Музыкальная
композиция «Дети войны»
(
по книге С.Алексиевич «Последние свидетели»)
Действующие
лица:
Женя
Белькевич( во время войны ей 6 лет)
Катя
Коротаева (во время войны ей 13 лет)
Зина
Косяк (во время войны ей 8 лет)
Таиса
Насветникова (во время войны её 7 лет)
Первая
часть.
(звучит
довоенная или народная аутентичная музыка)
Катя: Это был
июнь, а май и июнь в сорок первом были холодные. Если у нас сирень цветет
где-то в мае, то в тот год она цвела в середине июня. И вот начало войны у меня
всегда связано с запахом сирени. С запахом черемухи… эти деревья всегда пахнут
мне войной… (начинает собирать развешенные, разбросанные по сцене ветки
сирени)
Женя: (лежала
под одеялом, ворочалась. Просыпается, начинает говорить)
Утром
проснулась от страха…от каких-то незнакомых звуков..
Мама
с папой думали, что мы спим, а я лежала рядом с сестричкой и притворялась, что
сплю. Видела: папа долго целовал маму, целовал лицо, руки, а я удивлялась, что
никогда раньше он так ее не целовал. Во двор они вышли , держась за руки, я
подскочила к окну- мама повисла у папы на шее и не отпускала его. Он оторвал ее
от себя и побежал, она догнала и снова не пускает и что-то кричит. Тогда я тоже
закричала: «Папа! папа!»
Проснулась
сестричка и братик Вася, сестричка смотрит, что я плачу, и она закричала:
«Папа!» Выскочили мы все на крыльцо: «Папа!» Отец увидел нас и, как сейчас
помню, закрыл голову руками и пошел, даже побежал. Он оглянуться боялся…
(отходит
на задний план ) так и связалось у меня в памяти, что война- это когда нет
папы… (складывает одеяло и садится)
Катя: (с
букетом сирени подходит к вешалке, на которой висит пальто. Замирает на
некоторое время. Звучит пение птиц.) Утром у нас было принято всегда идти
за свежими булочками. Это считалось моей обязанностью. По дороге я встретила
подругу, она мне сказала, что началась война. На нашей улице было много садов,
домики утопали все в цветах. Я подумала: «Какая война? Что она придумала?»
Дома
отец ставил самовар…не успела я ничего рассказать, как начали прибегать соседи,
и у всех на губах одно слово : «Война!Война!» (пение птиц переходит в сводку
информбюро о наступлении войны. Все находящиеся на сцене слушают, замирая.)
Брат
сказал маме: «я ухожу на фронт, мне ничего не нужно. Возьми эти деньги, купите
Кате новое пальто». А я, как только перешла в седьмой класс, стала
старшеклассницей, мечтала, что мне сделают синее бостоновое пальто с
каракулевым воротником.
(надевает
пальто с вешалки) И мама купила бы мне это пальто. Ничего она не
успела…
(идет
в пальто и кладет букет сирени посередине сцены, садится рядом)
(В
это же время Таиса появляется из кулисы, подходит к чемодану и открывает его.
Находит там лоскут и замирает с ним в руках. Рассказывает.)
Таиса: ..Уехал
папа, через несколько дней уехали и мы. (закрывает чемодан, идет к стулу,
садится, будто едет на поезде, звук поезда) По дороге нас все время
бомбили, бомбить нас было легко, так как эшелоны в тыл шли через каждые 500
метров. (В это время Женя увидела чуть поодаль от себя патефон, пытается его
включить, рассматривает пластинки) Ехали мы налегке: у мамы было сатиновое
платьице в белый горошек, а у меня ситцевый красный сарафанчик с цветочками.
Все взрослые говорили, что уж очень красное видно сверху, и как только налет,
все бросались по кустам, а меня чем только можно было, накрывали, чтобы мой
этот красный сарафанчик не был виден, а то я как фонарь. (из патефона звучит
довоенная музыка. Под нее появляется Зина. Подходит к стулу, на котором висит
пиджак и пионерский галстук, начинает это все примерять, вспоминает)
Зина: Я окончила
первый класс, и родители отвезли меня на лето в пионерский лагерь. Приехала,
один раз искупалась, а через два дня – война. (Берет стул, букварь. Идет с
ними к Таисе, тоже будто едет в поезде, снова звук поезда ) Нас начали
отправлять из лагеря. Посадили в поезд и повезли. Летали немецкие самолеты, а
мы кричали : «Ура!» То, что это могут быть чужие самолеты, мы не понимали. Пока
они не стали бомбить. (гул самолетов, звуки стрельбы и бомб, обе девочки
падают на пол, стараясь как могут укрыться.)
Появилось
впервые слово смерть, все стали говорить это непонятное слово…А мамы и папы нет
рядом…
Вторая
часть.
Таиса:
(снова
села на стул) Однажды
испытала такой страх, что после него уже
никакой бомбежки не боялась. Нас не
предупредили, что поезд стоит
десять-пятнадцать минут. Коротко. Поезд пошел, а
я осталась... Одна... Не
помню, кто меня подхватил... Меня буквально
вбросили в вагон... Но не в наш
вагон, а в какой-то предпоследний... Тогда я
впервые испугалась, что
останусь одна, а мама уедет. (достает из чемодана
фотографию мамы, вешает на стену) Пока мама была рядом, ничего не было
страшно. А
тут я онемела от страха. И пока мама ко мне не
прибежала, не схватила в
охапку, я была немая, никто от меня слова не мог
добиться. Мама - это был
мой мир. Моя планета. Если мама близко, кажется,
что все у нас, как раньше дома
было. Закроешь глаза - никакой войны нет. (садится
у стены под маминой фотографии, закрывает глаза, засыпает)
Зина: (сидя
на стуле ). Нас привезли в детдом и однажды - позвали на обед, а есть вообще
нечего. Сидят в столовой воспитательницы и
директор, смотрят на нас, и глаза у них полные
слез. А была у нас лошадь Майка... Она была старая и очень ласковая,
мы возили на ней воду. На следующий день убили
эту Майку. И давали нам воду
и такой маленький кусочек Майки... Но от нас это
долго скрывали. Мы не могли
бы ее есть... Ни за что! Это была единственная
лошадь в нашем детдоме. И еще
два голодных кота. Скелеты! Хорошо, думали мы
потом, это счастье, что коты
такие худые, нам не придется их есть. (вешает
пионерский галстук на спинку стула, отходит к столу)
Катя: (сидя
у «могилы»)Наши детские разговоры... Сядем и рассуждаем: если словить мышь
(а их в войну развелось много – и в
доме, и в поле), можно ли ее съесть? Едят ли синичек? Едят ли сорок? Почему мама
не сварит суп из жирных жуков?
Не давали вырасти картошке, лазили в землю
руками и проверяли: большая
она или маленькая? И почему все так медленно
растет: и кукуруза, и
подсолнухи...
Зина: (у
стола, на котором режет буханку хлеба и раскладывает хлебные кусочки )
Ходили мы с огромными животами, я, например,
могла съесть ведро супа,
потому что в этом супе ничего не было. Сколько
мне будут наливать, столько я
буду есть и есть. Спасала нас природа, мы были
как жвачные животные. Весной
в радиусе нескольких километров... Вокруг
детдома... Не распускалось ни одно
дерево, потому что съедались все почки, мы
сдирали даже молодую кору. Ели
траву, всю подряд ели. Нам дали бушлаты, и в
этих бушлатах мы проделали
карманы и носили с собой траву, носили и жевали.
Лето нас спасало, а зимой
становилось очень тяжело. (К столу начинают
подходить остальные герои, берут по маленькому кусочку хлеба, жуют по углам)
Маленьких детей, нас было человек сорок, поселили
отдельно. По ночам - рев. Звали маму и папу.
Воспитатели и учителя старались
не произносить при нас слово "мама".
Они рассказывали нам сказки и подбирали
такие книжки, чтобы там не было этого слова.
Если кто-то вдруг произносил
"мама", сразу начинался рев.
Безутешный рев.
Женя: (идет
к «могилке». Кладет этот кусочек хлеба на могилку.)А потом помню: черное
небо и черный самолет. Возле шоссе лежит мама с раскинутыми руками. Мы просим
ее встать, а она не встает. Не поднимается. Солдаты завернули маму в
плащ-палатку и похоронили в песке, на этом же месте. Мы кричали и просили: «Не
закапывайте нашу маму в ямку. Она проснется и мы пойдем дальше». По песку
ползали какие-то большие жуки… Я не могла представить, как мама будет жить под
землей с ними. Как мы ее потом найдем, как мы встретимся? Кто напишет нашему
папе?
Кто-то
из солдат спрашивал меня: «девочка, как тебя зовут?» А я забыла… «Девочка, а
как твоя фамилия?» Я не помнила… Мы сидели возле маминого бугорка до ночи, пока
нас не подобрали и не посадили на телегу. Полная телега детей. Вез нас какой-то
старик, собирал всех по дороге. Приехали в чужую деревню и разобрали нас по
хатам чужие люди.
Таиса: (не
ела хлеб, а так и застыла с ним в руках) В конце сорок четвертого года... Я
увидела первых пленных немцев...Они шли
широкой колонной по улице. И что меня поразило,так это то,что люди подходили к
ним и давали хлеб. Меня это так поразило, что я побежала на работу к маме спросить: "Почему наши люди дают
немцам хлеб?" Мама ничего не сказала,
она только заплакала. Тогда же я увидела первого мертвого в
немецкой форме, он шел-шел в колонне и упал.
Колонна постояла и двинулась
дальше, а возле него поставили нашего солдата. Я
подбежала... Меня тянуло
посмотреть на смерть вблизи, побыть рядом. Когда
по радио объявляли о
потерях противника, мы всегда радовались... А тут...
Я увидела... Человек
как будто спал... Он даже не лежал, а сидел,
полускрючившись, голова немного
на плече. Я не знала: ненавидеть мне его или
жалеть? Это был враг. Наш враг!
Не помню: молодой он или старый? Очень усталый.
Из-за этого мне было трудно его ненавидеть..
Катя: Вспоминаются
какие-то отрывки... Иногда - очень ярко...
Как немцы приехали на мотоциклах... У каждого
было ведро, и они
тарахтели этими ведрами. А мы спрятались... У
меня еще было два маленьких
братика - четыре и два года. Мы с ними
спрятались под кровать и весь день
просидели там. Пока они не перестали
тарахтеть...
Я очень удивилась, что молодой фашистский
офицер, который стал жить у
нас, был в очках. А я себе представляла, что в
очках ходят только учителя.
Он жил с денщиком в одной половине дома, а мы -
в другой. Братик, самый
маленький, у нас простыл и сильно кашлял. У него
была большая температура,
он весь горел, плакал ночами. Наутро офицер
заходит на нашу половину и
говорит маме, что если киндер будет плакать, не
давать ему спать по ночам,
то он его "пуф-пуф" - и показывает на
свой пистолет. Ночью, как только брат
закашляет или заплачет, мать хватает его в
одеяло, бежит на улицу и там
качает, пока он не заснет или не успокоится.
Пуф-пуф...
В
последний день… Перед своим отступлением немцы подожгли наш дом. Мама стояла,
смотрела на огонь, и у нее ни слезинки на лице. А мы втроем бегали и кричали:
«Домик, не гори! Домик, не гори!» Вынести из дома ничего не успели…
Третья
часть.
(звучит музыка
победы. Все замерли на площадке. Катя – посередине , у нее черные от угля руки;
Женя -у могилки так и сидит; Таиса – на стуле слева; Зина- сидит у стола. )
Таиса: Девятого
мая мы проснулись утром оттого, что в подъезде кто-то очень сильно кричал. Было
еще совсем рано. Мама пошла узнать, что случилось, прибежала растерянная:
«Победа!» Это было так непривычно: война кончилась, такая долгая война. Кто-то
плакал, кто-то смеялся, кто-то кричал… Плакали те, кто потерял близких,
смеялись оттого, что все-таки это была победа. У кого-то была горстка крупы, у
кого-то — картошка, у кого-то — свекла, — все сносили в одну квартирую. Я
никогда не забуду этот день. Вот это утро… Даже к вечеру уже было не так…
В войну все
почему-то говорили тихо, мне даже казалось, что шепотом, а тут все вдруг
заговорил громко. Мы все время были рядом со взрослыми, нас угощали, нас
ласкали и прогоняли: «Идите на улицу. Сегодня праздник…» И звали обратно. Нас
никогда столько не обнимали и не целовали, как в этот день.
Но я — счастливый
человек, у меня вернулся с войны папа. Папа привез красивые детские игрушки.
Игрушки были немецкие. Я не могла понять, как могут быть такие красивые игрушки
немецкими…
Катя:
Папа наш с войны не вернулся, маме прислали бумажку, что он пропал без вести.
Уйдет мама на работу, мы соберемся втроем и плачем, что папы нет. Перевернули
дом, искали бумажку, где было про папу. Думали: там не написано, что папа убит,
там написано, что папа пропал без вести. Порвем эту бумажку, и придет весть,
где наш папа. Но мы бумажку не нашли. А когда пришла с работы мама, она не
могла понять, почему в доме такой беспорядок. Она спросила у меня: «Что вы
здесь делали?» За меня ответил младший брат: «Папу искали…»
Зина: Иду из
столовой, дети мне говорят: «Приехала твоя мама». А мама мне снилась каждую
ночь. И вдруг она наяву, но мне казалось, что это во сне… Вижу — мама! И не
верю. Несколько дней меня уговаривали, а я боялась к маме подходить. Мама
плачет, а я кричу: «Не подходи! Мою маму убили…» Я уже боюсь ее…
Оставьте свой комментарий
Авторизуйтесь, чтобы задавать вопросы.