Урок внеклассного чтения "Суворов в русской поэзии"

Муниципальное бюджетное общеобразовательное учреждение

средняя общеобразовательная школа № 20 с. Новомихайловского МО Гулькевичский район

                                                               Подготовила: учитель русского языка и литературы

                                                                       Хоришко С.А.

                                      С. Новомихайловское, 2016 год

Солдаты, безымянные  авторы  народных  песен, прославили  Суворова  в  своих  бесхитростных  стихах  прежде  всех  столичных  служителей  муз. Так  и  должно  было  случиться  с  полководцем,  остающимся  в  истории  российского  общества  неразрешимой  загадкой.

Честнейший  Ермил  Костров,  в  1791  году  посвятивший  Суворову  свой  перевод  «Оссиана, сына  Фингалова, барда  третьего  века…»,  восславил  тогда  Суворова  в  эпистоле   «На  взятие  Измаила»,  да  всем  своим  положением  обязанный  Суворову  легендарный  графоман  Дмитрий  Хвостов  восславил  брата  своей  жены  в  «Стихах  на  отъезд  Его  Сиятельства  Графа  Александра  Васильевича  Суворова-Рымникского  по  взятии  Измаила   в  Санкт-Петербург  из  Москвы  1791  года  февраля  «…» дня». Хвостов, по  своему  обыкновению, в  том  же  1791  году  издал  своё  творение, – но  Суворов  ждал  чего-то  иного, ждал  своего  Оссиана, который  восславит  военные  подвиги  измаильского  героя  достойными  стихами.

            Преклонявшийся  перед  поэзией  Суворов искренне  благодарил  поэтов, прославлявших  его  победы,  посылал им  письма, а  Ермилу  Кострову  и  Гавриле  Державину, как  известно  читателям  этой  книги,  в  ответ  на  их  стихотворные  приношения  сам  полководец  посвятил  по  стихотворению.  

            «Ура! Варшава  наша!»,- писал   императрице  полководец  в  известной  легенде. Эти   слова  определили  начало  нового  витка  суворовской  легенды - с  этого  времени  каждое   слово  Александра  Васильевича,  каждый  его  жест,  будет  рассматриваться  современниками  как  нечто   многозначительное   и  символичное.

            Костров  торжествовал  вместе  с  Суворовым  и  обещал  в  новых  стихах  воспеть  новые  подвиги  фельдмаршала:

            Но, муза! Опочий. Коль  вновь  Суворов  грянет,

            Твердыни  ужасов  враждебны  потрясет,

            Пусть  дух  твой  в  пламени  рожденном  вновь  воспрянет,

            И  нову  песнь  ему  усердье  воспоет.

            Сочиняя  почти  наперегонки  с  Ермилом  Костровым, посвятил  Суворову  оду  Иван  Дмитриев - поэт  очень  миролюбивый, тонкий  стилист, один  из талантливейших  наших  сентименталистов. Откликнулись  на  взятие  Варшавы  и  Ермил  Костров, и, наконец, Гаврила  Романович  Державин. Первый – «Эпистолой  Его  Сиятельству  Графу  Александру  Васильевичу  Суворову-Рымникскому  на  взятие  Варшавы», второй – «Песнью  Ея  Императорскому  Величеству  Екатерине  Второй  на  победы  Графа  Суворова-Рымникского  1794  года».

            Стихотворение  было, наконец, издано  в  1798  году. Державин  был  громоподобен, как  никогда:                              Прокатится, пройдет,

                                                                       Промчится, прозвучит                                

                                                              И  в  вечность  возвестит,

                                                              Кто  был  Суворов.

                                                              По  браням – Александр, по  доблестям – стоик,

                                                              В  себе  их  совместил  и  в  обоих  велик.

            Восхищение  суворовской  победой   само  собой  было  подлинным  и  неуязвимым  патриотизмом. Иные  победы  требуют  иного  приёма,   а  Суворов  у  нас  был  и  есть  один.

            Итак, наступление  Суворова   и  суворовской   темы   на  фронтах  русской   поэзии   началось  после  победной  польской  кампании  1794  года.             

            С  1794 года по  1800  поэты (ярчайшим  из  них  был  великий  Державин)  подняли  Суворова  на  подобающую  ему  высоту.

            Именно  в  эти  годы  общественное  мнение  России, уже  почти  руководимое  стихотворцами, избрало  Суворова  своим  героем,  противопоставляя  русского  генералиссимуса  сначала  генералу  Бонапарту, позже - императору  Наполеону. Старик  Болконский -  герой  толстовского  романа - был  в  числе  тех, кто  в  последнее  пятилетие  Восемнадцатого  века  убедился  в  гениальности  Суворова  и  накрепко  уверился  в  уникальности  дарования  русского  полководца .

            Державин  не  оставляет  попыток  художественного  воплощения  образа  национального  героя; в  нескольких  стихотворениях, написанных  по  горячим  следам  событий, описывает  последние  великие  события  жизни  Суворова – легендарное  свидание  с  Павлом, Итальянский  поход, переход  через  Альпы.

            В  том  же  1799  году  Державин  создает  и  оду  «На  переход  Альпийских  гор» – многословную, талантливую  песнь  о  самом  удивительном  подвиге  Суворова.

                            О  радость! – Муза! дай  мне  лиру,

                            Да  вновь  Суворова  пою!

                            Как  слышен  гром  за  громом  миру,

                            Да  слышит  всяк  так  песнь  мою!

                            Побед  его  плененный  слухом,

                            Лечу  моим  за  ним  я  духом

                            Чрез  долы, холмы  и  леса;

                            Зрю, близ  меня  зияют  ады,

                            Над  мной  шумящи  водопады,

                            Как  бы  склонились  небеса.

            Идет  в  веселии  геройском

            И  тихим  манием  руки,

            Повелевая  сильным  войском,

            Сзывает  вкруг  себя  полки.

            «Друзья! – он  говорит, - известно,

            Что  Россам  мужество  совместно;

            Но  нет  теперь  надежды  вам.

            Кто  вере, чести  друг  неложно,

            Умреть  иль  победить  здесь  должно».

            «Умрем!» – клик  вторит  по  горам.

             Торжественная  ода  Суворову  и  внятный  манифест  контрреволюционных  сил  на  все  времена. Державинские  аргументы  в  споре  с  революционерами, демократами  применимы  и  в  наше  время. Отметим, что  главным  аргументом  здесь  остается  Суворов – человек, победивший и  внешних, и  внутренних  супостатов.

            Державин  участвует  в  создании  суворовской  эпитафии-одностишия, пишет

            ещё  одну  эпитафию  Суворову:

            О  вечность! прекрати  твоих  шум  вечных  споров:

             Кто  превосходней  всех  героев  в  свете  был?

            В  святилище  твое  от  нас  в  сей  день  вступил Суворов.

            (1800 г., «На  смерть  графа  Александра  Васильевича  Суворова-Рымникского, князя  Италийского, в С-Петербурге  1800 года»)

            Заключительный  аккорд  этого  стихотворения – укороченная  строка  из  одного  слова  «Суворов» – передаёт  трагизм  тех  дней, дней  прощания  с  героем.  

            Наконец, Гаврила  Романович  Державин  упоминает  Суворова  в  стихотворениях  «Евгению. Жизнь  Званская», «Заздравный  орел»  и  других. В  «Заздравном  орле»  имя  Суворова  вновь  соседствует  с  именем  Румянцева:

            О! исполать  вам, вои,

            Бессмертные  герои,

             Румянцов  и  Суворов!

              За  столько  славных  боев:

            Мы  в  память  вашу  пьем.

            И, наконец, вместе  со  стихотворением  «Всторжествовал  и  усмехнулся…», рассказывающем  нам  о  последней  опале  и  смерти  Суворова, Державин   создает  «Снигиря».   История  написания  этого  стихотворения, рассказанная  самим  Державиным  в  «Объяснениях…», давно  стала  ещё  одной  литературной  легендой. Обратимся  к  каноническому  тексту  «Снигиря»:

            Что  ты  заводишь  песню  военну,

             Флейте  подобно, милый  снигирь?

             С  кем  мы  пойдем  войной  на  гиену?

             Кто  теперь  вождь  наш? Кто  богатырь?

             Сильный  где, храбрый, быстрый  Суворов?

            Северны  громы  в  гробе  лежат.

            Кто  перед  ратью  будет, пылая,

            Ездить  на  кляче, грызть  сухари;

            В  стуже  и  в  зное  меч  закаляя,

             Спать  на  соломе, бдеть  до  зари;

            Тысячи  воинств, стен  и  затворов

             С  горстью  россиян  все  побеждать?

             Быть  везде  первым  в  мужестве  строгом;

            Шутками  зависть, злобу  штыком,

             Рок  низлагать  молитвой  и  Богом,

             Скиптры  давая, зваться  рабом;

            облестей  быв  страдалец  единых,

            Жить  для  царей, себя  изнурять?

            Нет  теперь  мужа  в  свете  столь  славна:

            Полно  петь  песню  военну, снигирь!

            Бранна  музыка  днесь  не  забавна,

            Слышен  отвсюду  томный  вой  лир;

            Львиного  сердца, крыльев  орлиных

              Нет  уже  с  нами! – что  воевать?

                                                              1800 год

            Это  стихотворение – самый  известный  русский  логаэд  и, наряду  с  эпитафией  Шишкова, лучший  поэтический  памятник  великому  Суворову. Державину  здесь  удалось  создать  почти  обыденный  и  тем  еще  более  трогательный  образ  умершего  героя. Поэт  использовал  в  «Снигире»  приёмы, выработанные  в  русской  анакреонтике, но  сломал  традицию, сделав  анакреонтику  не  шуточной, а  трагической. Стихотворение  заслужило  признание  читателей  двух  веков.

            В  девятнадцатом  веке, конечно,  Суворов  для  многих  превратился  в  некий  реликт  екатерининского  века  (именно екатерининскому  веку  посвящено  замечательное  стихотворение  Аполлона  Майкова  «Менуэт»), но  были  и  среди  классиков  Девятнадцатого  века  люди, увлечённые  Суворовым: художник  Василий  Суриков  и  светило  военной  науки  генерал  Драгомиров, литератор   Николай  Полевой  и  всем  известный  историк  Василий  Осипович  Ключевский.  Сложным  было  достойное  отдельного  рассказа   отношение  к  Суворову  другого  национального  гения  России – Александра Сергеевича  Пушкина. Удивительно, но  великий  охранитель  России  от  потрясений  и  бунтов,  убеждённый  монархист  Александр  Васильевич  Суворов  был  кумиром  для  многих   декабристов,  о  чём  также  рассказ  впереди.

            Ещё  одна  вершина  суворовской  поэзии – стихотворение  адмирала  А. С. Шишкова, как  и  Державин, входившего  в  знаменитую  «Беседу…»  и  оставшегося  в  истории  русской  литературы  как  идеолог  консервативного  направления  в  отечественной  словесности  начала  19  в. Шишковская  эпитафия  Державину  хорошо  известна  зрителям  пудовкинского  кинофильма  «Суворов». Повторю, что  в  этом  фильме  сам  полководец  в  Кончанском  декламирует  шишковскую  эпитафию:

            Остановись  прохожий!

             Здесь  человек  лежит, на  смертных  непохожий.

             На  крылосе  в  глуши  с  дьячком  он  басом  пел,

             И  славою  как  Петр  иль  Александр  гремел.

   Ушатом  на  себя  холодную  лил  воду,

   И  пламень  храбрости  вливал  в  сердца  народу.

   Не  в  латах, на  конях, как  Греческий  герой,

   Не  со  щитом  златым, украшенным  всех  паче,

   С  нагайкою  в  руках  и  на  козацкой  кляче,

   В  едино  лето  взял  полдюжины  он  Трой.

   Не  в  брОню  облечен, не  на  холму  высоком,

   Он  брань  кровавую  спокойным  мерил  оком,

   В  рубахе, в  шишаке, пред  войсками  верхом,

   Как  молния  сверкал, и  поражал  как  гром.

   С  полками  там  ходил, где  чуть  летают  птицы.

   Жил  в  хижинах  простых, и  покорял  столицы.

   Вставал  по  петухам, сражался  на  штыках;

   Чужой  народ  носил  его  на  головах.

   Одною  пищею  с  солдатами  питался.

Цари  к  нему  в  родство, не  он  к  ним, причитался.

   Был  двух  Империй  вождь; Европу  удивлял;

   Сажал  царей  на  трон, и  на  соломе  спал.

            В  этом  стихотворении  адмирал  Шишков  превзошел  себя: это, бесспорно, самый  выдающийся  образец  его  поэтического  творчества. 

            К  лучшим  страницам  истории  Суворова  обращался  Семен  Бобров, не  забывал  своего  великого  дядьку  и  друга  граф  Хвостов, самим  своим  сардинским  графством  обязанный  Суворову.

            Воспоминания  о  друге, запечатленные  в  поздних  стихах  Хвостова, стала  скромным  литературным  монументом  полководцу. Перед  европейской  кампанией  1799  года  Суворов  жил  в  петербургском  доме  Хвостова, в  котором  позже  и  умер. И  Хвостов  имел  право  написать:

            Российский  богатырь  молниеносных  взоров,

            Когда  здесь  умственно, пример  вождей  Суворов,

            Среди  Петрополя  Европу  облетал,

             Где  должен  грянуть  гром, как  Зевс, располагал,

            Оплотом  заградил  к  нам  льва  набеги  смелы,

             Готовил, яростный, на  чалмоносцев  стрелы,

             Премудрости  рукой  водя, как  на  войне,

            Герой  участие  в  сих  тайнах  вверил  мне.

                                                              («Живописцу  моему», 1812 г.)

            Это  чистая  правда: Суворов  доверял  Хвостову  и  «вверял  участие  в  тайнах». В  послании  «Николаю  Михайловичу  Языкову»  (1827 г.) Хвостов  снова  припоминает  славного  героя:

            Новграда  бард, не  медли  боле!

             Представь  премудрость  на  престоле,

             Греми  Екатерины  меч;

            На  Альпы  стань, когда  Суворов,

            Герой  молниеносных  взоров,

            Вещал  устами  грома  речь!

            Узбекский  стихотворец  второй  половины  19  века  Фиркат  создал  «Сувороэму»,  ещё  одну   героическую  поэму  о  Суворове.

            Он  жил  угрюмо  в  сельском  заточеньи,

             С  людьми  простыми  запросто  дружа;

            Оттуда  видя  всей  земли  волненье,

            Орлом  полдневным  над  землей  кружа.

            Ещё  один  миф, имеющий  документальные  подтверждения – предание  о  Терентии  Черкасове. По  легенде, староста  одного  из  имений  Суворова, скрывая  своё  расточительство  и  воровство, зная  генеральскую  слабость,  отписывал  барину  неумелыми  стихами. Терентий  Черкасов  не  был  деревенским  старостой – он  был  юристом, юриспрудентом, вел  дела  Суворова  и  заслужил  следующее  высказывание  Александра  Васильевича: «Терентий  вместо  дела  упражняется  только  в  поэзии». Терентий  Черкасов  посвящал  Суворову  стихи:

            Буди  силен  и  красен,

            Почтеньем  превознесен.

            И  что  злобной  супостат  ни  деет,

            Моя  преданность  не  оскудеет.

             И  как  светло  блистает  звезда,

             Тако  соделывается  от  источника  правоты  мзда!

            Следующая  волна  поэтических  отражений  Суворова  тесно  связана  с  Отечественной  войной  1812  года, с  героикой  первых  десятилетий  Девятнадцатого  века. Поэты – будущие  декабристы  и  вельможи – клялись  именем  Суворова, учились  у  Суворова, вспоминали  о  великом  Суворове. Из  некоторых  воспоминаний  вышли  всем  известные  поэтические  шедевры. Василий  Андреевич  Жуковский – поэт, «в  наследие»   в  которому  оставлял  лиру  Державин – в  «Певце  во  стане  русских воинов, между  прочим, писал:

            Но  кто  сей  рьяный  великан,

             Сей  витязь  полуночи?

            Друзья, на  спящий  вражий  стан

             Вперил  он  страшны  очи;

             Его  завидя  в  облаках,

              Шумящим, смутным  роем

             На  снежных  Альпов  высотах

             Взлетели  тени  с  воем;

             Бледнеет  галл, дрожит  сармат

             В  шатрах  от  гневных  взоров…

            О  горе! горе, супостат!

             То  грозный  наш  Суворов.

Былинным  исполином  из  народной  исторической  песни  предстаёт  Суворов  в  «Певце  во  стане  русских  воинов». Овеянный  духом  северных  преданий, Суворов, как  воплощение  защитника  Родины, преподносится  Жуковским  в  связи  с  державинской  одой  «На  победы  в  Италии».

Именно  как  один  из  отцов  нации  выступает  Суворов  в  патриотической  поэзии, посвященной  событиям  1812 – 1815  годов, в  поэзии  декабристов  и  их  современников. Вообще  героическая  эпоха  противостояния  России  и  гиены  началась  с  суворовских  походов  1799  и  завершилась  (чтобы  затем  возобновиться)  крахом  наполеоновских  ста  дней  и  Венским  конгрессом  1815  года. Кондратий  Рылеев – один  из  повешенных  декабристов – в  1813  году  написал  оду  «Любовь  к  Отчизне», в  которой  нас  интересует  следующая  строфа:

            Суворов  чистою  любовью

            К  своей  Отчизне  век  пылал,

            И, жертвуя  именьем, кровью,

            Ее  врагов  он  поражал:

            Его  поляки  трепетали,

            Французы  с  турками  дрожали.

            Повсюду  завсегда  с  тобой

            Любовь  к  Отчизне, россиянин,

            А  с  нею, с  ней  велик  граждАнин,

            Ужасный  для  врагов  герой.

            В  этой  строфе  угадываются  тени  задуманной, но  так  и  не  написанной  Рылеевым  думы  «Суворов», которая  могла  бы  занять  достойное  место  в  ряду  рылеевских  дум  о  Державине, Иване  Сусанине, Ермаке  и. т. д.

            Именно  как  один  из  отцов  нации  выступает  Суворов  в  патриотической  поэзии, посвященной  событиям  1812 – 1815  годов, в  поэзии  декабристов  и  их  современников. Вообще  героическая  эпоха  противостояния  России  и  гиены  началась  с  суворовских  походов  1799  и  завершилась  (чтобы  затем  возобновиться)  крахом  наполеоновских  ста  дней  и  Венским  конгрессом  1815  года. Кондратий  Рылеев – один  из  повешенных  декабристов – в  1813  году  написал  оду  «Любовь  к  Отчизне», в  которой  нас  интересует  следующая  строфа:

            Суворов  чистою  любовью

            К  своей  Отчизне  век  пылал,

            И, жертвуя  именьем, кровью,

            Ее  врагов  он  поражал:

            Его  поляки  трепетали,

            Французы  с  турками  дрожали.

            Повсюду  завсегда  с  тобой

            Любовь  к  Отчизне, россиянин,

            А  с  нею, с  ней  велик  граждАнин,

            Ужасный  для  врагов  герой.

            В  этой  строфе  угадываются  тени  задуманной, но  так  и  не  написанной  Рылеевым  думы  «Суворов», которая  могла  бы  занять  достойное  место  в  ряду  рылеевских  дум  о  Державине, Иване  Сусанине, Ермаке  и. т. д.

            О, громкий  век  военных  споров,

            Свидетель  славы  россиян!

            Ты  видел, как  Орлов, Румянцев  и  Суворов,

            Потомки  грозные  славян,

            Перуном  Зевсовым  победу  похищали;

            Их  смелым  подвигам, страшась, дивился  мир;

            Державин  и  Петров  героям  песнь  бряцали

            Струнами  громкозвучных  лир.

            И, конечно, Н. М. Языков  не  был  исключением. В  известном  послании  Д. В. Давыдову  он  писал:

            Жизни  баловень  счастливый,

            Два  венка  ты  заслужил;

            Знать, Суворов  справедливо

            Грудь  тебе  перекрестил!

            Не  ошибся  он  в  дитяти:

            Вырос  ты – и  полетел,

            Полон  всякой  благодати,

            Под  знамена  русской  рати,

            Горд, и  радостен, и  смел.

                                                              (1835 г.)

            В  самом  начале  своего  творческого  пути, в  1915  году, поэт  Эдуард  Багрицкий  написал  стихотворение  «Суворов», ставшее  образцом  для  целого  течения  в  русской  поэзии, в  первую  очередь – для  Иосифа  Бродского. Неподготовленные  читатели  принимают  это  стихотворение  Багрицкого  за  поэзию  Бродского. Суворов  Багрицкого  стар  и  величествен:

            В  серой  треуголке, юркий  и  маленький,

            В  серой  шинели  с  продранными  локтями,

            Он  надевал  зимой  теплые  валенки

            И  укутывал  горло  шарфами  и  платками.

            В  те  времена  по  дорогам  скрипели  еще  дилижансы,

            И  кучера  сидели  на  козлах  в  камзолах  и  фетровых 

                                                                       шляпах;

            По  вечерам, в гостиницах, веселые  девушки  пели  романсы,

            И  в  низких  залах  струился  мятный  запах.

            Когда  вдалеке  звучал  рожок  почтовой  кареты,

            На  грязных  окнах  подымались  зеленые  шторы,

            В  темных  залах  смолкали  нежные  дуэты,

            И  раздавался  шепот: «Едет  Суворов!»

            Ещё  одно  запомнившееся  многим  появление  Суворова  в  русской  поэзии  связано  с  куда  более  смутной  исторической  эпохой. Яркое  стихотворение  «Суворовское  знамя»  посвятил  нашему  герою  поэт  Арсений  Несмелов  (1889 – 1945), участник  Гражданской  войны, эмигрант, самый  яркий  поэт  русской  эмиграции  в  Китае, трагически  закончивший  свои  дни, воюя  за  неправое  дело… Арсений  Иванович  Несмелов  (настоящая – фамилия – Митропольский)  писал:

            Отступать! – и  замолчали  пушки,

            Барабанщик-пулемет  умолк.

            За  черту  пылавшей  деревушки

            Отошел  Фанагорийский  полк.

                                                              В  это  утро  перебило  лучших

                                                              Офицеров. Командир  сражен.

                                                              И  совсем  молоденький  поручик

                                                              Наш, четвертый, принял  батальон.

            А  при  батальоне  было  знамя,

            И  молил  поручик  в  грозный  час,

            Чтобы  Небо  сжалилось  над  нами,

            Чтобы  Бог  святыню  нашу  спас.

                                                              Но  уж  слева  дрогнули  и  справа, -

                                                              Враг  наваливался, как  медведь,

                                                              И  защите  знамени – со  славой

                                                              Оставалось  только  умереть.

            И  тогда, - клянусь, немало  взоров

            Тот  навек  запечатлело  миг! –

            Сам  генералиссимус  Суворов

            У  седого  знамени  возник.

                                                              Был  он  худ, был  с  пудреной  косицей,

                                                              Со  звездою  был  его  мундир.

                                                              Крикнул  он: «За  мной, фанагорийцы!

                                                              С  Богом, батальонный  командир!»

            И  обжег  приказ  его, как  лава,

            Все  сердца: святая  тень  зовет!

            Мчались  слева, подбегали  справа,

            Чтоб, столкнувшись, ринуться  вперед!

            Ярости  удара  штыкового

            Враг  не  снес; мы  ураганно  шли,

            Только  командира  молодого

            Мертвым  мы  в  деревню  принесли…

                                                              И  у  гроба – это  помнит  каждый

                                                              Летописец  жизни  полковой, -

                                                              Сам  Суворов  плакал: ночью  дважды

                                                              Часовые  видели  его.

            «Памятник  Суворову»  Всеволода  Рождественского – пожалуй, самое  талантливое  стихотворение  о  Суворове  из  написанных  в  годы  Великой  Отечественной  войны  Советского  народа. И  показательно, что  советского  поэта  интересует  не  столько  полководец, сколько  памятник, символ.Здесь  дело  не  только  в  истуканизированном  сознании, но  и  в  потребности  в  годы  военных  трагедий  сберечь  память  о  победных  традициях  России. Рождественский  пишет:

            Среди  балтийских  солнечных  просторов,

            Пред  широко  распахнутой  Невой,

            Как  бог  войны, встал  бронзовый  Суворов

            Виденьем  русской  славы  боевой.

                                                              В  его  руке  стремительная  шпага,

                                                              Военный  плащ  клубится  за  плечом,

                                                              Пернатый  шлем  откинут, и  отвага

                                                              Зажгла  глаза  немеркнущим  огнём.

            Бежит  трамвай  по  Кировскому  мосту,

            Кричит  авто, прохожие  спешат,

            А  он  глядит  на  шпиль, как  шпага, острый,

            На  деловой  военный  Ленинград.

                                                              Держа  в  рядах  уставное  равненье,

                                                              Походный  отчеканивая  шаг,

                                                              Народное  проходит  ополченье

                                                              Пред  гением  стремительных  атак.

            И  он, генералиссимус  победы,

            Приветствуя  неведомую  рать,

            Как  будто  говорит: «Недаром  деды

            Учили  вас  науке  побеждать».

                                                              Несокрушима  воинская  сила

                                                              Того, кто  предан  Родине  своей.

                                                              Она  брала  твердыни  Измаила,

                                                              Рубила  в  клочья  прусских  усачей.

            В  Италии  летела  с  гор  лавиной,

            Пред  Францией  вставала  в  полный  рост,

            Полки  средь  туч  вела  тропой  орлиной

            В  туман  и  снег  на  узкий  Чортов  мост.

            Нам  ведом  враг, и  мнимый  и  лукавый,

            Не  в  первый  раз  встречаемся  мы  с  ним,

            Под  знаменем  великой  русской  славы

            Родной  народ  в  боях  непобедим.

                                                              Он  прям  и  смел  в  грозе  военных  споров,

                                                              Страны, подобной  нашей, в  мире  нет.

                                                              Вперед, друзья! Так  говорит  Суворов,

                                                              Ваш  прадед  в  деле  славы  и  побед.

                                                                                               1941 г.

            Много  и  интересно  писал  о  Суворове  ещё  в  предвоенные  годы  Константин  Михайлович  Симонов, писатель, едва  ли  не  всё  своё  творчество  посвятивший  войне. В  октябре  1938  года  в  «Литературной  газете»  был  напечатан  отрывок  из  поэмы  «Суворов» – эту  публикацию  можно  считать  началом  литературной  судьбы  симоновской  исторической  поэмы. В  1939  году, в  двух  номерах  «Знамени», был  напечатан  и  полный  вариант  «Суворова».

            Обладавший  признанным  чутьем  на  литературную  моду, умевший  предвосхищать  конъюнктуру  поэт  вместе  со  всей  советской  страной  преодолевал  последствия  вульгарно-социологического  подхода  к  истории. В  замысле  Симонова  была  и  безопасная  доля  риска, – в  поэме  сочувственно  упоминается  екатерининский  век – и  положенная  близость  главного  героя  к  простому  народу, а  автора – к  социальным  коллизиям  описываемой  эпохи.     

            Вдоль  долгих  улиц  гроб  несли.

            На  бархате  ряды  регалий,

            Оркестры  медным  шагом  шли,

            Полки  армейские  шагали.

            Чтоб  этим  оскорбить  хоть  прах,

            В  эскорт  почетный, против  правил,

            В  тот  день  заняв  их  на  смотрах,

            Полков  гвардейских  не  дал  Павел.

            Ну  что  ж! Суворов, будь  он  жив,

            Не  счел  бы  это  за  обиду;

            Он, полстолетья  прослужив,

            Привык  к  походному  их  виду,

            Он  с  ними  не  один  редут

            Взял  на  веку. И, слава  Богу,

            За  ним  в  последнюю  дорогу

            Полки  армейские  идут.

            В  годы  войны  Суворов  стал  героем  новых  песен  и  популярных  книжек. Не  отставали  и  поэты. Ещё  раз  процитируем  яркое  четверостишие  Самуила  Яковлевича   Маршака  «За  Родину»!:

            Бьёмся  мы  здорово,

            Рубим  отчаянно,

            Внуки  Суворова,

            Дети  Чапаева.

            В  1930-е  годы, а  пуще – на  излёте  десятилетия – интерес  к  истории  России  из  академического  стал  злободневным. В  Европе  наступало  время  военных  столкновений; воспоминания  о  героях  прошлого, о  грозных  царях  и  непобедимых  полководцах, завоевали  место  в  советской  пропаганде. И  Симонов  выкраивал  из  суворовской  легенды  образ, годный  для  советской  пропаганды. Было  ли  в  этой  работе  вдохновение? Очевидно, что  молодой  поэт  Константин  Симонов  был  талантливым  человеком, военная  история  по-настоящему  интересовала  его  и  даже  само  симоновское  служение  советской  пропаганде  в  тридцатые, как  и  в  сороковые, годы  было  вдохновенным.

            Поэма  Симонова  знаменует  переходный  период  отношения  к  суворовской  легенде  в  СССР. Ощущалась  потребность  в  привлечении  Суворова  «на  нашу  сторону  баррикад», но  нелегко  было  отделаться  от  предрассудков  «вульгарно-социологического  подхода». Социально  близкий  пьяница  Прошка  почти  снисходительно  обращается  с  Суворовым, понимая, что  такой  снисходительностью  он  делает  фельдмаршала  ближе  к  народу: дружба  Прошки  оправдывает  крепостника  Суворова. Военные  таланты  Суворова  уже  признаются  образцовыми, легенды  о  дерзновенном  фрондёрстве  фельдмаршала  в  павловскую  эпоху  входят  в  пропагандистский  обиход. Некоторые  натуралистические  подробности, показанные  автором  поэмы, привлекли    молодого  читателя; впрочем, повторюсь, последующие  сочинения  Симонова  заслонили  «Суворова», поэму, остающуюся  всё-таки  на  обочине  симоновского  наследия.

            В  той  же  ситуации – в  1941  году – Александром  Константиновичем  Гладковым  была  написана  героическая  комедия  в  стихах  «Давным-давно»  о  1812  годе. Музыку  для  театральной  постановки  тогда  же  написал  Тихон  Хренников, а  через  двадцать  один  год  вышла  и  экранизация  комедии – фильм  режиссера Э. Рязанова  «Гусарская  баллада». Образ  Суворова  присутствует  в  этой  популярной  комедии  как  воспоминание  о  героическом  прошлом; в  пьесе  то  и  дело  встречаются  люди, служившие  у  Суворова, поминающие  Суворова  добрым  словом. 

            Шли  десятилетия, эволюционировал  политический  режим, менялись  установки  пропаганды, культурная  политика  принимала  разные  формы. Суворов  остался  одним  из  символов  российской  армии, но  перестал  быть  злободневной  исторической  темой. В  поэзии  образ  Суворова  отступил  на  третий  план  газетной  «датской»  лирики.

            Новое  интригующее  появление  Суворова  в  отечественной  поэзии  состоялось  в  1989  году, на  страницах  журнала  «Юность». Игорь  Моисеевич  Иртеньев, стихотворение  «Версия»:

            Не  ходи, Суворов, через  Альпы, -

            Говорил  ему  Наполеон.

             Там  твои  орлы  оставят  скальпы,

У  меня  там  войска  миллион.

            И  теперь, в  1990-е  годы,  присутствие  Суворова  в  русской  поэзии  остаётся  значимой  приметой  отечественной  культуры. И  в  1999  году  Алексей  Александрович  Коровин  пишет:

            «Господи, Твой  есмь  аз!» –

            Храм  наполняет  с  хоров

            Гулкий  военный  бас.

            Так  начинал  Суворов

            Утро, ещё  в  ночи

            Службу  неспешно  справив,

            Сердце  взамен  свечи

            Перед  Творцом  расплавив.

            Тяжек  солдатский  крест,

            Не  до  учебных  сборов.

            Кинбурн, Фокшаны, Брест.

            Так  поднимал  Суворов

            Громким  «кукареку»

            Засветло  ребятушек,

            Салютовал  штыку

            Строй  посрамлённых  пушек.

            Быстро  двадцатый  век

            Свой  обнаружил  норов.

            Таял  под  кровью  снег.

            Дрался  не  так  Суворов!

            С  горсткой  богатырей

            Брал  города  без  боя,

            Миловал  матерей

            И  не  терпел  разбоя.

            Судьба  Суворова, переплетённая  с  судьбами  российской  истории, с  нашим  вчера  и  сегодня, оказалась  материалом, подходящим  для  убедительной  и  лаконической  поэзии. Читаем: «Так  начинал  Суворов…». 

            Суворов  в  зеркале  русской  поэзии… Вершины – от  русского  перевода  поэмы  Байрона  до  стихотворения  Арсения  Несмелова, стихотворения  Державина  и  Шишкова, громадная  работа  Константина  Симонова. Это – целый  материк  лирики  и  эпоса, пропаганды  и  мифотворчества.

            Поход  Суворова  в  империю  российской  поэзии  не  окончен. Захватывающее  поэтическое  исследование  личности  великого  полководца  продолжается.

Конец формы