С. Стронций
Война - игрушка. Но в руках кого?
Рукой стирая слезы у окна,
Она глазами провожает мужа.
Ведь где-то там опять идет война.
Скажите: ну кому все это нужно?
Почувствовав ее взгляд на спине,
В последний раз несмело обернулся
И будто взглядом он сказал жене:
"Ты жди, любимая, ты жди. Вернусь
я".
Что наша жизнь? Жестокое кино,
Безжалостная, дикая воронка.
И в дверь звонок... Письмо? Нет, не
письмо...
И сжалось сердце: это похоронка!
Война - игрушка. Но в руках кого?
Кому же в радость новая могила?
Кому же стало легче от того,
Что мать не встретится с погибшим сыном,
Что мальчик с синевою на глазах
Забудет, что такое слово "папа",
А та, что его держит на руках,
Навек останется вдовой солдата?
О матери и жены тех ребят,
Чьи жизни унесли войны рассветы!
Пред вами на коленях вся земля,
Пред вами на коленях вся планета!
И. Уткина «Бабы»).
Прибегают к штабу бабы,
Говорят: — Начальник штаба,
Высылай скорей отряд.
За селом у нас в овине
Люди видели живыми
Трех фашистов, — говорят.
Командир суров и бледен. —
Я людьми сегодня беден.
Все в расходе... Как мне быть
Одному?.. Вот если, кабы
Подсобили вы мне, бабы.
Бабы: — Рады подсобить!
- Ну, тогда, — сказал он, — нате. —
Выдал бабам по гранате
И повел их за собой.
И пошел начальник штаба,
Объясняя вкратце бабам,
Как ведут гранатный бой.
За селом овин душистый.
Прикорнули три фашиста,
Крепко в сене спят... И вот
Рвется первая граната,
И гремит приказ раскатом:
- По врагу!.. Гранаты! Взвод!
Дрогнули враги спросонок —
Под огнем не до фасона! —
Поднимают руки враз,
Подтянули только брюки,
Но когда подняли руки,
Поразились: «Вас ист дас?!
Взвод... Гранаты... А на деле?»
А на деле поглядели:
Вот так штука, черт возьми!
Впереди начальник штаба,
А вокруг овина... бабы!
И не более восьми!
Мусы Джалиля«Смерть девушки», написанное
поэтом в апреле 1942 года.
Сто раненых она спасла одна
И вынесла из огневого шквала,
Водою напоила их она,
И раны их сама забинтовала.
Под ливнем раскаленного свинца
Она ползла, ползла без остановки
И, раненого подобрав бойца,
Не забывала о его винтовке.
Но вот в сто первый раз, в последний раз
Ее сразил осколок мины лютой...
Склонился шелк знамен в печальный час,
И кровь ее пылала в них как будто.
Вот на носилках девушка лежит.
Играет ветер прядкой золотистой.
Как облачко, что солнце скрыть спешит,
Ресницы затенили взор лучистый.
Спокойная улыбка на её губах,
Изогнуты спокойно брови.
Она как будто впала в забытье,
Беседу оборвав на полуслове.
Сто жизней молодая жизнь зажгла
И вдруг сама погасла в час кровавый...
Но сто сердец на славные дела
Ее посмертной вдохновятся славой.
Погасла, не успев расцвесть, весна.
Но, как заря рождает день, сгорая,
Врагу погибель принеся, она
Бессмертною осталась, умирая.
Вокзал был тихим,
Маленьким и грустным.
Жевали с хрустом лошади овес.
Но вот под шпалой резко гравий хрустнул,
И задрожали рельсы от колес.
И к полустанку выплыли теплушки.
Березы у перрона встали в строй.
И запоздало охнула частушка,
Наполненная болью и тоской:
Милый едет воевать,
Надел рубашку белую.
Я все время буду ждать,
Изменушки не сделаю.
И лопнуло мгновенно напряженье,
Хлестнуло в сердце жарким и тугим,
И с дрожью взвился женский голос:
- Женя!
А как же мы... Себя побереги! —
А он пошел, уже солдат России,
К теплушкам, к погрустневшим землякам,
И сыновья с ним рядышком босые
По-взрослому шагали по бокам.
А женщина осталась небольшая, —
С нее печаль бы русскую писать!
Она в карманах суетливо шарит
И все платка не может отыскать.
И в толкотне ей удалось всмотреться —
Целует муж заплаканных ребят...
И сквозь поселок, словно через сердце,
Ушел состав в пылающий закат.
В. Соловьев. «Полустанок».
Вся ночь пролетела, как страшный бред.
Расстрел, назначили рано.
А было ему шестнадцать лет,
Разведчику-партизану.
В сенях умирал заколотый дед.
Сестренке ломали руки.
А он все твердил упрямое «Нет!» —
И стоном не выдал муки.
Вдоль сонной деревни его вели
В пустое мертвое поле.
Морозные комья стылой земли
Босые ступни кололи.
Мать вскрикнула тонко, бела, как мел,
И в поле вдруг стало тесно.
А он подобрался весь и запел
Свою любимую песню.
На залп он качнулся лицом вперед
И рухнул в холодный пепел.
Ты понимаешь — такой народ
Нельзя заковать в цепи.
А Сурков. «Однажды ночью».
Вот так новость: бабушка сказала,
Что она сражалась в партизанах!
Ты ж трусиха, милая бабуля...
У меня — пустяшная простуда,
У тебя — сейчас же с сердцем худо.
Если оцарапаюсь до крови,
Ты теряешь все свое здоровье.
А когда в кино палят из пушек,
Ты же сразу затыкаешь уши!
Бабушка в ответ сказала тихо:
— Верно! Я тогда была трусиха...
И тогда при виде чьей-то крови
Начисто теряла я здоровье,
А когда с пригорка пушка била,
Мне за всю деревню страшно было!
Только за себя я не боялась.
Так вот и в отряде оказалась.
М. Борисова. «Бабушка-партизанка»
На груди — ордена,
На висках — седина,
Позади боевые походы.
Не грусти, старина,
Что украла война
Ваши лучшие юные годы.
Снятся Днепр и Моздок
И тревожный гудок,
Снятся вам штыковые атаки.
Поезда — на восток,
Облака — на восток,
Вы — на запад, под пули и танки.
В двадцать лет седина...
Не грусти, старина,
Трудный век вам судьбою положен.
Ваша нам седина,
Ваши нам ордена
С каждым годом родней и дороже.
На висках седина.
За окном тишина.
Пусть она никогда не взорвется.
Пусть пришла седина,
Но осталась страна,
Что Великой Россией зовется!
Н. Шумаков. «Ветеранам»
Знаю, в сердце у тебя тревога —
Нелегко быть матерью солдата.
Знаю, все ты смотришь, на дорогу,
По которой я ушел когда-то.
Знаю я, морщинки глубже стали
И чуть-чуть сутулей стали плечи...
Нынче насмерть мы в бою стояли,
Мама, за тебя, за нашу встречу.
До сих пор грохочет канонада,
Снова в бой, на линию огня!
Если не вернусь, не плачь, не надо,
Втихомолку вспоминай меня.
Говори, за честь родного края
Мой любимый сын погиб в бою.
Он погиб, Отечество спасая,
Ради жизни жизнь отдал свою.
На дне окопного оврага
Добыл я гильзу из стены.
А в ней истлевшая бумага,
Письмо, пришедшее с войны.
Должно быть, кто-то перед боем
Смочил графит карандаша
И с перемазанной губою
Писал, как думал, не спеша.
Вручал слова бумаге бренной,
Писал, склоняясь к фитилю.
И вот слова сожрало время,
И лишь одно сквозит: «люблю».
Одно осталось... Но упрямо
Горит сквозь все, что в жизни есть!
Что любит он?.. Отчизну? Маму?
Иль ту, которую ... Бог весть...
Любил, и все. Не по приказу.
А по приказу он в тот раз,
Наверно, встал и умер сразу.
И вот воскрес
Во сне, сейчас
Как будто от имени всех погибших звучат эти
стихи А. Твардовского, обращенные к нам:
И у мертвых, безгласных,
Есть отрада одна:
Мы за Родину пали,
И она — спасена.
Наши очи померкли,
Пламень сердца погас,
На земле на поверке
Выкликают не нас.
Нам свои боевые
Не носить ордена.
Вам — все это, живые,
Нам — отрада одна,
Что недаром боролись
Мы за Родину-мать,
Пусть не слышен наш голос —
Вы должны это знать.
1-й ведущий.
Иосиф Уткин (читает стихотворение «На улице
полночь...»).
На улице полночь.
Свеча догорает.
Высокие звезды видны.
Ты пишешь письмо мне, моя дорогая,
В пылающий адрес войны.
Как долго ты пишешь его, дорогая,
Окончишь и примешься вновь.
Зато я уверен: к переднему краю
Прорвется такая любовь!
...Давно мы из дома. Огни наших комнат
За дымом войны не видны.
Но тот, кого любят,
Но тот, кого помнят,
Как дома — и в дыме войны!
Теплее на фронте от ласковых писем.
Читая, за каждой строкой
Любимую видишь
И Родину слышишь,
Как голос за тонкой стеной...
Мы скоро вернемся. Я знаю. Я верю.
И время такое придет:
Останутся грусть и разлука за дверью.
И в дом только радость войдет.
Оставьте свой комментарий
Авторизуйтесь, чтобы задавать вопросы.