Урок по литературе в 11 классе по теме "Сложность и самобытность русской литературы XX столетия. Начало века: ожидания, тревоги и надежды мастеров культуры."

Урок № 1. Тема урока: Сложность и самобытность русской литературы XX столетия. Начало века: ожидания, тревоги и надежды мастеров культуры.

I.                  Знакомство с вопросами учебного пособия и беседа по ним с использованием учебника.

1.Почему образ стремительного движения, резкой смены и обновления в системе ценностей, в состоянии души всегда властвует в сознании художников в конце столетия? Соотнесите свой ответ с определением поэта в одном из стихотворений Б.Л. Пастернака: «Ты - вечности заложник, у времени в плену».

2.Вспомните образные характеристики XX века как века движения, бури, грядущего Апокалипсиса. Чем они были вызваны?

Прочитайте примеры высказываний из текста учебника.

3.Что означало для культуры вторжение «низовой», мужицкой России в сферу истории, политики, языка? Почему этот «массовый пришелец» и вдохновлял, и страшил поэтов Серебряного века?

II. Характеристики переломной, переходной, зыбкой эпохи, возникшие в трепетном сознании

поэтов, художников, косвенно отражают реальные изменения и в научных взглядах времени после изобретения радио, т.е. беспроволочной связи, исследования феномена радиации, после первых полетов аэропланов (тогда говорили «летательных аппаратов»), после открытий специальной и общей теории относительности. Оказалось, что в науке в целом, не только в физике и математике, самыми плодотворными были те теории, которые вначале выглядели как безумные, радикальные, невероятные. Они несли совершенно новые точки зрения, новые уровни знания.

Изменилось качественно духовное состояние науки. Многие века, включая и XIX век, считалось, что познающая мысль ученого, пройдя через бури и сомнения поиска, через риск эксперимента, в итоге, как корабль после шторма, входит в гавань, в область законченных и абсолютных знаний, в царство вечных истин. Чувство гавани — т.е. идея неизменных и вечных законов, полной очевидности и предсказуемости — как раз и исчезло в начале XX века. Покоя не стало и здесь. Напротив, беспокойство, натиск новых вопросов определили весь духовный климат тех лет. Ностальгия по неизвестному, по будущему пришла на смену чувству покоя.

Всё это перекликается с ощущениями Блока: «оставь красивые уюты», «покой нам только снится».

Во всей поэзии, прозе, как и в живописи XX века, в театре, происходит смещение акцентов с изобразительности на выразительность, с воссоздания действительности на ее пересоздание и усложненную оценку.

Фридрих Ницше (1844-1900) выпустил в 1884 году своего рода пророческую философскую поэму-трактат «Так говорил Заратустра» (образ вещателя и пророка Заратустры, его лозунги безграничной сверхчеловеческой свободы будут мелькать и в поэзии Маяковского, и в монологах героев босяцкого цикла Горького, и в культе человека-воина Н. Гумилева), которая в начале века была тоже вполне соотно­сима с открытиями Эйнштейна, опытами по расщеплению атома, темой «исчезновения материи». «Ницшеанство» - это проповедь ничем не сдерживаемого активизма воли, циничного пренебрежения вечны­ми духовными ценностями, призыв к преодолению «ветхого» человека, власти среды, стандарта новейшим сверхчеловеком.

III. Решающим обстоятельством явилось вступление на поприще политической жизни, культуры огромного, неисчислимого класса: народной, «низовой» России. Не замечать его прихода, его «топота чугунного» было невозможно. «Проникновение мужика — сначала в лице его авангарда, а потом во все более широких массах - во все области русской общественной, государственной, культурной жизни... есть, быть может, самый значительный и совершенно роковой стихийный процесс, который совершался неудержимо... Шаг за шагом, с неуклонностью стихийно-растительного процесса выдвигалась повсюду крестьянская Россия, надвигалась на дворянскую Россию и заставляла последнюю уступать себе место», - напишет философ С. Франк в 1923 году («Из размышлений о русской революции»).

Этот мужик, часто в мистифицированном виде, как скиф, язычник, новый Стенька Разин, а нередко и старообрядец, член секты хлыстов (у А. Белого в повести «Серебряный голубь»), наконец, как ненавистник города, носитель «избяной» правды у Н. Клюева, будет то грозной частью исторического фона, то активным действующим лицом. Он явится в повестях И. Бунина «Суходол» и «Деревня» и в поэзии С. Есенина. Тема народной, «низовой» России найдет свое воплощение и в живописи рязанского художника Филиппа Малявина (1869-1940), прежде всего в символических картинах «Крестьянки» (1904), «Вихрь» (1906), «Бабы» (1914), «Две девки» (1910-е гг.), с неизменными огненно-красными платками, развевающимися сарафанами.

Вторжение «низовой» России обусловило обращение к христианству. В 1913 году в Москве состоялась выставка икон, освобожденных от позднейших записей (т.е. наслоений, скрывающих изначальные лики святых), начались попытки установления взаимосвязей иконы и церковного зодчества с глубинными основами русской духовной жизни. Сейчас даже трудно вообразить, что почти весь XIX век не всматривался пристально в «Троицу» Рублева.

В целом же для всей литературной эпохи 1892—1917 годов, называемой то предреволюционной, то Серебряным веком, была характерна весьма мучительная, драматическая раздвоенность.

- В чем заключалась эта раздвоенность, даже растерянность, незнание того, «куда несет нас рок событий» (С.А. Есенин)?

С одной стороны, революция 1905 года, а за ней еще более грандиозная, как буря вселенского масштаба, революция 1917 года вселяли великие надежды на стремительное обновление существующего феодально-буржуазного порядка, строя «сытых» и «самодовольных» мещан. Валерий Брюсов в 1905 году будет искренне радоваться страху и краху «довольных», тех, кого напугали «дети пламенного дня» (т.е. восставшие рабочие):

Довольство ваше - радость стада,

Нашедшего клочок травы.

Быть сытым - больше вам не надо,

Есть жвачка - и блаженны вы!

(«Довольным»)

Александр Блок в том же 1905 году назовет своим исконным врагом, заслужившим возмездие, — «сытых», негодующих на «чернь», на «низовую» Россию:

Так - негодует все, что сыто,

Тоскует сытость важных чрев:

Ведь опрокинуто корыто,

Встревожен их прогнивший хлев!

(«Сытые»)

Максим Горький вовсе не выполнял некий социальный заказ, когда торопил начало бури, призывал её быть грозной, устрашающей: «Буря! Скоро грянет буря... Пусть сильнее грянет буря!» («Песня о Буревестнике»). Да и слова его Сатина из пьесы «На дне» о величии человека («Человек выше сытости») определенным образом перекликаются с насмешками Брюсова и «корытом сытости» Блока. Горький лишь заострял многие грани общего умонастроения.

С другой стороны, уже на переломе XIX и XX веков, а особенно в промежутке между революциями 1905 и 1917 годов, тема возмездия интеллигенции за праздную и «сытую» жизнь приобретала и откровенно апокалиптический характер. Грядущая революция, которую призывали, благословляли, идеализировали, все чаще пугала своей неуправляемостью, загадочностью, чисто русским (пугачевским и разинским) максимализмом. Типичный представитель модернистских течений в живописи, музыке, поэзии, организатор триумфальных «Русских сезонов» балета в Париже в 1908-1910 годах, Сергей Дягилев говорил на одной из выставок: «Мы - свидетели величайшего исторического мо­мента итогов и концов во имя новой, неведомой культуры, которая нами возникнет, но и нас же отметет. ...я подымаю бокал за разрушенные стены прекрасных дворцов, так же как и за новые заветы новой эстетики».

Весьма часто обе тенденции - радостное безоглядное приятие грядущего и боль за неизбежное слепое разрушительство - крайне сложно смешивались, совмещались в творчестве многих мастеров культуры этой эпохи. И смешивались нередко в отдельных произведениях, ставших именно благодаря такому смешению, взаимопроникновению противоречивых мотивов подлинной классикой XX века. Совмещение крайностей - это черты творчества таких летописцев XX века, как В. Маяковский, С. Есенин, а позднее М. Шолохов, А. Платонов, В. Шукшин.

Часто за великими потрясениями и неслыханными переменами мастера культуры начала XX века видели преображение мира, утопический рай, рождение новой личности. Часто они же - и композитор А. Скрябин, и поэт И. Анненский, и, конечно, ранний В. Маяковский - бурно «выплакивали» свои тревоги за будущее человека, за его растущее бессилие перед «веком-волкодавом» (О. Мандельштам).

Задумаемся над серией предреволюционных картин замечательного рус­ского художника Бориса Михайловича Кустодиева (1878-1927). Они изображают чаепития в трактирах, в городских купеческих усадьбах, эпизоды гуляний на Масленицу в провинции, румяных русских женщин, царственно величавых перед самоваром, с неизменной кошечкой у плеча и красивым чайным блюдцем. Что в них: ирония, предчувствие гибели, потери этой Руси, тот смех, с которым человечество расстается со своим прошлым? Или это солнечные грезы о бессмертии жизни, о прекрасной царственности таких беспечных величавых героев и героинь?

Идеальная, а не грубо-телесная полнота этих красавиц с ничем не омраченным взглядом, счастливой полуулыбкой, вся сказочно-узорная обстановка этих базаров, усадеб, лавок, трактиров, балаганов совершенно не похожа на «темное царство» купеческой жизни у А.Н. Островского, скажем, в «Грозе». Но остается загадкой: иронизирует ли художник, этот русский Рубенс, над своими простодушными дивными героями-детьми, красивыми куклами, над их беспечностью или глубоко скорбит в предчувствии утрат, гибели этой любимой им Руси?

Все было взаимосвязано в эту переходную эпоху — и живопись, и музыка Рахманинова и Скрябина, и театр, и выставка икон, и «Русские сезоны» балета в Париже... В силу иного, еще более драматичного смешения тревог и любви, боязни утраты духовного величия Руси и ощущения ее уязвимости, беззащитности, столь же сложно воспринимались все картины М.В. Нестерова (1862—1942), певца русского религиозного подвижничества, «святой Руси», «великих постригов» («Видение отроку Варфоломею» (1890), т.е. юному Сергию Радонежскому, «Святая Русь» (1906), «Великий постриг» (1897). Не так просто ответить на вопрос: воспел или отпел Нестеров свою монастырскую Русь? И все же сквозь краски скорби, боли от расстройства духовно-нравственной жизни в ликах нестеровских подвижников, пустынников и отроков, в особенности же нестеровских женщин, ищущих спасения в монастыре, угадывается великая вера в нравственные силы Родины.

Задание на дом: стр.8-14.

Дать письменный ответ на вопрос №4 (стр.14)

Что объединяло в начале XX века художников М.В. Нестерова, Б.М. Кустодиева, композиторов С.В. Рахманинова, А.Н. Скрябина и лучших поэтов, прозаиков этого времени? Прав ли был О.Э. Мандельштам, сказавший о своём и всеобщем ощущении XX века: «Мне на плечи кидается век-волкодав»?