудь слишком  огромного и  несвойственного месту. Хотя, действительно, Пьер был несколько больше других  мужчин в комнате, но этот страх мог относиться только к тому умному и вместе  робкому, наблюдательному и  естественному взгляду, отличавшему его от всех в  этой гостиной.

              Пьер  был  неуклюж.  Толстый,  выше  обыкновенного  роста,  широкий,  с  огромными красными руками, он, как  говорится, не умел  войти в салон  и еще  менее умел из него выйти, то есть перед  выходом сказать что-нибудь особенно  приятное.  Кроме  того, он  был  рассеян.  Вставая,  он  вместо своей  шляпы  захватил  трехугольную  шляпу с  генеральским  плюмажем  и держал ее, дергая  султан,  до  тех пор,  пока  генерал не попросил возвратить  ее.  Но вся его  рассеянность и неуменье войти в салон и говорить в нем выкупались выражением  добродушия,  простоты и  скромности.

           Пьер  с  десятилетнего возраста  был  послан  с  гувернером-аббатом  за  границу, где он  пробыл до  двадцатилетнего возраста. Когда  он  вернулся  в  Москву, отец отпустил аббата и сказал молодому человеку: "Теперь  ты поезжай  в Петербург, осмотрись и выбирай. Я на все согласен. Вот тебе письмо к князю  Василью, и вот тебе деньги. Пиши обо  всем, я тебе во всем помога". Пьер уже  три месяца выбирал карьеру и ничего не делал.  Про этот выбор и  говорил ему  князь Андрей. Пьер потер себе лоб.

        Пьер жил y  князя  Василия Курагина и участвовал в разгульной жизни его  сына Анатоля, того самого,  которого  для исправления  собирались  женить на  сестре князя Андрея.

         Приехала  дочь князя  Василия,  красавица Элен, заехавшая за отцом,  чтобы с  ним  вместе  ехать на праздник  посланника. Она была в шифре и бальном платье.

         Княжна  Элен  улыбалась; она поднялась с  тою же неизменяющеюся улыбкой  вполне красивой женщины,  с которою  она вошла в гостиную. Слегка шумя своею  белою  бальною  робой,  убранною  плющем и  мохом,  и  блестя белизною плеч,  глянцем волос  и брильянтов,  она  прошла  между расступившимися мужчинами и  прямо, не глядя ни на кого,  но всем улыбаясь и как бы любезно  предоставляя  каждому право любоваться красотою своего стана, полных плеч, очень открытой,  по тогдашней  моде, груди и  спины, и как  будто  внося  с собою блеск бала,  подошла к Анне Павловне.  Элен была так хороша, что не  только не было в ней  заметно и тени кокетства, но, напротив, ей как будто  совестно было  за свою  несомненную и слишком сильно и  победительно-действующую  красоту.  Она  как  будто  желала  и  не могла  умалить  действие своей  красоты.

         Княжна облокотила свою открытую полную руку на столик и не нашла нужным  что-либо  сказать.  Она  улыбаясь ждала.  Во  все время рассказа она  сидела  прямо,  посматривая изредка то  на свою  полную  красивую руку,  которая  от  давления на стол  изменила  свою форму,  то на еще  более красивую грудь, на  которой  она  поправляла  брильянтовое  ожерелье;  поправляла  несколько раз  складки  своего платья и, когда рассказ производил впечатление, оглядывалась  на  Анну Павловну и тотчас же принимала то самое выражение,  которое было на  лице  фрейлины, и потом опять  успокоивалась в сияющей улыбке.

              Князь Ипполит перенес ей ридикюль, перешел за нею и, близко придвинув к  ней кресло, сел подле нее.   Он поражал  своим   необыкновенным  сходством с  сестрою-красавицей и еще более тем, что,  несмотря на сходство,  он был поразительно дурен собой. Черты его лица  были те же, как и у сестры,  но  у той все освещалось жизнерадостною, самодовольною, молодою,  неизменною  улыбкой жизни и необычайною, античною красотой  тела; у брата,  напротив, то  же  лицо  было  отуманено  идиотизмом  и  неизменно  выражало  самоуверенную  брюзгливость, а тело было худощаво и слабо. Глаза, нос, рот -- все сжималось  как будто в  одну  неопределенную  и скучную гримасу, а  руки и ноги  всегда  принимали неестественное положение.

        В  это время в  гостиную вошло новое лицо. Новое  лицо это  был молодой князь  Андрей  Болконский,  муж  маленькой  княгини.  Князь  Болконский  был  небольшого роста, весьма красивый молодой  человек с определенными и  сухими  чертами. Все в его фигуре, начиная от усталого, скучающего взгляда до тихого  мерного шага, представляло самую  резкую противоположность  с его маленькою,  оживленною женой. Ему, видимо, все бывшие в гостиной не только были знакомы,  но  уж  надоели ему так, что и смотреть на них  и слушать их  ему было очень  скучно.  Из  всех  же  прискучивших  ему  лиц,  лицо  его хорошенькой  жены,  казалось, больше всех ему надоело. С гримасой,  портившею его красивое лицо,  он отвернулся от нее.

            Долохов  был человек среднего  роста,  курчавый и с светлыми,  голубыми глазами. Ему  было лет двадцать  пять.  Он не носил усов, как и все пехотные офицеры, и рот его, самая  поразительная черта его  лица,  был  весь  виден. Линии  этого рта были замечательно-тонко  изогнуты.  В  средине верхняя губа энергически  опускалась   на   крепкую  нижнюю  острым  клином,  и  в  углах образовывалось  постоянно  что-то  вроде  двух  улыбок,  по одной  с  каждой стороны; и все  вместе,  а  особенно в соединении  с твердым,  наглым, умным  взглядом,  составляло впечатление такое, что нельзя  было не заметить  этого  лица.  Долохов был небогатый  человек, без всяких связей. И несмотря на  то,  что Анатоль проживал десятки тысяч, Долохов жил с ним и успел себя поставить так,  что Анатоль  и  все  знавшие их уважали Долохова больше, чем  Анатоля.  Долохов играл во все игры и почти всегда выигрывал. Сколько бы он ни пил, он  никогда  не терял  ясности  головы. И Курагин,  и  Долохов в  то время  были  знаменитостями в мире повес и кутил Петербурга.

          Графиня Ростова была женщина  с  восточным типом худого  лица, лет сорока пяти,  видимо   изнуренная   детьми,   которых  у  ней  было  двенадцать   человек.  Медлительность  ее   движений  и  говора,  происходившая  от  слабости  сил, придавала  ей значительный вид, внушавший уважение.

           Наташа Ростова: черноглазая,  с большим  ртом, некрасивая,  но живая девочка, с  своими  детскими открытыми  плечиками, которые,  сжимаясь, двигались в своем корсаже  от  быстрого бега,  с своими  сбившимися назад  черными кудрями,  тоненькими  оголенными руками  и маленькими ножками в кружевных панталончиках и открытых  башмачках,  была  в  том  милом  возрасте, когда девочка уже не  ребенок,  а  ребенок  еще не девушка. Вывернувшись от отца, она подбежала  к матери и, не  обращая  никакого   внимания   на  ее   строгое  замечание,  спрятала   свое  раскрасневшееся  лицо  в  кружевах  материной  мантильи  и  засмеялась.  Она  смеялась чему-то, толкуя отрывисто про куклу, которую вынула из-под юбочки.

       -- Видите?... Кукла... Мими... Видите.

     И Наташа  не могла  больше говорить (ей все смешно казалось). Она упала  на мать и расхохоталась так громко и звонко, что  все, даже чопорная гостья,  против воли засмеялись.

       -- Ну, поди,  поди с своим  уродом! -- сказала мать,  притворно сердито

  отталкивая дочь. -- Это моя меньшая, -- обратилась она к гостье.

       Наташа, оторвав на  минуту лицо от кружевной косынки матери,  взглянула  на нее снизу сквозь слезы смеха и опять спрятала лицо.

         Между тем все это  молодое поколение: Борис -- офицер, сын княгини Анны Михайловны, Николай  - студент, старший сын графа, Соня - пятнадцатилетняя  племянница  графа, и  маленький Петруша  -- меньшой сын, все  разместились в  гостиной  и, видимо,  старались  удержать  в границах  приличия  оживление и  веселость,  которыми  еще  дышала каждая их  черта. Видно  было, что там,  в  задних  комнатах,  откуда  они  все так стремительно прибежали, у  них  были  разговоры веселее,  чем  здесь  о  городских  сплетнях.

         Два  молодые человека, студент и офицер, друзья с  детства, были  одних  лет и оба красивы, но не похожи друг  на  друга. Борис был высокий белокурый  юноша с правильными тонкими чертами спокойного и красивого лица; Николай был  невысокий курчавый  молодой человек  с открытым  выражением лица. На верхней  губе  его  уже  показывались  черные  волосики,  и во всем  лице  выражались  стремительность и восторженность.

               Из молодежи, не  считая старшей дочери графини  (которая  была четырьмя

  годами старше  сестры и держала себя уже,  как  большая) и гостьи-барышни, в  гостиной  остались   Николай  и   Соня-племянница.   Соня   была  тоненькая,  миниатюрненькая брюнетка  с мягким, отененным  длинными ресницами  взглядом,  густой черною косой, два раза обвившею ее голову, и желтоватым оттенком кожи  на лице и в особенности на  обнаженных худощавых,  но грациозных мускулистых  руках  и шее. Плавностью движений,  мягкостью и гибкостью маленьких членов и  несколько  хитрою  и сдержанною манерой она напоминала красивого, но еще  не сформировавшегося котенка, который  будет прелестною кошечкой.  Она, видимо,  считала приличным выказывать улыбкой участие к общему  разговору; но  против  воли ее глаза из-под длинных густых  ресниц смотрели  на  уезжавшего в армию  cousin с таким  девическим страстным обожанием, что улыбка ее  не могла ни на мгновение обмануть  никого, и видно было, что кошечка присела  только для того, чтоб еще энергичнее прыгнуть и заиграть с своим соusin, как  скоро только они так же, как Борис с Наташей, выберутся из этой гостиной.

               Генерал-аншеф князь Николай  Андреевич Болконский с  того времени, как при Павле был  сослан в деревню,  жил  безвыездно  в своих Лысых  Горах  с дочерью, княжною  Марьей, и при ней  компаньонкой, m-lle Bourienne. И в новое  царствование,  хотя  ему  и был  разрешен въезд в столицы, он  также продолжал безвыездно  жить в  деревне,  говоря,  что  ежели кому  его нужно, то тот и от Москвы полтораста  верст доедет до Лысых Гор, а что ему никого  и ничего  не нужно. Он говорил,  что есть только два источника людских пороков:  праздность и суеверие, и что  есть только две добродетели: деятельность и ум. Он сам занимался воспитанием  своей дочери и, чтобы развивать в ней обе главные добродетели,  до  двадцати  лет  давал  ей уроки алгебры  и геометрии  и  распределял  всю  ее  жизнь  в беспрерывных  занятиях.  Сам  он  постоянно  был  занят  то  писанием  своих  мемуаров,  то  выкладками из высшей  математики, то  точением  табакерок  на  станке,  то работой  в  саду  и  наблюдением  над  постройками,  которые  не  прекращались  в  его имении. Так как  главное условие для  деятельности есть  порядок,  то и порядок в его  образе жизни  был доведен до последней степени  точности. Его выходы  к  столу совершались при  одних  и  тех же  неизменных  условиях,  и  не только  в  один  и  тот же  час,  но  и  минуту. С  людьми,  окружавшими    его,    от    дочери   до   слуг,   князь    был    резок   и  неизменно-требователен, и потому, не быв жестоким, он возбуждал к себе страх  и почтительность,  каких нелегко  мог бы  добиться самый жестокий человек.

          Несмотря на  то, что он был в отставке и не  имел теперь никакого значения в  государственных делах, каждый начальник той губернии, где было имение князя,  считал своим долгом являться к нему и точно так же, как архитектор, садовник  или  княжна  Марья,  дожидался  назначенного  часа выхода  князя  в  высокой  официантской.  И  каждый  в  этой  официантской  испытывал  то  же   чувство.