Урок по истории России "Куликовская битва"

Куликовская битва

12 октября 1350 г. в семье звенигородского князя Ивана Ивановича произошло долгожданное событие: у Ивана и его жены Александры родился сын, которого окрестили Дмитрием в честь праздновавшегося 26 октября святого Дмитрия Солунского. Известие о рождении звенигородского княжича попало на страницы летописей. Факт этот сам по себе значителен, поскольку в летописи вносили далеко не все и не о всех, но трудно сказать, сделана ли была запись о рождении Дмитрия современником события или много позднее, когда возмужавший князь проявил себя крупным политиком и полководцем, вызывавшим интерес далеко за пределами собственных владений. В жизни же Ивана Ивановича рождение Дмитрия стало вехой: до тех пор, состоя в браке с Александрой более пяти лет, князь не имел сыновей. Появление наследника означало продолжение династии. Впрочем, династия эта не была главенствующей в Московском великом княжестве. Верховная власть принадлежала старшему сыну Ивана Калиты Семену (Симеону) Гордому, у которого подрастали два сына. За ними было будущее. Дмитрию же оно не сулило ничего более удельного Звенигорода. Вскоре, однако, обстоятельства решительно переменились.

Пандемия легочной чумы – черная смерть, как называли ее современники, начавшаяся в Китае, захватившая Индию, перекинувшаяся на Кавказ, Ближний Восток, Северную Африку, перевезенная оттуда на генуэзских кораблях в Италию, поразившая все страны Европы, в начале 50-х годов XIV в. достигла пределов русских земель. В 1352 г. она опустошила Псков и Псковскую землю. 11 марта 1353 г. в Москве от чумной болезни скончался глава русской церкви митрополит Феогност. Вслед за ним умерли маленькие сыновья великого князя Семена Ивановича Иван и Семен, а 26 апреля скончался и он сам. 6 июня не стало младшего из сыновей Ивана Калиты серпуховского князя Андрея. Властвующий дом московских князей Даниловичей превратился в дом вдовых княгинь и малолетних детей. В живых оставались вдова Ивана Калиты Ульяна с дочерьми Марией и Феодосией, вдова Семена Гордого Мария Александровна с пятилетним Даниилом и трехлетним Михаилом, вдова Андрея Ивановича Мария Ивановна с сыновьями Иваном и Владимиром, родившимся 15 июня 1353 г. уже после смерти отца. Единственным взрослым мужчиной в династии оказался отец Дмитрия Иван – второй сын Ивана Калиты. Хотя перед смертью Симеон Гордый завещал все свои земельные владения и богатства жене в расчете на то, что Мария Александровна сумеет взрастить его двух сыновей и со временем передать им верховную власть в Московском княжестве, планам старшего из Калитовичей не суждено было сбыться.

После его кончины власть захватил Иван Иванович. Судьба малолетних сыновей Семена, Даниила и Михаила, неизвестна. Судя по всему, их не стало. Ясно только, что Иван Иванович лишил вдову Семена Марию ее главных владений, перешедших к ней по завещанию мужа. У нее были отняты города Коломна и Можайск, все можайские волости, три коломенские, а также право на сбор тамги (торгового налога) с населения Московского княжества. Став великим князем Московским, Иван Иванович после поездки в Орду и получения там ханского ярлыка был торжественно возведен 25 марта 1355 г. на стол великого княжения во Владимире. Перед маленьким Дмитрием теперь открылись совсем иные перспективы. Как старший сын он должен был стать преемником отца на московском великокняжеском столе.

Дмитрию исполнилось 9 лет, когда 13 ноября 1359 г. умер его отец. Нижегородский князь Дмитрий Константинович завладел ярлыком, воспользовавшись малолетством нового московского князя Дмитрия Ивановича.

Сама Золотая Орда, сильнейшая держава Восточной Европы, в ту пору тоже не являла собой примера былого, Батыева, порядка и единства. При хане Узбеке (1312-1342) она достигла апогея своего могущества. Наши летописи говорят о многих убийствах и переворотах в Сарае, после которых русским князьям приходилось каждый раз заново ехать туда подтверждать свои ярлыки. Вот, в общих чертах, эта цепочка: после смерти Узбека сын его Джанибек убил младшего брата, а затем и занявшего ханский стол старшего Тинибека. Сын Джанибека Бердибек убил отца, а затем - 12 своих братьев! Та же участь постигла его самого: он пал от руки царевича Кульпы, а того вместе с двумя отпрысками через полгода убрал Науруз. Не успел он это сделать, как из-за Яика (Урала) прибыл новый претендент - Кидырь, зарезавший Науруза, его сына Темира и множество их приверженцев. Но и тому не повезло - он пал от руки своего старшего сына Тимура-Ходжи, который тоже умер не своей смертью.

Самыми мелкими воинскими ячейками были так называемые «списсы» или «копья», включавшие господина с несколькими комбатантами (воин, боец). В число «копья» входила группа, состоящая из тяжеловооруженного копейщика, лучника или арбалетчика и оруженосца - всех конных.

Они по владельческому и территориальному принципу группировались в более крупные отряды, которые на Руси назывались «стяги» (по западноевропейским данным, «знамя» включало обычно от 20 до 80 тяжеловооруженных воинов).

Наименование рассматриваемого отряда выдает его отличительную особенность - наличие знамени, которое во время боя возвышалось над боевым порядком и было по своим геральдическим начертаниям и цвету характерно только для данного подразделения. Под стяг сюзерена стягивались люди, проживавшие как в его уделе, так и за пределами последнего.

В состав войска Дмитрия Ивановича вошли отряды из городов, расположенных на территории великого княжества: Москвы, Владимира, Юрьева, Костромы, Звенигорода, Серпухова, Дмитрова, Переяславля, Углича, Вологды, Торжка. По свидетельству источников, к великому князю прибыли силы из княжеств: Белозерского, Ярославского, Ростовского, Стародубского, Моложского, Кашинского, Вяземско-Дорогобужского, Тарусско-Оболенского, Новосильского, а также отряды князей-изгоев Андрея и Дмитрия Ольгердовичей и Романа Михайловича Брянского.

В свою очередь, «стяги» объединялись в «полки» во главе с князьями и воеводами. «Полк» являлся в средневековый период на Руси самым крупным тактическим подразделением и мог состоять из нескольких «стягов». В «полк» входили отряды из разных мест или собранные в одной земле или области. Главную роль в войсках, которые участвовали в Куликовской битве, играла конница, особенно тяжеловооруженная.

Полные пластинчатые доспехи при всей их ценности вовсе не были привилегией только избранных воинов. В связи с этим привлекает содержащееся в летописных повествованиях новое для своего времени обозначение - «кованая рать» - соответствующие доспехи прикрывали с головы до ног людей целого подразделения.

На Куликовом поле, кроме знамен отдельных подразделений развевалось и общевойсковое, великокняжеское или королевское. Оно находилось в составе главных военных сил, в так называемом «большом полку». Главные знамена были красными, с изображением нерукотворного Спаса. Они располагались в зоне видимости всех полков и служили для них своеобразным ориентиром во время ведения боя и маневра. Местонахождение верховного командующего и главного знамени определяло центральное местоположение основных сил всего войска. Летописные сообщения не расходятся в описаниях приемов ведения полков, заключавшихся в посылке находящимся в боевых порядках полководцем подкреплений на помощь отрядам, уже вступившим в сражение.

В числе неизвестного ранее оружия упомянуты боевые ножи - «корды ляцкие». Сохранившиеся образцы этого оружия преимущественно относятся к XV в. Они представляют однолезвийные прямые или слегка искривленные клинки, снабженные ножевыми рукоятями. Корд использовался не только рыцарями и его слугами, но и купцами, холопами, крестьянами и вообще считался плебейским оружием.

В какой-то степени он заменял меч, но стоил в 6–8 раз дешевле последнего и был удобен в ношению. Показатель возросшей активности военного ремесла в периодвеликого княжения Дмитрия Ивановича - освоение пороха и пушек.

Новации, к числу последних следует отнести выделение общего и частного тактического резервов: засадного полка и дополнительного боевого подразделения, стоявшего сзади большого полка.

Засадный полк был скрыт в дубраве. Окрестности Куликова поля позволили осуществить эту воинскую хитрость, как известно, решающим образом повлиявшую на исход боя.

Выбор поля битвы и предрешил намеченную на утро 8 сентября переправу всего войска через Дон. Это отрезало ему пути к отступлению, но зато обеспечивало удобное для «русского боя» Куликово поле. Стесненное с востока и запада лесными речными долинами, оно представляло своеобразный, замкнутый с трех сторон и открытый только с юго-востока тупик. Именно это обстоятельство обернулось преимуществом русской рати. В таком месте золотоордынская конница лишалась обычных наступательных достоинств, ей нельзя было развернуть свои силы, в том числе лучников, для охвата и окружения, и она была вынуждена, утратив часть маневренности, принимать фронтальный бой. А в таком случае русские воины, как правило, были увереннее и упорнее своих восточных противников. Отряды Мамая, прорвавшись к Непрядве, как бы попали в мешок - были атакованы с флангов и тыла и первые подверглись уничтожению. Встречный удар, который нанесли свежие силы русских, татары выдержать не смогли. Разгром ордынцев был полный. Вооруженное преследование продолжалось всю вторую половину дня.

8 сентября 1380 года состоялась знаменитая в русской истории битва объединенного русского войска во главе с великим князем московским и владимирским Дмитрием Ивановичем и ордынским войском под командованием Мамая. Ход битвы достаточно известен. В августе 1380 г. в Коломне был проведен воинский смотр. 20 августа русское войско вышло из Коломны, а 30 августа переправилось через Оку. Узнав о движение русских полков, Ягайло не решился выдвинуться на помощь Мамаю, и так и не принял участие в битве.

В ночь с 7 на 8 сентября Дмитрий Иванович переправился через Дон, у впадения в него реки Непрядвы, и поставил полки на Куликовом поле.

В центре - Большой полк, главные силы. По флангам - полки Правой и Левой руки, впереди - Передовой, чуть сзади, за левым флангом Большого полка - Запасной.

С востока, скрытый в Зеленой дубраве, стоял Засадный полк под командованием Дмитрия Михайловича Боброка-Волынского и Владимира Андреевича, князя Серпуховского. Утром 8 сентября 1380 года началась битва. В "Сказании о Мамаевом побоище", которое было написано в кон. XV в., сохранилось предание: героями Куликовской битвы стали воины-иноки Александр Пересвет и Андрей Ослябя, которых благословил на бой с татарами Сергий Радонежский.

Александр Пересвет начал сражение поединком с богатырем-печенегом, в котором оба погибли. Позднее богатыря-печенега именовали Темир-мурзой или Челубеем. Андрей Ослябя первым ринулся в бой и первым пал на поле брани. Основные силы татар устремились на Передовой полк, разбили его и ударили в центр Большого полка. Три часа продолжался этот бой. Татары рвались к знамени великого князя, под которым стоял боярин Михаил Бренок в доспехах Дмитрия. Боярин погиб, но полк устоял. Великий князь в это время в доспехах простого воина сражался в самой гуще битвы. Два раза его сбивали с коня, израненный, он еле добрался до дерева, где его после битвы нашли два простых воина-костромича. Не добившись успеха в центре, татары ударили по полку Правой руки, но потерпели неудачу. Тогда они обрушились на полк Левой руки, в тяжелом бою оттеснили его и стали обходить с тыла главные силы. Но они не знали о Засадном полке. Начав окружение Большого полка, татары подставили под удар свои тылы. В этот момент свежая русская конница из засады нанесла разгромный удар в тыл и фланг татарам. Немногим из них удалось в панике бежать.

Общая численность жителей русских княжеств в конце XIV в. не превышала нескольких миллионов человек. Однако при этом нужно учесть, что на поле боя выходили в большинстве случаев лишь представители феодального сословия, немногочисленного по сравнению с основной массой населения. Каждый из больших городов великого княжества при полной мобилизации мог выставить войско около 5000 человек. Но большинство русских городов не были столь многолюдны, и потому каждый из них едва ли мог вооружить более 500–1000 воинов. Учитывая все вышесказанное, предполагаем, что в 1380 г. при самых благоприятных обстоятельствах под великокняжеские знамена удалось собрать не более 40 000–50 000 человек.

Обратившись к "повестям о Куликовской битве", Тихомиров сразу усомнился в цифрах, указанных летописями: 100 - 150 тысяч русской рати и вдвое больше татарской. Его не покидала мысль проехать на Куликово поле и подсчитать, какое количество воинов могло на этом поле разместиться. Он приводил примеры: в Столетней войне, приходившейся на это же время, в битвах было задействовано всего по несколько тысяч воинов. М.Н. Тихомиров прав в своем сомнении: Куликово поле обозначенных в летописях масс воинов не могло бы принять, тем более что войско кочевников было обычно конным. Но в больших битвах войско обязательно рассредоточено, прикрывая тылы, фланги и т.п. И в Куликовской битве важная роль отводилась засадному полку, возглавлявшемуся одним из лучших полководцев московского князя - Боброком Волынским.

В.А. Кучкин предложил небезосновательную гипотезу, что битва вообще начиналась не на Куликовом поле: здесь она только завершалась. Другое дело, что все население "Великого Владимирского княжества" в это время не превышало полутора миллионов ("15 туменов" — 150 тысяч, указываемых ордынскими источниками, — это, видимо, "численные" люди). Кроме того, как показал М.Н. Тихомиров, лишь менее половины городов и княжеств поставили своих отряды на Куликово поле - не было тверичан, новгородцев, нижегородцев и представителей ряда других земель, а появление ратей из этих земель в позднейших редакциях источников о Куликовской битве носит явно тенденциозный характер. Так что численность русской рати была явно меньше 100 тысяч и, видимо, насчитывала около 70 тысяч воинов.

Определение общей численности войска, собранного Мамаем, довольно затруднительно. Поскольку в 1380 г. он владел меньшей частью Золотой Орды, то мог располагать примерно 50 000–60 000 воинников. Однако положение его все ухудшалось, поэтому некоторые темники могли ему изменять, так что вряд ли с ордынской стороны на Куликовом поле стояло более 30 000–40 000 человек.

Сражение 1380 г. произошло вблизи тогдашнего истока Непрядвы, в центральной части Куликова поля - на расстоянии около 40 километров от впадения этой реки в Дон.

Устье Непрядвы – это где она впадает в Дон. Где сейчас памятник и музей битвы. Но там в 1380 г. был практически сплошной лес, и места для размещения войска обеих сторон было не более полутора-двух километров как в длину, так и в ширину. Это установлено с точностью методами палеогеографии. По этой причине историки стали утверждать, что древние летописцы многократно преувеличили число сражающихся воинов, которых было на самом деле не более 5-10 тысяч с каждой стороны. Это противоречит всем русским летописям, дружно утверждавшим, что войско Дмитрия превосходило по своей численности все русские армии прошлого. Летописи пишут о небывало многочисленных войсках, которые были развернуты на протяжении десяти верст открытой местности Куликова поля.

Сергей Азбелев сделал удивительное открытие. Он обнаружил, что в древних источниках устьем реки назывался ее исток. Так утверждает словарь древнерусского языка, изданный выдающимся языковедом И. Срезневским в 1903 г.

«Слово “устье” в русском языке раньше имело три значения: “исток реки из озера”, “место слияния двух рек” и “место впадения реки в озеро или море”». Из летописей хорошо известно, что знаменитая победа на Куликовом поле была одержана русскими 8 сентября 1380 г., в субботу, на праздник Рождества Богородицы, за Доном, при «устье Непрядвы». Эта река, будучи правым притоком Дона, вытекала тогда из Волова озера, расположенного в центральной части Куликова поля. Протяженность Непрядвы составляет более пятидесяти километров. Сражение было у верховья этой реки, а не около впадения ее в Дон, как долгое время ошибочно принято было считать.

Между историками возник спор, на каком берегу Непрядвы – на правом или на левом - произошла Куликовская битва. Для разрешения этого спора палеопочвоведы и палеоботаники провели свои исследования на обоих берегах Непрядвы около впадения ее в Дон. Оказалось, что в этих местах левый берег Непрядвы в прошлом был покрыт лесом, а на правом берегу была лесостепь, имевшая лишь небольшие открытые участки протяженностью не более 2–3 километров и шириной менее километра.

Анализ данных, извлеченных из совокупности официальных письменных источников XVI–XVII в., привел к выводу, что тогдашнее Куликово поле – отнюдь не лес, а «северо-восточная оконечность степей, которая широким языком вклинивается вглубь широколиственных лесов Среднерусской возвышенности по водоразделу верхнего течения Дона и Оки».

Согласно исследованиям современного эксперта по исторической географии О.Ю. Кузнецова, «в противоположность традиционным представлениям отечественной историографии советского периода, следует признать значительность линейных размеров Куликова поля, достигающих 120 км с запада на восток и 80 км севера на юг». Таким образом, на огромном поле вполне могли уместиться несколько сот тысяч воинов, как и утверждают летописи. Но искать следы гигантской битвы следует не на правом, а на левом берегу Непрядвы.

Именно на летописи в первую очередь опирался Н. М. Карамзин в своей «Истории Государства Российского», из которой наиболее образованные его современники черпали сведения о подробностях Куликовской битвы. Непрядва упоминается неоднократно при цитировании источников в примечаниях Н. М. Карамзина и один раз даже в его основном тексте. Там эта река названа после сообщения о переправе русского войска через Дон. Но не сказано, верхнее или нижнее течение Непрядвы имеется в виду. Из поля зрения выпал факт, отмеченный еще Н. М. Карамзиным, что в самых ранних летописных рассказах о сражении 1380 г. топонима Куликово поле нет.

Среди читателей Н. М. Карамзина были помещики юго-востока Тульской губернии, чьи владения располагались у низовий Непрядвы, поблизости от впадения ее в Дон. Местные крестьяне не раз приносили своим господам артефакты, найденные при пахоте в этих местах. Помимо нательных крестов, иконок и других старинных вещей попадались наконечники стрел и копий. Помещики вполне резонно расценивали это как показатель проходивших здесь некогда боевых действий. Впрочем, среди военных реликвий всё же преобладали бердыши и кремневые пистолеты, одинаково пополнявшие домашние музеи местных любителей старины. Владельцы их еще не имели профессиональных познаний, которые позволяли бы выделить в находках то, что действительно можно было бы отнести к реликвиям сражения 1380 г.

На этом же Куликовом поле русские воеводы победили крымских татар в 1542 г. Во время Ливонской войны Епифанский уезд более двадцати раз подвергался татарским набегам. Здесь происходили крупные бои с крымскими татарами и в 1571 и 1659 г.

Но Куликовская битва 1380 г. была наиболее выдающимся событием местной истории, которое подробно описано в летописях. Поэтому район находок старинного оружия на своих землях местные помещики посчитали ареной великого сражения 1380 г., толкуя в пригодном для этого смысле летописные сведения, из которых следовало, что битва происходила вблизи «устья Непрядвы».

Хотя понятие «устье реки» и тогда имело в русском языке несколько значений, подходящим представилось только место впадения Непрядвы в Дон.

Начало этому положил тульский помещик, в молодости – декабрист и литератор, а в старости – тайный советник и сенатор, Степан Дмитриевич Нечаев (1792–1860). Он с 1817 по 1823 г. служил директором училищ Тульской губернии и приобретал у местных крестьян любопытные предметы старины, найденные в земле при пахоте. Как помещик С. Д. Нечаев был наследственным владельцем земель у нижнего течения Непрядвы, в частности, сельца Куликовка, которое являлось одним из многих населенных пунктов подобного названия, расположенных на Куликовом поле.

Таким образом, позитивным итогом настойчивых забот любителей русской истории (но – дилетантов!), помещиков юго-востока Тульской губернии Нечаевых и Олсуфьевых оказались возведенные именно в их владениях мемориалы знаменитой победы русского оружия в 1380 г.

В 80-х годах XX в. на ней развернулись археологические разведки, место которых определила ставшая к тому времени уже привычной ошибочная локализация сражения именно у впадения Непрядвы в Дон. Локализация, основанная на давно утвердившемся сначала в обществе, а затем и среди ученых, идущем от помещиков Нечаевых и Олсуфьевых, тенденциозном истолковании сведений Н. М. Карамзина. Как я уже упоминал, Н. М. Карамзин писал, что знаменитая битва 1380 г., согласно использованным им летописям, происходила вблизи Непрядвы – но без указания на ее низовья.

Несмотря на многолетние старания тульских археологов, им так и не удалось найти захоронения участников Куликовской битвы (или вообще какие-либо массовые погребения у нижнего течения Непрядвы). Не удалось обнаружить и сколько-нибудь значимые остатки оружия того времени.

Историкам следует более квалифицированно обращаться к летописным известиям о знаменитом сражении вблизи «устья Непрядвы», учитывая в необходимой степени историю русского языка. Соответственно, археологам, которые все недавние десятилетия безуспешно искали следы упомянутых летописями могил десятков тысяч русских воинов, погибших в 1380 г. на Куликовом поле, целесообразно передвинуть в западном направлении километров на 40 или на 50 основной район полевых разведок.

Существуют подробнейшие (крупномасштабные, вычерченные от руки) карты уездов Тульской губернии, составлявшиеся во второй половине XVIII столетия для нужд генерального межевания. На этих картах видно, что находящееся в центре Куликова поля и уже радикально сократившееся к тому времени в размерах Волово озеро отделено лишь сотней саженей от ручья, дающего начало реке Непрядве. Непрядва же некогда вытекала из Волова озера, находящегося в центральной части обширного Куликова поля. Это озеро теперь очень невелико. Вытекавшая из него до своего обмеления Непрядва оставила там следы русла прежнего своего верховья.

В 1382 году на русские земли пришли полчища Тохтамыша. Переправившись через Оку, монголы сожгли Серпухов и 23 августа подступили к Москве. К этому времени великий князь Дмитрий Иванович Донской покинул город и уехал в Кострому.

Покидая Москву, Дмитрий рассчитывал, что город сможет продержаться до его подхода с набранными на севере княжества воинскими отрядами. В городе оставался митрополит Киприан и семья князя, многие бояре, внук Ольгерда Остей (вероятно, сын Андрея Полоцкого, участника Куликовской битвы), который и возглавил оборону города. В городе возникли разногласия между сторонниками обороны и капитуляции (к которым, видимо, принадлежали некоторые светские и церковные бояре). Отъезд из города Киприана (которого горожане не выпускали) и княжеской семьи еще более усиливал внутреннюю напряженность. В результате после трехдневной перестрелки (в которой горожанами впервые были использованы "тюфяки" - пушки), на четвертый день татары смогли с помощью суздальско-нижегородских князей "обольстить" Остея, якобы мирным соглашением. Вызванный якобы для переговоров о мире, князь был убит "перед воротами". Горожане, как обычно, укрывались в храмах и там находили свою гибель. Летописец говорит о разграблении церквей и особо выделяет то, что самому ему близко: "Книг же толико множьство снесено съ всего града и изъ загородия и ис сел въ сборных церквах до стропа наметано сохранениа ради спроважено, то все без вести сотвориша". Можно представить, сколько продуктов пера и интеллекта, летописей и всякого рода сборников, не считая обязательной богослужебной литературы, сгорало во вражеских набегах, да и в постоянных пожарах, сообщения о которых заполняют страницы летописей.

Конечным результатом стало сожжение Москвы и уничтожение 24 тысяч ее населения (число определяется суммой, выделенной князем Дмитрием на похороны). Разорены были также некоторые прилегающие к Москве селения и города (Звенигород, Можайск, Волок, Дмитров, Переяславль).

В условиях "неодиначества и неимоверьства" (выражение Типографской летописи) Дмитрий не успел собрать сколько-нибудь значительное войско. Пришлось посылать в Орду сообщение о признании власти "царя" Тохтамыша. Но князь не оставил без внимания и причины поражения, выявляя виновников случившегося. Главным виновником оказался митрополит Киприан. Он бежал в Тверь и, как и в середине 70-х годов, подбивал тверского князя идти в Орду за ярлыком на великое княжение. Другой виновник - Афанасий Высоцкий, действовавший, очевидно, по советам Киприана, фактически выключал из борьбы Владимира Андреевича. И Киприана, и Афанасия великий князь изгнал из Руси.

Сожжение Москвы Тохтамышем для Дмитрия усугублялось распадом созданного в середине 70-х годов XIV века союза княжеств Северо-Восточной Руси.

Нижегородские князья пользовались ситуаций для обособления своего княжества, Великий Новгород и Псков жили своими заботами, Тверь по-прежнему ориентировалась на Литву, а в Литве оба соперника - Ягайло и Витовт стремились расширить свое влияние в землях и Юго-Западной, и Северо-Восточной Руси. Ягайло при этом пользовался поддержкой католического духовенства, а Витовта энергично поддерживал Киприан, для которого борьба против московского князя прикрывалась теперь идеей "всея Руси" с центром в Вильне.

1383 год принес московскому князю целый ряд неприятностей. Тохтамыш хотя и дал Дмитрию ярлык на великое княжение, но сепаратизм тверских и суздальско-нижегородских князей им также подогревался. Поддерживал он и Ягайло, которому ранее был выдан ярлык на "великое княжение", не обозначая границ обеих "великих" княжений. Новгород Великий в 1383 году принял в качестве князя-наместника Патрикея Наримантовича, сына Нариманта Гедиминовича, получившего некогда вотчины в Новгородской земле. После почти десятилетнего перерыва Русь должна была платить Тохтамышу дань в размерах, установленных в XIII веке и собиравшихся ханом Узбеком. Некоторые земли, в частности, Ростов и Великий Новгород, должны были дать "черный бор" - поголовную дань, а обеспечить ее поступление обязан был московский князь. Естественно, что подобные поборы усиливали сепаратистские настроения в центрах Северо-Западной Руси и выбивать "черный бор" приходилось силой. (Этим вызывался большой поход московского князя и Владимира Андреевича Серпуховского на Новгород в 1386 году).

Тохтамыш вводит новую систему поддержания господства над русскими княжествами: сыновья правящих князей забираются в Орду в качестве заложников. Дмитрию пришлось отправить туда старшего сына Василия, которому в это время было 12 лет. Можно было и выкупить заложника за 8000 рублей. Но такую сумму князь собрать не мог, да и долг ответственного за Русь князя не позволял ему решать личные проблемы за счет разорения подданных.

Примечательна "духовная грамота" князя, составленная незадолго до кончины. "Великое княжение" впервые прямо обозначается князем как "отчина", передаваемая по наследству. Это было одним из главных завоеваний, удержанных после поражения 1382 года.

Как было сказано, Иван Калита поделил Москву на три части между сыновьями. Семен Гордый внес некоторые коррективы: он, как старший, получал половину московских доходов. Дмитрий Донской оставляет за Владимиром Андреевичем "треть" в Москве, но вводит понятие "старший путь", отдавая старшему столько же, сколько остальным трем. Княгине, помимо княжеских "примыслов" и ее "куплей", выделяются владения из уделов всех сыновей, и ей же поручается перераспределение владений в случае кончины кого-то из них.

Сама фактическая канва события оставляет двоякое впечатление: с одной стороны - обыденности этой кампании в череде походов русских ратей, с другой - его неординарности для всей многовековой истории русско-ордынского противостояния. Так, в поход на Куликово поле со своими дружинами отправились далеко не все союзные Москве князья, как это было, например, в более раннем походе на Тверь 1375 года или более позднем - на Новгород в 1386 году. Победы над различными военными соединениями Золотой Орды были и ранее. Достаточно вспомнить разгром рязанцами войска мурзы Тагая под Шишевским лесом в 1365 году или широко известную Вожскую битву 1378 года. Объективно Куликовская битва, как справедливо отметил А. А. Горский, послужила консолидации Золотой Орды под властью единого правителя хана Тохтамыша, который спустя всего два года сжег Москву и подверг страшному разорению земли Московского княжества. Все это так.

Но в то же время поход соединенной рати князя Дмитрия на Куликовом поле стал чрезвычайным по замыслу и его осуществлению военным предприятием московских князей, которых вплоть до середины XVII столетия было очень и очень немного. Река Ока в XIV веке и много позже являлась, по образному выражению В. Кучкина, «русским Рубиконом». Обычно московские, а позднее и русские полки встречали степняков на окских бродах, стремясь использовать преимущества естественных рубежей и слабость боевых построений противника во время переправ через крупные водные препятствия.

Вспомним знаменитое «Стояние на Угре». Любой поход за Оку означал высшую степень риска, отрыв от районов сосредоточения и базирования, выражаясь военной терминологией. Не случайно, по сообщению «Летописной повести», после вестей о переправе русских войск за Оку «бысть в городе Москве и по всем градом туга велика и плач горек». Можно себе представить, какую ответственность брал на себя князь Дмитрий и его воеводы, когда было принято решение о походе за Оку. Князь повел в куликовский поход практически все военные силы, бывшие у него в наличии. В Москве остался небольшой гарнизон под руководством боярина Федора Андреевича, который вряд ли представлял собой крупную боевую единицу, способную выдержать осаду многочисленного противника.

За Окой русским полкам предстояло двигаться по чужой территории рязанского пограничья, имея за спиной военные силы Олега Рязанского, на дружественную, а тем более активную союзническую поддержку которого не приходилось рассчитывать.

Эти опасения подтвердили события, связанные с возвращением русских дружин домой после сражения, когда рязанцы сильно пограбили великокняжескую рать. С запада двигались на соединение с Мамаем литовские полки Ягайло. Марш-бросок к Куликову полю за 130 верст от южных границ Московского княжества в подобной ситуации являлся сложной и очень ответственной по тем временам военной операцией.

Это положение еще более усугублялось тем, что, по некоторым источникам, перейдя Дон, войско Дмитрия оказалось на ордынской территории. Трудно себе представить, что случилось бы, если Мамай успел соединиться с Ягайло или Олег Рязанский перешел на сторону ордынцев. А уж последствия поражения в сражении имели бы катастрофический характер для всей последующей русской истории. По этому поводу историк М. Тихомиров писал: «Что было бы, если бы победа осталась на стороне Мамая? Повторились бы времена Батыевы, только в более ужасном виде... И тогда русским пришлось бы, может быть, еще долго-долго дожидаться дня твоего освобождения от ненавистного татарского ига».

Оценка событий Мамаева побоища была неоднозначна на различных этапах русской истории. Трактовка этого сражения менялась в связи с реалиями общественно-политической жизни Руси и России. Примечательно, что о Куликовской битве всегда вспоминали в критические периоды русской истории.

Первые летописные сообщения о сражении являлись «московской летописной реляцией о Куликовской битве». Они выполнены в виде небольших сообщений, не превышавших по объему рассказы о других сражениях той эпохи (например, Вожской битвы). Однако даже в этих сухих и сжатых по объему хроникальных сообщениях уже содержатся три основных линии значения, которые будут развиты и углублены в более поздних произведениях о битве. Московский князь Дмитрий не только хотел «боронити своея отчины», что было вполне логично и естественно, но и «поиде… за святые церкви и за правоверную веру христианьскую и за всю Русьскую землю». То есть Куликовская битва представлена как эпизод векового противостояния христиан и «поганого рода Измалтеского» (как именовали всегда всех кочевников). Сразу после сражения, значение битвы было воспринято как отражение агрессии Мамая не только против Москвы, но и всех русских земель. Отголоски Куликовской битвы содержатся в московско-рязанских договорах, возведении обетных церквей и монастырей, синодиках и родословцах того времени.

Первые сообщения о битве ничем не выделялись в ряду обычных средневековых повествований. Равноценность для современников разных военных столкновений эпохи Дмитрия Донского иллюстрируется даже заголовками: «О первои Литовьщине», «О взятии града Торжьку», «О тферской воине», «О костромском взятии», «О побоищи иже на Пиане»... Невероятно, но переписчик Рогожского летописца допустил ошибку именно в заголовке к рассказу о Куликовской битве, перепутав его с... «побоищем иже на Воже». Но прошло всего полвека после бурного княжения Дмитрия Ивановича, и оценка донских событий стала меняться. Была написана «Задонщина», возникла развернутая и эмоциональная «Повесть о Куликовской битве», появились упоминания о победе в «Слове и житии о преставлении великого князя Дмитрия Ивановича, царя русского» и в «Житии Сергия Радонежского». Причина очевидна: московские правители обретали все больший политический вес и нуждались в героической фигуре великого предка-победителя ненавистных татар. Первому в истории Государю Всея Руси Ивану III особенно потребовался непререкаемый духовный авторитет - и таковой нашелся.

Впервые воспоминания о Куликовской битве как о прологе освобождения от ордынского ига прозвучали во время знаменитого «Стояния на Угре» в 1480 году. В послании великому князю ростовский архиепископ Вассиан Рыло ставит в пример Ивану III князя Дмитрия Донского, который «не усумнеся, ни убояся татарского множества, не обратися вспять». Таким образом, Вассиан, опираясь на пример Куликовской битвы, призывает Ивана III решительно и окончательно сбросить ордынское иго. Глубоко символична эта связь двух событий, разделенных целым столетием. Но именно в это столетие происходит процесс осмысления и осознания величия Мамаева побоища в непрерывной борьбе с многовековым врагом, которое воплотилось в эпохальных для Руси литературных произведениях «Задонщине» и «Сказании о Мамаевом побоище».

Переход к активной наступательной политике русских царей на территории бывшей Золотой Орды снова сопровождается и политически обосновывается победой на Куликовом поле. Особенно ярко это проявилось в деятельности Ивана Грозного и его Казанском походе 1552 года. Борьба с казанцами, воспринимавшаяся как общерусское дело, постоянно будила образы Куликовской битвы. Не случайно в «Казанском летописце», описывающем этот поход на Казань, действия Ивана Грозного напоминают поведение московского князя Дмитрия.

При Иване Грозном великий московский князь Дмитрий Иванович получил почетное наименование Донской. Сам царь подчеркивал свое происхождение от князя Дмитрия Ивановича, отмечая, например, в «Послании Андрею Курбскому» (1564 год): «По божьему изволению начала самодержавия и его православного Российского царства от великого царя Владимира, просветившего всю Русскую землю светом и крещением, а от него царя Владимира Мономаха, который получил от греков достойнейшую честь, и от храброго великого государя Александра Невского, одержавшего победу над безбожными немцами, и от достойного хвалы великого государя Димитрия, одержавшего за Доном великую победу над безбожными агарянами…».

По некоторым данным, отец Сергий отговаривал князя от столкновения с Мамаем, указывая, что гораздо более опасным для Руси является хан Тохтамыш. И как показали дальнейшие события, Сергий Радонежский был прав. Куликовская битва ослабила и Мамая и Дмитрия. И через два года Тохтамыш напал на Москву и сжег ее.

Благословение Дмитрия Донского Сергием Радонежским традиционно воспринимается как историческая данность. Эпизод посещения Дмитрием Троицкого монастыря и знакомые нам по картинам из Третьяковской галереи сцены сражения богатыря Пересвета с татарским удальцом вышли за рамки научных дискуссий: теперь они принадлежат более высокому уровню национальной памяти, став культурной аксиомой. Положа руку на сердце следует признать: мы не располагаем достоверными сведениями о каком-либо участии святого Сергия в подготовке куликовских событий. Источники, подробно излагающие эту легенду, весьма поздние (то же «Сказание»). Сам факт идиллических отношений между Сергием и князем не укладывается в логику их разлада, реально просматривающегося за скупыми строками документов: примерно в эти годы игумен не крестил сыновей государя, хотя до этого и после примирения Сергий постоянно участвует в крестинах княжеских наследников. Есть и иные свидетельства отчуждения двух исторических героев.

Примирение игумена и князя состоялось лишь через пять лет после битвы, когда Сергий действительно помог урегулировать московско-рязанский конфликт. В славном же 1380-м Дмитрий обратился за благословением к совсем другому духовному лицу, митрополичьему местоблюстителю коломенскому епископу Герасиму. Дело здесь, скорее всего в следующем.

Изложение основных подходов к оценке и роли Куликовской битвы.

Традиционалисты излагают события консервативно: Куликовская битва - одно из величайших событий российской истории, первый шаг к освобождению русских земель от ордынской зависимости.

Сторонники «православного» толкования - противостоянии христианской Руси степным иноверцам. «Евразийский» - между Золотой Ордой и Московским государством никакой большой войны вовсе и не было. Имели место лишь стычки между отдельными князьями и ханами, которые воспринимали свои владения как «субъекты» одной и той же «федерации».

Не вполне ясно даже происхождение названия «Куликово поле». Традиционная историческая беллетристика связывает его со степными куликами - кроншнепами. Якобы эти птицы в изобилии водились в округе. Однако топонимика непрядвинских и верхнедонских областей не согласна с таким толкованием: едва ли возможно, чтобы эпитет был применен единожды - для обозначения места боя, а после сразу забыт, как не существовал.

Другую распространенную версию предложил Дмитрий Сергеевич Лихачев, вспомнивший о фольклорных «кулижках» - некоем весьма удаленном месте («у черта на куличках»).

Большинство современных ученых сходятся на том, что речь идет просто о «кулиге». По Далю - это «ровное место, чистое и безлесое», а по «Словарю русского языка XI-XVII веков» - «участок земли на берегу реки (в излучине, по плесу), используемый как сенокосное угодье». Причем надо заметить: в самых ранних летописных рассказах ни о каких «куликах» или «кулигах» вовсе нет ни слова, сеча просто «локализуется» у точки впадения Непрядвы в Дон. Только в «Задонщине» впервые читаем: «…сужено место межь Доном и Непра, на поле Куликове»…