М.Зощенко
«Золотые слова»
Когда я был маленький, я очень любил ужинать со
взрослыми. И моя сестрёнка Леля тоже любила такие ужины не меньше, чем я.
Во-первых, на стол ставилась разнообразная еда. И эта
сторона дела нас с Лелей в особенности прельщала.
Во-вторых, взрослые всякий раз рассказывали интересные
факты из своей жизни. И это нас с Лелей забавляло.
Конечно, первые разы мы вели себя за столом тихо. Но
потом осмелели. Леля стала вмешиваться в разговоры. Тараторила без конца. И я
тоже иной раз вставлял свои замечания.
Наши замечания смешили гостей. И мама с папой сначала
были даже довольны, что гости видят такой наш ум и такое наше развитие.
Но потом вот что произошло на одном ужине.
Папин начальник начал рассказывать какую-то невероятную
историю о том, как он спас пожарного. Этот пожарный будто бы угорел на пожаре.
И папин начальник вытащил его из огня.
Возможно, что был такой факт, но только нам с Лелей этот
рассказ не понравился.
И Леля сидела как на иголках. Она вдобавок вспомнила одну
историю вроде этой, но только ещё более интересную. И ей поскорее хотелось
рассказать эту историю, чтоб её не забыть.
Но папин начальник, как назло, рассказывал крайне
медленно. И Леля не могла более терпеть.
Махнув рукой в его сторону, она сказала:
— Это что! Вот у нас во дворе одна девочка…
Леля не закончила свою мысль, потому что мама на неё
шикнула. И папа на неё строго посмотрел.
Папин начальник покраснел от гнева. Ему неприятно стало,
что про его рассказ Леля сказала: «Это что!»
Обратившись к нашим родителям, он сказал:
— Я не понимаю, зачем вы сажаете детей со взрослыми. Они
меня перебивают. И вот я теперь потерял нить моего рассказа. На чём я
остановился?
Леля, желая загладить происшествие, сказала:
— Вы остановились на том, как угоревший пожарный сказал
вам «мерси». Но только странно, что он вообще что-нибудь мог сказать, раз он
был угоревший и лежал без сознания… Вот у нас одна девочка во дворе…
Леля снова не закончила свои воспоминания, потому что
получила от мамы шлепок.
Гости заулыбались. И папин начальник ещё более покраснел
от гнева.
Видя, что дело плохо, я решил поправить положение. Я
сказал Леле:
— Ничего странного нету в том, что сказал папин
начальник. Смотря какие угоревшие, Леля. Другие угоревшие пожарные хотя и лежат
в обмороке, но всё-таки они говорить могут. Они бредят. И говорят, сами не зная
что. Вот он и сказал — «мерси». А сам, может, хотел сказать — «караул».
Гости засмеялись. А папин начальник, затрясшись от гнева,
сказал моим родителям:
— Вы плохо воспитываете ваших детей. Они мне буквально
пикнуть не дают — всё время перебивают глупыми замечаниями.
Бабушка, которая сидела в конце стола у самовара, сердито
сказала, поглядывая на Лелю:
— Глядите, вместо того чтобы раскаяться в своём
поведении, эта особа снова принялась за еду. Глядите, она даже аппетита не
потеряла — кушает за двоих…
— На сердитых воду возят.
Бабушка не расслышала этих слов. Но папин начальник,
который сидел рядом с Лелей, принял эти слова на свой счёт.
Он прямо ахнул от удивления, когда это услышал.
Обратившись к нашим родителям, он так сказал:
— Всякий раз, когда я собираюсь к вам в гости и вспоминаю
про ваших детей, мне прямо неохота к вам идти.
Папа сказал:
— Ввиду того что дети действительно вели себя крайне
развязно и тем самым они не оправдали наших надежд, я запрещаю им с этого дня
ужинать со взрослыми. Пусть они допьют свой чай и уходят в свою комнату.
Доев сардинки, мы с Лелей удалились под весёлый смех и
шутки гостей.
И с тех пор два месяца не садились вместе со взрослыми.
А спустя два месяца мы с Лелей стали упрашивать нашего
отца, чтобы он нам снова разрешил ужинать со взрослыми. И наш отец, который был
в тот день в прекрасном настроении, сказал:
— Хорошо, я вам это разрешу, но только я категорически
запрещаю вам что-либо говорить за столом. Одно ваше слово, сказанное вслух,— и
более вы за стол не сядете.
И вот, в один прекрасный день мы снова за столом, ужинаем
со взрослыми.
На этот раз мы сидим тихо и молчаливо. Мы знаем папин
характер. Мы знаем, что если мы скажем хоть полслова, наш отец никогда более не
разрешит нам сесть со взрослыми.
Но от этого запрещения говорить мы с Лелей пока не очень
страдаем. Мы с Лелей едим за четверых и между собой пересмеиваемся. Мы считаем,
что взрослые даже прогадали, не позволив нам говорить. Наши рты, свободные от
разговоров, целиком заняты едой.
Мы с Лелей съели всё, что возможно, и перешли на сладкое.
Съев сладкое и выпив чай, мы с Лелей решили пройтись по
второму кругу — мы решили повторить еду с самого начала, тем более что наша
мать, увидав, что на столе почти что чисто, принесла новую еду.
Я взял булку и отрезал кусок масла. А масло было
совершенно замёрзшее — его только вынули из-за окна.
Это замёрзшее масло я хотел намазать на булку. Но мне это
не удавалось сделать. Оно было как каменное.
И тогда я положил масло на кончик ножа и стал его греть
над чаем.
А так как свой чай я давно выпил, то я стал греть это
масло над стаканом папиного начальника, с которым я сидел рядом.
Папин начальник что-то рассказывал и не обращал на меня
внимания.
Между тем нож согрелся над чаем. Масло немножко подтаяло.
Я хотел его намазать на булку и уже стал отводить руку от стакана. Но тут моё
масло неожиданно соскользнуло с ножа и упало прямо в чай.
Я обмер от страха.
Я вытаращенными глазами смотрел на масло, которое
плюхнулось в горячий чай.
Потом я оглянулся по сторонам. Но никто из гостей не
заметил происшествия.
Только одна Леля увидела, что случилось.
Она стала смеяться, поглядывая то на меня, то на стакан с
чаем.
Но она ещё больше засмеялась, когда папин начальник,
что-то рассказывая, стал ложечкой помешивать свой чай.
Он мешал его долго, так что всё масло растаяло без
остатка. И теперь чай был похож на куриный бульон.
Папин начальник взял стакан в руку и стал подносить его к
своему рту.
И хотя Леля была чрезвычайно заинтересована, что произойдёт
дальше и что будет делать папин начальник, когда он глотнёт эту бурду, но
всё-таки она немножко испугалась. И даже уже раскрыла рот, чтобы крикнуть
папиному начальнику: «Не пейте!»
Но, посмотрев на папу и вспомнив, что нельзя говорить,
смолчала.
И я тоже ничего не сказал. Я только взмахнул руками и, не
отрываясь, стал смотреть в рот папиному начальнику.
Между тем папин начальник поднёс стакан к своему рту и
сделал большой глоток.
Но тут глаза его стали круглыми от удивления. Он охнул,
подпрыгнул на своём стуле, открыл рот и, схватив салфетку, стал кашлять и
плеваться.
Наши родители спросили его:
— Что с вами произошло?
Папин начальник от испуга не мог ничего произнести.
Он показывал пальцами на свой рот, мычал и не без страха
поглядывал на свой стакан.
Тут все присутствующие стали с интересом рассматривать
чай, оставшийся в стакане.
Мама, попробовав этот чай, сказала:
— Не бойтесь, тут плавает обыкновенное сливочное масло,
которое растопилось в горячем чае.
Папа сказал:
— Да, но интересно знать, как оно попало в чай. Ну-ка,
дети, поделитесь с нами вашими наблюдениями.
Получив разрешение говорить, Леля сказала:
— Минька грел масло над стаканом, и оно упало.
Тут Леля, не выдержав, громко засмеялась.
Некоторые из гостей тоже засмеялись. А некоторые с серьёзным
и озабоченным видом стали рассматривать свои стаканы.
Папин начальник сказал:
— Ещё спасибо, что они мне в чай масло положили. Они
могли бы дёгтю влить. Интересно, как бы я себя чувствовал, если бы это был
дёготь… Ну, эти дети доведут меня до сумасшествия.
Один из гостей сказал:
— Меня другое интересует. Дети видели, что масло упало в
чай. Тем не менее они никому не сказали об этом. И допустили выпить такой чай.
И вот в чём их главное преступление.
Услышав эти слова, папин начальник воскликнул:
— Ах, в самом деле, гадкие дети, почему вы мне ничего не
сказали? Я бы тогда не стал пить этот чай…
Леля, перестав смеяться, сказала:
— Нам папа не велел за столом говорить. Вот поэтому мы
ничего не сказали.
Я, вытерев слёзы, пробормотал:
— Ни одного слова нам папа не велел произносить. А то бы
мы что-нибудь сказали.
Папа, улыбнувшись, сказал:
— Это не гадкие дети, а глупые. Конечно, с одной стороны,
хорошо, что они беспрекословно исполняют приказания. Надо и впредь так же
поступать — исполнять приказания и придерживаться правил, которые существуют.
Но всё это надо делать с умом. Если б ничего не случилось — у вас была
священная обязанность молчать. Масло попало в чай или бабушка забыла закрыть
кран у самовара — вам надо крикнуть. И вместо наказания вы получили бы
благодарность. Всё надо делать с учётом изменившейся обстановки. И эти слова
вам надо золотыми буквами записать в своём сердце. Иначе получится абсурд.
Мама сказала:
— Или, например, я не велю вам выходить из квартиры.
Вдруг пожар. Что же вы, дурацкие дети, так и будете торчать в квартире, пока не
сгорите? Наоборот, вам надо выскочить из квартиры и поднять переполох.
Бабушка сказала:
— Или, например, я всем налила по второму стакану чаю. А
Леле я не налила. Значит, я поступила правильно?
Тут все, кроме Лели, засмеялись. А папа сказал:
— Вы не совсем правильно поступили, потому что обстановка
снова изменилась. Выяснилось, что дети не виноваты. А если и виноваты, то в
глупости. Ну, а за глупость наказывать не полагается. Попросим вас, бабушка,
налить Леле чаю.
Все гости засмеялись. А мы с Лелей зааплодировали.
Но папины слова я, пожалуй, не сразу понял. Зато
впоследствии я понял и оценил эти золотые слова.
И этих слов, уважаемые дети, я всегда придерживался во
всех случаях жизни. И в личных своих делах. И на войне. И даже, представьте
себе, в моей работе.
В моей работе я, например, учился у старых великолепных
мастеров. И у меня был большой соблазн писать по тем правилам, по которым они
писали.
Но я увидал, что обстановка изменилась. Жизнь и публика
уже не те, что были при них. И поэтому я не стал подражать их правилам.
И, может быть, поэтому я принёс людям не так уж много
огорчений. И был до некоторой степени счастливым.
Впрочем, ещё в древние времена один мудрый человек
(которого вели на казнь) сказал: «Никого нельзя назвать счастливым раньше его
смерти».
Это были тоже золотые слова.
Оставьте свой комментарий
Авторизуйтесь, чтобы задавать вопросы.