Сценарий литературно-музыкальной композиции, посвященной жизни и творчеству В.В. Маяковского

Сценарий

литературно-музыкальной композиции,

посвященной жизни и творчеству В.В. Маяковского

Сценическая площадка оформлена под гостиную. В центре ее — портрет В. В. Маяковского, вокруг которого фотографии Л. Брик,

Т. Яковлевой, В. Полонской. В зале — фотографии В.В. Маяковского в разные периоды его жизни. Звучит музыка.

Ведущая: Маяковского мы знаем плохо. Это не парадокс. Душа его

избежала тленья, но не убереглась от хрестоматийного глянца. И

виноват в этом не читатель, который быстро охладевает к кумиру,

переведенному в разряд классиков. Люди, наводившие глянец,

прекрасно сознавали цель своей работы, не уставая и после смерти

поэта приглядывать за ним. До сих пор не опубликованы многие

важнейшие воспоминания о нем, его письма ,письма к нему,

дневниковые записи... Мы имеем дело с усечённым Маяковским,

судьба которого полна неразрешенных загадок и проблем, на

разрешение которых некогда был наложен запрет. До сих пор у нас

нет даже полноценной биографии поэта.

На сценическую площадку выходят чтецы. Ведущая уходит.

Чтец 1: Он шел по бульвару,

худой

и плечистый,

возникший откуда-то сразу,

извне,

высокий, как знамя,

взметенное

в чистой

июньской

несношенной голубизне.

Чтец 2: Похожий на рослого

мастерового,

зашедшего в праздник

в богатый квартал,

едва захмелевшего,

чуть озорного,

которому мир

до плеча не хватал.

Чтец 3: Черты были крупны,

глаза были ярки,

и темень волос

припадала к лицу,

а руки –

тяжелые,

будто подарки,

ладонями кверху

несли на весу.

Чтец 4: Какой-то гордящийся

новой породой,

отмеченный

раньше не бывшей красой,

весь широкоглазый

и широкоротый,

как горы,

умытые насвеж росой...

Чтец 1: Из воспоминаний Корнея Чуковского, (читает)

Свои стихи он читал тогда с величайшей охотой всюду, где

собиралась толпа, и замечательно, что многие уже тогда смутно

чувствовали в нем динамитчика и относились к нему с

инстинктивною злобою. Некоторые наши соседи перестали ходить к

нам в гости оттого, что у нас в доме бывал Маяковский. О политике

мы с Маяковским тогда не говорили ни разу; он был поглощен своей

поэтической миссией. Заставлял меня переводить ему вслух Уолта

Уитмена, издевательски, но очень внимательно штудировал

Иннокентия Анненского и Валерия Брюсова, с чрезвычайным

интересом вникал в распри символистов с акмеистами, часами

перелистывал у меня в кабинете журналы «Апполон» и «Весы» и по-

прежнему выхаживал целые мили, шлифуя свое «Облако в штанах»,

- Граненых строчек босой алмазик.

Поэтому я был очень изумлен, когда через год после начала войны, в

спокойнейшем дачном затишье он написал пророческие строки о

том, что победа революции близка.

Мы, остальные, не предчувствовали ее приближения и не

понимали его грозных пророчеств.

Чтец 2: Он озирал тысячелетия, как степь, - признак молодости и сердца, и

души, и крови - искал в них волю к воплощению и не мог смириться

перед их громадностью.

Чтец 3: Маяковский создавал эпос своего «я» как эпос своего времени и

народа. Обычно эпос поглощает лирическую личность, растворяет ее

в событийном потоке. Но у Маяковского «я» приравнялось к

событию, «я» и эпоха, и лирическая личность становятся

бессмертной.

Чтец 4: Он никогда ни словом, ни голосом не кричал, читая свои стихи. Он

окликал. Окликал то, что будет, - пусть оно вздрогнет и оглянется.

Чтец 1: Окликал свое время. Своего читателя. Но докричаться было трудно.

Чтец 2: Какую бы форму не принимала поэзия Маяковского,

определяющим началом в его творчестве является лирическая стихия.

Музыка стихает. Чтецы уходят с площадки. На площадку выходит Ведущая.

Ведущая: (читает)

Исчерпывает ли для меня любовь все? Все, но только иначе.

Любовь это жизнь, это главное. От нее разворачиваются и стихи, и

дела, и все прочее. Любовь это сердце всего. Если оно прекратит

работу все остальное отмирает, делается лишним, ненужным. Но

если сердце работает, оно не может не проявляться в этом во всем.

А любовь не установишь никакими «должен», никакими «нельзя» -

только свободным соревнованием со всем миром.

Владимир Маяковский.

Из неотправленного письма к Л.Ю.Брик

от 1-27 февраля 1923 г.

На площадку выходит исполнитель роли Маяковского.

Маяковский: Дым табачный воздух выел.

Комната -

глава в крученыховском аде.

Вспомни –

за этим окном

впервые

руки твои, исступленный, гладил.

Сегодня сидишь вот,

сердце в железе.

День еще -

выгонишь,

может быть, изругав.

В мутной передней долго не влезет

сломанная дрожью рука в рукав.

Выбегу,

тело в улицу брошу я.

Дикий,

обезумлюсь,

отчаянием иссечась.

Не надо этого,

дорогая,

хорошая,

дай простимся сейчас.

Все равно

любовь моя -

тяжкая гиря ведь -

висит на тебе,

куда не бежала б.

дай в последнем крике выреветь

горечь обиженных жалоб.

Если быка трудом уморят -

он уйдет,

разляжется в холодных водах.

Кроме любви твоей,

мне нету моря,

а у любви твоей и плачем не вымолишь отдых.

Захочет покоя уставший слон -

царственный ляжет в опожаренном песке.

Кроме любви твоей,

мне

нету солнца,

а я и не знаю, где ты и с кем.

Если б так поэта измучила,

он

любимую на деньги и славу выменял,

а мне

ни один не радостен звон,

кроме звона твоего любимого имени.

И в пролет не брошусь,

и не выпью яда,

и курок не смогу над виском нажать.

Надо мною,

кроме твоего взгляда,

не властно лезвие ни одного ножа.

Завтра забудешь,

что тебя короновал,

что душу цветущую любовью выжег,

что суетных дней взметенный карнавал

растреплет страницы моих книжек...

Слов моих сухие листья ли

заставят остановиться,

жадно дыша?

Дай хоть

последней нежностью выстелить

твой уходящий шаг.

На площадку выходит исполнительница роли Л. Ю. Брик. Исполнитель

роли Маяковского уходит. Звучит музыка.

Брик: Володя не просто влюбился в меня - он напал на меня, это было

нападение. Два с половиной года не было у меня спокойной минуты -

буквально.

Мы с Осей больше никогда не были близки физически, так что все

сплетни о «треугольнике», «любви втроем» и тому подобное. Я

любила, люблю и буду любить Осю больше чем брата, больше чем

мужа, больше чем сына. Про такую любовь я не читала ни в каких

стихах, ни в какой литературе. Эта любовь не мешала моей любви к

Володе. Наоборот: возможно, что если б не Ося, я любила бы Володю

не так сильно. Я не могла не любить Володю, если его так любил Ося.

Ося говорит, что для него Володя не человек, а событие.

(Л.Ю. Брик. «Как было дело»)

Исполнительница роли Л. Брик уходит со сценической площадки. На

площадку выходят исполнители ролей Геннадия Шмакова и Татьяны

Яковлевой. Садятся у стола.

Шмаков: Ну, чем он тебе все-таки нравился?

Яковлева: Что значит «чем»? человек был совершенно необычайного

остроумия, обаяния и колоссального сексапила. Что еще надо? Но

он мне не «нравился», я его полюбила.

Шмаков, листая книгу, читает «Письмо Татьяне». Татьяна

Алексеевна вторит наизусть.

В поцелуе рук ли,

губ ли,

в дрожи тела

близких мне

красный

цвет

моих республик,

тоже

должен

пламенеть.

Я не люблю

парижскую любовь:

любую самочку

шелками разукрасьте,

потягиваясь, задремлю,

сказав —

тубо -

собакам

озверевшей страсти.

Ты одна мне

ростом вровень,

стань же рядом

с бровью брови,

дай

про этот

важный вечер

рассказать

по-человечьи.

Пять часов,

и с этих пор

стих

людей

дремучий бор,

вымер

город заселенный,

слышу лишь

свисточный спор

поездов до Барселоны.

В черном небе

молний поступь,

гром

ругней

в небесной драме, -

не гроза,

а это

просто

ревность

двигает горами.

Глупых слов

не верь сырью,

не пугайся

этой тряски, -

я взнуздаю,

я смирю

чувства

отпрысков дворянских.

Страсти корь

сойдет коростой,

но радость

неиссыхаемая,

буду долго,

буду просто

разговаривать стихами я.

Ревность,

жены,

слезы...

ну их! –

вспухнут веки,

впору Вию.

Я не сам,

а я

ревную

за Советскую Россию.

Видел

на плечах заплаты,

их

чахотка

лижет вздохом.

Что же,

мы не виноваты –

ста мильонам

было плохо.

Мы

теперь

к таким нежны –

спортом

выпрямишь не многих, -

вы и нам

в Москве нужны,

не хватает

длинноногих.

Не тебе,

в снега

и в тиф

шедшей

этими ногами,

здесь

на ласки

выдать их

в ужины

с нефтяниками.

Ты не думай,

щурясь просто

из-под выпрямленных дуг.

Иди сюда,

иди на перекресток

моих больших

и неуклюжих рук.

Не хочешь?

Оставайся и зимуй,

и это

оскорбление

на общий счет нанижем.

Я все равно

тебя

когда-нибудь возьму –

одну

или вдвоем с Парижем.

Яковлева: Это стихотворение было написано недели через две после первого,

когда мы были уже на «ты».

Шмаков: Пять часов и с этих пор

стих людей дремучий бор,

вымер город заселенный.

Слышу лишь свисточный спор

поездов до Барселоны.

Что это он тут метил в «пять часов»?

Яковлева: Это ревность к Шаляпину: я попросила Маяковского приехать на

монпарнасский вокзал, я провожала тетку, она уезжала с

Шаляпиным в Барселону, а это значит, что я знала Шаляпина и что

Шаляпин в меня влюблен, он думал, что тогда все были в меня

влюблены. У него была навязчивая идея. А тот и не смотрел в мою

сторону, я для него была девчонка. У него дочери были моего

возраста, я с ними ходила в синема. Маяковский потерял голову от

ревности.

Шмаков: Таня, что это значит:

ты и не думай, щуря глазки

из-под выпрямленных дуг?

Яковлева: У всех брови растут дугой, а у меня вверх.

Шмаков: и это

оскорбление на общий счет нанижем

почему оскорбление?

Яковлева: Потому что я отказалась с ним ехать. Он и в первый раз хотел,

чтобы я с ним уехала, тут же, на месте! Когда он говорит «иди ко

мне, иди на перекресток» и итак далее - это он просто зовет меня

вернуться в Россию. Я его любила, он это знал, но я сама не знала,

что моя любовь недостаточно сильна, чтобы с ним уехать. И я

совершенно не уверена, что я не уехала - бы,- если б он приехал в

третий раз. Я очень по нему тосковала. Я, может быть, и уехала

бы... фифти-фифти. Да. В первый раз я ему сказала, что должна

подождать, что это слишком быстро, я не могла сказать бабушке и

дяде, который приложил невероятные усилия, чтобы меня вывезти:

«Бац! Я возвращаюсь!» во второй раз мы с ним все обсудили. Он

должен был снова приехать в октябре. Но в третий-то раз его и не

выпустили.

(Из разговора Геннадия Шмакова с Татьяной Яковлевой,

записано на пленку и опубликовано В. Катаняном).

Исполнители роли Шмакова и Яковлевой уходят. На сценическую

площадку выходит исполнитель роли Маяковского. Читает

стихотворение.

Маяковский: Пришла –

деловито,

за рыком,

за ростом,

взглянув,

разглядела простого мальчика.

Взяла,

отобрала сердце

и просто

пошла

играть -

как девочка мячиком.

И каждая

- чудо будто видится –

где дама вкопалась,

а где девица,

«Такого любить?

Да этакий ринется!

Должно, укротительница!

Должно из зверинца!»

А я ликую.

Нет его -

ига!

От радости, себя не помня,

скакал,

индейцем свадебным прыгал,

так было весело,

было легко мне.

Исполнитель роли Маяковского уходит, его сменяет исполнительница

роли В. Полонской. Садится в кресло. Звучит музыка.

Полонская: Мы встречались часто.

По-прежнему бывала у него на Лубянке.

Яншин ничего не знал об этой квартире Маяковского. Мы

всячески скрывали ее существование.

Много бывали втроем с Яншиным - в театральном клубе, в

ресторанах.

Тогда, в нашу поездку в Петровско-Розумовское, на обратном

пути я услышала от него впервые слово «Люблю».

Он много говорил о своем отношении ко мне, говорил, что не

смотря на нашу близость он относится ко мне как к невесте.

После этого он иногда называл меня «невесточкой». Я в начале

никак не могла понять семейной ситуации Бриков и

Маяковского. Они жили вместе такой дружной семьей, и мне

было неясно, кто же из них является мужем Лили Юрьевне.

Вначале, бывая у Бриков, я из-за этого чувствовала себя неловко.

Однажды Брики были в Ленинграде. Я была у Владимира

Владимировича в Гендриковом во время их отъезда. Яншина

тоже не было в Москве. Владимир Владимирович очень

уговаривал меня остаться ночевать.

- А если завтра утром приедет Лилия Юрьевна? - спросила я. - Что

она скажет, если увидит меня?

Владимир Владимирович ответил:

- Она скажет: «Живешь с Норочкой?.. Ну, что ж, одобряю.

Я почувствовала, что в какой то мере грустно то обстоятельство,

что Лиля Юрьевна так равнодушно относится к этому факту.

Показалось, что он еще любит ее, а это в свою очередь огорчило

меня. Впоследствии я поняла, что не совсем была тогда права.

Маяковский замечательно относился к Лиле Юрьевне. В каком то

смысле она была и будет для него первой. Но любовь к ней (такого

рода) по существу уже прошлое. Лиля Юрьевна относилась к

Маяковскому очень хорошо, дружески, но требовательно и

деспотично. Часто она придиралась к мелочам, нервничала,

упрекала его за невнимательность.

Это было немного болезненно, потому что такой исчерпывающей

предупредительности я нигде и никогда не встречала - ни тогда, ни

потом.

Маяковский рассказывал мне, что очень любил Лилю Юрьевну. Два

раза хотел стреляться из-за нее, один раз он выстрелил себе в

сердце, но была осечка.

Подробности того, как он разошелся с Лилей Юрьевной, не

сообщал.

У Маяковского в последний приезд за границу был роман с какой-то

женщиной. Ее звали Татьяной. Очевидно он ее очень любил. Когда

Владимир Владимирович вернулся в СССР, он получил от нее

письмо, в котором она сообщала ему, что вышла замуж за француза.

У меня создалось впечатление, что Лиля Юрьевна была очень рада

нашим отношениям, так как считала, что это отвлекает Владимира

Владимировича от воспоминаний о Татьяне. Да и вообще мне

казалось, что Лиля Юрьевна очень легко относилась к его романом, и

даже им в какой то степени покровительствовала. Например, в

случае со мной - в первый период.

Если кто-нибудь начинал задевать его глубже - это беспокоило ее.

Она навсегда хотела остаться для Маяковского единственной и

неповторимой.

(В. В. Полонская «Воспоминания о В,В,Маяковском»).

Музыка стихает. На сценическую площадку выходят Чтецы.

Чтец 1: Он их обнимал,

не обижая,

ни одной

не причиняя зла,

ни одна,-

другим детей рожая,

от него обид

не понесла.

Чтец 2: Что б из них

додуматься какой-нибудь

кинуться на шею на века!

Может быть,

и не пришлось покойнику

навзничь лечь

на гроб броневика.

Чтец 3: Может и взгрустнет иная,

воротясь к себе домой:

давний вечер вспоминая,

тайно от себя самой!

Чтец 4: Только толку в этом мало –

забираться в эту глушь...

Погрустила и увяла:

дети,

очереди,

муж.

Чтец 5: Нет! Ни у одной

не стало смелости

подойти

под свод крутых бровей;

с ним одним

навек остаться в целости

с первой, свежей

нежностью своей.

На сценическую площадку выходят исполнители ролей.

Брик: Мы все

любили его за то,

что он не похож на всех.

Яковлева: За неустанный его задор, за неуемный смех.

Шмаков: Тот смех

такое свойство имел,

что прошлого рвал пласты;

Полонская: и жизнь веселела,

когда он гремел,

и скука

ползла в кусты.

Звучит музыка.

Чтец 1:...в Сухуме, в апреле я принял океаническую весть о смерти

Маяковского. Как водяная гора жгутами бьет позвоночник,

стеснила дыхание и оставила соленый вкус во рту. Критики

Маяковского имеют к нему такое же отношение, как старуха,

лечившая эллинов от паховой грыжи, к Гераклу...

( Осип Мандельштам, «Из записных книжек»)

Чтец 2: Боюсь, что, не смотря на народные похороны, на весь почет ему, на

весь плач по нем Москвы и России, Россия и до сих пор до конца не

поняла, кто ей был дан в лице Маяковского.

(Марина Цветаева, «Эпос и лирика современной России»)

Музыка стихает.

13