Московская учительница английского языка Рэйчел Брайан рассказала о своём детстве в России, о том, как живётся американской девушке в провинции, чем похожи между собой российская и американские школы, и как это - всегда и везде быть не такой, как все.
Мои родители очень религиозны. В 1996 они вместе со мной, двумя моими старшими сёстрами и братом переехали в Россию, чтобы здесь проповедовать любовь к Иисусу. Моя мама в юности жила в коммуне хиппи в Калифорнии, именно тогда она и стала убеждённой христианкой. А отца привела к религии война во Вьетнаме. Он никогда не рассказывал о том, что именно он видел на войне. Говорил только, что был уверен, что погибнет, и впервые в жизни начал молиться. Он пообещал, что, если выживет, будет служить Богу до конца своих дней.
Итак, в 1996 Россия стремительно менялась, и наконец-то иностранцы могли беспрепятственно попасть в страну. Церковь, в которой состояли мои родители в Америке, предложила им стать миссионерами. Нашей семье выделили немного денег и отправили в небольшой город Смоленск - потому что в Москве несколько подобных церквей уже функционировало, а в регионах миссионеров практически не было. По крайней мере, в Смоленске тогда точно не было ни одного. Наша самая первая крошечная съёмная квартира в России находилась на окраине и кишела тараканами. Моя бедная мама часто плакала и жалела, что мы бросили Америку. Впрочем, мне было всего два года, и я лично не помню ничего из американской жизни и болезненного переезда. Мои собственные первые воспоминания относятся уже к периоду, когда мы жили во вполне комфортных условиях в районе под очень советским названием - Колхозный переулок.
Мне нравилось моё детство в Смоленске. Примерно до семи лет я вообще не разговаривала по-русски. Все дни я проводила в играх с сёстрами, братом, родителями и буквально несколькими людьми, посещавшими нашу церковь. Мама была учителем по образованию, поэтому она учила нас всех на дому. Хотя она всё же попыталась поэкспериментировать с российскими школами и отправила меня в одну из них в первый класс. Я помню, что ничего не понимала, и весь день просто просидела сконфуженная и напуганная. В основном, дети там были довольно хорошие, но некоторые постоянно пытались меня задеть и посмеяться надо мной. Например, был случай в школьном кафетерии: я сидела за столиком, но к еде не притрагивалась, потому что всё ещё не привыкла к русской еде, а может потому, что очень нервничала; ко мне подошла одноклассница, схватила и что-то закричала прямо в лицо. Всё, что я смогла запомнить, это неизвестное мне тогда русское слово «сосиски», она просто держала меня и повторяла это снова и снова.
Я всегда понимала, что моя семья отличается от других, но именно в школе мне дали понять, что я «странная». К концу учебного года я всё еще не могла даже выполнить полностью хотя бы одно домашнее задание, но я всё равно исправно ходила в школу каждый день. По факту, мне было разрешено только смотреть на то, как дети учатся, но не участвовать в процессе самой. Мама надеялась, что в школе я выучу русский язык, но её план не сработал, поэтому я вернулась к домашнему обучению. Дома я была гораздо счастливее, и там не было никаких сосисок. Мама заказывала специальные учебники из Америки, некоторые дисциплины мы изучали онлайн. Иногда в роли учителей выступали мои старшие сёстры и брат, поэтому учиться было довольно весело. Мне, например, разрешалось делать математику в пижаме и с любимой морской свинкой в руках, это же просто замечательно! В тот момент я уже понимала, что я отличаюсь от остальных детей в России, но я была очень счастлива в маленьком мирке, созданном нашей семьёй.
Примерно в семь лет, после очередного переезда, у меня появились первые русские друзья, именно тогда я начала становиться «русской», ну, или хотя бы пыталась… Во дворе было много девочек моего возраста, и я довольно быстро нашла себе подружек, которые меня приняли и, казалось, вообще забыли, что я американка.Я выучила русский язык очень быстро, сама не заметила, как и когда. Помню, мы с подругой Настей разговаривали по телефону, и мама внезапно спросила: «Ты уже говоришь по-русски? Когда ты успела?» Удивительно, но сама я этого не поняла, всё вышло само собой.
К моим 12-13 годам родители решили, что их миссия в Смоленске закончена и пора переезжать куда-нибудь ещё. Словами не описать, как это было тяжело. В этом возрасте большую часть моей жизни составляли друзья, и я не знала, как я с ними попрощаюсь. Я дала себе обещание, что в восемнадцать лет вернусь в Россию, поменяю паспорт и никогда больше не уеду из моей страны.
В Америке меня отдали в небольшую частную христианскую школу. Школа была очень дорогой, но мне - дочери миссионеров - можно было учиться бесплатно. Примерно в это время я решила, что свою жизнь не стану связывать с религией. Я не считала себя атеисткой, но мне надоело притворство и излишняя строгость, которые я видела в этой школе. Ученики мне казались узколобыми и невоспитанными. И надо мной снова все смеялись, только на этот раз меня обзывали «коммунистом» и «русской Рэйчел». По ощущениям издевательства в американской и в русской школах абсолютно одинаково неприятны.
После старшей школы надо было поступать в университет (или колледж, как принято говорить в Америке). Процесс поступления практически такой же, как в России: сдаёшь экзамены, ждёшь, взяли тебя или нет. Мне повезло, меня приняли в Вашингтонский университет в Сиэттле. Я была без понятия, кем хочу стать, знала только, что люблю Россию и всё, что с ней связано, поэтому в итоге оказалась на факультете Русского языка и литературы (да-да, такие бывают и в американских университетах). Едва ли хотя бы несколько студентов во всём колледже могли говорить по-русски, поэтому все пары проходили в маленьких аудиториях с очень крошечной группой студентов. Мы изучали советские фильмы, мой любимый, кстати, - «Служебный роман», мы отмечали Масленицу по всем обычаям, читали и обсуждали «Войну и Мир». Мои любимые книги: «Доктор Живаго», «Анна Каренина» и «Отцы и дети». Я очень хорошо помню главу, когда Пастернак описывает, как выглядит рябина в снегу, и все мои одногруппники спрашивали, что это, никто не мог себе эти ягоды представить, ведь в Америке они не растут. Мне всегда нравилась русская природа… И Исаак Левитан. Он эту природу показал идеально. Кстати, большинство преподавателей на моём курсе были русскими, и мне казалось, что поэтому обучение было очень качественным.
После окончания университета я всё еще не знала, какая может быть карьера у специалиста по русской литературе в Америке. Поэтому какое-то время «искала себя» - переехала в Нью-Йорк, захватывающий город. Он внушает странное чувство, что ты можешь быть кем угодно, потому что вряд ли ты кого-то удивишь своим поведением или внешним видом.
У меня закрадывалась мысль вернуться в Россию, я даже начала всерьез думать о своём детском обещании во что бы то ни стало это сделать. Я подумала, что обязательно надо попробовать пожить и поработать в России.
И вот я здесь. Мне предложили контракт с частной школой английского языка English First в Москве, и я согласилась. Быть учителем оказалось гораздо сложнее, чем я ожидала. Это требует очень много эмоциональной энергии и времени на подготовку, постоянный стресс. А ещё, оказалось, что очень сложно научить кого-то своему родному языку. Некоторые ученики - те, что постарше, - иногда задают такие вопросы, что я просто впадаю в ступор. То, к чему я привыкла, как к само собой разумеющемуся, на самом деле очень сложно и комплексно объясняется с точки зрения грамматики.
Мои русские коллеги добры ко мне, но мне постоянно кажется, что я их немного смущаю. В каждой школе English First всегда есть по два носителя языка, хотя не все остаются на целый год. Так что русским учителям приходится постоянно контактировать с иностранцами, а тут пришла я, и непонятно, кто я и как со мной себя вести.
У меня очень много классов и самых разных учеников. С некоторыми мы практически всегда на связи. Им так интересно учиться! Именно благодаря таким ученикам такая тяжёлая работа стоит того. А бывают ученики, которые больше похожи на «вызов»... Преподавательская деятельность учит быть добрее и терпеливее даже с теми детьми, которые своим поведением просто сводят с ума. Политика школы такова, что разговаривать с учениками можно только на английском. Многие, возможно, и не догадываются, что я понимаю всё, что они говорят. И от этого, кстати, очень сложно самой никогда не переходить на русский язык. Даже когда дети чего-то не понимают, я не могу сказать «вот, смотри, как надо», приходится помогать им по-английски, и это тоже довольно сложно.
Пока я не знаю, останусь ли здесь навсегда. В Америке меня ждёт семья и мой молодой человек, и, наверное, я к ним вернусь, когда закончится мой контракт. Быть преподавателем для меня сложно, мне кажется, люди, которые выбирают эту профессию должны быть уверены, что это их предназначение. Иногда я обожаю свою работу, а иногда сил остаётся так мало, что хочется всё бросить и уехать.
Хотя я знаю точно одно: я очень люблю Россию, и это очень личное. Помню, как я участвовала в соревнованиях по гимнастике в Смоленске и весь зал стоял и слушал национальный гимн. Я чуть не расплакалась, таким он показался мне величественным и красивым, это было очень сильное чувство. А вот во время американского гимна плакать мне не хотелось никогда. Мне даже мелодия никогда не нравилась.
Оставьте свой комментарий
Авторизуйтесь, чтобы задавать вопросы.