В помощь учителю
литературы
Подборка стихов о поэтах и
писателях для использования на уроках литературы и внеклассных занятиях.
Михаил Дудин
Надпись на книге Ахматовой
Голос её благороден.
Облик её прекрасен.
Подвиг её народен.
Смысл её песен ясен.
Исповедью откровений,
Каждой своею строкою
Правда её иворений
Встала над клеветою
И над стихом и прозой
Праздником в беге буден
Синей печальной розой
Тихо сияет людям.
И на своём примере
Выстраданного права
Учит любви и вере
Горького слова слава. («Заканчивается
двадцатый век …» Л., «СП», 1989)
Мария Петровых
Анне Ахматовой
День изо дня и год из года
Твоя жестокая судьба
Была судьбой всего народа
Твой дивный дар, твоя волшба
Бессильны были бы иначе.
Но ты и слышащей и зрячей
Прошла сквозь чашу мёртвых лир,
И Тютчев говорит впервые:
«Блажен, кто посетил сей мир
В его минуты роковые».
1962. Комарово
(«Избранное». М.,
«ХЛ», 199, с. 111)
Владимир Скиф
Портрет Анны
Ахматовой работы Н. Альтмана
В окнах - музыка стеклянная,
Шкаф – из жёлтого стекла,
То ли Вечность в окна глянула,
То ль Ахматова вошла.
Молодая, легкокрылая,
Будто птицв на лету,
Живописцу говорила: - Я
Непременно к вам зайду!
Приходила не за славою,
Поправляла завиток,
Будто бы рукою правою
Нежно трогала цветок.
И садилась королевою
С чёрной скобкою волос,
Отводя рукою левою
За окном – исчадье гроз.
И смотрела вдаль, печальная,
Жизни сдерживая бег…
Платье белое. Венчальное
Стало траурным навек.
Мёртвым – слава!
Павшим – почести!
На земле и небесах!
Не погас огонь пророческий
У Ахматовой в глазах.
(«Сельская молодёжь», 1990, № 4, с. 18)
Николай
Натаровский
А. А. Ахматовой
Напоследок: «Поклон всем старухам.
Слава Господу, я пожила».
Боже мой, хоть земля будет пухом,
Что ей камнем при жизни была.
А живой никогда б не простили:
По указке ничьей не жила.
Испокон так хоронят в России:
Ломом землю, чтоб пухом была!
(«Юность», 1989, №
4)
Михаил Дудин
Надпись на книге Чингиза
Айтматова «Плаха»
Не знают про свои дела
Правители и боги.
Гудят, гремят колокола
Погибельной тревоги.
Колокола тревогу бьют.
Литая медь – в осколки!
Из одного истока пьют
И человек и волки.
У каждого своя тропа
И место водопоя.
И у поэта, и попа
Нет на земле покоя.
Жизнь превращая в тихий прах,
Бунтует сила в прахе.
Не может жизнью править страх
Или топор на плахе.
Но обнадёживает нас
Свободы добрый гений,
Всё ещё веря в звёздный час
Покоя и прозрений.
(«Аврора», 1991)
Максимилиан
Волошин
На дне преисподней
(Памяти А. Блока и
Н. Гумилёва)
С каждым днём всё диче и всё глуше
Мёртвенная цепенеет ночь.
Смрадный ветр, как свечи, жизни
тушит:
Ни позвать, ни крикнуть, ни помочь.
Тёмен жребий русского поэта:
Неисповедимый рок ведёт
Пушкина под дуло пистолета,
Достоевского на эшафот.
Может быть, такой же жребий выну,
Горькая детоубийца – Русь!
И на дне твоих подвалов сгину.
Иль в кровавой луже поскользнусь,
Но твоей Голгофы не покину,
От твоих могил не отрекусь.
Доконает голод или злоба,
Но судьбы не изберу иной:
Умирать, так умирать с тобой
И с тобой, как Лазарь встать из
гроба!
Коктебель, 12
января 1922
(Сб. «Избранные стихотворения», М.,
«Сов. Россия, 1988, стр. 243)
Николай Браун
Из уст его…
Из уст его когда – то слушал
Я эту боль живую строк.
В них страстную вложил он душу.
Он знал, что нет иных дорог,
Как только с той, чей путь
острожный,
Дерюжный, тёмный, избяной,
Вдруг обернулся невозможной
Судьбой иной,
Стезёй иной.
Её исток, её начало -
В полях, поросших лебедой.
Она копьём о щит стучала
Перед Мамаевой ордой.
Она таилась в дни глухие
И в камень в сердце берегла,
Когда простёрлись над Россией,
Как страх, совиные крыла.
Стезя двенадцати…
Сквозь душу
Рвались, терзаясь и любя,
Слова…
А я стоял и слушал:
«…Как жить и плакать без тебя?»
1968
(Сб. «К вершинам века», Л.,
«Художественная литература», 1982, стр. 205 – 206)
Евгений Евтушенко
Когда я думаю о Блоке,
когда тоскую по нему,
то вспоминаю я не строки,
а мост, пролётку и Неву.
И над ночными голосами
чеканный облик седока –
круги под страшными глазами
и чёрный очерк сюртука.
Летят навстречу Светы, тени,
дробятся звёзды в мостовых,
и что – то выше, чем в смятенье,
в сплетенье пальцев восковых.
И как в загадочном прологе,
чья суть смутна и глубока,
в тумане тают стук пролётки,
булыжник, Блок и облака…
Николай Браун
Иван Бунин
Я его не видел никогда.
Но в любой строке
Любой страницы
Бьётся родниковая вода –
Пью, и всё никак мне не напиться.
Только там, в его , в моём краю
Плещут, бьются родники такие.
Я перед строкой его стою,
Как перед тобой стою, Россия!
Колеи просёлка. Летний день.
Рожь цветёт и тёплым паром дышит.
В стороне – притихших деревень
Тёмные соломенные крыши.
Деревянный ветхий голубец,
Чьих – рук натруженных наследство.
Из коры берёзовый корец –
Это быль моя,
Страница детства.
Не любил он, Русь, твоей несмелой,
Вековечной рабской нищеты,
Но всю жизнь терзалась в нём и
пела,
В каждом слове отзывалась ты.
И какой бы там кривой дорогой
Ни вела скитальчества беда,
У чужого он грустил порога –
Птица без родимого гнезда.
Но и там, надломленный невзгодой,
Всё ещё гордыней одержим,
Пел он душу своего народа
И входил в бессмертье вместе с ним.
1968
(Сб. «К вершине века», Л., 1985,
стр. 298 – 299)
Николай Доризо
Елене Сергеевне
Булгаковой
Вдова
Мало
иметь
писателю
Хорошую жену,
Надо
иметь
писателю
Хорошую вдову.
Мне эта горькая истина
Спать не даёт по ночам.
«Белая гвардия» издана,
Вышли «Записки врача»,
«Мастер и Маргарита»,
«Бег»,
«Театральный роман»…
Всё,
что теперь знаменито,
Кануло б в океан.
Вы понимали,
С кем жили.
Русский поклон Вам земной!
Каждой
строкой
дорожили
В книжке его записной.
В ящик
слова
запирали,
И от листа
до листа
Эту державу
собрали,
Словно Иван Калита.
Тысячи подвигов скромных,
Подвигов
Ваших
святых,
Писем,
лежавших в приёмных
У секретарш занятых,
Собрана
вами
держава,
Вся,
до последней главы.
Вы
и посмертная слава –
Две его верных вдовы…
(Сб. «Книга
лирики», М., «Сов. Россия», 1982, стр. 12 – 13)
Марк Лисянский
Михаил Булгаков
Это же надо было, помня автора
«Мёртвых душ» - поэму всех поэм,
Написать, что даже в адском пламени
Рукописи не горят.
Пролетело первое столетье,
Вот уже второе началось.
Дети возмужали, внуки выросли,
Нас они не слушать не хотят.
Не забудет наше поколение,
И запомнят люди всех времён,
Как пылал огонь в плечах Освенцима,
Как горели книги на кострах.
Рукописи корчились ав агониях.
Не сдавались лютым палачам
И сгорали без огня и пламени,
Чтоб воскреснуть книгами потом.
Он, кто чтил, любил и помнил
Гоголя,
Оказался, как ни странно, прав:
Мы склоняем головы пред Мастером,
Дух пред Маргаритой затаив.
В самом деле, не сгорают рукописи
Тех, кто видит далеко вперёд.
Это он заботился о будущем,
Это он подумал о себе.
(«Юность», 1992, №
2)
Юрий Визбор
Письмо
(Памяти Владимира Высоцкого)
Пишу тебе, Володя, с Садового
кольца,
Где с неба льют раздробленные воды.
Всё в мире ожидает законного конца,
И только не кончается погода.
А впрочем, бесконечны наветы и
враньё,
И те, кому не выдал Бог таланта,
Лишь в этом утверждают присутствие
своё,
Пытаясь обкусать ступни гигантам.
Да чёрта ли в них проку! О чём -
нибудь другом…
«Вот мельница – она уж развалилась…»
На Кудринской недавно такой ударил
гром,
Что всё ГАИ тайком перекрестилось.
Все те же разговоры – почём и что
иметь.
Из моды вышли «М» по кличке
«Бонни».
Теперь никто не хочет хотя бы
умереть,
Лишь для того, чтоб вышел первый
сборник.
Мы здесь поодиночке смотрелись в
небесах,
Мы скоро соберёмся воедино,
И наши в общем хоре сольются
голоса,
И Млечный Путь задует в наши спины.
А где же наши беды? Остались
мелюзгой
И слава, и вельможный гнев кого –
то…
Откроет Гоголь печку чугунной
кочергой,
И свет огня блеснёт в пенсне
Фагота…
Пока хватает силы смеяться над
бедой,
Беспечней мы, чем в праздник
эскимосы.
Как говорил однажды датчанин
молодой:
Была, мол, не была – а там
посмотрим.
Всё так же мир прекрасен, как
рыженький пацан,
Всё так же, извини, прекрасны розы.
Привет тебе, Володя, с Садового
кольца,
Где льют дожди, похожие на слёзы.
11 июня 1982 г.
Оставьте свой комментарий
Авторизуйтесь, чтобы задавать вопросы.