ЗАОЧНАЯ ЭКСКУРСИЯ ПО БУНИНСКИМ МЕСТАМ «И. А. БУНИН. ЖИЗНЕННЫЙ ПУТЬ ПИСАТЕЛЯ»

 ЗАОЧНАЯ ЭКСКУРСИЯ ПО БУНИНСКИМ МЕСТАМ

«И. А. БУНИН. ЖИЗНЕННЫЙ ПУТЬ ПИСАТЕЛЯ»

ХОД УРОКА

Вступительное слово учителя. Сегодня на уроке раз­говор пойдет о жизни и творчестве И. А. Бунина, «последне­го русского классика». Мы предлагаем вам заочное путеше­ствие по бунинским местам.

Бунин, дворянин с многовековой родословной, любивший вспоминать, что делали его предки в 18-м, а что — в 17-м столетии, был вечным странником, не имеющим своего угла. Словно перекати-поле, кочевал Бунин по России. Малень­кие деревеньки, провинциальные города, столицы России и Франции — вот где зрел и набирал силу талант писателя. Любовь к отчим местам согревала сердце писателя в тече­ние всей его нелегкой жизни. Сейчас мы отправляемся с ва­ми по бунинским адресам.

1-й чтец. Воронеж — колыбель великого русского пи­сателя. Здесь 22 октября (10-го по старому стилю) родился в семье Алексея Николаевича и Людмилы Александровны сын, которому дали имя Иван.

Пройдем мысленно по проспекту Революции и остано­вимся у дома № 3. Это двухэтажный — низ каменный, верх деревянный — особняк. Вы прочтете на мемориальной доске, что именно здесь появился на свет будущий писатель. В на­шем городе провел он первые годы своей жизни. «Память сердца» сохранила в нем детские впечатления, и, будучи взрослым человеком, он приезжал в наш город. О впечат­лениях писателя, побывавшего в городе своего детства, вы прочитаете в рассказе «Натали» (цикл «Темные аллеи»). И запомнится вам надолго заснеженный вьюжный Воронеж, сани, несущиеся по Дворянской в гостиницу, человек, с жад­ностью глядящий на родной город.

Сейчас воронежцы возвращают своего Бунина. Интерес­ные статьи, книги написаны земляками о творчестве, жизни и личности писателя. Значительный вклад в исследование материалов о Бунине внес воронежский писатель Юрий Гон­чаров. Им была проделана огромная работа, которая завер­шилась выходом книги под названием «Предки Бунина». Сообщение по материалам этой книги и предлагается вам сейчас.

2-й чтец. Бунин вспоминал: «...Рос я в великой глуши. Пустынные поля, одинокая усадьба среди них…Зимой без­граничное снежное море, летом — море хлебов, трав и цве­тов... И вечная тишина этих полей, их загадочное мол­чанье...»

И сейчас, как и прежде, бегут те же тени от близких не­достижимых облаков и растут хлеба и травы с теми же на­званиями, что и прежде, но БУТЫРКИ, усадьба Буниных, не сохранились; на месте их (как рассказывает поэт Виктор Будаков) чуть заметные бугорки, заросшие бурьяном, чах­лыми кустами сирени, крапивою. Несколько источенных солн­цем и дождями камней — вот и все, что осталось от усадьбы: построек на старинный лад — длинных и низких, дома, об­шитого тесом, «каретного» сарая, «людской» избы.

Здесь проходило детство Бунина. В том детстве за усадь­бой, в логу, играли в деревенские игры его братья, как тень, неслышно ступала по затемненным комнатам одинокая, пе­чальная мать, и,  вспоминая свою севастопольскую моло­дость, мучился, веселился и пил на последние деньги отец.

В том детстве было открытие солнечного мира, который за окнами усадьбы сиял, слепил молниями и снегами, цвел, бил перепелами, пахнул овсами и росами; открытие близкого сада, риги, гумна, далекого странного лога, «провала» и зе­леного за «провалом» поля с голубыми взрывами васильков, трепетное детское узнавание земли.

Всего в нескольких верстах от Бутырок — Озерки, куда перебралась семья после смерти бабушки, страна его отро­чества и юности.

Учитель. Озерки — последнее пристанище семьи Бу­ниных, чьей древностью писатель гордился. Приходят на память его строки: 

«...Мои последние (озерские) дни были вместе с тем и последними днями всей прежней жизни нашей семьи. Мы понимали, что прежнее на исходе. Отец говорил матери: «Разлетается, душа моя, наше гнездо».

3-йчтец.

Ту звезду, что качалася в темной воде

Под кривою ракитой в заглохшем саду, —

Огонек, до рассвета мерцавший в пруду,

Я теперь в небесах никогда не найду.

В то селенье, где шли молодые года.

В старый дом, где я первые песни слагал,

Где я счастья и радости в юности ждал,

Я теперь не вернусь никогда, никогда.

Учитель. Отсюда 19-летним юношей «с одним крестом на груди» уйдет он в мир. С этих пор начнутся его скитания по чужим углам.

...У птицы есть гнездо, у зверя есть нора.

Как горько было сердцу молодому,

Когда я уходил с отцовского двора,

Сказать прости родному дому!

У зверя есть нора, у птицы есть гнездо.

Как бьется сердце горестно и громко,

Когда вхожу, крестясь, в чужой наемный дом

С своей уж ветхою котомкой!

4-й      чтец. А сейчас перенесемся в городок Елец. Бунин любил этот, со многими колоколами, утонувший в церквах и садах городок. Среди великих черноземных полей под­степья, на той роковой черте, за которой некогда простира­лись «земли дикие, незнаемые», Елец был одним из тех ста­ринных русских городов, что в свое время «первые давали знать Москве о грядущей беде и первые костьми ложились за нее».

Есть у Бунина рассказ «Поздний час». В нем писатель памятью своей и мыслью после полувековой разлуки наве­стит его, пройдет ночными, молчаливыми улицами, пытаясь увидеть, пережить все, что было в ранней юности.

Писатель ревностно, скрупулезно восстанавливает в па­мяти свой город: Сосну-реку, сады, дома, гимназию.

Если вы пойдете от Сосны-реки, держа путь на могучий Вознесенский собор, и свернете вправо, то очутитесь- у гим­назии, где учился будущий писатель.

В августе 1881 года Ваня Бунин держал вступительные экзамены в гимназии...

Учитель. «Экзамен оказался легким: рассказать об амаликитянах, написать под диктовку: «Снег бел, но не вку­сен», помножить два двузначных числа… Вот и все».

Много позднее Бунин так описывал свою первую гимна­зическую пору: «Редкая праздничная новизна гимназии: чис­тый каменный двор, сверкающие на солнце стекла и медные ручки входных дверей, чистота, простор и звучность выкра­шенных за лето свежей краской коридоров, светлых классов, зал и лестниц, звонкий гам и крик несметной юной толпы, с каким-то сугубым вожделением вновь вторгшейся после летней передышки, чинность и торжественность первой мо­литвы перед ученьем в зале и первая драка при захвате мест на партах, первое появление в классе учителя... Учился я легко, хорошо только по тем предметам, которые более или менее нравились, по остальным посредственно... Три четвер­ти того, чему нас учили, было равно ни на что нам, не оста­вило у нас ни малейшего следа и преподавалось тупо и ка­зенно».

5-й     чтец. Давайте мельком заглянем в табель его оце­нок за 1883 год: 4, 2^3/4, 2³/₄; 2, 2 /2, 4,  4… Впро­чем, хватит, хватит...

Теперь понятно, почему он бросает гимназию и уезжает в Озерки, где в дальнейшем его образованием занимался старший брат Юлий.

Пройдет время, и Бунина как почетного гостя пригласят в гимназию, и директор Закс (которому будущий писатель мальчишкой дерзил), улыбаясь, скажет: «Вы честь нашей гимназии…» Учителя почтительно пожмут ему руку, а гим­назисты, стоящие поодаль, тихо будут говорить: «Писатель... настоящий писатель».

6-й     чтец. Бунин много раз будет возвращаться в Елец: здесь был родительский дом его возлюбленной Варвары Пащенко... Писатель любил этот город, и в его произведе­ниях часто мелькают знакомые ельчанину названия улиц, площадей, домов, церквей, слышатся елецкие фамилии, про­ходят представители разных сословий.

В этом городе родились братья Красовы, герои повести «Деревня». И если вы хотите уловить атмосферу провинци­ального города, узнать быт Ельца, даже его топографию, перечитайте “«Деревню». Помните: «Домой Тихон Ильич ехал по старой большой дороге. Ехал сперва городом, ба­заром...»

Елец... Елец... Как часто Бунин будет вспоминать этот маленький патриархальный город и в шумном Париже, и на заброшенной вилле, парящей над Грассом... Сколько добрых строк продиктует ему чувство любви к Ельцу в знаменитом произведении «Жизнь Арсеньева»!

Учитель. В начале марта 1889-го из вагона 3-го клас­са на перрон орловского вокзала вышел юноша в мягкой рубашке и легком пальто. У него было, тонкое, с красивым овалом, лицо, большие темно-синие глаза и румянец во всю щеку. Он еще мучительно-горько вспоминал прощание с родными, но уже новая, неведомая жизнь влекла его к себе. С замиранием сердца приближался он тем светлым утром к длинному серому дому на одной из тенистых улиц за глав­ной площадью — там размещалась редакция «Орловского вестника».

Издатель, Надежда Алексеевна Семенова, сразу пред­ложила Бунину стать помощником редактора газеты, а не­много спустя — издать книгу стихов.

Эта книга (И. А. Бунин. Стихотворения. 1887—1891) вы­шла в Орле в 1891 году, но ее нельзя было назвать удачей автора. В «обилии штампов», «неуклюжих оборотов», «аль­бомной безвкусице», «нарочитой красивости» упрекали поэта критики, и упрекали справедливо. Но потом начнется быст­рый рост мастерства писателя.

1-й чтец. В 1895 г. Бунин впервые попал в Петербург, где сблизился с писателями А. П. Чеховым, А. И. Эртелем, поэтами К. Бальмонтом, и В. Брюсовым. Через 2 года он вы­пустит свою первую книжку прозы «На край света и другие рассказы». Долго он не мог задерживаться на одном месте. «Установил в своих скитаниях, — писал Бунин, — уже не мешавших мне работать, в известной мере некоторый поря­док. Зимой столица и деревня, иногда поездки за границу, весной — юг России, летом преимущественно деревня».

Часто наезжает он в Москву, куда влечет его литератур­ный кружок «Среда». Об атмосфере, царившей на заседа­ниях этого кружка, прекрасно написано у Н. Д. Телешова.

2-й    чтец: выступает с сообщением «На заседаниях кружка «Среда».

Учитель. Много друзей нашел в этом кружке И.А.Бу­нин. Дружеские узы связывали его с Горьким, Куприным, Андреевым, но более всего на свете тянулся Бунин к Антону Павловичу Чехову. Об отношениях этих двух писателей рассказывает в своей повести «Бунин в Ялте» Михаил Рощин.

3-й    чтец. А сейчас представим себе, что мы находимся в Ялте, в доме гостеприимнейшего хозяина писателя А. П. Чехова. Иван Бунин приехал по приглашению своего учите­ля в один из тяжелейших периодов своей жизни. Два года назад он женился на Анне Цакни, а сейчас, после развода, он совершенно выбит из колеи, подавлен, измучен воспоми­наниями.

Богиня, парижанка, красавица... Он любил ее страстно. Казалось, все складывается счастливо: известная в Одессе семья, достаток, литературные интересы. Но через три меся­ца начались пошлые и мелкие размолвки, капризы, фальши­вые слезы. Терпения хватило на два года. Потом — разрыв.

4-й чтец. И вот Бунин у Чехова.

Не было человека, к которому так влекло бы Бунина. И Чехов тоже выделил Ивана Бунина среди других. Они с наслаждением обнаруживали друг в друге один и тот же взгляд на вещи, любовь к одним и тем же явлениям, кни­гам, предметам, людям. Ни с кем, несмотря на разницу в возрасте, нельзя было испытать такой радости общения. Много лет согревали сердце Бунина добрые слова Чехова: «Вы хороший писатель, у вас уже все есть».

Он уедет из Ялты успокоенным, готовым вновь приняться за дело, вновь начать жизнь. Силы появились!

5-й чтец. В 1907 г. произойдет встреча с человеком, ко­торый разделит все тяготы и радости писателя. В. Н. Му­ромцева станет ангелом-хранителем для Бунина. Она при­несла ту атмосферу любви, скромного самоотвержения, в которой так хорошо и спокойно работалось Ивану Алексееви­чу. От замужества до конца дней Бунина жила его заботами, а после смерти писателя издала книгу «Жизнь Бунина».

Вместе с ней он побывал в Турции, Египте, Сирии, Па­лестине, на Цейлоне. Ивана Алексеевича остро интересовали быт, нравы народов, развалины древних застроек и совре­менная архитектура, а в конечном счете — нравственно-психологический уклад и тип культуры. С юных лет Бунина увлекала судьба прошлых цивилизаций. Теперь он познавал это в живом общении с землями, некогда знавшими духов­ный расцвет исчезнувших поколений.

Бунин с наслаждением обозревает красоту мира и на­ходит для передачи своих впечатлений зрительно-острые об­разы-сады «с огненной россыпью плодов»; горы и долины, тонущие в «жарком блеске утреннего солнца и золотисто-­синего воздуха»; звезды-«самоцветы», становящиеся все крупнее и лучистее; «небо шафранное», оттеняющеё «серо- фиолетовые уступы горы»; «огромная изумрудная долина в фиолетовых пятнах камен». Бунин восхищен творениями рук человеческих, но страдает при виде чудовищных руин, раз­рушенных некогда величественных строений, нищеты «неког­да блиставшего золотом и мрамором» Иерусалима.

Но неистребимо духовное дерзание людей. Бунин верил в могучие созидательные силы народов, и эта вера звучит в его путевых очерках.

Учитель. Задолго до революции Бунин, чуткий худож­ник, ощущая ее пришествие, воспринимал приближающиеся громовые события как величайшее несчастье. Он решительно и категорически отверг Временное правительство и его ли­деров, видя в них жалкие фигуры, способные привести Рос­сию лишь к пропасти. Октябрь Бунин встретил враждебно. Революцию считал он началом гибели России как великого государства, развязыванием самых низменных и диких инс­тинктов, кровавым прологом к неисчислимым бедствиям, ка­кие ожидают интеллигенцию, трудовой народ, страну.

Об этом — горькие строки в его книге очерков «Окаян­ные дни». Читая книгу, физически ощущаешь страдание, ум­ноженное бессилием. Это страдание клокочет в каждой строке дневника (читает записи от 19/11, 22/III, 23/III).

6-й чтец.

Темень, холод, предрассветный,

Ранний час.

Храм невзрачный, неприметный,

В узких окнах точки желтых глаз.

Опустела, оскудела паперть,

В храме тоже пустота,

Черная престол покрыла скатерть,

За завесой царские врата.

В храме стены потом плачут,

Тусклы ризы алтарей.

Нищие в лохмотья руки прячут,

Робко жмутся у дверей.

Темень, холод, буйных галок

Ранний крик...

Снежный город древен, мрачен, жалок,

Нищ и дик.

  Всмотритесь в его фотографию той поры: в белой рубахе под поясок, в брюках с лампасами, он сидит на садовой до­рожке со сложенными по-крестьянски руками. Сухое лицо страдальца и странника. Боль и тоска во взгляде. «Наши дети, внуки не будут в состоянии даже представить себе ту Россию, в которой мы когда-то (т. е. вчера) жили, которую мы не ценили, не понимали, — всю эту мощь, сложность, богатство, счастье...» Он останется писателем этой, ушедшей навсегда России, а новую, большевистскую, не примет, про­клянет.

1-й чтец.

...Уж нам возврата

К тому, чем жили мы когда-то,

Теперь не счесть, не позабыть.

Пощечин от солдат Пилата

 Ничем не смыть — и не простить.

Как не простить ни мук, ни крови,

Ни содроганий на кресте

 Всех убиенных во Христе,

Как не принять грядущей нови

 В ее отвратной наготе.

2-й чтец. Эмиграция. 25 января 1920 г. на греческом пароходе «Спарта» Бунин навсегда покинул Россию.

Корабль отходил от одесской пристани; слышались вы­стрелы: в город входили части Котовского.

Россия отодвигалась от него, и Бунин спустился в свою каюту, твердо уверенный, что России не стало. Лишь там, в открытом море, ужас охватил его: «Вдруг я совсем очнулся, вдруг меня озарило: да, так вот оно что — я в Черном море, я на чужом пароходе, я зачем-то плыву в Константинополь».

Из Константинополя Бунин переехал в Болгарию, за­тем — в Сербию, а в конце марта 1920 г. прибыл в Париж. Именно там, среди русских писателей — Куприна,  Бальмонта, Тэффи, Гиппиус, Мережковского, — «разры­вается» его сердце. Он активно выступает. Он покидал Рос­сию, но он и уносил ее с собой. «Если бы я эту икону, эту Русь не любил, не видал, из-за чего же бы так сходил с ума все эти годы, из-за чего страдал так непрерывно, так лю­бил», — скажет он позднее.

3-й чтец. Каждую весну с 1923 года Бунины переезжали из Парижа в маленький городок  Грасс,  где снимали дом в два этажа, медленно ветшающий, с трещинами в желтых шероховатых стенах. Внизу — столовая и рабочий кабинет, вверху — спальня, комнаты для гостей, все скромное, бедно обставленное. Здесь жизнь Бунина текла размеренно. Пи­сатель напряженно работал над своим в будущем знаменитым произведением «Жизнь Арсеньева». Роман «Жизнь Ар­сеньева» — новый тип бунинской прозы.

Еще в России ему было присуждено за заслуги в разви­тии русской литературы звание академика, а в 1933 году, после выхода в свет «Жизни Арсеньева», в Швеции он полу­чил (первый русский писатель!) Нобелевскую премию. Так высоко оценила Европа его вклад в сокровищницу мировой литературы.

4-й  чтец. В Грассе в свободное время Бунин вел свою «студию» с молодыми литераторами Николаем Рощиным, Леонидом Зуровым, Галиной Кузнецовой, читал и слушал литературные опыты, часто жестко и поучительно критикуя их. Они проходили под его руководством своеобразную «шко­лу мастерства», участвовали в литературных спорах, обсуж­дали написанное или прочитанное. С ними делился Бунин излюбленными идеями, которым не изменял за всю свою долгую жизнь: о смысле бытия, о русском народе, о нетлен­ных ценностях отечественной классики, которыми он мерил современную литературу.

В свои 60 лет Бунин оставался бодрым, остроумным, стройным и красивым человеком. С возрастом он стал еще красивее. В его облике появилось что-то величавое, римско- сенаторское.

Жилось ему трудно. Бунин не делал никаких попыток ассимилироваться — даже разговорным французским язы­ком овладеть в совершенстве не захотел. Он так и не при­жился во Франции, хотя и любил уютный Париж и милые пейзажи Прованса.

5-й  чтец. Сердцем своим Бунин никогда не порывал с Родиной, душа его безмерно тосковала по России. И небо Суходола, и земля его, как две ласковые ладони, взлелеяв­шие для России удивительного художника, давали силу и веру в свою особую звезду, в свое предназначение.

Как часто в минуты трагические, одинокие, страшные пи­сатель «воскрешал» себя давним, далеким — под небом Суходола: «Тысячи верст отделяют великий город, где мне суждено писать эти строки, от тех русских полей, где я ро­дился, рос... Но стоит мне хоть немного напрячь мысль, как время и пространство начинают таять, сокращаться. Я чув­ствую, что это совсем не воспоминания прошлого, нет, про­сто я опять прежний, опять в том же самом отношении к этим полям и дорогам, к этому полевому воздуху, к этому тамбовскому воздуху...» И там, под чужим небом Прованса, он, как сокровенный дар, хранил память о мальчике, лежа­щем на зеленой холодной траве и глядящем «в бездонное синее небо, как в чьи-то дивные и родные глаза, в отчее лоно свое...»

Учитель. Но старость найдет его в далекой Франции. Бунин, как человек исключительной физической и нравствен­ной породы, очень долго сохранял обаяние здоровой старо­сти. «Ты взошел на корабль, совершил плавание, достиг га­вани: пора сходить» («Мистраль»),

Он постепенно терял среду, тот «микроклимат», который сложился за тридцатилетнее существование русской эмигра­ции в Париже, и сам уже с большими перерывами устраи­вал свои «четверги». Собеседником он оставался по-прежнему неотразимо талантливым, с особенным внутренним обаянием и способностью «зажигаться» в интересной компании. Бунин вовсе не был красноречив, но, когда бывал «в ударе», когда вокруг были друзья, тогда он расцветал, тогда был неутомим и, казалось, сам наслаждался портретами и карикатурами, которые рисовал. Его юмористические воспоминания, наблю­дения, замечания, подражания, шутки превращались в под­линный словесный фейерверк.

Умер И. А. Бунин 7 ноября 1953 года в Париже, в скром­ной квартирке на улице Жака Оффенбаха.

На его отпевание в русской церкви на улице Дарю при­шло много людей. Газеты на русском и французском языках отозвались большими некрологами. Не было слов прощания только в советской прессе.

Похоронили Бунина на православном кладбище в малень­ком городке Сен-Женевьев-дю-Буа. Постойте мысленно у его могилы, помолчите, помяните добром эту мятущуюся, противоречивую, но честную душу... И, может быть, придут на память слова, такие пронзительные и щемящие, об ушед­шем дне и всей жизни человеческой, о чувстве, главном для человека, чувстве родного дома.

О России, ее людях, природе написал Бунин чудеснейшие страницы, и, когда вы будете читать их, пусть тихий свет рождается в душах ваших. Подумайте: будут еще в нашей жизни и в жизни детей наших и эти дожди, и травы, и бере­зовые ветви, пахнущие особенно грустно и прекрасно в июле, в ночь, когда лежат глубокие росы.

17