«За
дверью счастливого человека должен стоять кто-нибудь с молоточком,
постоянно
стучать и напоминать, что есть несчастные…»
А.П.
Чехов.
Цель
урока:
·
Раскрыть жизненные позиции героев
рассказа, выявить отношение учащихся к каждой из них, заставить задуматься над
вопросом: «Как поступил бы я, окажись на месте героев рассказа?»
Задачи
урока:
·
Вызвать
интерес к творчеству В.Тендрякова, на страницах произведений которого
поднимаются вопросы духовного состояния общества в трагические моменты истории.
·
Формировать
учебные умения и навыки: работа с текстом, умение пользоваться справочной
литературой.
·
Обучение
сравнению, обобщению и анализу.
Ход
урока
1.
Посмотрите
на эпиграф и на название рассказа «Хлеб для собаки».
Как вы думаете о
чём сегодня мы с вами будем говорить на уроке?
2. В данном
отрывке подчеркните приметы времени. Как они характеризуют это
время?
Лето
1933 года.
У прокопченного, крашенного казенной охрой
вокзального здания, за вылущенным заборчиком - сквозной березовый скверик. В
нем прямо на утоптанных дорожках, на корнях, на уцелевшей пыльной травке
валялись те, кого уже не считали людьми.
Правда, у каждого в недрах грязного,
вшивого тряпья должен храниться если не утерян - замусоленный документ,
удостоверяющий, что предъявитель сего носит такую-то фамилию, имя, отчество,
родился там-то, на основании такого-то решения сослан с лишением гражданских
прав и конфискацией имущества. Но уже никого не заботило, что он, имярек,
лишенец, адмовысланный, не доехал до места, никого не интересовало, что он,
имярек, лишенец, нигде не живет, не работает, ничего не ест. Он выпал из числа
людей.
Большей частью это раскулаченные мужики
из-под Тулы, Воронежа, Курска, Орла, со всей Украины. Вместе с ними в наши
северные места прибыло и южное словечко "куркуль".
Куркули даже внешне не походили на людей.
Одни из них - скелеты, обтянутые темной,
морщинистой, казалось, шуршащей кожей, скелеты с огромными, кротко горящими
глазами.
Другие, наоборот, туго раздуты - вот-вот
лопнет посиневшая от натяжения кожа, телеса колышутся, ноги похожи на подушки,
пристроченные грязные пальцы прячутся за наплывами белой мякоти. И вели они
себя сейчас тоже не как люди.
Закройте
глаза, с каким цветом ассоциируется у вас это время? Почему?
3.
Рассказ
учителя о голоде 1933 года.
Летом 1931 г.
Практически на всей территории Нижнего Поволжья коллективизация крестьянских
хозяйств была завершена. Были уничтожены тысячи продуктивных крестьянских
хозяйств. Созданные в деревнях худосочные колхозы не в состоянии были
восполнить потери сельскохозяйственного производства. Но,
государство не учитывало изменившую обстановку в деревне и не уменьшало норм
заготовок хлеба и других продуктов. Люди от голода были вынуждены растаскивать
с поля ещё не созревшие зёрна хлеба, в 1932 году 7 апреля был издан закон об
охране общественной собственности, предусматривающий наказание вплоть до
расстрела. Основная масса хлеба была вывезена по хлебозаготовкам. Колхозникам
практически ничего не осталось. Массовый голод вспыхнул в 1932 г. И достиг
огромных размеров весной и летом 1933 года. Крестьяне, сопротивлявшиеся изъятию хлеба,
подвергались репрессиям.
Голод охватил огромную территорию: это и Поволжье, и
Казахстан, и Центральная Россия, и Украина. На начало 1933г. в Украине фактически не осталось продовольствия. Люди
были вынуждены есть выбитую кору деревьев, солому, перемешанную с гнилой и
мерзлой капустой, картофелем; котов, собак, крыс, улиток, лягушек, кротов и
тому подобное.
Такая пища вызвала тяжелые заболевания. Началось массовое вымирание целых
деревень. Поставленные в тупик крестьяне пытались спастись бегством в города и
районы. Предвидя такое развитие событий, руководство 27 декабря 1932г. ввело
паспортную систему с обязательной пропиской. Крестьяне, не получая паспортов на
руки, фактически превращались в крепостных советского государства.
Я не случайно
затронула историю, так как наш рассказ пойдёт именно о том историческом
периоде.
Отрывок 2.
Мать
давала мне в школу завтрак: два ломтя черного хлеба, густо намазанных
клюквенным повидлом. И вот настал день, когда на шумной перемене я вынул свой
хлеб и всей кожей ощутил установившуюся вокруг меня тишину. Я растерялся, не
посмел тогда предложить ребятам. Однако на следующий день я взял уже не два
ломтя, а четыре...
На большой перемене я достал их и, боясь
неприятной тишины, которую так трудно нарушить, слишком поспешно и неловко
выкрикнул:
- Кто хочет?!
- Мне шматочек, - отозвался Пашка Быков,
парень с нашей улицы.
- И мне!.. И мне!.. Мне тоже!..
Со всех сторон тянулись руки, блестели
глаза.
- Всем не хватит! - Пашка старался
оттолкнуть напиравших, но никто не отступал.
- Мне! Мне! Корочку!..
Я отламывал всем по кусочку.
Наверное, от нетерпения, без злого умысла,
кто-то подтолкнул мою руку, хлеб упал, задние, желая увидеть, что же случилось
с хлебом, наперли на передних, и несколько ног прошлось по кускам, раздавило
их.
- Пахорукий! - выругал меня Пашка.
И отошел. За ним все поползли в разные
стороны.
На окрашенном повидлом полу лежал
растерзанный хлеб. Было такое ощущение, что мы все вгорячах нечаянно убили
какое-то животное.
Учительница Ольга Станиславна вошла в
класс. По тому, как она отвела глаза, как спросила не сразу, а с еле приметной
запинкой, я понял - она голодна тоже.
- Это кто ж такой сытый?
И все те, кого я хотел угостить хлебом,
охотно, торжественно, пожалуй, со злорадством объявили:
- Володька Тенков сытый! Он это!..
Я жил в пролетарской стране и хорошо знал,
как стыдно быть у нас сытым. Но, к сожалению, я действительно был сыт, мой
отец, ответственный служащий, получал ответственный паек. Мать даже пекла белые
пироги с капустой и рубленым яйцом!
Ольга Станиславна начала урок.
- В прошлый раз мы проходили
правописание... - И замолчала. - В прошлый раз мы... - Она старалась не глядеть
на раздавленный хлеб. - Володя Тенков, встань, подбери за собой!
Я покорно встал, не пререкаясь, подобрал
хлеб, стер вырванным из тетради листком клюквенное повидло с пола. Весь класс
молчал, весь класс дышал над моей головой.
После этого я наотрез отказался брать в
школу завтраки.
«Толстые» и «тонкие» вопросы.
Отрывок 3.
Я не должен есть свои обеды
один.
Я обязан с кем-то делиться.
С кем?..
Наверное, с самым, самым голодным, даже
если он враг.
Кто - самый?.. Как узнать?
Не трудно. Следует пойти в березовый
скверик и протянуть руку с куском хлеба первому же попавшемуся. Ошибиться
нельзя, там все - самые, самые, иных нет.
Не разумом, а чутьем тогда я осознал:
благородное намерение - разломи пополам свой хлеб насущный, поделись с ближним
- можно свершить только тайком от других, только воровски!
Я украдкой, воровски не доел то, что поставила
передо мной на стол мать. Я воровски загрузил в свои карманы честно
сэкономленные три куска хлеба, завернутый в газету комок пшенной каши величиной
с кулак и чистый, совершенный, как кристалл, кусочек сахара-рафинада. Среди
бела дня я вышел на воровское дело - на тайную охоту на самого, самого
голодного.
Я встретил Пашку Быкова, с которым учился в
одном классе, жил на одной улице, дружить не дружил, а враждовать остерегался.
Я знал, что Пашка голоден всегда - днем и ночью, до обеда и после обеда. Семья
Быковых - семь человек, все семеро живут на рабочие карточки отца, который
работает сцепщиком на железной дороге. Но я не поделился с Пашкой хлебом - не
самый...
Я встретил скрюченную бабку Обноскову,
которая жила тем, что собирала на обочинах дорог, на полях, на опушках леса
травки и корешки, сушила, варила, парила их... Другие такие одинокие старухи
все поумирали. Я не поделился с бабкой - еще не самая.
Наконец
я налетел на одного из шатающихся по поселку слонов. Широченный, что платяной
шкаф, в просторном мужицком малахае цвета пахотной земли, в запорожской,
казацкой шапке - грачиное гнездо, с пышными, голубовато-бледными ногами,
которые при каждом шаге тряслись, как овсяный кисель, и смогли бы уместиться
только каждая в банной лохани.
Может, и он был еще не тот самый...
Продолжи я свою охоту, наверное, наскочил бы на более несчастного, но остатки
обеда жгли меня сквозь карманы, требовали: делись немедля!
- Дяденька...
Он остановился, тяжело дыша, нацелил на меня
со своей башенной высоты глаза-щелки.
Терзая
карман, я неловко стал освобождать первый кусок хлеба.
Разглаженная физиономия дрогнула, туго
надутая, с короткими, грязными, несгибающимися пальцами кисть протянулась,
взяла кусок нежно, настойчиво, нетерпеливо. Так берет из руки хлеб теленок с
теплым носом и мягкими губами.
- Спасибо, хлопчик, - сказал фистулой слон.
Я выложил ему все, что у меня было.
- Завтра... На пустыре... Возле штабелей...
Что-нибудь еще... - пообещал я и кинулся прочь с облегченными карманами и
облегченной совестью.
Весь день я был счастлив. Внутри, в
подреберье, где живет душа, было прохладно и тихо.
Верные и неверные утверждения.
1. Володя
Тенков не ел досыта.
2. Володя
спросил разрешение у матери, чтобы взять хлеб.
3. Семья
Быковых состоит из семи человек.
4. Володя
не поделился хлебом с Пашей.
5. Бабка
Обноскова жила за счёт того, что варила травки.
6. Володя
Тенков встретил «шкелетика».
7. Володя
украл 2 куска сахара-рафинада.
8. Володя
назначил следующую встречу «слону» на пустыре, возле штабелей.
9. После
совершённого поступка Володя был счастлив.
|
|
1
|
2
|
3
|
4
|
5
|
6
|
7
|
8
|
9
|
|
«+» или
«-»
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
Отрывок 4.
Как-то
вечером мы сидели с отцом дома на крылечке.
У отца в последнее время было какое-то
темное лицо, красные веки, чем-то он напоминал мне начальника станции,
гулявшего вдоль вокзального сквера в красной шапке.
Неожиданно внизу, под крыльцом, словно
из-под земли выросла собака. У нее были пустынно-тусклые, какие-то непромыто
желтые глаза и ненормально взлохмаченная на боках, на спине, серыми клоками
шерсть. Она минуту-другую пристально глядела на нас своим пустующим взором и
исчезла столь же мгновенно, как и появилась.
- Что это у нес шерсть так растет? -
спросил я.
Отец помолчал, нехотя пояснил:
- Выпадает... От голода. Хозяин ее сам,
наверное, с голодухи плешивеет.
И меня словно обдало банным паром. Я,
кажется, нашел самое, самое несчастное существо в поселке. Слонов и шкилетников
нет-нет да кто-то и пожалеет, пусть даже тайком, стыдясь, про себя, нет- нет да
и найдется дурачок вроде меня, который сунет им хлебца. А собака... Даже отец
сейчас пожалел не собаку, а ее неизвестного хозяина - "с голодухи
плешивеет". Сдохнет собака, и не найдется даже Абрама, который бы ее прибрал.
На следующий день я с утра сидел на крыльце
с карманами, набитыми кусками хлеба. Сидел и терпеливо ждал - не появится ли та
самая...
Рефлексия.
Синквейн (работа в группах).
Рассказ
«Хлеб для собаки»
2
прилагательных
3
глагола
4
слова – личное отношение
Отрывок 1.
Лето 1933 года.
У прокопченного, крашенного казенной охрой
вокзального здания, за вылущенным заборчиком - сквозной березовый скверик. В
нем прямо на утоптанных дорожках, на корнях, на уцелевшей пыльной травке
валялись те, кого уже не считали людьми.
Правда, у каждого в недрах грязного,
вшивого тряпья должен храниться если не утерян - замусоленный документ,
удостоверяющий, что предъявитель сего носит такую-то фамилию, имя, отчество,
родился там-то, на основании такого-то решения сослан с лишением гражданских
прав и конфискацией имущества. Но уже никого не заботило, что он, имярек,
лишенец, адмовысланный, не доехал до места, никого не интересовало, что он,
имярек, лишенец, нигде не живет, не работает, ничего не ест. Он выпал из числа
людей.
Большей частью это раскулаченные мужики
из-под Тулы, Воронежа, Курска, Орла, со всей Украины. Вместе с ними в наши
северные места прибыло и южное словечко "куркуль".
Куркули даже внешне не походили на людей.
Одни из них - скелеты, обтянутые темной,
морщинистой, казалось, шуршащей кожей, скелеты с огромными, кротко горящими
глазами.
Другие, наоборот, туго раздуты - вот-вот
лопнет посиневшая от натяжения кожа, телеса колышутся, ноги похожи на подушки,
пристроченные грязные пальцы прячутся за наплывами белой мякоти.
И вели они себя сейчас тоже не как люди.
Кто-то задумчиво грыз кору на березовом
стволе и взирал в пространство тлеющими, нечеловечьи широкими глазами.
Кто-то, лежа в пыли, источая от своего
полуистлевшего тряпья кислый смрад, брезгливо вытирал пальцы с такой энергией и
упрямством, что, казалось, готов был счистить с них и кожу.
Кто-то расплылся на земле студнем, не
шевелился, а только клекотал и булькал нутром, словно кипящий титан.
А кто-то уныло запихивал в рот
пристанционный мусорок с земли...
Больше всего походили на людей те, кто уже
успел помереть. Эти покойно лежали - спали.
Отрывок 3.
Я не должен есть свои обеды один.
Я обязан с кем-то делиться.
С кем?..
Наверное, с самым, самым голодным, даже
если он враг.
Кто - самый?.. Как узнать?
Не трудно. Следует пойти в березовый
скверик и протянуть руку с куском хлеба первому же попавшемуся. Ошибиться
нельзя, там все - самые, самые, иных нет.
Не разумом, а чутьем тогда я осознал:
благородное намерение - разломи пополам свой хлеб насущный, поделись с ближним
- можно свершить только тайком от других, только воровски!
Я украдкой, воровски не доел то, что
поставила передо мной на стол мать. Я воровски загрузил в свои карманы честно
сэкономленные три куска хлеба, завернутый в газету комок пшенной каши величиной
с кулак и чистый, совершенный, как кристалл, кусочек сахара-рафинада. Среди
бела дня я вышел на воровское дело - на тайную охоту на самого, самого
голодного.
Я встретил Пашку Быкова, с которым учился в
одном классе, жил на одной улице, дружить не дружил, а враждовать остерегался.
Я знал, что Пашка голоден всегда - днем и ночью, до обеда и после обеда. Семья
Быковых - семь человек, все семеро живут на рабочие карточки отца, который
работает сцепщиком на железной дороге. Но я не поделился с Пашкой хлебом - не
самый...
Я встретил скрюченную бабку Обноскову,
которая жила тем, что собирала на обочинах дорог, на полях, на опушках леса
травки и корешки, сушила, варила, парила их... Другие такие одинокие старухи
все поумирали. Я не поделился с бабкой - еще не самая.
Наконец
я налетел на одного из шатающихся по поселку слонов. Широченный, что платяной
шкаф, в просторном мужицком малахае цвета пахотной земли, в запорожской,
казацкой шапке - грачиное гнездо, с пышными, голубовато-бледными ногами,
которые при каждом шаге тряслись, как овсяный кисель, и смогли бы уместиться
только каждая в банной лохани.
Может, и он был еще не тот самый...
Продолжи я свою охоту, наверное, наскочил бы на более несчастного, но остатки
обеда жгли меня сквозь карманы, требовали: делись немедля!
- Дяденька...
Он остановился, тяжело дыша, нацелил на
меня со своей башенной высоты глаза-щелки.
Терзая
карман, я неловко стал освобождать первый кусок хлеба.
Разглаженная физиономия дрогнула, туго
надутая, с короткими, грязными, несгибающимися пальцами кисть протянулась,
взяла кусок нежно, настойчиво, нетерпеливо. Так берет из руки хлеб теленок с
теплым носом и мягкими губами.
- Спасибо, хлопчик, - сказал фистулой слон.
Я выложил ему все, что у меня было.
- Завтра... На пустыре... Возле штабелей...
Что-нибудь еще... - пообещал я и кинулся прочь с облегченными карманами и
облегченной совестью.
Весь день я был счастлив. Внутри, в
подреберье, где живет душа, было прохладно и тихо.
|
|
1
|
2
|
3
|
4
|
5
|
6
|
7
|
8
|
9
|
|
«+» или
«-»
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
1
|
2
|
3
|
4
|
5
|
6
|
7
|
8
|
9
|
|
«+» или
«-»
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
1
|
2
|
3
|
4
|
5
|
6
|
7
|
8
|
9
|
|
«+» или
«-»
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
1
|
2
|
3
|
4
|
5
|
6
|
7
|
8
|
9
|
|
«+» или
«-»
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
1
|
2
|
3
|
4
|
5
|
6
|
7
|
8
|
9
|
|
«+» или
«-»
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
1
|
2
|
3
|
4
|
5
|
6
|
7
|
8
|
9
|
|
«+» или
«-»
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
1
|
2
|
3
|
4
|
5
|
6
|
7
|
8
|
9
|
|
«+» или
«-»
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
1
|
2
|
3
|
4
|
5
|
6
|
7
|
8
|
9
|
|
«+» или
«-»
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
1
|
2
|
3
|
4
|
5
|
6
|
7
|
8
|
9
|
|
«+» или
«-»
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
Отрывок 4.
Как-то
вечером мы сидели с отцом дома на крылечке.
У отца в последнее время было какое-то
темное лицо, красные веки, чем-то он напоминал мне начальника станции, гулявшего
вдоль вокзального сквера в красной шапке.
Неожиданно внизу, под крыльцом, словно
из-под земли выросла собака. У нее были пустынно-тусклые, какие-то непромыто
желтые глаза и ненормально взлохмаченная на боках, на спине, серыми клоками
шерсть. Она минуту-другую пристально глядела на нас своим пустующим взором и
исчезла столь же мгновенно, как и появилась.
- Что это у нес шерсть так растет? -
спросил я.
Отец помолчал, нехотя пояснил:
- Выпадает... От голода. Хозяин ее сам, наверное,
с голодухи плешивеет.
И меня словно обдало банным паром. Я,
кажется, нашел самое, самое несчастное существо в поселке. Слонов и шкилетников
нет-нет да кто-то и пожалеет, пусть даже тайком, стыдясь, про себя, нет- нет да
и найдется дурачок вроде меня, который сунет им хлебца. А собака... Даже отец
сейчас пожалел не собаку, а ее неизвестного хозяина - "с голодухи
плешивеет". Сдохнет собака, и не найдется даже Абрама, который бы ее
прибрал.
На следующий день я с утра сидел на крыльце
с карманами, набитыми кусками хлеба. Сидел и терпеливо ждал - не появится ли та
самая...
Отрывок 4.
Как-то
вечером мы сидели с отцом дома на крылечке.
У отца в последнее время было какое-то
темное лицо, красные веки, чем-то он напоминал мне начальника станции,
гулявшего вдоль вокзального сквера в красной шапке.
Неожиданно внизу, под крыльцом, словно
из-под земли выросла собака. У нее были пустынно-тусклые, какие-то непромыто
желтые глаза и ненормально взлохмаченная на боках, на спине, серыми клоками
шерсть. Она минуту-другую пристально глядела на нас своим пустующим взором и
исчезла столь же мгновенно, как и появилась.
- Что это у нес шерсть так растет? -
спросил я.
Отец помолчал, нехотя пояснил:
- Выпадает... От голода. Хозяин ее сам,
наверное, с голодухи плешивеет.
И меня словно обдало банным паром. Я,
кажется, нашел самое, самое несчастное существо в поселке. Слонов и шкилетников
нет-нет да кто-то и пожалеет, пусть даже тайком, стыдясь, про себя, нет- нет да
и найдется дурачок вроде меня, который сунет им хлебца. А собака... Даже отец
сейчас пожалел не собаку, а ее неизвестного хозяина - "с голодухи
плешивеет". Сдохнет собака, и не найдется даже Абрама, который бы ее
прибрал.
На следующий день я с утра сидел на крыльце
с карманами, набитыми кусками хлеба. Сидел и терпеливо ждал - не появится ли та
самая...
Оставьте свой комментарий
Авторизуйтесь, чтобы задавать вопросы.