Урок "А.С.Пушкин в Казани"

Александр Сергеевич Пушкин

(1799-1837)

Александр Сергеевич Пушкин посетил Казань один раз в жизни, что послужило началом установления прочных связей.

В 30-е годы Пушкин увлёкся разработкой темы о восстании крестьян под руководством Е.И.Пугачёва. И решил лично объехать те места Поволжья и Приуралья, встретить очевидцев крестьянской войны.

В ночь с 5-го на 6 сентября 1833 года Пушкин въехал в Казань и остановился в дворянской гостинице Петропавловского переулка, где  неожиданно встретил своего давнишнего друга по Петербургу – поэта Евгения Абрамовича Баратынского, проезжавшего через Казань.

С раннего утра он начал своё знакомство с городом, столь необходимое ему для пополнения сведений о Пугачёве. И в первую очередь Пушкин обошёл Суконную слободу, где встретил старого рабочего - суконщика Василия Петровича Бабина. Беседа состоялась в «надёжном» доме Суконной слободы. Бабин сообщил Пушкину много ценных сведений о захвате Казани Пугачёвым в июле 1774 года. Собрав конкретный материал, он всю вторую половину дня посвятил его обработке, и сразу же сделал наброски будущей седьмой главы.

Баратынский перед отъездом в Каймары познакомил Пушкина с известным казанским учёным, профессором К.Ф. Фуксом. Узнав от последнего ряд фактов из истории Казани эпохи пугачевских боев, Пушкин решил осмотреть все места города, связанные с этими фактами. Поэт осмотрел место лагеря и кручу Троицкой мельнице, где некогда находилась ставка Пугачева. Несомненный интерес вызывал у Пушкина  и Сибирский тракт, по которому поэт выехал из Казани и возвращался назад в город.  Осмотрел поэт и окрестности села Царицына, где 13-15 июля 1774 года происходили упорным бои Пугачева с войском  Михельсона.

После полуторачасового осмотра кремля Пушкин часа два оставался в гостинице, очевидно записывал свои впечатления. Примерно с двух часов дня до шести часов вечера поэт провел в доме своего старого знакомого, казанского поэта и драматурга Эраста Петровича Перцова. В беседе друзей в доме Перцова, находившийся на углу  Рыбнорядской и Малопроломной ( ныне улица Профсоюзная, дом 23) 6 сентября 1833 года, участвовали два брата Перцова, жена Эраста Петровича и доктор К.Ф.Фукс.  Карл Федорович свозил гостя к казанскому купцу первой гильдии Л.В. Крупенникову, зная, что последний в юности был в плену у Пугачева.

На следующее утро под свежим впечатление встречи с Пушкиным  А. Фукс написал стихотворение «На проезд А.С.Пушкина через Казань». Но оно уже не застало поэта в гостинице, так как он еще на рассвете выехал из Казани через лаишевскую дорогу в Симбирск. На своем пути с севера на юг Пушкин пересек почти всю территорию теперешней Татарии на протяжении около 500 верст.

Пушкин до конца жизни не прерывал связи с казанскими друзьями. Регулярно переписывался  с Александрой Фукс ( женой К.Ф. Фукса).

Душевное состояние поэта в 1834 году было особенно подавленным; после выхода в свет его «Истории Пугачева», переименованной по приказу Николая Ι в «Историю Пугачевского бунта», против автора ополчилась вся правительственная клика и ее ставленники, озлобленные за слишком демократическое, либеральное освещение народного движения, возглавленного Пугачевым. Естественно, что безыскусственный сердечный привет из далекой Казани был приятен Пушкину. Оживленную переписку с нашим краем А.С. Пушкин вел также об издании автобиографической повести елабужской писательницы Надежды Дуровой

«Записки кавалерист-девицы» в своём журнале  «Современник» . "За успех, кажется, можно ручаться, - писал он, - судьба автора так любопытна, так известна и так таинственна..." Также он был знаком с братом писательницы Василием Дуровым, с которым познакомился на Кавказе

Пушкин получал из Казани деловые и дружеские письма и книги, иногда,  несмотря на большую загруженность издательской и творческой работой, находил сам время посылать весточку в Казань ил  Елабугу. Непосредственное знакомство с Казанью и сведения о временах осады города  Пугачевым отразились не только в «Истории Пугачева», но и в «Капитанской дочке».

Кратковременное пребывание Пушкина в Казани оставило яркий след в передовых кругах казанского общества, в частности оживило литерные вечера в доме Фукс. 12 декабря 1843 года один из таких вечеров был посвящен памяти великого поэта. Александра Фукс выступила на нем со своими воспоминаниями о пребывании Пушкина в Казани, огласила его письма  к ней. Местные поэта прочитали свои стихотворения, посвященные памяти Пушкина.

«СЧЕТ САВЕЛЬИЧА»

Предметные уроки крестьянского восстания 1773—1774 гг., его противоречия и их социально-политический смысл волновали Пушкина в «Капитанской дочке» не в меньшей степени, чем в «Истории Пугачева».

Естественно поэтому, что роман, вытесненный на некоторое время из творческого календаря Пушкина научно-исследовательской работой, вновь оказывается в центре его внимания тотчас же после опубликования «Истории Пугачева». Материалы, собранные и критически освещенные Пушкиным в его исторической монографии, политически и литературно были так значимы и богаты, так свежи, так многообразны, что поэту, казалось бы, не было нужды в процессе работы над романом выходить из круга первоисточников его книги, утруждать себя новыми историческими разысканиями. Из многих тысяч документов, просмотренных Пушкиным в архивах Петербурга, Москвы, Казани, Оренбурга и Нижнего Новгорода, он отбирает для копировки лишь наиболее значительные, наиболее колоритные, наиболее характерные, причем этот отбор с самого начала производится не только под специальным углом зрения историка и источниковеда, но с учетом запросов исторического романиста. Так, явно для будущего романа, а не для «Истории Пугачева», Пушкин копирует в 1833 г. такой замечательный бытовой документ, как «Реестр» убытков, понесенных неким надворным советником Буткевичем во время захвата пугачевцами пригорода Заинска. Приводим этот неизвестный документ полностью.

РЕЕСТР,
ЧТО УКРАДЕНО У НАДВОРНОГО СОВЕТНИКА БУТКЕВИЧА
ПРИ ХУТОРЕ В ПРИГОРОДЕ ЗАИНСКЕ

Кобыл больших 65 — ценою на 780 рублей.

Трех и двух лет 21 — ценою на 5 р.

Коров больших нетельньх 58 — на 230 ру<блей>.

Три седла черкасских с кожаными подушками, с хометами, войлоками и подметками и 3 узды ямских и сыромятных ремней с медными пряжками — на 8 рублей.

Котлов медных 3, в 43 <п.>, а 1 ведро весом 1 п. — на 10 р. 70 к.

Гусей 20, 4 уток, 45 кур русских — на 8 р. на 80 к.

Людской одежды пять шуб бараньих — на 7 р. на 50.

Епанеч валеных — на 3 р.

3 пары суконных онуч — на 1 р.

5 п. шерстяных чулок — на 60 коп.

Три шапки — в 60 коп.

Холстов на 3 р. посконных.

Сена поставленного 38 стогов — на 76 рубл.

Овса 30 четв.<ертей> — на 25 р.

Два человека дворовых.

Спасителев образ в ризе и серебряном окладе.

Казанская богоматерь в окладе с жемчугом — на 330 рублей.

Экипажу: сундук, кованный железом, с внутренним замком — на 5 рублей; в нем: три п. кафтанов немецких 1) люстриновая, вторая кофейная — на 25 руб.

Епанча суконная, алая, обложенная золотым прорезным позументом, — 65 р.

Два тулупа, один мерлущетой, второй беличьего меху, — 60 руб.

Два халата, один хивинский, другой полосатый, — на 20 рубл.

Женского платья. Два лаброна, один люстриновый, другой гризетовый, — на
100 р .

Три кофты с юбками тафтяных — на 90 р.

Салоп штофный на лисьем меху — в 50 р.

Мантилья черная на сибирских белках — 26 р.

Платков штофных три, тальянских пять на etc, ситцевых — на 46 р.

Косынок шелковых — на 10 р.

Черевиков, шитых золотом, — 9 руб.

Башмаков, шит<ых> зол.<отом>, 2 п. — на 4 руб.

12 рубах мужских полотняных с манжетами — на 60 р.

Скатерти и салфетки — на 45 р.

Одеяло из лисьих хвостов, другое из барсучьих — 26 руб.

Одеяло ситцевое, другое на хлопчатой бумаге — 19 руб. etc.

О том, что реестр этот, обнажавший с большой яркостью своекорыстие, мелочность и жадность правящего класса, предназначался уже в момент его копировки для будущего романа, свидетельствуют и некоторые формальные признаки копии, снятой Пушкиным собственноручно, но без обычной для него археографической тщательности. Так, переписывая документ, Пушкин не обозначил ни места его хранения, ни даты, а самый текст подлинника воспроизвел с сокращениями, о которых говорят две его же отметки «etc» в самой концовке реестра и в перечне «платков штофных» и итальянских»). В момент смерти поэта «реестр» находился в его личном архиве — автограф хранит следы той самой жандармской нумерации (цифра «11» красными чернилами в середине листа), которую прошли все бумаги, опечатанные по распоряжению Николая I в кабинете Пушкина 29 января 1837 г.

Историкам пугачевского восстания хорошо известен «пригород Заинск», откуда вышел заинтересовавший Пушкина «реестр». Заинск — это старинный укрепленный пункт, входивший в Закамскую линию пограничных постов Московского государства. В конце 1773 г. Пугачев без боя взял Заинск, где встречен был «с честью» не только народом, но и всем городским начальством, с комендантом во главе.

В «Истории Пугачева» Пушкин очень точно передал содержание официальных документов как об этом эпизоде, так и о позднейших действиях полковника Бибикова, который на пути из Бугульмы в Мензелинск вырвал буйный пригород «из злодейских рук».

Рапорт Бибикова учтен был в «Истории Пугачева», реестр Буткевича Пушкин оставил для «Капитанской дочки».

Счет Буткевича исключительно выразителен. Не только духовный облик, но и вся социально-политическая сущность «дикого барства» получала выражение в этой деловой бухгалтерской справке Буткевича о его убытках от революции. Несмотря на то что «состояние всего края, где свирепствовал пожар, было ужасно» (мы цитируем «Капитанскую дочку»), несмотря на то что кровавая расправа карательных отрядов с «виноватыми и безвинными» была еще единственной формой решения гражданских и уголовных дел, господа Буткевичи спешили по-своему использовать предоставленную им историей передышку. Без всяких

претензий на юмор счет Буткевича механически регистрировал все, что вспоминалось его составителю в процессе писания, — «кобыл больших 65» и «два человека дворовых», «Спасителев образ в ризе» и «сена 38 стогов», «Казанскую богоматерь» и «три пары суконных онуч».

       Читатель, вероятно, уже вспомнил знаменитую сцену главы IX «Капитанской дочки», в которой Савельич с таким простодушным упорством домогается возмещения убытков, понесенных его барином в дни взятия Белогорской крепости. У самой виселицы, на которой еще качаются тела капитана Миронова и «кривого поручика», официальных представителей помещичьего государства, крепостной дядька Гринева хлопочет о том, чтобы вождь крестьянской революции немедленно обратил внимание на представленный ему «реестр барскому добру, раскраденному злодеями». «Два тулупа, один мерлущетой, второй беличьего меху», отмеченные в документе, подсказывают ход и к «тулупчику заячьему», который так облегчил Пушкину долго не дававшуюся ему, судя по начальным планам «Капитанской дочки», мотивировку отношений его героев.

Дословно или с самыми незначительными уточнениями из реестра Буткевича переключено было в счет Савельича все то, что могло найти себе место в гардеробе молодого офицера. К этому добавить пришлось лишь кое-что из офицерского обмундирования («мундир из тонкого зеленого сукна», «штаны белые суконные») и из походного инвентаря («погребец с чайною посудою»). Характерная деталь: Пушкин, используя номенклатуру Буткевича, значительно снижает все его расценки, как бы противопоставляя этим преувеличенные претензии жадного заинского помещика бескорыстию крепостного слуги.

Планы повести о Шванвиче — дворянине и офицере императорской армии, служившем «со всеусердием» Пугачеву, в начале 1833 г. сменяются собиранием и изучением материалов о самом Пугачеве и вырастают в монографию о нем. Подготовка к печати этого труда идет в 1833—1834 гг. одновременно с работой над специальной статьей о «Путешествии из Петербурга в Москву», которая в свою очередь сменяется в 1835 г. собиранием материалов для биографии Радищева. От Пугачева к Радищеву и от Радищева опять к Пугачеву — таков круг интересов Пушкина в течение последнего трехлетия его творческого пути. Для своего «Современника» Пушкин готовит в 1836 г. две статьи о Радищеве и роман о Пугачеве. Проблематику именно этих своих произведений Пушкин и имеет в виду, отмечая в начальной редакции «Памятника», написанного вскоре после окончания «Капитанской дочки», свои права на признательное внимание потомков:

И  долго буду тем  любезен я  народу,
Что чувства добрые я  лирой  пробуждал,
Что вслед Радищеву восславил я свободу
И  милость к падшим  призывал.

 С проблематикой крестьянской революции, определившей литературно-общественное значение «Путешествия из Петербурга в Москву», связываются не только «Вольность» и «Деревня»,  и  «История Пугачева», и «Капитанская дочка». Именно в этих своих произведениях Пушкин пошел «вслед Радищеву».