Инсценировка повести М.Карима "Долгое-долгое детство"

Муниципальное общеобразовательное бюджетное учреждение

«Средняя общеобразовательная школа №8»

Мустай Карим

Инсценировка отрывка повести

«Прощание старшей матери»

	Сибай, 2007

 

Действующие лица и исполнители:

Мустай на фронте – Косарев Илья, 9Б класс

Мустай в детстве - Ильясов Айдар, 6Б класс

Старшая мать – Галина Эльмира, 9Б класс

Младшая мать – Дельмухаметова Эльвина, 9Б класс

Салих - Ахтямов Вадим, 6Б класс

Тажетдин – Сынгизов Булат, 9Б класс

Асхат – Раимов Радик, 9Б класс

      Нам же со Старшей Матерью все двери широко открыты— и глинобитных, ушедших в землю лачуг, и домов под железной крышей, с высоким крыльцом, с рус­скими воротам". Кое-какие, знаю, и не открылись бы, да находится кому их открыть. Считай, в каждом доме   весною ли, осенью, днем ли, ночью . в вёдро или  непогоду — только время настанет, рождается человек. А чтобы  встретить человека, нужны мы со Старшей  Матерью.

Старшая Мать прощается

     Видно, чуткие люди даже день и час знают, когда свою смерть ожидать. Старшая Мать последние годы бо­лела все чаще и чаше. Нутро жгло, маялась, покоя не знала. Круглый год девясил или полынь отваривала и пила. Этот полынный отвар в рот взять страшно, такой горький. Старшая Мать пила и не морщилась. Ни на боли, ни па горечь полынную — она не жаловалась. (Да и кому пожалуешься? В доме она — самая старшая. А потому ни забот, ни горести, ни малой даже хворо­сти — у нее и быть не может. И боль не в боль, и ожог не ноет. У других лишь ноет. И полынь ей не горька, другим   только... Разумеется, это я уже потом   пойму.)

      К вечеру пошел мягкий пушистый снег. Первый снег. И долгая черная осень на глазах стала белой-белой зи­мой. Немногое же, оказывается, нужно, чтобы поменять время года. Проплыла-проскользнула над землей снего­вая туча — вот и все. Но порой и этот белоснежный мир в мгновение ока снова черным-черным становится. Это я тоже сам пережил.

      И только первые снежинки замелькали в воздухе, Старшая Мать пошла и легла на свою перину. Вся жизнь ее во внутренней, хозяйской половине с детворой прошла, а тут она сказала Младшей Матери, чтобы ей в гостевой половине, окно которой на улицу выходит, постелила. Перед тем, как лечь, новое цветастое платье, зеленый камзол с серебряным нагрудником надела, голову повя­зала белым платком. Мне и Салиху занести к ней  упо­койный сундук велела.  

-Салих, Мустай, принесите сундук.

Мустай

     Что же это — упокоиный сундук? Это вещь потайная, заветная. Старушки у нас, загодя готовясь к смерти, по силам своим копят  смертный узелок.

       Но это — малая только часть богатства, которое в том сундуке хранится. Главное сокровище-подарки. Их по­койница живым оставляет. Конечно, сама, своими рука­ми, раздать их она не может. Кто-нибудь другой, от ее имени, раздает потом. Удивительный все же обычай: че­ловек в могилу уходит, а сам, словно на свадьбу пришел, подарки дарит. .Тяжелый оказался сундук. Много скопила.

Старшая Мать:

- В дальнюю дорогу собралась я, Вазифа, два-три денечка полежу здесь одна, передохнуть надо...— (голова ее опустилась   на   подушку).

Мустай:

-У меня сердце зашлось. И все обмерли. Что это? Уж не бредит ли Старшая Мать? Да нет, глаза ясные, при­ветливые, только измученные какие-то.

Младшая Мать:

-0, господи, и отца-то дома нет! Может, Салиха за ним послать?

Старшая Мать:                

— Успеет,   вернется.   Еще  не   скоро. все должное в свой срок свершим.

Мустай:

-Нет, постой-ка ,что же это такое? Страшные же слова сказала Старшая Мать. А голос такой  будто она за вечерним чаем обычные новости сообщает. (Первый  всхлип вырвался из груди  Мустая). разум еще не при­нял беды ,но наползла уже беда.

-Отёц в городе! Самый Старший мой брат Муртаза на Урале, лес для колхоза заготавливает. Из мужчин в до­ме только брат Салих да я.

-Старшая Мать:

—          Дети мой, сюда подойдите,— подозвала нас Старшая Мать,—у меня к вам просьба есть.

(Видно, мы совсем головы повесили.)

-Старшая Мать:

— Голов не вешайте. Наберитесь терпения. В эти дни
у меня много будет поручений к зам.

Салих:

—Мы ведь что же, Старшая Мать, только   скажи…Мы ведь живо... Только поручи, Старшая Мать...— теря­ясь, сказал брат Салих

—Детей, которых я на свет приняла, пуповину кото­рых перерезала, хочу видеть. Завтра соберите всех. От тридцатидневных до тридцатилетних, пусть каждый придет, ( властно прозвучал ее голос.)— Каждый! Из дома в дом не ходите, только весть пустите.

Мустай:

-Весть эта в одно мгновение обошла аул. Кого каса­лась— сам догадался, кому не в догадку еще — отец с матерью есть. Удивительно это, непонятно. Но Старшая Мать пустого не затеет. Значит, так надо. Ночь Старшая Мать, как сама пожелала, провела одна. Утром, не под­нимаясь с постели, выпила чашку чаю. Больше пи к чему не притронулась. Я уже задал корму скотине, вычистил стойла. Было ясное звенящее утро. Но и чистота, проз­рачность его, и сияние искрящегося голубого неба, вид­ного от края до края, лишь сгущали сумрак и тишину в нашем доме. Мир жил сам по себе, мы — сами по себе. Еще в хозяйской половине и со стола после утреннего чая не убрали, как начал стекаться народ. Первой с грудным младенцем на руках и еще с четырьмя черными, как чугун, ребятишками, пришла жена Черного Юмагула. Старших близнецов, Хабибуллу и Хисматуллу, я знаю. Они уже в школу ходят. Остальных же мальчиков, двух младших близнецов, и того, который на руках, я не знаю. Эти уже без моего участия родились. Вслед за Юмагуловым выводком, сын старика Кадыргула с улицы Трех петухов, горбоносый Ишмурза свой клюв в дверь просу­нул. Асхат с Хамитьяном в угол забились. Вошла Фара­да, которая «в темном доме плачет, леденеет», к печке прислонилась. (Она уже взрослая девушка и красивая на диво. Только никто еще не приглянулся ей. Если бы приглянулся, было бы известно.)

И взрослые уже парни и девушки пришли, на руках ли принесли, за руки ли привели младших своих брати­шек и сестренок. И супружеские пары попадаются. Кое-кто и с детишками. Короче, те, кто ползает, на ногах сто­ит, бегом бегает, в джигиты вытянулся, в невесты вы­шла — все шли и шли.

Пришел даже Тажетдин, известный своей злостью и
бессердечностью.

— Все собрались, Старшая Мать,

Старшая Мать:

— Пусть войдут.

Мустай:

-Все стоят, уселись, сколько места хватило, лишь ма­тери с грудными детьми, старушки с внучатами да самые маленькие. Какой только породы, какой масти здесь нет! Черноволосые и белокурые, с глазами черными, как омут, и светлыми, как

 ясное небо, курносые и горбоно­сые, красивые и некрасивые. И всем им первое благо­словение дала Старшая Мать. Из наших на эту половину зашел один я. Такова была ее .

(Старшая Мать поднялась и села)

Дети.— в этот светлый мир я вас поодиночке принимала. А вот чтобы попрощаться — всех
разом созвала. Спасибо, что пришли. Кому сейчас моя благодарность не понятна, поймет, когда вырастет. Стар­шие разъяснят. Решила я: пока еще жива, пока в памяти, друг на друга поглядим, распрощаемся... Что-то не посебе мне. Наперед не угадаешь.

(Кто-то всхлипнул. Это была та самая Фарида. Все оглянулись на нее.)

Старшая Мать ( с непривычной сухостью в голосе ):

—   Коли на слезы пойдет, дети, тогда лучше сразу разойтись. Я не для того вас созвала. Пока еще рано. Придет пора, унимать не буду. Да и не смогу уже. А сей­час вволю, спокойно поговорим.

Асхат:

—Это она так, мать, от чувствительности.

Старшая Мать ( кивнула ):

— Ни увещания, ни завещания от меня, дети, не ждите. Не затем я вас позвала. Кто в колыбели лежит, грудь сосет, кто землю пашет, хлеб жнет, каждому благо­словение свое обновляю и еще раз говорю.:будьте добры друг к

— другу — и сами с добром будете

Асхат:

— Спасибо, мать, не забудем.

 (Старшая Мать вы­скользнула из-под одеяла и опустилась па колени возле того сундука. Правой   рукой  она   легонько   погладила крышку:

— В жизни я много   подарков    получала,— В час вашего рождения несли мне дорогие подар­ки. Ценой не дорогие — так за дорогое принимала. Ку­рицу давали — за гуся считала, медь — за   золото, хол­стину— за шелк,— и лукаво   рассмеялась.— Вот  так   я разжилась, разбогатела. Вот сколько добра накопила,— она опять погладила сундук.-/Что с мира взято —в мир и вернуться должно/До сих пор лишь меня одаривали. Многие меня оделяли, многих и я   оделю.

(Со   звоном откинулась крышка сундука. Но никто, шею    вытянув, к сундуку не бросился.)

Старшая Мать:

— Хоть пуговицу подарю, за верб­люда сочтите. Ну, подходите. Младших пропустите впе­ред..— Тогда, сноха, с тебя начнем,.(вручила кра­сивую соску для малыша.) 

 И пошло!.. Осмелевшие дети уже сами обступили сундук. Но никто   руки   не тянет, ждут  терпеливо, приличие    соблюдают. Щедрые    руки Старшей Матери доставали из сундука вещи — одна дру­гой замечательней.  Сутолоки не было. Каждый по­лучит свой подарок и идет на место. Ъ

Старшая Мать:

— Всем досталось?

(Никто не откликнулся.)

— Никого не обделила?

(Снова молчание.)

 — Ладно, тогда это на последний день останется,(захлопнула крышку сундука.)

  - (Заплакал ребенок)

 (Старшая Мать снова открыла сундук, подозвала де­вочку  к себе, по спинке  похлопала,  по головке   погла­дила.)

Потом залезла в сундук поглубже и достала синий

    с красной каймой платок, развернула его, встряхнула, сложила вдвое и сама, своими руками понязала платок на се голову.

Старшая Мать:

- Вот и тебе досталось. ( сундук совсем закрыла. )

—Это она так, мать, от чувствительности.

Старшая Мать ( кивнула ):

— Ни увещания, ни завещания от меня, дети, не ждите. Не затем я вас позвала. Кто в колыбели лежит, грудь сосет, кто землю пашет, хлеб жнет, каждому благо­словение свое обновляю и еще раз говорю.:будьте добры друг к другу — и сами с добром будете

Асхат:

— Спасибо, мать, не забудем.

 (Старшая Мать вы­скользнула из-под одеяла и опустилась па колени возле того сундука. Правой   рукой  она   легонько   погладила крышку:

— В жизни я много   подарков    получала,— В час вашего рождения несли мне дорогие подар­ки. Ценой не дорогие — так за дорогое принимала. Ку­рицу давали — за гуся считала, медь — за   золото, хол­стину— за шелк,— и лукаво   рассмеялась.— Вот  так   я разжилась, разбогатела. Вот сколько добра накопила,— она опять погладила сундук.-/Что с мира взято —в мир и вернуться должно/До сих пор лишь меня одаривали. Многие меня оделяли, многих и я   оделю.

(Со   звоном откинулась крышка сундука. Но никто, шею    вытянув, к сундуку не бросился.)

Старшая Мать:

— Хоть пуговицу подарю, за верб­люда сочтите. Ну, подходите. Младших пропустите впе­ред..

— Тогда, сноха, с тебя начнем,.(вручила кра­сивую соску для малыша.) 

 И пошло!.. Осмелевшие дети уже сами обступили сундук. Но никто   руки   не тянет, ждут  терпеливо, приличие    соблюдают. Щедрые    руки Старшей Матери доставали из сундука вещи — одна дру­гой замечательней.  Сутолоки не было. Каждый по­лучит свой подарок и идет на место. Старшая Мать:

— Всем досталось?

(Никто не откликнулся.)

— Никого не обделила?

(Снова молчание.)

 — Ладно, тогда это на последний день останется,(захлопнула крышку сундука.)

       -(Заплакал ребенок)

 (Старшая Мать снова открыла сундук, подозвала де­вочку  к себе, по спинке  похлопала,  по головке   погла­дила.)

Потом залезла в сундук поглубже и достала синий

    с красной каймой платок, развернула его, встряхнула, сложила вдвое и сама, своими руками понязала платок на се голову.

Старшая Мать:

- Вот и тебе досталось. ( сундук совсем закрыла. )

(Старшая Мать, не торопясь, снова залезла на свою верину. Еще раз осмотрела комнату, нас, детей, и больших и малых, взглядом перебрала. )

-Хорошо, что встретились, друг на друга посмотрели. Коли уйду, каждому свое благословение оставляю.Каждому... Старшие, наверное, на могилу ко мне придут
горсть земли бросят. За это наперед спасибо говорю. Но одному из вас приходить не разрешаю.

(Старшие беспокойно переглянулись между собой.)

            (Каждый в мыслях искать начал- кто же это)

-Тажетдин,— слышала я, что одинокую свою мать обижаешь, языку своему волю даешь. Это правда?,

-Слышала даже, что руку на мать поднял. Правда, это?  

Тажетдин:

-Правда... Не со злобы, сгоряча  вышло.

Ствршая Мать подняла голову:

-Слышали? Все слышали? Тажетдин свою мать, ударил. И чтобы он этой своей рукой на мою могилу землю бросил? Нет на это моего разрешения,.

-Ну теперь ступайте.

(Все поднялись, не торопясь, уступая друг другу дорогу, начали выходить. С улицы уже послышались глубокие вздохи, тихий плач).

Старшая Мать закрыла глаза. Кажется, задремала.

  Мустай остался возле нее.

Старшая Мать открыла глаза:

- Ты здесь,синнай.Хорошо.

Мустай:

-Может,думаю,нужно что…

Старшая Мать:

-Не нужно. Хорошо,что  остался.. Ты есть, и мир не пуст.

Мустай:

-Детвора твоим подаркам радовалась.

Старшая Мать:

- Не надо , синнай, не утешай меня.

Нехорошо было бы, коли радовались. Бог надоумил: не радовались. Я же им не для веселья дарила, а для памяти.

Не могла на прощанье пустую руку протягивать. Всех видеть хотела. Хвала господу, сбылось желание.

Вот только с Тажетдином- не сурово ли обошлась?

 Без таких уроков и жизнь не идет впрок, Бывают грехи, которые простить нельзя. Помни: святей матери нет ничего.

Мустай:

-Знаю Старшая Мать, дважды знаю- про вас обеих знаю…

( она снова закрыла глаза).

-Жаль, что тебя рановато покидаю. Крылья твои не окрепли. Бог тебе в помощь.

( Старшая Мать заснула).

- Я вышел, прошел по аулу

Младшая Мать:

— Уже сколько лет, все кажется, что живу я радо­стями, взятыми в долг. Иной раз вздрагиваю даже: буд­то и дети мне только взаймы даны. Да ведь так оно и по­лучается. Я их рожала, ты под свое крыло брала, выха­живала и растила. И радовалась я этому, и печалилась. Радовалась, что через детей и меня принимаешь. А по­чему печалилась, и сказать не могу. Нет, нет... Запута­лась я что-то. Другое хотела   сказать.   А-а...   Вот что: я ведь тоже не истукан какой-то, что из-за меня ты ду­шой истерзалась, мучилась, давно поняла. Говорю же: все в долг — и радости, и счастье, и надежды. Порой в висках даже стучит: «в долг», «в долг», «в долг». А как заболела ты, еще горше стало.— (Она тихонько заплакала).

- Минлеямал- апай! Или грехи отпусти, или сама своим голосом меня прокляни! Не могу я тебе долг свой вернуть, не в моей это власти.

Старшая Мать:

— И-и, дитя неразумное, ни греха, ни долга за тобой нет. Ничего я тебе в долг не давала. И счастье, и беды у каждого свои. Если помнишь, я ведь сама тебя сосвата­ла— в здравом рассудке и памяти.

- Младшая Мать:

— Это правда. Сама по воле и рассудку своему со­сватала. Только ведь одно дело рассудок, иное — сердце. Я тоже долго не раздумывала, по сторонам не огляды­валась, положилась на твое благословение и согласи­лась. А вышло... Не знаю, что больше — душа ли радо­валась, совесть ли мучилась. Или прости меня, или про­кляни. Так не оставляй. Нельзя...

Старшая Мать:

— Нет на тебе греха. В моих прошлых муках ты не виновата, судьба виновата — моя судьба. А сейчас никаких у меня страданий нет..

Младшая Мать:

-Минлеямал- апай, пожалуйста,—( с мольбой),—бога ради, избавь меня от сомне­ний, освободи...

Старшая Мать:

— Будь по-твоему. Освобождаю. Если остался на те­бе какой грех, беру на себя... Я тебя сама сватала... Ну иди, не то дети забоятся...

( К вечеру этого дня ей стало плохо. Ночью полегчало. А на рассвете она ушла. Когда она умирала, возле нее только отец был. Видно, Старшая Мать так захотела.)

Мустай:

-Эта смерть и меня наполовину убила. Впору по земле  кататься; "рыдания душат — но заплакать не могу. Ока­менел. Три дня Старшая Maть, на наших глазах игру со своей смертью вела, хотела, видно, чтобы свыклись мы, нашу волю укрепить хотела.

 Ночью ее не стало.

Я и сейчас плачу ,удержаться не могу. Это не я, детство мое плачет. И не скоро ему  выплакать все это.

- Но время брало свое. Блуждавшая душа к своему гнезду вернулась. Живу памятью.