статья о ГСС Николае Алексеевиче Острякове

Не числом, а уменьем.

Подвиг генерала Острякова.

Николай Алексеевич Остряков родился 17 мая  года в Москве в семье рабочего.   Отец его вскоре погиб на фронте первой мировой войны. Детство было трудным, учиться  долго не пришлось.  В 14 лет Коля пошел работать на завод и вступил в комсомол.   А потом он уехал строить Туркестано-Сибирскую железнодорожную магистраль.   В  коротких  не по детски  серьезных письмах Николай ни разу не пожаловался на лишения, писал домой:  «Заканчиваем постройку большого моста. Живем в палатках. Всем хочется поскорее и получше выполнить задание.  Очень  доволен, что поехал в  Азию на Турксиб. Какая почетная задача возложена на нас!   Здесь столетиями люди мучились,  за неделю  одолевали на верблюдах сто верст по бездорожной пустыне. Теперь этот же путь на поезде можно пройти за несколько часов.   С завершением нашей стройки оживет сказочно богатый, но пока  еще малоосвоенный край. Горжусь тем, что здесь есть и частица моего  труда…».

   И когда он снова вернулся  в Москву, то отлично владел уже тремя специальностями: слесаря, моториста, шофера.

     Незадолго до окончания курсов шоферов произошел с Остряковым случай, о котором потом долго вспоминали.

   В один из выходных дней группа комсомольцев пошла на прогулку в парк культуры  и отдыха  имени М. Горького. Собрались на правом берегу Москвы-реки, у Крымского моста.   Купили билеты, вошли в парк. Молодые люди побывали возле вышки «спиральный спуск», на площадке  аттракционов, выскочили к прудам и скрылись в Нескучном саду. Тогда это был  настоящий лес с целым лабиринтом тропинок.   Хохот, песни парней вдруг умолкли. Послышалась брань, оскорбительные реплики хулиганов. Это было настолько неожиданным, что ребята растерялись. Они сжимали кулаки, стискивали зубы, но  молчали. Николай шел со своим товарищем в последней паре.  

   -Иди,  Петя, за  нашими.  Не оглядывайся.   Я тебя догоню.

   Трое «вольных парней» стояли на пригорке, изощряясь в ругани.

Старший – Николай его определил с первого взгляда – в сбитой на

бок, зеленой кепке  с папиросой в уголке губ  стоял в позе лихого молодца и презрительно щурил глаза. Он нарочито не обращал внимания на идущего к нему Николая.   Злая  усмешка, мелькнувшая на лице парня, яснее слов говорили: сейчас позабавимся.

  Остряков подошел к хулигану  и что было силы ударил его по лицу. А потом, не слова не говоря, даже не взглянув на упавшего в кусты верзилу, повернулся, вышел на тропинку, взял под руку своего оторопевшего товарища и как ни в чем не бывало продолжал разговор.

   Случай в парке получил огласку. Никому в автобазе  не верилось, что застенчивый паренек оказался способен на такой смелый поступок

    Среди  шоферов автопарка Николай  Остряков прослыл беспокойным, всегда чего-то ищущим, о чем-то думающим, вечно занятым и озабоченным.  Среди других его голубой автобус выглядел новым.

Николай не уходил домой вовремя.  Оставался дотемна возле своей машины, копался в моторе, подтягивал, регулировал, чистил.

   Многие просили Николая поделиться опытом.   Оказывалось, если  по-хозяйски  пользоваться мотором, то автобус с полной нагрузкой   может пройти от Сетуни и обратно, израсходовав не 35, а 25  литров бензина, причем пройти быстрее, чем указывалось в графике.  Из своих достижений Николай не делал секрета. Он активно участвовал в совещаниях по обмену опытом, в движении ударников, смело ломал старые нормы.

    И все-таки юноше этого было мало. Ему в гараже становилось тесно.  Он не знал, куда девать свою бьющую через край энергию.

    Видел Остряков, как в небе Москвы год от году все увереннее рокочут моторы самолетов. На счету Николая уже был первый еще не вполне осознанный прыжок с парашютом  с вышки в парке Горького.  Своей заветной мечтой управлять крыльями, стать летчиком Николай поделился с мамой.  И решил  ехать в Тушино, где создавали аэроклуб.

      Когда Ленинский комсомол взял шефство над воздушным флотом, бросил клич:  «Комсомолец, на самолет!».  Остряков понял, что его место не за рулем грузовика, а в воздухе. Как не отговаривала его мать, Мария Тимофеевна, Николай настоял на своем. Он поступил в Тушинскую школу гражданских  пилотов.

  И уже зимой 1933 года Николай изучал теорию полета, аэронавигацию, устройство самолетов. Николай пропадал на аэродроме.  Техники с удовольствием брали к себе в помощники  Острякова  - любую работу он выполнял аккуратно, с душой. Учился Николай прилежно, легко усваивал программу.

    Общительный, любознательный молодой человек приглянулся инструктору парашютного спорта  и  он пригласил его в свою группу.  Будущий военный летчик Николай Остряков   впервые поднялся в воздух не как учлет, не за штурвалом самолета, а в качестве  парашютиста.  С первых же  прыжков  Николай проявил хладнокровие, продемонстрировал верный глаз   и точный расчет.  К лету Николай совершил двадцать прыжков, сдал экзамен на инструктора  и подключился к подготовке парашютистов-десантников. 

По инициативе Николая на спортивной площадке аэродрома соорудили установку, похожую на качели.  На этой установке воздушные десантники усаживались в подвесную систему и отрабатывали подгонку лямок, заправку ножных обхватов перед приземлением, скольжение и развороты тела  в процессе прыжка.

Такие тренировки вселяли  уверенность  в  десантников.       У парашютистов группы Острякова не было травм, хотя прыгали они гораздо больше других. Николай был инструктором-практиком. Тренировку начинал с личного пристрелочного прыжка и оставлял за собой заключительный показательный прыжок.  Николай никогда не повышал голос. Он терпеливо контролировал укладку парашютов, усаживал курсантов в самолеты, был примером расторопности и осмысленности действий.

    18 августа 1933 года впервые  в СССР отмечался День Воздушного Флота.  На Тушинском аэродроме присутствовали многочисленные зрители и среди них мать Острякова.  В тот день Николай  решил выполнить затяжной прыжок. Он покинул самолет на высоте 2500 метров и мчался к земле, не раскрывая парашюта.  Зрители с тревогой смотрели, как быстрые секунды жадно поглощали оставшуюся высоту, как неумолимо приближалась земля. И когда до нее осталось метров 500, Мария Тимофеевна зарыдала и закрыла лицо руками.

   Только на высоте 400 метров Остряков дернул  за вытяжное кольцо, и над его головой раскрылся шелковый купол парашюта. Громкий вздох облегчения вырвался у зрителей. А на следующий день газета  «Правда» напечатала портрет отважного парашютиста

     Особую память о себе Николай оставил у киевлян  в июле 1935 года,  показав высокий класс мастерства.   Шел международный матч сборных команд Украины и соседнего государства.     В перерыве матча диктор объявил, что на стадион с самолета совершит прыжок  мастер парашютного спорта СССР Николай Остряков.  Самолет У-2 на высоте 200 метров приблизился к Киеву и начал спускаться, вышел на прямую через стадион.  120, 100 метров,  а самолет продолжал снижаться, проскользнул над западной трибуной, едва не зацепил флагшток.  В это время за хвостом самолета вспыхнуло облачко из цветного шелка. В то же мгновение парашютист коснулся ногами травы в самом центре поля и протянул цветы капитанам команд. Стадион онемел от удивления, через секунды взорвался аплодисментами. В те мгновения Николай Остряков не думал о личной славе. Он демонстрировал замечательные свойства советских парашютистов, возможности прыжков с предельно малой высоты и с большой точностью.  До Острякова никто из парашютистов не осмеливался покинуть самолет на таком стригущем полете.

   К прыжку на киевский стадион Николай   тщательно   готовился.  Он отрабатывал последовательность действий, тренировал глазомер, понимал, что неудача – это не только его гибель, но и удар по его авторитету, по отношению молодежи к парашютизму. И только освоив программу упражнений на земле и в воздухе,  Николай совершил прыжок с высоты 80 метров.  Президиумом ЦИК СССР Николай Остряков был награжден орденом Красного Знамени.

   Первоклассный парашютист готовился    создавать новые современные самолеты, стать летчиком-испытателем.   Но изменилась   международная обстановка,   война в Испании заставляла  учащенно биться  сердце.  Испанские фашисты во главе с генералом Франко подняли мятеж против демократического правительства Республики.  Их поддержали итальянские и германские фашисты. Они снабжали франкистов оружием, руководили заговором. Гражданская война на Пиренейском полуострове превратилась во всенародную  борьбу с захватчиками за свободу Испании.    Несколько месяцев  Николай Остряков  штудировал русско-испанский разговорник и добивался отправки в Испанию. На защиту Республики  стекались антифашисты со всего света.

      В Испании Острякову пришлось выбирать: или оставаться в качестве специалиста парашютно-спасательной службы или возвращаться домой.  В те дни Остряков не раз упрекал себя за оплошность. На Родине вполне можно было освоить бомбардировщики. Военные летчики знали его, уважали своего инструктора и без колебаний доверили бы учебный самолет.

Здесь, в Испании  командиры не имели права рисковать машиной и летчиками. Опыта управления бомбардировщиком у Николая не было.

     И все же в виде единственного исключения  республиканские  авиационные командиры разрешили Острякову без какой-либо подготовки самостоятельно взлететь на  бомбардировщике. Первые остряковские полеты прошли без существенных замечаний строгих судей летного мастерства.  Взлет и посадка были выполнены безукоризненно. Горячие испанцы говорили, что русский их просто дурачит, что он сто лет летал на бомбовозах.

Так Остряков преодолел еще одну крутую ступеньку на жизненном пути.   В числе особо отличившихся летчиков в Испании называли Острякова и его летчиков.  Многие летчики-республиканцы следовали примеру Острякова, научились в  бою с истребителями врага применять хитрость, завершать маневр бомбардировщиков таким образом, чтобы можно было вести огонь из носовых пулеметных установок.

   Успешные бои под Гвадалахарой выдвинули Острякова в число наиболее храбрых, тактически грамотных и талантливых авиационных командиров республиканской Испании. Уделяя много времени организаторской, руководящей работе, он продолжал активно участвовать в боевых операциях, брался за выполнение опасных заданий. 

   Обстоятельства и ход военных действий в Испании вынудили Острякова стать морским летчиком, на боевой практике познать все специфические особенности полета над морем, взаимодействия с кораблями. Его навыки военного летчика и командира в каждом полете совершенствовались, оттачивались, приобретали остроту подлинного мастерства. Летчики, до того летавшие только над сушей, под руководством Острякова быстро  «оморячивались» - настолько велика была их вера в командира,  пользовавшегося у личного состава непререкаемым авторитетом. Умело проводил Остряков  схватки  с хорошо подготовленным численно превосходящим противником в жарком небе Испании.

   Прибыв в Испанию рядовым бойцом, Остряков за несколько месяцев прошел суровую и жестокую школу войны, познал все ее требования, роль и значение авиации в боях и на суше и на море. Уезжая из растоптанной интервентами страны, он уносил в своем сердце коммунистам  горячую любовь к испанскому народу, с оружием в руках самоотверженно защищавшему свою свободу и жгучую ненависть к фашизму.

   Советский летчик с особенной ясностью понял, что, как бы ни был силен враг,  он неминуемо найдет свою гибель, если ему противостоят решительные народные бойцы.

     Еще в Испании друзья  Острякова заметили, с какой тщательностью он разбирает каждый  вылет, ищет ответы на  многочисленные «Почему?»,  в особенности, если были потери или вылет недостаточно  результативным. Все интересовало русского командира: и то, как вражеские истребители маскируются солнцем, маневрируют, ведут огонь, и то, каким строем ходят «юнкерсы»,  как наносят и отходят от цели.  Объемистая записная книжка буквально распухла от различных заметок, схем, табличек.

На страницах было много поправок и  восклицаний. Советский доброволец не раз возвращался к старым записям, размышлял, убеждался  в правильности своих выводов  или отвергал их как необоснованные. 

   Практическое знакомство с тактикой вражеской авиации, с ее боевой техникой позволило будущему воспитателю морских летчиков ясно увидеть промахи в боевой подготовке наших авиаторов. Николай Остряков размышлял   как перестроить военную учебу в свете новых требований времени.

       Назначение в морскую авиацию на должность командира бомбардировочной бригады были для Николая Алексеевича неожиданным. На приеме у начальника ВВС флотов он попросил меньшую должность, ссылаясь на недостаток методического опыта.

   Весть о  приезде нового командира облетела крымский аэродром Сарабуз.  С его приездом в Сарабуз  многие горячие головы ожидали немедленного и коренного переворота в летной практике. 

   Но командир бригада с «переворотом» не спешил. Ходил по аэродрому, присматривался, корректировал ход занятий.  Он упорно искал ответа на вопрос: как избавиться от летных происшествий, сделать подлинно боевой  выучку экипажей бомбардировщиков.

       Небрежность подготовки самолетов на земле  и неорганизованность летного состава  давали наибольший процент

поломок,  тормозили выполнение учебно-боевого плана. Поэтому Остряков пропадал на стоянках, вникал во все вопросы подготовки, эксплуатации и ремонта самолетного парка.

    Всему летному составу было приказано заново и основательно изучать бомбардировщик  и выдержать экзамены, а летчикам вменялось в обязанность лично отвечать за состояние и боевую готовность самолетов.

   Возможности бомбардировщика огромны. Он может быть разведчиком, штурмовиком, истребителем.   Все зависит от того, в каких руках находится машина.  И майор Остряков делал все, чтобы летчики стали мастерами полета и боя первой руки.  В плановую таблицу было включено бомбометание практическими бомбами. До того не знавшая больших хлопот полигонная команда  запросила помощи.  Не хватало людей. Почти каждое утро то с суши, то с моря  на отведенный участок земли на берегу залива сыпался град бомб. Вначале краснофлотцы-корректировщики, завидя бомбардировщик, опрометью кидались в укрытия. Штурманы отчаянно «мазали».  Потом картина резко изменилась. Начальник команды обходил макеты кораблей, орудий, самолетов  и сокрушенно мотал головой: бомбы стали ложиться точно. На восстановление мишеней ( к утру вынь да положь, докладывай  о готовности полигона) требовалось немало труда.  Особенно донимал полигонщиков самолет с  красным номером на борту «05».  Все знали, что это картина командира бригады.  Следили, как она взлетает, не спускали с нее взгляда в воздухе, ни единой ошибочки, с восхищением наблюдали, как одна за другой из ее бомболюков отделялись и неизменно поражали цели бетонные бомбы.

     Старшина готовил известь и камни  ремонтировать рубку «линкора».   Не только «ноль пятый», но и другие бомбардировщики  овладевали мастерством разбрасывать макеты. Выучка экипажа росла изо дня в день. А командир бригады ставил перед комэсками новые задачи.  Переходили к ночным полетам.  Бомбардировочная авиация флота была обязана в любое время суток  подняться в воздух и нанести по врагу сокрушительный удар. Беспокойным командиром называли Острякова обитатели аэродрома. 

     Аэродром жил своей жизнью, когда  личный состав узнал о новом назначении своего любимого командира. Повышение Острякова всех радовало, все желали ему счастья. А вот расставаться с ним никак не хотелось.  Близким человеком стал Николай Алексеевич за полтора года совместной службы.

    Весной 1939 года Остряков уехал на Дальний Восток  командовать бригадой   бомбардировщиков.  Николай Алексеевич вел большую работу как депутат Верховного Совета СССР.   Вернувшись из Испании он баллотировался в Совет Национальностей от Орджоникидзевского Слободского избирательного округа от трудящихся Северо-Осетинской Автономной Советской Социалистической Республики.

28-летний кандидат знакомился с избирателями, бывал на заводах и в воинских частях.   Его встречали с кавказским равнодушием и особо интересовались его тремя боевыми орденами. Кандидат в депутаты  чутко прислушивался к наказам избирателей.   12 декабря 1937 года  избиратели единодушно назвали морского летчика Острякова своим избранником, представителем в Верховный Совет СССР.  И Остряков сочетал обязанности депутата и военного летчика, командира.

     Руководство бригадой, депутатская работа, ежедневные полеты   - на все это хватало времени у человека редкой  работоспособности.  Далеко за полночь в его квартире горел свет.  Книги, журналы о флоте прочитывались с карандашом в руке.  Спорить с Остряковым решались немногие, даже из числа академиков.      

   За четыре месяца, пока Остряков командовал бригадой, бомбардировочные полки усвоили много нового, экипажи возмужали.  И они добрым словом вспоминали своего воспитателя, ставшего заместителем командующего ВВС Тихоокеанского флота.

Приобретенный опыт был положен в основу боевой   учебы штабов соединений и всех авиаторов флота.

    В дни, когда группа специально отобранных летчиков с генералом Остряковым во главе изучала и осваивала новый бомбардировщик, поступила тревожная весть о начале Великой Отечественной войны. В полдень Николая Алексеевича вместе с руководящими  работниками ВВС вызвали к  командующему флотом.

  Николай Алексеевич  Остряков не был новичком в войне и хорошо знал, какие тяжкие испытания и бедствия несет она народу.  Генерал сразу решил, что его место среди  сражающихся  с фашизмом.  Николай Алексеевич телеграфировал в Москву, что согласен на любую должность  и просит откомандировать в авиацию действующего флота. В начале октября генерал  получил  долгожданный  приказ. Его назначили командующим авиацией Черноморского флота.

    Аэродромная сеть защитников города-героя к тому времени ограничивалась двумя сухопутными аэродромами. Из них только площадку  на Херсонесском мысу можно было использовать для взлета и посадки скоростных и тяжелых боевых самолетов. Площадка же Куликова поля едва годилась для легкомоторных, связных машин.   Аэродром на мысе Херсонес обстреливался вражескими дальнобойками.

  Командующий Севастопольским оборонительным районом   Филипп Сергеевич  Октябрьский ввел Николая Алексеевича в курс дел,  познакомил с обстановкой  на суше и на море,   охотно согласился всеми средствами помочь генералу в короткий срок усилить боевую мощь черноморской авиации, особенно ее севастопольской группы.

   Адмирал напомнил, что вверенная  авиация – это составная часть флота и прикрытие с воздуха кораблей – главная  обязанность самолетов. 

   На севастопольской земле генерал Остряков развернул кипучую деятельность. Он знакомился с людьми, следил за боевой работой черноморских летчиков. Острякова часто видели на командных пунктах, в штабах, на старте.  Он слушал донесения о выполнении боевых заданий, расспрашивал воздушных  разведчиков, беседовал с инженерами и флагманскими специалистами. 

   По инициативе Николая Алексеевича развернулись большие строительные работы на аэродромах. Тысячи  военных  и гражданских людей расширяли действующие площадки, создавали в Юхариной балке летное поле, строили укрытия для самолетов и личного состава. В короткий срок Куликово поле превратилось в аэродром, годный для истребителей и легких ночных бомбардировщиков, а на Херсонесском мысу стало возможным разместить до сотни боевых самолетов. Под личным наблюдением Острякова укрепились места базирования гидросамолетов. Количество самолетов, поврежденных в воздухе, непрерывно росло.  Расширялись  авиамастерские  из техников и механиков, не занятых непосредственно подготовкой самолетов к боевой работе.

    Любовь командующего к боевой технике, забота об исправности самолетов, их готовности подняться в воздух   передалась всему летному и техническому  составу.  Каждый механик отдавал все свои силы   для сбережения самолетного парка.

    Для черноморских летчиков настало время жесточайших схваток в севастопольском небе. Творцом и вдохновителем  многочисленных операций штурмовиков, бомбардировщиков истребителей, а зачастую и участником боев неизменно являлся генерал Остряков.

     Воспитанники Острякова в дни ноябрьского штурма сбили и уничтожили не земле более ста гитлеровских самолетов. Летчики Евграф Рыжов, Михаил Карасев, Николай Савва в трудную минуту боя разили врага таранным ударом, а Яков Иванов дважды применял это оружие советских летчиков-патриотов.

    До младшего лейтенанта Якова Иванова еще никому не удавалось сохранить свой самолет после тарана.

  В декабре 1941 года генерал Остряков решал труднейшую задачу из всех, какие ему довелось решать. Враг кинул на город, на фронт и единственный боевой аэродром более 300 самолетов. Как лучше всего распределить свои, втрое меньшие силы? Послать истребителей драться на передовой, над бухтами – «юнкерсы» расклюют,  блокируют аэродром. Сберечь Херсонес – трудно придется кораблям и пехотинцам.  Думал генерал недолго. Вызванный комендант аэродрома получил приказание:

   - Летное поле должно быть годным, несмотря ни на что.  Берите в базе всех трактористов и шоферов вместе с машинами. Возить гравий, засыпать  и укатывать  воронки непрерывно. Это сейчас самое главное. 

  На прикрытие аэродрома Николай Алексеевич выделил одно звено истребителей, которое сам же и возглавлял.   Все, что могло подняться в воздух и нести бомбы, стрелять, драться, было отправлено на передовую, на помощь морякам и  пехотинцам. 

Остряков не мог не летать сам.   Дважды в день его  ЯК  в сопровождении Наумова и Юмашева взвивался в небо, гонял «юнкерсов»,  а то и штурмовал поднявшихся а атаку врагов у Чоргуня,  под Любимовкой,  у Балаклавы.  В воздухе он хорошо видел своих ведомых, но старался не замечать красноречивых сигналов Юмашева: «Пора домой».

     Две недели фашисты рвались к городу.  Они бросали в бой свежие дивизии и усиливали артиллерийский огонь.  Теперь летчикам не приходилось просить задания.  Остряков разрешил летать вволю.

  - Летать   кто  сколько сможет, - разнеслись по аэродрому слова командующего ВВС.

   И летчики без устали возили «новогодние подарки» врагу,  потеряли счет  тоннам бомб, сброшенных на головы захватчиков.

Николай Алексеевич участвовал в штурмовках, в воздушных схватках над фронтом. 

     В трудную минуту генерал, прежде чем отдать боевой приказ, не стеснялся посоветоваться с экипажами, как с меньшим риском выполнить задание. К каждому полету своих подчиненных он подходил с меркой и руководителя, и исполнителя. Этот принцип позволял добиваться наибольшего успеха.  

  Похвалу Острякова высоко ценили авиаторы, хорошо знали его взыскательность, знали, что генерал отметит отличившихся.

  Очень трудно приходилось ведомым беспокойного   генерала Острякова.  У Юмашева и Наумова своих прямых служебных обязанностей хоть отбавляй. Но слово, данное им друг другу , - как клятва: неотступно следовать за Остряковым, куда   и зачем бы он ни летал.  Следить, чтобы вражеские охотники не могли внезапно атаковать генерала.  Охранять его было постоянной заботой двух боевых друзей. 

    Конечно, смелость, мастерство, личный пример генерала воздействовали на летчиков, вдохновляли их на подвиги.  Но, с другой стороны, это рождало  у подчиненных тревогу за своего любимого командира. Тревожилось и командование флота, тем более, что Остряков  освоил новый истребитель ЯК-1 и стал летать еще чаще.  Пришлось  Военному совету Черноморского флота принять специальное постановление: запретить  командующему военно-воздушными  силами летать без особого разрешения Военного совета.

  Это был единственный приказ,  который генерал Остряков не выполнил.

    … Шел  шестой месяц обороны Севастополя.  Вместе со всеми другими  героями  обороны чудеса  мужества и храбрости  проявили летчики. 3 апреля 1942 года  в истории черноморской авиации произошло радостное событие: два летных полка были преобразованы в гвардейские.

   Генерал Остряков по-прежнему неутомимо руководил действиями летчиков, был подтянут, спокоен, полон сил. А дни его были уже сочтены.

  24 апреля генерал Остряков и заместитель начальника авиации ВМФ генерал Ф. Г. Коробков, прибывший из Москвы, поехали в авиационные мастерские, расположенные на окраине Севастополя.  Федор Григорьевич тоже  воевал в Испании, грудь его  украшали два ордена – Ленина и Красного Знамени.

     Прибыв в мастерские, генералы заходили в каждый ангар, в которых располагались цеха, беседовали с рабочими,  вникали в ход дел. Неожиданно вбежал дежурный и доложил, что со стороны мыса Фиолент курсом на мастерские идут шесть «юнкерсов».  Остряков скомандовал: «Всем в убежище»  и взглянул на часы, которые показывали 14 часов 15 минут. Генералы поспешили к выходу, но было уже поздно. Фугасная бомба пробила крышу ангара и, взорвавшись, осколками сразила обоих генералов и почти всех, кто находился с ними рядом.

    Жизнь Николая Острякова  была очень короткой, но яркой. Она без остатка была отдана Родине.

     Генералы Остряков,  Коробков, бригадный комиссар Степаненко похоронены на кладбище Коммунаров в Севастополе. Восьмиметровый обелиск на их могилах увенчан авиационной эмблемой. На обелиске – барельефы погибших. 14 июня 1942 года генералам Острякову и Коробкову посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.  Станция  Сарабуз  на крымской земле, где базировалась агитбригада Острякова, носит его  Николая Острякова.    А там, где в дни обороны  Севастополя располагался аэродром на Куликовом поле, теперь проходит одна из  магистралей города – проспект генерала Острякова.