рабочие материалы в форме реферата на тему "Коллективизация: трагедия раскрестьянивания"

Рабочие материалы в форме реферата

на тему: «Коллективизация: трагедия раскрестьянивания»

к урокам истории в 9 и 11 классе

Содержание.

Введение-----------------------------------------------------------------------------3

1.     Цели и задачи коллективизации.-------------------------------------------4

2.     Политика планомерного натиска на крестьянство.--------------------16

3.     Сплошная коллективизация на Дону.-------------------------------------21

3.1.          Начало коллективизации---------------------------------------------21

3.2.          Голод 1932-1933 г.г.---------------------------------------------------23

3.3.          Сопротивление крестьянства и массовые репрессии.----------26

4.     Результаты введения политики коллективизации.----------------------28

Заключение--------------------------------------------------------------------------31

Литература---------------------------------------------------------------------------33

Введение.

«Земельный вопрос» для России существовал всегда, ещё со времен Средневековья. Но никогда он не стоял так остро как в ХХ веке. Четыре раза его пытались решить и всегда по-разному. Столыпинская реформа предполагала создание класса «сильных фермеров» и товарного сельского хозяйства, в 1917 году просто всё взяли и поделили по уравнительному принципу, а в 1930-е гг. землю огосударствили. Из этого ряда коллективизация выделяется своей разрушительностью прежних устоев и глубиной преобразований. Существуют различные мнения, что касается оценки коллективизации. Ее можно рассматривать как успех, так и как полный провал. В любом случае, это была не просто попытка ускорить процесс уравнивания людей  и восстановить страну из постреволюционной экономической разрухи, а еще и чистка крестьянства. Для сторонних наблюдателей, коллективизация, возможно, могла казаться довольно милой политикой, приветствуемой народом. В реальности, коллективизация оказалась одним из самых черных пятен в русской истории; болью, террором и страхом, которые были установлены в деревне.

Форсирование первой пятилетки (1928-1932 гг.) сочеталась с коллективизацией сельского хозяйства. После революции 1917 г. страна не знала подобного ужасающе бурного внутреннего процесса. Нельзя, однако, представлять себе этот новый этап аграрных преобразований чем-то вроде урагана, налетевшего на страну, где жизнь протекала с буколической безмятежностью. Это правда, что крестьянские массы воспринимали их как катаклизм. Но, с другой стороны, кризис, который советская деревня переживала в 20-е гг., был реальным кризисом.

С революцией крестьяне получили землю, и все же, десять с лишним лет спустя они жили еще под гнетом нищеты и бескультурья. Как ни билось большинство земледельцев, жили они плохо.

Путь к повышению низкого уровня производительности сельского хозяйства лежал через крупное хозяйство, объединение усилий и материальных средств, широкое внедрение механизации — кто-кто, а большевики всегда исходили из этого убеждения. Идея о производственном кооперировании крестьян, как о пути их к общественному производству была выдвинута К. Марксом и Ф. Энгельсом. В.И. Ленин разработал вопросы необходимости производственного кооперирования крестьян, его принципиальные возможности, предпосылки, принципы, методы и формы осуществления. Кооперативный план В.И. Ленина являлся важной составной частью его плана построения социализма в СССР. Главным условием коллективизации сельского хозяйства явилось наличие государственной власти в руках рабочего класса, его союз с трудящимся крестьянством. Важными предпосылками осуществления коллективизации сельского хозяйства были национализация всей земли, индустриализация всей страны, культурная революция. Указания В.И. Ленина легли в основу политики ВКП (б) в деревне. Идея коллективизации была как бомба с часовым механизмом, которая взорвалась в 1927 после кризиса «ножниц цен».

Перечень литературы позволяющий изучить данный вопрос довольно разнороден. Наряду с «общими» трудами Д. Боффа, Н. Верта, Д. Хоскинга, описывающие историю СССР в целом, имеются и работы, посвященные специально коллективизации, такие как монографии М. М. Горинова и Н. Л. Рогалиной, а также исследования, изучающие какие-либо отдельные, частные вопросы коллективизации, как, например, работы И. Е. Зеленина, Н. А. Ивницкого и В. А. Марьяновского. Степень освещенности тех или иных проблем коллективизации зависит от того к какой группе относится работа.

1.     Цели и задачи коллективизации.

 XV съезд ВКП(б) (1927 г.) определил направление экономической политики государства. В резолюциях съезда наметилась пока еще плохо сформулированная тенденция к изменению политического курса «влево». Это означало «усиление роли социалистических элементов в деревне», то есть развитие совхозов-гигантов, таких как совхоз им. Шевченко в Одесской области, об опыте которого писали тогда все газеты. Осенью 1927 года крупному украинскому совхозу имени Шевченко удалось приобрести 60 или 70 тракторов, из которых были сформированы тракторные колонны для обработки полей как совхозов, так и соседних колхозов, а также крестьянских наделов. Эту инициативу подхватили и в других местах; в 1928 году в совхозе имени Шевченко была образована первая машинно-тракторная станция (МТС) с парком тракторов, которые сдавались в аренду колхозам и совхозам района.

Помимо этого был взят курс на ограничение деятельности кулаков и нэпманов путем значительного повышения налогов; поощрительные меры в отношении беднейшего крестьянства; преимущественное развитие тяжелой промышленности. Выступления партийных деятелей свидетельствовали о глубоких расхождениях: Сталин и Молотов были особенно враждебно настроены против кулаков-«капиталистов», а Рыков и Бухарин предупреждали делегатов съезда об опасности слишком активной «перекачки» средств из сельского хозяйства в промышленность. И, тем не менее, все они лишь формулировали общие задачи. Съезд не принял никакой конкретной программы. Казалось, что будущее НЭПа еще впереди[1].

Между тем, как только закончился съезд, власти столкнулись с серьезным кризисом хлебозаготовок. В ноябре поставки сельскохозяйственных продуктов государству сильно сократились, а в декабре положение стало просто катастрофическим. Партия была захвачена врасплох. Еще в октябре Сталин публично заявил о «великолепных отношениях» с крестьянством. В январе 1928 г. пришлось взглянуть правде в глаза: несмотря на хороший урожай, крестьяне поставили только 300 млн. пудов зерна (вместо 430 млн., как в предыдущем году). Экспортировать было нечего. Страна оказалась без валюты, необходимой для индустриализации. Более того, продовольственное снабжение городов было поставлено под угрозу. Снижение закупочных цен, дороговизна и дефицит промтоваров, снижение налогов для беднейших крестьян (что избавляло их от необходимости продавать излишки), неразбериха на пунктах сдачи зерна, слухи о начале войны, распространяемые в деревне, — все это вскоре позволило Сталину заявить о том, что в стране происходит «крестьянский бунт».

Для выхода из создавшегося положения Сталин и его сторонники в Политбюро решили прибегнуть к срочным мерам, напоминающим продразверстку времен гражданской войны. Сам Сталин отправился в Сибирь. Другие руководители (Андреев, Шверник, Микоян, Постышев, Косиор) разъехались по основным зерновым регионам (Поволжье, Урал, Северный Кавказ). Партия направила в деревню «оперуполномоченных» и «рабочие отряды» (было мобилизовано 30 тыс. коммунистов). Сталин разрешил местным партийным чиновникам использовать силу по необходимости, чтобы получить зерно. Бедным крестьянам выплачивали деньги, чтобы те искали зерно в хозяйствах их соседей-кулаков. Этот «Сталинский Урало-Сибирский метод постепенно распространился по всей стране»[2]. Начали закрываться рынки, что ударило не по одним зажиточным крестьянам, так как большая часть зерна на продажу находилась, естественно, не только у «кулаков», но и у середняков. Изъятие излишков и репрессии усугубили кризис. Конечно, власти собрали зерна лишь не намного меньше, чем в 1927 г. Но на следующий год крестьяне уменьшили посевные площади.

Можно сказать, что этот кризис и нехватка продовольствия были отправной точкой для такой жесткой политики Сталина по отношению к крестьянству и деревне. Сталинская политика стала еще более жесткой, когда «немыслимые налоги были заменены сборами хлеба, обысками»[3]. Все это было лишь частью новой политики коллективизации, которая была направлена на исполнение одной из Коммунистических доктрин: равенства людей.

Хлебозаготовительный кризис зимы 1927/28 г. сыграл решающую роль в последующем: Сталин сделал ряд выводов (изложенных во многих его выступлениях в мае — июне 1928 г.) о необходимости сместить акцент с кооперации, ранее горячо защищавшейся Лениным, на создание «опор социализма» в деревне — колхозов-гигантов и машинно-тракторных станций (МТС). Благодаря значительным возможностям этих «опор» по производству сельскохозяйственной продукции для продажи на рынке предполагалось, что они дадут государству 250 млн. пудов зерна (одну треть действительных потребностей), что позволит обеспечить снабжение ключевых отраслей промышленности и армии, а также выйти на внутренний и внешний рынок, тем самым вынудив крестьян продавать излишки государству. Начиная с 1927 г. стала складываться система «контрактации» (контракт, предусматривающий, что в обмен на продукцию, которую крестьяне поставляют государству, они получают от него необходимую технику), позволявшая государству улучшить контроль за имеющимися продовольственными излишками. Летом 1928 г. Сталин уже не верил в НЭП, но еще не пришел окончательно к идее всеобщей коллективизации. По плану дальнейшего развития народного хозяйства (составленному на небольшой срок: три-четыре года) частный сектор должен был существовать и в дальнейшем.

Показатели сельского хозяйства в 1928/29 г. были катастрофическими. Несмотря на целый ряд репрессивных мер по отношению не только к зажиточным крестьянам, но и в основном к середнякам (штрафы и тюремное заключение в случае отказа продавать продукцию государству по закупочным ценам в три раза меньшим, чем рыночные), зимой 1928/29 г. страна получила хлеба меньше, чем год назад. Обстановка в деревне стала крайне напряженной: печать отметила около тысячи случаев «применения насилия» по отношению к «официальным лицам». Поголовье скота уменьшилось. В феврале 1929 г. в городах снова появились продовольственные карточки, отмененные после окончания гражданской войны. Дефицит продуктов питания стал всеобщим, когда власти закрыли большинство частных лавок и кустарных мастерских, квалифицированных как «капиталистические предприятия». Повышение стоимости сельскохозяйственных продуктов привело к общему повышению цен, что отразилось на покупательной способности населения, занятого в производстве. В глазах большинства руководителей, и в первую очередь Сталина, сельское хозяйство несло ответственность за экономические трудности еще и потому, что в промышленности показатели роста были вполне удовлетворительными. Однако внимательное изучение статистических данных показывает, что все качественные характеристики: производительность труда, себестоимость, качество продукции — шли по нисходящей. Этот настораживающий феномен свидетельствовал о том, что процесс индустриализации сопровождался невероятной растратой человеческих и материальных ресурсов. Это привело к падению уровня жизни, непредвиденной нехватке рабочей силы и разбалансированию бюджета в сторону расходов[4].

В 1929 году Сталин показал всем, что настало время «выбросить НЭП к черту». Он объяснял это следующим: «Ленин сказал, что НЭП введен по настоящему и надолго, но он не сказал навсегда»[5]. В конце 1920х, зажиточные крестьяне (Нэпманы) подверглись огромным налогам, которые постепенно становились еще тяжелее. Несмотря на это, многие из них все еще верили, что если они будут платить налоги, государство оставит их в покое. Однако, такого не произошло. Налоги росли и однажды стали слишком высокими для того, чтобы их платить. После этого те, кто не платил налоги, арестовывались и изгонялись.  Официально никто не говорил, что НЭП закончился, но оставшиеся из зажиточных крестьян стирались с лица земли. Крестьянство проходило через капитальное «регулирование».

 Видимое отставание сельского хозяйства от промышленности позволило Сталину объявить аграрный сектор главным и единственным виновником кризиса. Эту идею он, в частности, развил на пленуме ЦК в апреле 1929 г. Сельское хозяйство необходимо было полностью реорганизовать, чтобы оно достигло темпов роста индустриального сектора. По мысли Сталина, преобразования должны были быть более радикальными, чем те, что предусматривал пятилетний план, утвержденный XVI партконференцией, а затем и съездом Советов (апрель — май 1929 г.). При всей своей смелости — вариант ВСНХ предполагал увеличить капиталовложения в четыре раза по сравнению с периодом 1924-1928 гг., добиться за пять лет роста промышленного производства на 135%, а национального дохода на 82%, что и привело к его окончательной победе над более скромным вариантом Госплана, — пятилетний план все же основывался на сохранении преобладающего частного сектора, сосуществующего с ограниченным, но высокопроизводительным сектором государственным и коллективным. Его авторы рассчитывали на развитие спонтанного кооперативного движения и на систему договоров между кооперативами и крестьянскими товариществами. Наконец, план предполагал, что к 1933-1934 гг. примерно 20% крестьянских хозяйств объединятся в товарищества по совместной обработке земли, в которых обобществление коснется исключительно обрабатываемых земель, обслуживаемых «тракторными колоннами», без отмены частной собственности и без коллективного владения скотом. Постепенная и ограниченная коллективизация должна была строиться исключительно на добровольном принципе, с учетом реальных возможностей государства поставлять технику и специалистов.

По мнению Сталина, критическое положение на сельскохозяйственном фронте, приведшее к провалу последней хлебозаготовительной кампании, было вызвано действиями кулаков и других враждебных сил, стремящихся к «подрыву советского строя». Выбор был прост: или деревенские капиталисты, или колхозы. Речь теперь шла не о выполнении плана, а о беге наперегонки со временем.

Партия нашла выход из социального, экономического и политического кризиса в объединении двух совершенно разных нововведений: создание коллективных хозяйств и уничтожение кулаков, как класса. «Происходило силовое введение двух взаимосвязанных политик: создание колхозов и раскулачивание. Ликвидация кулаков должна была подготовить материальную базу для создания коллективных хозяйств»[6].

Только что принятый план подвергся многочисленным корректировкам в сторону повышения, особенно в области коллективизации. Вначале предполагалось обобществить к концу пятилетки 5 млн. крестьянских хозяйств. В июне Колхозцентр объявил о необходимости коллективизации 8 млн. хозяйств только за один 1930 г. и половины крестьянского населения к 1933 г. В августе Микоян заговорил уже о 10 млн., а в сентябре была поставлена цель обобществить в том же 1930 г. 13 млн. хозяйств. В декабре эта цифра выросла до 30 млн[7].

Такое раздувание показателей плана свидетельствовало не только о победе сталинской линии. Оно питалось иллюзией изменения положения вещей в деревне: тот факт, что, начиная с зимы 1928 г. сотни тысяч бедняков под воздействием призывов и обещаний объединились в ТОЗы, чтобы при поддержке государства хоть как-то повысить свое благосостояние, в глазах большинства руководителей свидетельствовал об «обострении классовых противоречий» в деревне и о «неумолимой поступи коллективизации». 200 «колхозов-гигантов» и «агропромышленных комплексов», каждый площадью 5-10 тыс. га, становились теперь «бастионами социализма». В июне 1929 г. печать сообщила о начале нового этапа — «массовой коллективизации». Все парторганизации были брошены властями на выполнение двойной задачи: заготовительной кампании и коллективизации. Все сельские коммунисты под угрозой дисциплинарных мер должны были показать пример и вступить в колхозы. Центральный орган управления коллективными хозяйствами — Колхозцентр — получил дополнительные полномочия. Органы сельхозкооперации, владельцы немногочисленной техники, обязывались предоставлять машины только колхозам. Мобилизация охватила профсоюзы и комсомол: десятки тысяч рабочих и студентов были отправлены в деревню в сопровождении партийных «активистов» и сотрудников ГПУ. В этих условиях насильственная заготовительная кампания приняла характер реквизиции, еще ярче выраженный, чем во время двух предыдущих. Осенью 1929 г. рыночные механизмы были окончательно сломаны. Несмотря на средний урожай, государство получило более 1 млн. пудов зерна, то есть на 60% больше, чем в предыдущие годы. По окончании кампании сконцентрированные в деревне огромные силы (около 150 тыс. человек) должны были приступить к коллективизации. За лето доля крестьянских хозяйств, объединившихся в ТОЗы (в подавляющем большинстве это были бедняки), составила в отдельных районах Северного Кавказа, Среднего и Нижнего Поволжья от 12 до 18% общего числа. С июня по октябрь коллективизация затронула, таким образом, 1 млн. крестьянских хозяйств.

Вдохновленные этими результатами, центральные власти всячески побуждали местные парторганизации соревноваться в рвении и устанавливать рекорды коллективизации. По решению наиболее ретивых партийных организаций несколько десятков районов страны объявили себя «районами сплошной коллективизации». Это означало, что они принимали на себя обязательство в кратчайшие сроки обобществить 50% (и более) крестьянских хозяйств. Давление на крестьян усиливалось, а в центр шли потоки триумфальных и нарочито оптимистических отчетов. 31 октября «Правда» призвала к сплошной коллективизации. Неделю спустя в связи с 12-й годовщиной Октябрьской революции Сталин опубликовал свою статью «Великий перелом», основанную на в корне ошибочном мнении, что «середняк повернулся лицом к колхозам». Не без оговорок ноябрьский (1929 г.) пленум ЦК партии принял сталинский постулат о коренном изменении отношения крестьянства к коллективным хозяйствам и одобрил нереальный план роста промышленности и ускоренной коллективизации. Это был конец НЭПа.

В докладе Молотова на ноябрьском (1929 г.) пленуме ЦК отмечалось: «Вопрос о темпах коллективизации в плане не встает... Остается ноябрь, декабрь, январь, февраль, март — четыре с половиной месяца, в течение которых, если господа империалисты на нас не нападут, мы должны совершить решительный прорыв в области экономики и коллективизации». Решения пленума, в которых прозвучало заявление о том, что «дело построения социализма в стране пролетарской диктатуры может быть проведено в исторически минимальные сроки», не встретили никакой критики со стороны «правых», признавших свою безоговорочную капитуляцию.

После завершения пленума специальная комиссия, возглавляемая новым наркомом земледелия А. Яковлевым, разработала график коллективизации, утвержденный 5 января 1930 г. после неоднократных пересмотров и сокращений плановых сроков. На сокращении сроков настаивало Политбюро. В соответствии с этим графиком Северный Кавказ, Нижнее и Среднее Поволжье подлежали «сплошной коллективизации» уже к осени 1930 г. (самое позднее к весне 1931 г.), а другие зерновые районы должны были быть полностью коллективизированы на год позже. Преобладающей формой коллективного ведения хозяйства признавалась артель, как более передовая по сравнению с товариществом по обработке земли. Земля, скот, сельхозтехника в артели обобществлялись[8].

Другая комиссия во главе с Молотовым занималась решением участи кулаков. Только в бедных крестьянах правительство видело свою настоящую поддержку в деревне. Они были главной силой, которая позволяла и помогала вращаться колесам коллективизации. Зажиточные крестьяне, кулаки, считались враждебными элементами. Правительство настраивало бедных крестьян против зажиточных. Многие из зажиточных крестьян боялись построить новый дом или купить вторую лошадь, чтобы их не считали кулаками. Бюллетени ОГПУ дают следующее заявление крестьян: «Среди нас не существует ни бедных, ни богатых. В обществе все равны. Существуют лишь работники и ленивцы, которых Советское правительство считает бедными»[9]. Определение «кулака» расширялось в 20 х. Сначала, кулаком считался тот, кто эксплуатировал людской труд. Позже, любой зажиточный крестьянин считался кулаком.

 27 декабря 1929 г. Сталин провозгласил переход от политики ограничения эксплуататорских тенденций кулаков к ликвидации кулачества как класса. Комиссия Молотова разделила кулаков на 3 категории: в первую (63 тыс. хозяйств) вошли кулаки, которые занимались «контрреволюционной деятельностью», во вторую (150 тыс. хозяйств) — кулаки, которые не оказывали активного сопротивления советской власти, но являлись в то же время «в высшей степени эксплуататорами и тем самым содействовали контрреволюции». Кулаки этих двух категорий подлежали аресту и выселению в отдаленные районы страны (Сибирь, Казахстан), а их имущество подлежало конфискации. Кулаки третьей категории, признанные «лояльными по отношению к советской власти», осуждались на переселение в пределах областей из мест, где должна была проводиться коллективизация, на необработанные земли.

В целях успешного проведения коллективизации власти мобилизовали 25 тыс. рабочих (так называемых «двадцатипятитысячников») в дополнение к уже направленным ранее в деревню для проведения хлебозаготовок. Как правило, эти новые мобилизованные рекомендовались на посты председателей организуемых колхозов. Целыми бригадами их отправляли по центрам округов, где они вливались в уже существующие «штабы коллективизации», состоящие из местных партийных руководителей, милиционеров, начальников гарнизонов и ответственных работников ОГПУ. Штабам вменялось в обязанность следить за неукоснительным выполнением графика коллективизации, установленного местным партийным комитетом: к определенному числу требовалось коллективизировать установленный процент хозяйств. Члены отрядов разъезжались по деревням, созывали общее собрание и, перемежая угрозы всякого рода посулами, применяя различные способы давления (аресты «зачинщиков», прекращение продовольственного и промтоварного снабжения), пытались склонить крестьян к вступлению в колхоз. И если только незначительная часть крестьян, поддавшись на уговоры и угрозы, записывалась в колхоз, «то коллективизированным на 100%» объявлялось все село[10].

Раскулачивание должно было продемонстрировать самым неподатливым непреклонность властей и бесполезность всякого сопротивления. Проводилось оно специальными комиссиями под надзором «троек», состоящих из первого секретаря партийного комитета, председателя исполнительного комитета и руководителя местного отдела ГПУ. Составлением списков кулаков первой категории занимался исключительно местный отдел ГПУ. Списки кулаков второй и третьей категорий составлялись на местах с учетом «рекомендаций» деревенских активистов и организаций деревенской бедноты, что открывало широкую дорогу разного рода злоупотреблениям и сведению старых счетов. Кого отнести к кулакам? Кулак «второй» или «третьей» категории? Прежние критерии, над разработкой которых в предыдущие годы трудились партийные идеологи и экономисты, уже не годились. В течение предыдущего года произошло значительное обеднение кулаков из-за постоянно растущих налогов. Отсутствие внешних проявлений богатства побуждало комиссии обращаться к хранящимся в сельсоветах налоговым спискам, часто устаревшим и неточным, а также к информации ОГПУ и к доносам.

В итоге раскулачиванию подверглись десятки тысяч середняков. В некоторых районах от 80 до 90% крестьян-середняков были осуждены как «подкулачники». Их основная вина состояла в том, что они уклонялись от коллективизации. Сопротивление на Украине, Северном Кавказе и на Дону (туда даже были введены войска) было более активным, чем в небольших деревнях Центральной России. Количество выселенных на спецпоселение в 1930-1931 гг. составило, по архивным данным, выявленным В.Н. Земсковым, 381 026 семей общей численностью 1 803 392 человека.

Одновременно с «ликвидацией кулачества как класса» невиданными темпами разворачивалась сама коллективизация. Каждую декаду в газетах публиковались данные о коллективизированных хозяйствах в процентах: 7,3% на 1 октября 1929 г.; 13,2% на 1 декабря; 20,1% на 1 января 1930 г.; 34,7% на 1 февраля, 50% на 20 февраля; 58,6% на 1 марта... Эти проценты, раздуваемые местными властями из желания продемонстрировать руководящим инстанциям выполнение плана, в действительности ничего не означали. Большинство колхозов существовали лишь на бумаге. Результатом этих процентных побед стала полная и длительная дезорганизация сельскохозяйственного производства. Угроза коллективизации побуждала крестьян забивать скот. Без нужды, просто потому, что его все равно отберут. Все ели столько мяса, сколько хотели, как никогда раньше в своей крестьянской жизни. Делали это по принципу: пусть будет колхоз, но мы пойдем туда безо всего. Нарком Михаил Чернов заметил: «Первый раз за свою тяжелую историю русский крестьянин вдоволь наелся мяса»[11]. Нехватка семян для весеннего сева, вызванная конфискацией зерна, предвещала катастрофические последствия.

Чтобы подавить волну растущего сопротивления Сталин опубликовал статью «Головокружение от успехов», появившуюся в «Правде» 2 марта 1930 г., где осудил многочисленные случаи нарушения принципа добровольности при организации колхозов, «чиновничье декретирование колхозного движения». Он критиковал излишнюю «ретивость» в деле раскулачивания, жертвами которого стали многие середняки. Обобществлению часто подвергался мелкий скот, птица, инвентарь, постройки. Необходимо было остановить это «головокружение от успехов» и покончить с «бумажными колхозами, которых еще нет в действительности, но о существовании которых имеется куча хвастливых резолюций». В статье, однако, абсолютно отсутствовала самокритика, а вся ответственность за допущенные ошибки возлагалась на местное руководство. Ни в коей мере не вставал вопрос о пересмотре самого принципа коллективизации. Эффект от статьи, вслед за которой 14 марта появилось постановление ЦК «О борьбе против удаления от Партийной линии в колхозах»[12], сказался немедленно. Пока местные партийные кадры пребывали в полном смятении, начался массовый выход крестьян из колхозов (только в марте 5 млн. человек). К 1 июля коллективизированными оставались не более 5,5 млн. крестьянских хозяйств (21% общего числа крестьян), или почти в 3 раза меньше, чем на 1 марта[13].

2. Политика планомерного натиска на крестьянство.

Возобновленная с новой силой к осени 1930 г. кампания хлебозаготовок способствовала росту напряженности, временно спавшей весной. Исключительно благоприятные погодные условия 1930 г. позволили собрать великолепный урожай в 83,5 млн. т (на 20% больше, чем в предыдущем году). Хлебозаготовки, осуществляемые проверенными методами, принесли государству 22 млн. т. зерна, или в два раза больше, чем удавалось получить в последние годы НЭПа. Эти результаты, достигнутые на самом деле ценой огромных поборов с колхозов (доходивших до 50-60% и даже до 70% урожая в самых плодородных районах, например на Украине), могли только побудить власти к продолжению политики коллективизации. На крестьян снова различными способами оказывалось давление: районы, сопротивлявшиеся коллективизации, отстранялись от промтоварного снабжения; колхозам отдавались не только конфискованные кулацкие земли, но и все пастбища и леса, находившиеся в общем пользовании крестьян; наконец, прокатилась новая волна раскулачивания, охватившая на Украине 12-15% крестьянских хозяйств. Реакция крестьян на этот грабеж средь бела дня была ожесточенной: во время хлебозаготовок 1930-1931 гг. отделы ГПУ зарегистрировали десятки тысяч случаев поджогов колхозных построек. Несмотря на это, к 1 июля 1931 г. процент коллективизированных хозяйств вернулся к уровню 1 марта 1930 г. (57,5%).

Отобранное у крестьян зерно предназначалось для вывоза, преимущественно в Германию. Эта страна обязалась в рамках торгового германо-советского соглашения, подписанного в апреле 1931 г., предоставить Советскому Союзу значительные кредиты (более 1 млрд. марок). В обмен на необходимую для индустриализации технику (с 1931 по 1936 г. половина всей ввозимой в СССР техники была немецкого происхождения) советская сторона брала обязательства снабжать Германию сельскохозяйственным сырьем и золотом. Добыча этого металла с начала 30-х годов достигла небывалых размеров, прежде всего на Колыме и в районах Крайнего Севера, где в качестве рабочей силы использовались заключенные — в основном раскулаченные крестьяне.

К концу лета 1931 г. хлебозаготовки начали давать сбои: снизились поступления зерновых. Власти решили направить в деревню 50 тыс. новых уполномоченных в качестве подкрепления местному аппарату. Из-за неурожая в восточных районах страны особенно суровому обложению подвергли Украину. Тысячи колхозов остались полностью без кормов и почти без семян. Несмотря на очень посредственный урожай (69 млн. т), во время хлебозаготовок было изъято рекордное количество зерна (22,8 млн. т), из них 5 млн. т пошли на экспорт в обмен на технику. Насильственное изъятие одной трети (а в некоторых колхозах до 80%) урожая могло лишь окончательно расстроить производственный цикл. Уместно напомнить, что при НЭПе крестьяне продавали всего от 15 до 20% урожая, оставляя 12-15% на семена, 25-30% — на корм скоту, а остальные 30-35% — для собственного потребления. Правительство, воодушевленное успехами хлебозаготовок, наметило на 1932 г. план в 29,5 млн. т. А на Украине между тем появлялись первые признаки «критической продовольственной ситуации». Этот эвфемизм, употребленный украинским ЦК, на самом деле означал голод.

Назревал и становился неизбежным конфликт между идущими на всяческие уловки во имя сохранения части урожая крестьянами, с одной стороны, и властями, обязанными любой ценой выполнить план по хлебозаготовкам, — с другой. Заготовки 1932 г. протекали очень медленно. С началом новой жатвы крестьяне, часто в сговоре со своими руководителями, стремились пустить в употребление или припрятать все, что только можно. Власти тотчас же вознегодовали по поводу «разбазаривания народного богатства». 7 августа 1932 г. был издан закон об «охране и усилении общественной собственности»[14]. Правительственная и колхозная собственность стала «священной» и «неприкасаемой». Любая кража этой собственности наказывалась смертным приговором. Только при смягчающих обстоятельствах смертная казнь могла быть заменена на тюремное заключение сроком на 10 лет. Не существовало никакой разницы между большой и малой кражей. Поэтому люди называли этот закон - законом о Трех Колосках.

Осенью 1932 г. правительство собралось нанести решительный удар по колхозникам, которые, по словам Сталина, целыми отрядами выступали против Советского государства. В соответствии с законом от 7 августа и статьей 58 Уголовного кодекса (которая позволяла осудить всякого, кто совершил какое-либо действие, подрывающее советскую власть) десятки тысяч колхозников были арестованы за самовольное срезание небольшого количества колосьев ржи или пшеницы. О размахе репрессий может свидетельствовать секретный циркуляр, датированный 8 мая 1933 г. В нем указывалось на необходимость навести порядок в произведении арестов, совершаемых кем попало, разгрузить места заключения и в течение двух месяцев уменьшить общее число заключенных с 800 до 400 тыс. человек. Репрессиям подвергались не только рядовые колхозники, но и председатели колхозов. Только за 1932 г. 36% из них были смещены с должностей, и почти всем было предъявлено обвинение в антигосударственной деятельности, направленной на саботаж хлебозаготовок. Чистка коснулась и партийцев — примерно треть из них пострадала. Продотряды, осуществлявшие заготовки, совершали настоящие карательные экспедиции, прежде всего в зерновых районах. В своих действиях они не останавливались даже перед изъятием всего колхозного зерна, в том числе выделенного на семена и оплату за работу[15].

Результатом этих действий был страшный голод, от которого погибло, главным образом на Украине, от 4 до 5 млн. человек. В отличие от 1921 г., когда голод был официально признан и власти обратились за международной помощью, на этот раз существование «критической продовольственной ситуации» в украинской деревне полностью отрицалось правительством. Сведения о массовом голоде скрывались даже внутри страны. В наиболее пострадавших районах воинские подразделения следили за тем, чтобы крестьяне не покидали свои деревни. В итоге массового ухода из деревень, как в 1921-1922 гг., не произошло.
После этой катастрофы правительство признало необходимость пересмотра методов проведения заготовок. Были предприняты шаги по централизации и объединению разрозненных органов в единый Комитет по заготовкам (Комзаг), подчинявшийся непосредственно Совету Народных Комиссаров. Этими действиями руководство признало первостепенную значимость ежегодной хлебозаготовительной кампании, являвшейся, по словам Кирова, концентрированным выражением всей политики в деревне, пробным камнем нашей силы и слабости, силы и слабости наших врагов. Были произведены также преобразования в структуре органов управления. Создавались политотделы, состоящие из проверенных людей, имеющих все основания «гордиться» своим богатым опытом работы, чаще всего в органах госбезопасности или в армии. Политотделы руководили деятельностью машинно-тракторных станций, являвшихся основными органами контроля за сельскохозяйственным производством, а также «присматривали» за местными партийными инстанциями, считавшимися чересчур либеральными по отношению к крестьянам.

По Постановлению от 19 января 1933 г. заготовки становились составной частью обязательного налога, взимаемого государством и не подлежащего пересмотру местными властями. Эта мера в принципе должна была защитить колхозы от бесконтрольных многократных обложений, произвольно назначаемых местными властями. Но на самом деле, не снижая размера отчислений в пользу государства, постановление лишь утяжелило участь крестьян. В придачу к налогу колхозники обязывались оплачивать натурой услуги, предоставляемые им через МТС. Этот весьма значительный сбор давал в 1930-е годы минимум 50% хлебозаготовок. Сверх того государство полностью брало на себя контроль размерами посевных площадей и урожая в колхозах, несмотря на то, что они, как предполагалось по их уставу, являлись социалистическими кооперативами и подчинялись только общему собранию колхозников. Размер государственного налога при этом определялся исходя из желаемого результата, а не из объективных данных[16].

Наконец, чтобы закрыть всякую лазейку, через которую продукция могла бы уйти из-под контроля государства, в марте 1933 г. было издано постановление, по которому, пока район не выполнит план по хлебозаготовкам, 90% намолоченного зерна отдавалось государству, а оставшиеся 10% распределялись среди колхозников в качестве аванса за работу. Открытие колхозных рынков, легализованных с лета 1932 г. с целью смягчения катастрофической ситуации с продовольствием в городах, также зависело от того, справлялись ли колхозы района с выполнением плана. Для установления полного контроля государства над деревней оставалось коллективизировать 5 млн. сохранившихся еще к началу 1934 г. единоличных хозяйств. На июльском (1934 г.) пленуме ЦК существование этих 5 млн. «спекулянтов» было признано неприемлемым. Власти объявили об установлении исключительно высокого денежного обложения крестьян-частников. Кроме того, размер государственного налога был увеличен для них на 50% и в таком виде значительно превосходил уровень платежеспособности мелких производителей, Для частников оставалось только три выхода из этой ситуации: уйти и город, вступить в колхоз или стать наемным рабочим в совхозе. На Втором съезде колхозников (по существу, колхозных активистов), проходившем в феврале 1935 г., Сталин с гордостью заявил, что 98% всех обрабатываемых земель в стране уже являются социалистической собственностью.

В том же 1935 г. государство изъяло у села более 45% всей сельскохозяйственной продукции, т.е. в три раза больше, чем в 1928 г. Производство зерна при этом снизилось, несмотря на рост посевных площадей, на 15% по сравнению с последними годами нэпа. Продукция животноводства едва составила 60% уровня 1928 г.

За пять лет государству удалось провести «блестящую» операцию по вымогательству сельхозпродукции, покупая ее по смехотворно низким ценам, едва покрывавшим 20% себестоимости. Эта операция сопровождалась небывало широким применением принудительных мер, которые содействовали усилению полицейско-бюрократического характера режима. Насилие по отношению к крестьянам позволяло оттачивать те методы репрессий, которые позже были применены к другим общественным группам.

3. Сплошная коллективизация на Дону.

3.1. Начало коллективизации на Дону. К началу ноября 1929 г. 21 % всех индивидуальных хозяйств на Дону были вовлечены в колхозы. Оценивая этот факт, следует учесть, что использование внеэкономических методов в период хлебозаготовительного кризиса конца 20- х годов побудило многих крестьян укрыться под «крышу» колхозов, члены которых пользовались налоговыми и другими льготами. Но основная часть казаков и крестьян, особенно так называемых «крепких хозяев», отнюдь не была намерена добровольно объединяться в коллективные хозяйства. Однако возглавивший в 1928 г. парторганизацию Северо-Кавказского края А.А.Андреев заявил о том, что край, в том числе донские округа, уже готовы к сплошной коллективизации. 27 ноября 1929 г. Северо-Кавказский крайком ВКП (б) продублировал решение ноябрьского пленума ЦК партии о переходе к сплошной коллективизации, а в декабре того же года это сделали Донецкий, Сальский, Шахтинский и другие окружные комитеты партии. Уже к лету 1931 г. предполагалось срочнам образом завершить «сплошную коллективизацию» на Дону. 5 января 1930 г. было принято постановление ЦК ВКП (б)  «О темпе коллективизации и мерах помощи государства колхозному строительству». Оно относило Северный Кавказ, а следовательно и донские округа к важнейшим зерновым районам страны. Эти установки предопределили формы и методы проведения коллективизации: сначала популистская пропаганда, затем запугивание угрозой раскулачивания, наконец, стимулирование конфискации имущества кулаков путем премирования информаторов из бедноты.

На Дону политика ликвидации кулачества как класса была сопряжена с откровенно антиказачьими акциями. Принадлежность к казачеству, особенно участие в гражданской войне на стороне белых могли служить основанием для зачисления в разряд кулаков и «подкулачников», подлежащих репрессиям. Это было скрытое расказачивание, хотя этот термин сами власти не использовали. В феврале-марте 1930 г. в округах Дона было ликвидировано 13-14 тысяч казачьих и крестьянских хозяйств, отнесенных к кулацким, что составило 3% всех хозяйств Дона.

К концу января 1930 г. 65,5% казачьих и крестьянских хозяйств Дона были вовлечены или загнаны в колхозы. Широкое использование методов принуждения, политика раскулачивания, организационно-хозяйственная неразбериха, царившая в наспех сколоченных колхозах не могли не породить сопротивление крестьян процессу сплошной коллективизации. Показательные массовые выступления крестьян и казаков произошли в Сальском и Донецком округах зимой 1930 г. В ходе этих выступений выдвигались лозунги «За советскую власть без коммунистов и без колхозов». Подобные процессы стали составной частью крестьянского протеста по всей России. Информация о такой реакции крестьянства побудила большевистское руководство прибегнуть к маневру. В марте 1930 г. появилась статья Сталина «Головокружение от успехов» и постановление ЦК ВКП (б) «О борьбе с искривлениями партлинии в колхозном движении», в которых основная ответственность за преступные действия в отношении крестьянства была лукаво возложена на местные кадры. На самом деле они были дисциплинированными исполнителями авторитарной воли руководителя ЦК в полном соответствии с уставом правящей партии.

Крестьяне и казаки наивно расценили опубликованные документы как свидетельство отказа верхов от политики сплошной коллективизации. Начался массовый выход из колхозов. Однако власти только на время несколько ослабили пресс давления. Колхозам дали в 1930 г. налоговые льготы, но при этом усилили экономический нажим на единоличные хозяйства. Зимой 1930-1931 г.г. был развернут новый этап сплошной коллективизации. К весне 1931 г. в колхозы Дона «кнутом и пряником» было вовлечено 80,5% крестьянских хозяйств, что позволило считать сплошную коллективизацию завершенной. К лету 1931 г. на Дону сохранилось всего 57 тысяч индивидуальных хозяйств, в распоряжении которых осталось 0,5 млн. гектаров пашенной земли.

Достоинством коллективных хозяйств была сельскохозяйственная техника: около 3,5 тысяч тракторов. Хотя первоначально в подавляющем большинстве хозяйств использовался такой же инвентарь и орудия труда, как в индивидуальных крестьянских хозяйствах, государство стремилось обеспечить коллективные хозяйства современной материально-технической базой. Однако, с другой стороны, коллективные хозяйства в условиях политического диктата на корню уничтожали стремление крестьян к инициативному труду, развитие предприимчивости, желание добиваться как можно более высокой производительности труда.

М.А.Шолохов в своем романе «Поднятая целина», который он первоначально озаглавил «С кровью и потом», удивительно правдиво для того времени описал противоречивый процесс коллективизации на Дону. Но надо иметь в виду, что, во-первых, в романе речь идет только о начальном этапе преобразовании сельского хозяйства, когда не было проявлений голода и массовых репрессий, во-вторых, автор романа не мог полностью игнорировать требования правящей партии.

3.2. Голод 1932-1933г.г. Колхозы были вписаны в сложившуюся государственную хозяйственную систему, подчинены административно-командным методам руководства. Первый секретарь Северо-Кавказского крайкома А.А.Андреев ушел на повышение в Москву, его сменил Б.Е.Шеболдаев, продолживший сложившийся политический курс.

В начале ноября 1932 г. в стране был принят комплекс постановлений , потребовавший от партийных, советских и комсомольских организаций, а также от административно-карательных и судебных органов осуществления широкого круга мер государственного и общественного нажима и принуждения вплоть до прямого насилия  в отношении всех лиц – рядовых и руководителей, коммунистов и беспартийных, работающих и неработающих, обвиняемых в саботаже и срыве хлебозаготовок и сева. 7 августа 1932 г. был принят закон об охране социалистической собственности, вводивший жестокие меры наказания, вплоть до расстрела, за малейшее посягательство на коллективную собственность. При этом была дана ориентировка па применение к виновным таких суровых карательных мер, как выселение из края в отдаленные районы страны, осуждение на длительные сроки и расстрел. Принятые решения положили начало новому этапу хлебозаготовок в 1932 г. в Северо-Кавказском крае. Главной его чертой стало нараставшее насилие, разгул репрессий против колхозного и единоличного крестьянства, партийных, советских, колхозных и совхозных руководителей. Для осуществления этих решений крайком ВКП (б) направил на места уполномоченных. В 31 район Дона и Кубани выехали ответственные работники крайкома и край исполкома.

Унижения, страдания, голод деморализовали сельское население края. на колхозников было оказано огромное давление, с тем чтобы побудить их сдать весь свой скот на колхозные фермы. Царившая там безхозяйственность, нехватка кормов обернулись массовым падежом скота. Наспех сколоченные колхозы сталкивались с нарастающими как снежный ком проблемами. Отсутствие опыта организации коллективного труда, безразличное отношение вчерашних единоличников к общественной собственности, уравниловка, царившая в оплате труда крестьян, оборачивались низкой экономической эффективностью коллективных хозяйств.

М.Шолохов обладал личным мужеством и вступил со Сталиным в переписку как общественный адвокат крестьянства. В частности М.Шолохов описал, как в 1932 г. во время уборки, в самую страду, застал группу колхозников, которые вместо того, чтобы просушивать копны, подмокшие от дождя, предавались отдыху. В ответ на возмущение Шолохова одна из крестьянок сказала: «План в нынешнем году дюже чижолый. Хлеб наш, как видно, весь за границу уплывет. Через то мы с ленцой и работаем, не спешим копны сушить… Нехай пашеничка Трошки попреет. Прелая-то она за границу не нужна, а мы и такую поедим». М.А.Шолохов в феврале 1933 г. с душевной болью писал, что Вешенский район «… идет к катастрофе. Скот в ужасном состоянии. Что будет весной не могу представить даже при наличии своей писательской фантазии… Большое количество людей пухлых. Это в феврале, а что будет в апреле, мае». А в середине апреля того же года в письме к Сталину он сообщал о том, что «пухлые и умирающие от голода есть и в верхнее донском районе, но все же там несравненно легче», чем в Вешенском районе. Положение же в Вешенском районе он характеризовал следующим образом: большинство семей живут «без хлеба на водяных орехах и на падали с самого декабря месяца…Теперь же по Правобережью Дона появились суслики, и многие решительно «ожили»: едят сусликов вареных и жареных, на скотомогильники за падалью не ходят, а не так давно пожирали не только свежую падаль, но и пристреленных сапных лошадей, и собак, и кошек, и даже вываренную на салотопке, лишенную всякой питательности падаль…». Сталинское политбюро приняло специальное решение по Вешенскому району, положившее конец «перегибам» на родине Шолохова, но генеральный секретарь посоветовал писателю больше не вмешиваться в не свои дела.

Хлеборобы разбегались из станиц, хуторов и сел Северо-Кавказского края. органы ОГПУ проинформировали Сталина и Молотова о массовом бегстве из колхозов крестьян и казаков. Реакция вождей была незамедлительной. 22 января 1933 г. в Северо-Кавказский крайком ВКП (б) поступила из Москвы телеграмма, в которй партийному и советскому руководству край предписывалось принять все необходимые меры к прекращению бегства колхозников из колхозов. Само же бегство их расценивалось как результат происков врагов советской власти, как новая форма «кулацкого саботажа», как стремление беглецов оставить колхозы без рабочей силы и сорвать весеннюю посевную кампанию. Тиски голода в течение нескольких месецев сжимали сельское население края, большинство его районов. Голод уносил многие тысячи жизней рядовых колхозников и единоличников, испытавших неслыханное бедствие. Лишь бесчеловечностью сталинского режима можно объяснить то, что из станиц и сел голодавшего края хлеб вывозили на железнодорожные станции, транспортировали в черноморские порты и экспортировали за рубеж в обмен на машины и станки. Только теперь стали известны факты, свидетельствующие о том, как бездарно расходовался полученный за хлеб валютный фонд, как бессмысленно расточительны были многие затраты на индустриализацию. А ведь в том тяжком году за границу было продано 1,8 млн.тонн зерна. Если бы оно осталось в стране, голода, конечно же , не было.

Р.Конквест предполагает, что в 1932-1933 г.г. о голода в СССР погибли 7 млн. человек, в том числе 1 мил. крестьян и казаков в Северо-Кавказском крае. Расчеты Р.Конквеста другие исследователи Запада считают преувеличенными, российские публицисты – преуменьшенными, но в любом случае речь идет о миллионах погибших.

3.3. Сопротивление крестьянства и массовые репрессии. В 1932 г. в колхозах нарастали настроения пассивного протеста против коллективно-принудительного хозяйствования, выражавшиеся в низком уровне трудовой дисциплины, в сознательно халатном отношении у труду. В сопротивлении политики партии и государства в деревне незначительную, никак не решающую роль играли рассеянные по станицам и селам бывшие кулаки, а также и другие антиколхозные и антисоциалистические элементы. В целом квалификация руководством страны сопротивления хлеборобов как «кулацкого саботажа» была несостоятельна ни с точки зрения классового состава его участников, ни с точки зрения их целей. Оценка событий в деревне как «кулацкого саботажа» была известной данью прошлому, попыткой объяснить сложившуюся ситуацию как новое обострение классовой борьбы и выступление кулака с целью дать бой советской власти.

На Дону не было массовых депортаций как на Кубани, но политика проводилась та же самая. Органы ОГПУ применяли тактику фабрикации так называемых контрреволюционных белоказачьих повстанческих организаций на базе проявлений неудовлетворенности широких кругов казаков своим положением и ситуацией в обществе в целом. Это позволяло без оповещения общественности и привлечения лишнего внимания окончательно расправиться с наиболее активной частью казачества, его интеллигенцией и закрыть проблему его возможной самоорганизации на антисоветской основе.

Примером репрессий может служить дело так называемой «контрреволюционной казачьей организации Семерникова», раскрытое Шахтинско-Донецким отделением ОГПУ в марте-апреле 1933 г. в обвинительном заключении по делу указывалось на существование 29 подпольных ячеек в г, Шахты и прилегающих к нему станицах, которые объединили бывших казачьих офицеров, какзаков-репатриантов и молодежь из репрессированных кулацких семей. Партийно-государственная административно-командная система в 1932 г. развернула под флагом борьбы с «кулацким саботажем» наступление фактически на все крестьянство, стремясь сломить его психологию самостоятельного производителя, труженика, хозяина.

Коллективизация сельского хозяйства, прервав естественную эволюцию крестьянских хозяйств, обернулась фактически вторым пришествием полукрепостнических отношений на селе. Лишенные паспортов (введенных в СССР в 1932 г.) крестьяне были прикреплены к колхозам, оказавшись в полной зависимости от государства. Некоторые преимущества коллективных хозяйств (более эффективное использование техники, возможность обеспечить рост обрабатываемых площадей) не компенсировали потерь, возникавших вследствие разрушения у крестьян чувства хозяина. Все это на долгие десятилетия явилось источником низкой эффективности многих коллективных хозяйств. Коллективизация отложилась в исторической памяти народа как время, когда судьбы миллионов крестьян оказались трагически надломлены политикой безудержного государственного насилия, обернувшейся массовыми человеческими жертвами, разрушением производительных сил в деревни.

4.     Результаты введения политики коллективизации.

          Путь к повышению низкого уровня производительности сельского хозяйства лежал через крупное хозяйство, объединение усилий и материальных средств, широкое внедрение механизации. Однако, даже прозябая в далеко не блестящих условиях, крестьянин — и в особенности пресловутый середняк — сохранял недоверчивость к такого рода проектам. Помимо привязанности к недавно обретенному земельному наделу в его психологии была заложена еще глубинная враждебность к крупному хозяйству. Из-за многовекового опыта угнетения оно ассоциировалось у крестьянина с невозможностью трудиться на себя, с обязанностью работать на других, чуть ли не с возвратом крепостного права. Мотив этот, кстати, не случайно был широко использован противниками коллективизации. В теории классиков марксизма — Маркса и Энгельса, а затем Ленина — необходимое преодоление подобного крестьянского мышления неизменно связывалось с медленным процессом, в ходе которого возрастающее давление экономических потребностей сопровождается возникновением технико-агрономических предпосылок, способных намного повысить производительность земледельческого труда.

Стимулы, призванные побудить крестьян к вступлению на новый путь, должны были быть разными. Во-первых, развитие кооперации, в том числе и в самых простых ее формах, отнюдь не надо было сбрасывать со счета. Во-вторых, немалые надежды возлагались на так называемую контрактацию — систему договоров, заключаемых государственными закупочными органами с сельскими кооперативами или сообществами; получая кредиты или определенные услуги, эти последние гарантировали сдачу государству зерна или других продуктов. В-третьих, в роли самого важного рычага неизменно выступала механизация, распространение современной агротехники. Речь шла и о химических удобрениях, но прежде всего о машинах, обобщающим символом которых служили первые тракторные колонны». Как бы то ни было, почти все ораторы исходили из незыблемости сочетания «коллективизация — трактор»[17].

Однако в силу ряда причин страна пошла по другому, силовому, решению «земельного вопроса». Последствия «ломки» были тяжелейшими.

На 1932 год в СССР было коллективизировано 61,5%, г, а на 1937 год — 93% крестьянских хозяйств. В ходе коллективизации произошло падение сельскохозяйственного производства (так, поголовье крупного рогатого скота с 1928 по 1933/34 г. уменьшилось с 60 до 33 млн. голов); несбалансированные с результатами производственной деятельности планы государственных поставок сельскохозяйственных продуктов привели в 1932-1933 гг. к голоду в районах Северного Кавказа, Нижней и Средней Волги, Украины, Казахстана.

В СССР накануне коллективизации на 150-155 млн. человек населения ежегодно производилось 72-73 млн. т зерна, более 5 млн. т мяса, свыше 30 млн. т молока, а в конце 30-х — начале 40-х годов на 170-200 млн. населения — 75-80 млн. т зерна, 4-5 млн. т мяса и 30 млн. т молока. Производили эту продукцию в конце НЭПа 50-55 млн. крестьян-единоличников, в предвоенные годы 30-35 млн. колхозников и рабочих совхозов[18].

Стабилизация положения в деревне произошла лишь в середине 1930-х годов. Это было достигнуто за счет введения местного контроля над экономической и политической деятельностью. С этого времени на селе было введено директивное планирование. С 1930 г. разрабатываются государственные посевные планы, с 1932 г. — планы ра6oт машинно-тракторных станций, с 1935 г. — государственные планы развития животноводства, включавшие задания по росту поголовья скота в общественном секторе, покупке и контрактации скота у колхозников, расширению кормовой базы. Была создана целостная система перекачки финансовых, материальных, трудовых ресурсов из аграрного сектора в индустриальный: имеющие силу закона обязательные поставки продуктов государству, государственные закупки продукции сельского хозяйства по номинальным ценам, многочисленные налоги, организованный набор по договорам рабочей силы промышленными предприятиями в деревне, лишение крестьян введенных в 1932 г. паспортов, прикрепившее их к земле, прямое вмешательство партийно-государственного аппарата в процесс производства, обеспечение «спецконтингентом» и продовольствием системы ГУЛАГа и др.

Изначальное массовое бегство из деревень переросло в процесс урбанизации. Массовая миграция 1930-х гг. не вытекала из процесса индустриализации страны, а была вызвана в первую очередь факторами не экономического характера, главным образом, большевистским террором против крестьянства. Тем не менее, вскоре катастрофические социально-экономические последствия коллективизации придали процессу оттока населения свою динамику. То, что начиналось как бегство от террора и репрессий переросло в бегство от нищеты и низкого уровня жизни в колхозах.

Наилучшее представление о масштабах миграции дают сведения об изменении доли городского населения между переписями, с 17,9% в 1926 г. до 29,2% в 1939 г. Учитывая, что этот сдвиг практически полностью падает на 1929- 1939 гг., мы имеем дело с десятилетием наиболее стремительного процесса урбанизации в течение всего XX в. в России.

Фазирование миграционной волны внутри этого периода выглядит следующим образом. Отлив сельского населения был сконцентрирован в годы первой пятилетки, с "пиком" в 1931 г., резко сократился в первой половине 1933 г. в связи с паспортизацией и сопровождавшими ее социальными чистками в ряде режимных городов, и возобновился во второй половине этого года до прежнего уровня. Начиная с 1935 г. особенностью миграционных процессов являлось увеличение количества выбывших из городов и уменьшение числа прибывших из сельской местности. К 1937 г. это привело к снижению годового механического прироста городского населения за счет сельской местности, которое продолжалось в последующие годы[19].

Благодаря применению принуждения, государству пришлось внимательно следить за всеми процессами крестьянской деятельности, которые во все времена и во всех странах весьма успешно осуществлялись самими крестьянами: пахотой, севом, жатвой, обмолотом и т.д. Лишенные всех прав, самостоятельности и всякой инициативы, колхозы были обречены на застой. А колхозники, перестав быть хозяевами, превращались в граждан второго сорта.

Заключение.

Коллективизация завершила революцию в деревне, которая началась в 1917 году с захвата земель помещиков крестьянами, но которая не изменила традиционных методов обработки земли и не тронула старого крестьянского уклада. Конечная ступень революции, в отличие от первой, не имела ничего общего со стихийным крестьянским бунтом. Сталин метко назвал ее "революцией сверху", но неправомерно добавил, что она "была поддержана снизу". В течение предыдущих 12 лет сельское хозяйство оставалось почтя независимым образованием в экономике, действующим по своим законам, сопротивляющимся всем попыткам извне изменить направление его развития. В этом была суть нэпа. Это был нелегкий компромисс, который не продлился долго. Как только могущественная центральная власть в Москве взяла в свои руки планирование и реорганизацию экономики и вступила на путь индустриализации, как только стала очевидной неспособность существующей системы сельского хозяйства обеспечить нужды быстро растущего городского населения, неизбежно последовал разрыв отношений. Обе стороны сражались с одинаковой яростью и ожесточением.

Те, кто занимался планированием, ставили своей задачей применить к развитию сельского хозяйства два основных принципа индустриализации и модернизации. Совхозы были задуманы как механизированные зернофабрики. Крестьянские массы предстояло организовать в колхозы по аналогичной модели. Но нелепые надежды на то, что удастся обеспечить достаточное количество тракторов и другой техники для осуществления этих проектов, потерпели крах. У партии никогда не было твердых позиций в деревне. Ни руководители, принимающие решения в Москве, ни армия рядовых членов партии и их последователей, которые отправились в деревню, чтобы претворить эти решения в жизнь, не имели представления о том, что такое крестьянское мышление, не питали ни малейшего сочувствия к тем древним традициям и предрассудкам, которые лежали в основе крестьянского сопротивления. Взаимное непонимание было полным. Крестьяне видели в московских эмиссарах захватчиков, которые прибыли к ним не только для того, чтобы уничтожить тот образ жизни, которым они дорожили, но и для того, чтобы восстановить те рабские условия жизни, от которых их освободила первая стадия революции. Сила была на стороне властей, и она применялась жестоко и безжалостно. Крестьянин – и не только кулак – стал жертвой почти неприкрытой агрессии. То, что планировалось как великое достижение, обернулось величайшей трагедией, которая запятнала историю Советов. Тех, кто трудился на земле, коллективизирован!. Но советскому сельскому хозяйству понадобилось много лет, чтобы оправиться от ужасов, сопровождавших коллективизацию. Только в самом конце 30-х годов удалось поднять производство зерна до уровня, достигнутого до начала форсированной коллективизации, а потери в поголовье скота упорно напоминали о себе гораздо дольше. Аграрная политика Сталина затронула социальную жизнь крестьянства. Во-первых, она спровоцировала массовый голод на Украине, в Поволжье и некоторых других районах. Смертность и бегство крестьян из деревень привели к уменьшению аграрного населения страны: с восьмидесяти процентов в 1928г. до пятидесяти шести процентов в 1937г. Поэтому в 1932г. правительство пыталось прикрепить членов колхоза к их району: они не получали паспортов и не имели права покинуть место проживания без разрешения. Самые большие результаты коллективизации можно увидеть в том, что с появлением колхозов крестьянский класс как таковой исчезает. Человек, не принимающий участия в решениях, связанных с его работой, избавляется от результатов своей работы, теряет стимул к работе, чувство ответственности и независимость.

Литература.

1.                 Боффа Д. История Советского Союза. М., 1990. Т. 1

2.                 Верт Н. История Советского государства. М., 1998.

3.                 Горинов М. М. Советская история 1920-30-х годов: от мифов к реальности // Исторические исследования в России. Тенденции последних лет. М., 1996.

4.                 Документы свидетельствуют 1927-1929, 1929-1932. М. 1989г.

5.                 Зеленин И. Е. Был ли «колхозный неонэп»? // Отечественная история. 1994. №2.

6.                 Зеленин И. Е. О некоторых «белых пятнах» завершающего этапа сплошной коллективизации // История СССР. 1989. № 2.

7.                 Зеленин И. Е. Коллективизация и единоличник (1933 — первая половина 1935 г.) // Отечественная история. 1993. № 3.

8.                 Ивницкий Н. А. Коллективизация и раскулачивание: (Начало 30-х гг.). М., 1994.

9.                 История Отечества. Люди, идеи, решения. Очерки истории Советского государства. М., 1991.

10.            История России. XX век. М., 1997.

11.            История России. Под ред. М. Н. Зуева. М., 1995.

12.            Кесслер Х. Коллективизация и бегство из деревень — социально- экономические показатели, 1929-1939 гг. // Экономическая история. Обозрение / Под ред. Л.И.Бородкина. Вып. 9. М., 2003. С. 78-79.

13.            Кислицин С.А., Кислицина И.Г. История Донского края.XX век. Ростов-на-Дону: «Донской издательский дом», 2004.

14.            Ланщиков А. П., Салуцкий А. С. Крестьянский вопрос вчера и сегодня. М., 1990.

15.            Марьяновский В. А. Советская экономика и кооперация — несостоявшийся альянс. М., 1993.

16.            Новейшая история Отечества. XX век. М., 1998. Т. 2.

17.            Режим единоличного правления Сталина, издательство Московского Университета под редакцией профессора Кукушкина, 1989.

18.            Рогалина Н. Л. Коллективизация: уроки пройденного пути. М., 1989.

19.            Русская история ХХ век, А. Данилов, Л. Косулина. М.1995.

20.            Терещенко Ю.Я. История России. XX –XXI в.в. М., 2004.

21.             Хоскинг Д. История Советского Союза. М., 1994.

22.            Энциклопедия Русской истории ХХ век. С. Измайлова, А. Майсурян, Г. Иоффе. М. 1995.