Статья на тему "Прием сопоставления на уроках русского языка"

Прием сопоставления при работе на уроках русского языка

Среди множества приемов работы с текстом можно выделить один из самых простых, но действенных – сопоставление.  Именно сопоставление текстов одного содержания, но разных вариантов формирует такие навыки, как внимательность, умение понимать текст, предложение и слово, а также на основе сличения контекстов -  умение видеть языковые особенности и тенденции. Так, например, сопоставление разновременных списков какого-либо древнерусского памятника письменности, в частности, «Повести временных лет» (далее – ПВЛ), вошедших в состав Лаврентьевской (1377 г.), Ипатьевской (первая половина XV века) и Радзивиловской (последнее десятилетие XV века) летописей (далее – ЛЛ, ИЛ и РЛ соответственно) может в результате привести к тому, что учащиеся увидят процесс формирования такого языкового явления в истории языка, как языковая синонимия.

Выявленные в ходе сопоставления трех списков ПВЛ лексические разночтения мы разделили на 2 группы: 1). Лексические разночтения на уровне слова. 2). Лексические разночтения на уровне формулы-синтагмы.

При сопоставлении списков были выявлены лексические разночтения, о терминологическом статусе которых стоит говорить исходя из древнерусских толковых словарей и контекстного окружения.

Однако в науке о языке с давнего времени предметом дискуссий остается вопрос о терминологическом статусе лексических разночтений, выявленных между несколькими списками того или иного памятника письменности. В современной лингвистической литературе исследователи древнерусских текстов пользуются такими понятиями, как лексический вариант (лексико-семантический вариант) и лексический синоним.

Теоретическое освещение вопрос о вариантах впервые получил в статье В.В. Виноградова «О формах слова». Опираясь на его положения, А.И. Смирницкий в статье «К вопросу о слове (проблема тождества слова)» рассматривает варианты слов как видоизменения слова в плоскости собственно лексической. А.И. Смирницкий выделяет следующие признаки вариантов слова: 1) общая корневая часть, 2) лексико-семантическая общность, 3) звуковые различия не должны выражать лексико-семантических различий. Он, как и В.В. Виноградов, различает этимологическое тождество слова и тождество слова в данную эпоху и подчеркивает, что для получения полной картины развития слова необходимо иметь в виду и то и другое [Смирницкий, 1954: 4].

По мнению Р.П. Рогожниковой, сущность варьирования «заключается в видоизменении внешней стороны слова – фонетической или грамматической, – не затрагивающем внутренней стороны слова – его лексического значения». [Рогожникова, 1967: 9]. Такого же мнения поддерживаются Н.М. Шанский и К.С. Горбачевич.

Таким образом, в качестве основных критериев для выделения лексических вариантов в современном русском языке, которые мы разделяем, исследователи предлагают: 1). Тождество морфолого-словообразовательной структуры. 2). Тождество лексического и грамматического значения. 3). Различие либо с фонетической стороны (произношением звуков, составом фонем, местом ударения или комбинацией этих признаков), либо формообразовательными аффиксами (суффиксами, флексиями).

Лексическая синонимия – явление иного порядка. По мнению К.С. Горбачевича, «синонимы имеют разную субстанцию… Синонимы – это генетически нетождественные языковые единицы с неодинаковой словообразовательной структурой и набором словообразовательных морфем» [Горбачевич, 1978: 18].

Все синонимические словари исходят из традиционной точки зрения на синонимы, которая сводится к тому, что синонимами считаются не только слова тождественные, т. е. равные по значению, но и слова, близкие по значению (Словарь синонимов / Под ред. Евгеньевой А.П.; З.Е. Александрова. Словарь синонимов русского языка; В.Н. Клюева. Краткий словарь синонимов русского языка). Допущение в понятие компонента – близость значения – делает традиционную точку зрения достаточно уязвимой, т. к. нет никаких объективных критериев для того, чтобы разграничить близость и неблизость значений.

Ю.Д. Апресян в своих поздних работах приходит к выводу, что синонимами следует считать только слова с тождественными значениями, а слова с близкими значениями расценивать как квазисинонимы. При этом для признания двух слов лексическими синонимами (в узком смысле слова) «необходимо и достаточно, (1) чтобы они имели полностью совпадающее толкование, т. е. переводились в одно и то же выражение семантического языка, (2) чтобы они имели одинаковое число активных семантических валентностей,… (3) чтобы они принадлежали к одной и той же (глубинной) части речи» [Апресян, 1974: 223]. Квазисинонимами исследователь считает «лишь такие лексические единицы, семантические различия между которыми в ряде позиций нейтрализуемы» [Апресян, 1974: 235]. О нейтрализации несовпадающих семантических признаков говорит и Д.Н. Шмелев в «Очерках по семасиологии русского языка».

Итак, в современном русском языке основными критериями синонимичности двух слов учеными признаны следующие: 1). Критерий общности понятия. 2). Критерий тождественности/близости лексического значения. 3). Критерий взаимозаменяемости. 4). Критерий нейтрализации. 5). Одинаковое число активных семантических валентностей. 6). Принадлежность к одной и той же части речи.

С учетом специфики древнерусского слова сделаем попытку терминологически определить статус взаимозаменяющихся по разным спискам лексических единиц. Этот вопрос в исследованиях по истории языка на сегодняшний день остается открытым.

Л.П. Жуковская использует термин «лексические варианты» в значении «два или более слов, тождественных или близких по значению и потому взаимно заменявшихся в разных славянских списках одного и того же памятника в параллельных местах текста» [Жуковская, 1976: 89]. При этом в число так называемых лексических вариантов включаются разнородные явления (с точки зрения современного русского языка): и лексические синонимы (сЬдалище – столъ и др.), и словообразовательные синонимы (пастухъ – пастырь и т. п.), и грамматические варианты (народъ – народи и т. п.), и фонетические варианты (съсЬдъ – соусЬдъ и т. д.), и слова, принадлежащие к разным частям речи (сЬАтель – сЬАи и т. п.).

Аналогичное употребление термина находим в работах В.В.  Лопатина, Л.Я. Петровой, А.А. Пичхадзе, С.А. Авериной, Н.Г. Михайловской. Так, исследования Н.Г. Михайловской в целом носят противоречивый характер. Работая как с оригинальными произведениями древнерусской литературы (Лаврентьевская, Радзивиловская и Московско-Академическая летописи), так и на материале переводной письменности (Хроника Георгия Амартола XIII – XIV вв., «Сказание о свв. Борисе и Глебе» XII в., «Пчела» к. XIV в.), исследовательница выделяет и анализирует, во-первых, лексико-семантические варианты, давая им определение Л.П. Жуковской, а во-вторых – лексические синонимы, понимая под ними «слова, принадлежащие к одному грамматическому классу, которые обладают способностью взаимозаменяться вследствие своей семантической общности, не изменяя смысла контекста. Варианты же, не являющиеся синонимами, изменяют смысл и содержание контекста» [Михайловская, 1972: 128]. Налицо противоречие: взаимозаменяемость в пределах идентичных контекстов по разным спискам памятника вроде бы должна указывать на тождественность значения слов, однако в других работах того же автора она свидетельствует о близости значения (а потому об изменении семантики контекста). Таким образом, отсутствие объективных критериев, позволяющих определить изменение смысла контекста (или наоборот, его неизменность), не дают оснований для подобного разграничения лексической вариантности и синонимии. Более того, использование в качестве исследуемого материала разнородных в плане создания произведений также делают сомнительным подобное деление разночтений.

Итак, анализ исследовательских работ показал, что о лексико-семантической вариантности по разным спискам одного памятника правомерно говорить, на наш взгляд, лишь в отношении переводной письменности. Многозначное греческое слово, которое необходимо было расшифровать для славянского читателя, влечет появление в древнерусских текстах слов-синкрет [Колесов, 2004: 123], а в последующих списках – соответствующих по семантике слов-замен, которые могли более точно перевести оригинал. По словам В.В. Колесова, «переводчики и компиляторы, равняясь на образцы, аналитически представляли значение многозначного греческого слова, развертывая его в текст, а из последующих его текстовых переработок… и возникло представление о синонимах, хотя в современном смысле слова синонимами подобные слова, конечно же, не были» [Колесов, 2004: 124]. К примеру, В.В. Колесов в статье «Лексическое варьирование в Изборнике 1073 г. и древнерусский литературный язык» рассматривает такие лексические варианты, как благъ – добръ (греч. ảγαυός), образъ – подобиЕ (греч. ỏμοίωσις), образъ – тЬло (греч. εỉχών) и т. п. [Колесов, 1977: 112, 120-124].

Иную картину представляют собой оригинальные произведения древнерусской литературы. Если раньше главным для книжника было стремление дать более точный, адекватный славянскому мышлению перевод греческого слова (следствие такого перевода – появление слов-синкрет, оформленных в формулы-синтагмы), то для переписчика оригинального произведения приоритетным становится истолкование символа-синкреты, его конкретизация, упрощение формулы, что само по себе отражает процесс основных языковых изменений, а именно разрушение формулы и становление слова в качестве самостоятельной лексической единицы. Поэтому говорить о лексических вариантах, на наш взгляд, в таком случае неправомерно. Об этом будут свидетельствовать, во-первых, неабсолютная тождественность лексических значений слов и во-вторых, отсутствие существенных семантических изменений контекстов.

Попробуем, с одной стороны, доказать эти положения примерами, а с другой – применить критерии синонимичности и вариативности, выделенные в современном русском языке, к древнерусскому тексту и проверить, какие из них оказываются для него релевантными. Но следует отметить, что в древнерусском языке семантика слова-синкреты формируется за счет окрестных слов, от него не зависящих («семантика и образность каждого отдельного слова не существовали в эпоху средневековья сами по себе, всегда определяясь… традиционной формулой-речением, в составе которого находится слово» [Колесов, 2004: 31]), в современном русском языке, наоборот – в предложении важной оказывается синтаксическая зависимость слов: именно значением той или иной лексемы определяется его лексическое окружение. Поэтому критерий «одинаковое число активных семантических валентностей» следует исключить из списка гипотетически применимых к средневековому памятнику письменности.

Выявленные в ходе сопоставления трех списков ПВЛ лексические разночтения можно разделить на 2 группы: 1). Лексические разночтения на уровне слова. 2). Лексические разночтения на уровне формулы-синтагмы.

1. Анализ взаимозамен между списками ПВЛ на уровне отдельного слова важен потому, что в центре внимания исследователя оказывается имя, в большей степени освободившееся от зависимости формулы-синтагмы и вследствие этого выступающее с определенным, собственным, лексическим значением. Тем не менее, нужно иметь в виду, что это лексическое значение, с одной стороны, вроде бы осмысляется как закрепленное за словом, с другой –представляет собой пучок семантических признаков, наличие которого, несомненно, является доказательством существования древнего имени-синкреты.

ЛЛ: «да того ради затворяЕтся нбо wволи злЬ wверзаЕтся градъ вожжа мЬсто пускаА wво ли мразомь плоды оузнабляА и землю зноЕмь томя наших ради злобъ» [л. 57]. ИЛ: « да того ради затворяЕться нбо wво зли wвЬрзаЕться градъ в дождА мЬсто пущаА wво ли сланою плоды оузнабляА и землью зноЕмь томя нашихъ рад грЬхъ» [л. 63]. РЛ: «Да того рад(и) затворяетьс(я) н(е)бо, ово ли злЬ отверзаеть, град въ дождя мЬсто пущая, ово ли сланою плоды узнобляя, и землю зноемъ томя, наших рад(и) злобъ» [с. 72, л. 99 об.].

         При рассмотрении рядов мразъ (ЛЛ) – слана (ИЛ) – слана (РЛ) и злобы (ЛЛ) – грЬхи (ИЛ) – злобы (РЛ) существенное значение имеет обращение к более широкому контексту. В данном отрывке ПВЛ речь идет о поражении русских князей Изяслава, Святослава и Всеволода в сражении с половцами. При этом важно, что причина поражения летописцем связывается прежде всего с божественной карой: Господь отвернулся от русичей именно в тот момент, когда они просили его о помощи, однако сами вели себя недостойно, в душе лицемеря и обращаясь к Богу только лишь словом, но не сердцем. При такой смысловой нагрузке контекста становится ясным, что лексическое значение слов первого ряда (мразъ (ЛЛ) – слана (ИЛ) – слана (РЛ)) имеет общий для них лексический компонент ‘сильный холод’ (при различном, заметим, их толковании: мразъ – сильный холод, стужа, мороз [СлРЯ]; слана – иней [МСДРЯ]). На общее лексическое значение указывают и данные этимологического словаря: слана – праслав. *solna родств. Лит. Šalna, вин. Šal˜ną ‘мороз’; лтш. Salna – мороз [Фасмер – 3]; мороз – ср. н.-луж. Mroz «иней» [Фасмер – 2]. Входящие в один синтагматический ряд однородных членов («ово ли злЬ отверзаеть, град въ дождя мЬсто пущая, ово ли _сланою/мразомь плоды узнобляя, и землю зноемъ томя»), эти слова оказываются следствием Божьего гнева: и град, и дождь, и зной, и слана/мраз направлены на уничтожение жизни, на умерщвление, на отрицание всего живого. А потому слова второго ряда (злобы (ЛЛ) – грЬхи (ИЛ) – злобы (РЛ)) взаимозаменяются благодаря тому, что обладают общей номинацией – обозначение человеческих грехов [СлРЯ]. Важно, что слово злобы имеет более широкий объем лексического значения: если грех – это нарушение религиозного предписания, ошибка [Черных – 1, 216], то значение слова злобы имеет помимо этого семантического компонента еще и такие, как ‘порок’, ‘дурное качество’, ‘лукавство’, ‘зло’, ‘вражда’ [Черных – 1, 326]. Именно эти дополнительные компоненты лексического значения синкретичного имени злоба оказываются значимы: в представлении летописца все злодеяния русского народа в совокупности своей и «отвернули» Господа Бога от них и привели, в конечном счете, к победе врага.

Как видим, рассмотренные слова, во-первых, взаимозаменяются в пределах одного и того же текстового отрезка. Во-вторых, при общности обозначаемого понятия и лексического значения слова имеют и дополнительные семантические элементы, послужившие причиной замены одного из этих слов на другое. В-третьих, в условиях идентичного контекста эти дополнительные семантические компоненты слов оказываются несущественными: они не изменяют общий смыл ПВЛ, а лишь наполняют его образно, подчеркивая ту или иную мысль, конкретизируя то или иное понятие. Таким образом, благодаря контексту происходит своего рода нейтрализация семантических оттенков в рамках схожего контекста. Этот факт, на наш взгляд, важен потому, что он намечает основные пути к установлению между рассматриваемыми словами синонимических в их современной интерпретации связей. Существительные мразъ (ЛЛ) – слана (ИЛ) – слана (РЛ) и злобы (ЛЛ) – грЬхи (ИЛ) – злобы (РЛ) отнюдь не являются лексическими вариантами в понимании Н.Г. Михайловской (варианты изменяют смысл контекста). В нашем примере ярко видно, что при разном объеме лексического значения слова мразъ – слана и злобы – грЬхи кардинально не изменяют смысл и содержание контекста. Благодаря дополнительным семантическим элементам слов происходит своего рода художественно-образная наполняемость текста, которая тем не менее не оказывает существенного влияния на общую семантику контекста. Поэтому важно, что семантические оттенки рассматриваемых слов снимаются, оказываются несущественными в рамках одинакового контекста. Таким образом, согласно определению синонимов Д.Н. Шмелевым как «слов, различающиеся элементы которых могут устойчиво нейтрализоваться в определенных позициях» [Шмелев, 1964: 141], мы можем говорить об установлении между словами мразъ – слана и  злобы – грЬхи синонимических связей.

2. Лексические разночтения наблюдаются не только на уровне отдельного слова, но и на уровне формулы. При этом заменяемость формул оказывается достаточно распространенным явлением. И это не случайно: ведь традиционная формула-синтагма являлась основной единицей средневекового текста [Колесов, 2004: 160].

ЛЛ: «о радуися wче и наставниче мирьскыА плища wринувъ молчаньЕ възлюбивъ Бу послужилъ Еси в тишинЬ въ мнишьскомь житьи всяко собЬ принесеньЕ бжственоЕ принеслъ Еси пощеньЕмь превозвышься плотьскы стрстии и сласти възненавидЬвъ» (л. 70). ИЛ: « радуися wче нашь и наставниче Федосии мирьскыА плища wринувъ молчаньЕ възлюбивъ Бу послужилъ еси оу мнишьскомъ житьи всяко собЬ принесЬнье принеслъ еси бжтвеное посЬщеньЕмь преоузвысився плотьскы сластии възненавидивъ» (л. 78 об. – 79). РЛ: «Радуитеся, о(т)че нашь, наставниче Феод(о)сии, мирьскыя плища отринувъ, молчание възлюбивъ, б(о)гу послужылъ еси въ мнишескомъ житьи, вся къ собЬ приносение принеслъ еси б(о)ж(е)ственое, пощениемъ превъзвысис(я), плотьских стр(а)стеи възненавидЬвъ…» (с. 86, л. 123).

Пример представляет собой иллюстрацию распадения формулы-синтагмы: в ИЛ и РЛ употреблено одно из двух составляющих традиционной формулы плотьскые сласти и страсти. При этом значение прежней формулы ‘удовольствие, наслаждение, страсть’ [МСДРЯ – 3] сохраняется лишь отчасти. Сласть – это ведь не только страсть физическая и духовная. Лексическое значение этого слова содержит дополнительный семантический компонент ‘вкусная, сладкая пища’. Таким образом, выражение плотьскы сластии възненавидивъ значит ‘отречение от всех земных удовольствий’ (в т. ч. и пищевых). Замена же сластии на страстеи актуализирует прежде всего отказ лишь от греховных помыслов и действий, что оказывается достаточно правомерным: речь в тексте идет о некоем духовном наставнике Феодосии, посвятившем свою жизнь служению Богу. Последовательное употребление распространенной в древнерусских памятниках письменности формулы плотьскые сласти и страсти первоначально в полном объеме (ЛЛ), а затем в сокращенном с последующей меной слов (плотьскы сластии в ИЛ и плотьские стр(а)сти в РЛ) свидетельствует о распаде (по крайней мере частичном сокращении) устойчивой формулы-синтагмы и закреплению за словами, входящими в ее состав, не зависимого  от прежнего устойчивого сочетания значения. Итак, три взаимозаменяющиеся  формулы благодаря контексту имеют общее значение ‘земные удовольствия’. Различное сокращение состава прежней формулы плотьскые сласти и страсти в ИЛ и РЛ до сочетаний плотьскы сласти и плотьскии страстеи соответственно кардинально не влияет на ее значение и семантику контекста. Однако при вариации формулы, слова, входящие в ее состав, вариантами назвать нельзя. Имея «общее ядро значения» [Шмелев, 1964: 141], слова страсти и сласти обладают рядом семантических различий (слово страсти во мн. ч. чаще в церковных текстах употреблялось в основном в значении ‘страдания, мучения’, а сласть –  ‘удовольствие, наслаждение’), нейтрализуемые в определенных контекстных позициях. В сочетании со словом плотьскыи оба существительных приобретают значение ‘земные удовольствия, страсть’. Поэтому можно говорить об установлении между именами страсти и сласти синонимических отношений.

Итак, анализ лексических разночтений между тремя списками ПВЛ подвел наше исследование к следующим выводам: 1. Все рассмотренные ряды слов имеют общую понятийную соотнесенность. 2. Лексические значения разночтений имеют общие семантические компоненты (т. е. слова обладают близостью значения). 3. Взаимозаменяемость происходит в параллельных текстовых отрезках. 4. Различие в семантике слов оказывается несущественным для общего смысла контекста. Другими словами, семантические оттенки нивелируются в определенных контекстных условиях, которые оказываются одинаковыми для рассматриваемого ряда слов. Анализ лексических разночтений, взаимозаменяющихся в пределах одного и того же контекста по разным спискам древнерусского памятника письменности, важен, на наш взгляд, прежде всего потому, что намечает пути к современной теории нейтрализации семантических оттенков при определении синонимичности двух слов.

Таким образом, главные критерии, характеризующие синонимические отношения между словами в современном русском языке, оказываются релевантными и в отношении древнерусского текста. Они позволяют нам говорить о том, что между словами-заменами возникает не вариативная, а синонимическая связь. Более того, возможность взаимозаменяющихся слов нейтрализовать семантические оттенки в различных контекстных позициях  создают устойчивый характер нейтрализации (слова мразъ – слана, злобы – грЬхи и др.). Это значит, что контекстная синонимия в древнерусском языке приобретает общеязыковой характер. Важно, что именно благодаря такому сопоставлению и работе со словарями ребята смогут проследить процесс становления синонимии в современном русском языке.

Список использованной литературы и источников

1.     Апресян, Ю.Д. Лексическая семантика. Синонимические средства языка [Текст] / Ю.Д. Апресян. – М.: Наука, 1974. – 367 с.

2.     Горбачевич, К.С. Вариантность слова и языковая норма (на материале современного русского языка) [Текст] / К.С. Горбачевич. – Л.: Наука, 1978. – 238 с.

3.     Жуковская, Л.П. Текстология и язык древнейших славянских памятников [Текст] / Л.П. Жуковская. – М.: Наука, 1976. – 368 с.

4.     Колесов, В.В. Лексическое варьирование в Изборнике 1073 г. и древнерусский литературный язык [Текст] / В.В. Колесов // Изборник Святослава 1073: Сб. ст. – М.: Наука, 1977. – С. 108-127.

5.     Колесов, В.В. Слово и дело: из истории русских слов [Текст] / В.В. Колесов – СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2004. – 703 с.

6.     Михайловская, Н.Г. Заменяемость слов как признак синонимичности (на материале древнерусских памятников) [Текст] / Н.Г. Михайловская // Лексикология и лексикография: Сб.ст. – М.: Наука, 1972. – С. 127-148.

7.     Рогожникова, Р.П. Соотнесение вариантов слов, однокоренных слов и синонимов [Текст] / Р.П. Рогожникова // Лексическая синонимия: Сб. ст. – М.: Наука, 1967. – С. 56-74.

8.     Смирницкий, А.И. К вопросу о слове (проблема тождества слова) [Текст]  / А.И. Смирницкий // Труды Института языкознания АН СССР – Т. 4. – М.: АНСССР, 1954. – С. 3—9.

9.     Шмелев, Д.Н. Очерки по семасиологии русского языка [Текст] / Д.Н. Шмелев – М.: Просвещение, 1964. – 244 с.

Список источников примеров

1.     «Повесть временных лет» по Ипатьевской летописи [Электронный ресурс] – www.mns.udsu.ru

2.     «Повесть временных лет» по Лаврентьевской летописи [Электронный ресурс] – www.mns.udsu.ru

3.     «Повесть временных лет» по Радзивиловской летописи [Текст] // Полное собрание русских летописей. Т. 38. Радзивиловская летопись. – Л.: Наука, 1989. – С. 11-104.

4.     МСДРЯ – Срезневский И.И. Материалы для словаря древнерусского языка по письменным памятникам [Текст] / И.И. Срезневский. Репринт. изд.: В 3 т. – М.: Наука, 1989.

5.     СлРЯ XI – XVII – Словарь русского языка XI – XVII вв. [Текст] / Гл. ред. С.Г. Бархударов. Вып. 1 – 24. - М.: Наука, 1975-1999.

6.     Фасмер, М. Этимологический словарь русского языка: В 4-х т. [Текст] / М.Фасмер– М: Прогресс, 1986.

Черных, П.Я. Историко-этимологический словарь современного русского языка: В 2-х т. [Текст] / П.Я. Черных – М.: Русский язык, 1994. – 623 с., 560