Литература андеграунда в курсе изучения литературы в 11 классе (роман Татьяны Толстой « Кысь»)

Литература андеграунда

в курсе изучения литературы в 11 классе

(роман Татьяны Толстой « Кысь»)

Константин Болгарский

Роман Т.Толстой «Кысь», созданный в 2000 году после долгого пребывания писательницы в роли преподавателя колледжа в США, – итог многих раздумий о судьбах мировой культуры, удостоен премий «ТРИУМФ» и в номинации «Проза 2001» книжного «Оскара».

Действие в романе происходит в условном городке Федор-Кузьмичске через двести лет после взрыва. И обитатели этого городка, отброшенные назад, не помнят про себя ничего. Почитается лишь один Федор Кузьмич, прячущий уцелевшие книги, переписывающий их и выдающий за свои. Других за сбережение книг – как в антиутопии Рея Брэдбери « 451 по Фаренгейту» - уничтожают. Главный герой - загадочный Бенедикт, начавший читать, возродивший в себе потребность в книге, но … «увы, без подкрепляющего жизненного опыта литература стала похожей на …инструкцию к исчезнувшим мясорубкам, - заметил критик Н.Переяслов. - И вообще этот бесперспективный мир себя полностью исчерпал, какие ему сказки ни читай, уже ни на что не способен… Мы сегодня практически живем тоже после взрыва». (Литературная газета .-2001.-24-30 октября.)

В романе, считают критики, присутствует дух предвзятого разрушительства, цветов зла. Обитатели Федор-Кузьмичска, по их словам, – это те же « совки», которые и после взрыва живут «совковым сознанием». Любовные игры их совершаются в духе дикого коллективизма: персонажи забираются на печь и оттуда … прыгают, «сигают» в центр плясок, хороводов. Какую ухватишь – та и твоя… Значит, взрыв … необходим? Получается, что « взрыв» только обнажил былую «совковость»… русской провинции и деревни? Это не «антижизнь», а почти …то же самое, что было раньше.

Ряд критиков обвиняет Толстую чуть ли не в плагиате и бесконечном заимствовании из русской и зарубежной классики, другие – в неактуальности романа – антиутопии, а кто-то, не найдя нужных слов, заявляет, что книга просто не гениальна и не интересна. Тем не менее, книгу читают, о ней спорят, она по прочтении вызывает массу вопросов. Что представляет собой главный герой – Бенедикт, что случилось со Временем и Обществом, каково будущее нашей культуры, какова позиция автора романа по отношению к своим героям, соотношение таланта и фальши (Федор Кузьмич поразительно похож на крошку Цахеса А.Гофмана: «…ростом Федор Кузьмич не больше коти, едва-едва Бенедикту по колено…может, и пугаться нечего, только ручонками шевелит»; как и крошка Цахес, правитель живет присвоением результата чужого творчества, делая это беззастенчиво и нагло.); что есть узурпация власти ( Кудеяр Кудеярыч будто взят из пушкинского «Бориса Годунова; и роман состоит как бы из двух частей: 1 - герой под гнетом чужой власти, 2 – приобщение героя к этой власти), что такое сам роман: антиутопия (как считает большинство критиков), роман-воспитание, роман-катастрофа - и многие другие вопросы.

В целом же, большинство критиков считают роман крайне пессимистическим, безапелляционным приговором нашему обществу.

Мы попробуем взглянуть на него, встав на место Автора. Больше всего недоуменных вопросов вызывает финал романа: трагичен он или все же есть надежда, что произошло, окончательная деградация или возрождение.

Повествование начинается как в сказке: «На семи холмах раскинулся городок Федор-Кузьмичск, родная сторонка, и шел Бенедикт, поскрипывая свежим снежком…Там и сям черные избы вереницами… На семи холмах лежит городок Федор-Кузьмичск, а вокруг городка – поля необозримые, земли неведомые…» (с.6-7) Расположение города «в некотором царстве, в некотором государстве», а вокруг болота, леса и … Кысь! Непонятное сказочное существо, которое никто не видел, но которое держит в страхе всех, из страха перед которым никто не осмеливался покинуть пределы города.

Общество находится на низком, примитивном научном уровне. Здесь бытуют древние мифологические представления о мире (вера в лешего, русалку, лыко заговоренное; Рыло, что народ за ноги хватает; поэтический миф о Княжьей птице Паулин), устное народное творчество, причем легенда о девушке с золотой и серебряной косой, которую рассказывают так называемые чеченцы, похожа на русскую: «Вот она свою косу расплетает, все расплетает, а как расплетет – тут и миру конец». (с.10) Тем самым в романе подчеркивается общность судеб и русского, и чеченского, и других народов в случае настоящего ядерного взрыва.

Оглавление весьма оригинально: каждая глава носит название одной из букв старославянской азбуки. Есть и подтекст у такой «азбуки»: Бенедикт как бы постигает нравственную азбуку, должен пережить духовный рост. Неслучайно наши предки свою азбуку создали «осмысленной», каждая буква имела названием одно из ключевых для человека понятий, т.к. слово считалось святым, оно могло творить мир («В начале было слово…» - говорит Библия), оно обладало силой, могущей преобразить мир и внешний, и внутренний. Азбучная молитва Константина Болгарского учит почитать прежде всего Слово как источник мудрости, чистоты нравственной для того, кто сможет постичь нравственный смысл каждого слова азбуки.

Л.А.Глинкина в книге «От аза до ижицы» упоминает о переводе воссозданной «Азбучной молитвы» в интерпретации Л.В.Савельевой. Действительно, интереснейшая загадка, которую оставил пресвитер Преславский (Болгарский) Константин - азбука в виде акростиха:

Азъ - боуки – веди – глаголь – добро - и есть

Я письмо познаю. Говори: добро существует!

Живете – зело – земля – иже – како

Живи совершенно, земля! Но как же?

Люди- мыслете – наш – он - покой

Люди, размышляйте! У нас потустороннее прибежище.

Рецы – слово – твердо – оукъ – фертъ

Скажи слово непреклонное! Научение избирательно.

Херъ – отъ – пси – ци – чревь

Херувим(отрешение мирской печали?) или червь?

В названиях букв заключены главные, ключевые слова, определяющие духовные, нравственные основы жизни русского общества от древности до начала XXI века, их и пытается постичь главный герой романа Бенедикт. Но это очень сложно. Все вроде на поверхности, все видно – вот она, азбука, открыта для всех, но как только герой подходит к грани, которая отделяет мир внешний от внутреннего, так он останавливается, не хватает того, что мы называем Душой, Духовностью, подступает Кысь - и нужно сделать решительный шаг, выйти в мир Пушкина, Т.Толстой, но… остаемся в мире пушкина и голубчиков.

Попробуем выяснить, как связаны символика оглавления, реминисценции и аллюзии с содержанием глав.

Глава

Цитатное сопровождение

Интерпретация названия главы

Интерпретация содержания главы

Аз

Я - представление героя, общества

Я – осознание реальности, предков, родины (Москва – на семи холмах), родословной героя (Прежняя с университетским образованием мать и Голубчик –порождение Взрыва - отец), его имени(Бенедикт –vеnedi –венеды, древнее славянское племя; лат. Bene – хорошо, dicto – повторяю). Утверждение национального мировоззрения («Мыши –наша опора!»), мифологии-идеологии ; загадка Кыси – загадочной русской Души или…

Буки

Горные вершины

Спят во тьме ночной;

Тихие долины

Полны свежей мглой;

Не пылит дорога, не дрожат

листы…

Подожди немного,

Отдохнешь и ты. (с.22, И. Гете, перевод М.Лермонтова)

Письмо, буквы – основа письменности

Ситуация выбора пути, выбора профессии, выбора, который героем не осознается.

Бессонница. Гомер. Тугие паруса.

Я список кораблей прочел до середины:

Сей длинный выводок,

сей поезд журавлиный,

Что над Элладою когда-то поднялся…(с.23, Осип Мандельштам)

Пушкин, Гете, Блок, Мандельштам- их творчество отражает поиск гармонии души и природы, души и мира, но наш герой даже не бездушен, он просто не подозревает о ее возможном существовании:

«И море, и Гомер- все движется любовью.

Кого же слушать мне?»

Нард, алой и киннамон

Благовонием богаты:

Лишь повеет аквилон,

И закаплют ароматы.(с.23, А.Пушкин «Вертоград моей сестры»)

Герой выучил азбуку – буки, но слова для него почти бессмысленны или обессмыслены, потому что не пропущены через душу, ее еще нет.

О весна без конца и без краю!

Без конца и без краю мечта!

Узнаю тебя, жизнь, принимаю,

И приветствую звоном щита!(с.23, А.Блок)

Веди

Познание (как надежда на возрождение)

Прежние не понимают Нынешних, бывшая культура не способна возродить Память, увеличивается разъединение, не происходит Ренессанса духовного.

Глаголь

В черном небе - слова начертаны-

И ослепли глаза прекрасные…

И не страшно нам ложе смертное,

И не сладко нам ложе страстное.

В поте – пишущий, в поте – пашущий!

Нам знакомо иное рвение:

Легкий огнь, над кудрями пляшущий,-

Дуновение – вдохновения!(с.35, М.Цветаева)

Слово, речь, книга

Книга становится своеобразным героем романа, «у людей…книги», но она пугает героя; он спотыкается о столбы-вехи культуры, цивилизации и боится их (своеволие!) – это не его культура, не им созданная, не выстраданная, не политая потом вдохновения.

Добро

Жизни мышья беготня,

Что тревожишь ты меня? (с.41, А.Пушкин «Стихи, сочиненные ночью во время бессонницы»,

Что ты значишь, скучный шепот?

Укоризна или ропот

Мной утраченного дня?

От меня чего ты хочешь7

Я понять тебя хочу,

СМЫСЛА я в тебе ищу…)

Искусство ( это добро или…)

Реминисценции заставляют читателя стать конгениальными автору, но герой постоянно вносит диссонанс в размышления: искусство не облагораживает, оно – опасно. Нравственные принципы Прежних и Нынешних в постоянном противопоставлении. Может быть, это не противопоставление, а сопоставление разных, абсолютно разных цивилизаций, Востока-Запада, Старых и Новых русских?..

Есть

Настоящее

Мир – «желудок в панаме» - добывание мышей и ржави, унижение «нетаких» - это составляет смысл жизни. Настоящая идеология призывает жить днем сегодняшним, материальным, «желудком».

Живете

От зари роскошный холод

Проникает в сад…(с.48, Я.Полонский)

Жизнь

В моменты, когда герой начинает сомневаться, пытаться определить ФЕЛОСОФИЮ, ощущает беспричинную, казалось бы, тревогу, хочет познать себя – появляется Кысь, может, это и есть момент рождения Души, Прежней Души, начало жизни. Но, увы… «на то и стихи, чтоб ни бельмесу ни понимать.»

Зело

Совершенство

Герой мечтает о совершенстве – о богатстве, о высоком социальном статусе, чтобы стать еще богаче – это великая американская мечта, но может ли она прижиться на русской почве. Наверное, поэтому и нет в этой главе цитат, т.к. для русского менталитета это не свойственно - мечтать о насущном.

Иже

И …- но

Огонь потух. Героя мучат вопросы: все вроде есть, но что-то неможется, что-то «свербит, свербит».

И краткое

Зима недаром злится-

Прошла ее пора,

Весна в окно стучится

И гонит со двора. (с.76, Ф.Тютчев)

Краткий миг …чего?

Бенедикт мечтает, появляются такие слова, как «виденье», «тайна», но вновь автор заставляет мысль читателя спотыкаться о своеобразие МАРАЛИ героя.

И десятиричное

После полуночи сердце пирует,

Взяв на прикус серебристую мышь!

(с. 89, О.Мандельштам

После полуночи сердце ворует

Прямо из рук заповедную тишь…)

Восторг от « красоты ума человеческого», способного ловко наловить прорву мышей, обрывается от того, что холопам мало просто богатства, им, для того чтоб уважать тебя, нужен еще статус определенный... Снова тоска и снова …кысь.

Како

Не потому, что от Нее светло,

А потому, что с Ней не надо света.(с.103, И.Анненский «Среди миров…»)

Плохой, дурной, сумбурный

Тоска, болезнь. Мечта о семье, любви ( о животной любви, о «бабьих делах», о «бабе»). Все желания фокусируются на физиологических потребностях.

Горит пламя, не чадит,

Надолго ль хватит?

Она меня не щадит –

Тратит меня, тратит.(с.104, Б.Окуджава)

Наиболее насыщенная реминисценциями и аллюзиями глава, но и глава, в которой наиболее ярко проявляется противопоставление нравственности Прежних и Нынешних в понимании такого явления как Любовь.

Хочу быть дерзким, хочу быть смелым,

Хочу одежды с тебя сорвать!(с.104, К.Бальмонт, «Хочу»)

Нет, я не дорожу мятежным наслажденьем!(с.105, А.Пушкин)

Лежишь, безмолвствуя, не внемля ничему…

И разгораешься все боле, боле, боле,

И делишь, наконец, мой пламень поневоле.(с.105, А.Пушкин)

Люди

…и свеча, при которой она читала полную тревог и обмана жизнь…(с.120, Л.Толстой «Анна Каренина»)

Общество

Герой моется(это бывает редко), сватается и получает согласие, приходит в гости к сослуживице – и вновь становится в ситуацию выбора: может приоткрыться тайна жизни, а значит, появится возможность влиять на жизнь. Книга и связанная с нею тайна могли бы изменить жизнь, но…

Мыслете

Мысль, осмысление

Умирает одна из Прежних (случайно ли, что она – Анна Петровна, может, Керн?), умирает как некий символ, может, вечной Любви и Духовности, которая стала основой целой Цивилизации, правда, уже практически погибшей; появляется мысль поставить памятник Пушкину-пушкину.

Наш

Краеугольный камень, всему миру опора…Памятник нерукотворный! (с.133)

Приобщение к своим (вот только кто они – свои…)

У героя обнаруживается хвостик: выбор сделан, он Нынешний, со всеми их нравственными принципами и внешними Последствиями.

Он

Лидер, вожак

Сватается и попадает в дом Кудеяра (почти разбойника) – Главного Санитара, того, кто внушает Страх всем.

Покой

Но крепче за спиной рука,

Тревожней посвист ямщика,

И сумасшедшая луна

В глазах твоих отражена.(с.159)

Покой, равный смерти

Не работает, долбит памятник пушкину (именно долбит, и именно пушкину, т.к.,чтобы ваять, создавать, нужно вдохновение, одухотворенность, а со строчной буквы «пушкин» - это для тех, кто ценит или хотя бы понимает, ЧТО нужно и что НУЖНО ценить, он - Пушкин, а иначе никакой разницы: горшок, пушкин.) . Снова появляется Кысь, Никита Иванович призывает познавать нравственные законы жизни. Обрубает хвостик.

Рцы

Говорите

Герой счастлив, сыт, мышей нет, но есть достаток, положение, все, о чем мечталось, но чего-то опять недостает.

Слово

Слово, книги

Герой остро ощущает необходимость книг, но это скорее физическая потребность, чем духовная.

Твердо

Основа, опора

Спор о том, что является основой жизни: мыши – наше все или пушкин ( мыши – материальное, пушкин –духовное). Болезнь кроется в головах, и герою предлагается лечить людей.

Ук

Наука, учение

Герой погружается в чтение, читает все подряд. Поглощает книги, но ничему не учится. Количество не переходит в качество.

Ферт

Важно

Весна…должно бы что-то важное произойти, но не происходит.

Хер

Херувим, ангел

Все прочитано. Обнаруживает, что жена похорошела, почти ангел для героя.

Ща

Все прочитано, семья не доставляет счастья, опять подступает тревога, кысь глядит в спину. Становится санитаром ради чтения – несет страх, убивает ради себя, своего удовольствия.

Ци

О, призрак нежный и случайный,

Опять я слышу давний зов,

Опять красой необычайной

Ты манишь с дальних берегов!.. (с.221)

Мир

Герой поглощен своим занятием – «лечит головы» людей, отнимает книги, считает, что своим насилием спасает мир от крамолы, делает его лучше.

Книга становится самоцелью.

О, город! О, ветер! О, снежные бури!

О, бездна разорванной в клочья лазури!

Я здесь! Я невинен! Я с вами! Я с вами!(с.221, А.Блок, «Ты смотришь в очи»)

Но разве мир не одинаков

В веках, и ныне, и всегда,

От каббалы халдейских знаков

До неба, где горит звезда?

Все та же мудрость, мудрость праха,

И в ней – все тот же наш двойник:

Тоски, бессилия и страха

Через века глядящий лик!(с.221)

Может, это и есть портрет Кыси? – тоски, бессилия, сомнения, осмысления…

Червь

Сомнение

Спор Прежних, Перерожденца и героя о том, какие времена лучше. Поражает героя уважение Прежних к Перерожденцам – за что?

Ша

Вздымаются светлые мысли

В растерзанном сердце моем,

И падают светлые мысли,

Сожженные темным огнем…(с.235, А.Блок «На поле Куликовом»)

Объявление високосного года – пришли последние времена? Придя к Варваре Лукиничне, герой сталкивается со смертью, но его больше волнует то, что у нее он не нашел книги.

Пускай глядит с порога

Красотка, увядая,-

Та добрая, та – злая,

Та злая, та – святая;

Что – прелесть ее ручек!

Что – жар ее перин!-

Давай, брат, отрешимся,

Давай, брат, воспарим!(с. 240, Б.Окуджава)

Автор постоянно дает герою возможность совершить гуманный, с его точки зрения, поступок, но герой всегда поступает по-своему, в соответствии со своей МАРАЛЬЮ: «Ведь жизнь могла быть – чистое парение,-

Но небо пролилось дождем и холодом…»

Февраль! Достать чернил и плакать! (с.242, Б.Пастернак)

Ах, этот миг, ах, горькое борение…

Пусть пиво бродит в бочке вместе с солодом;

Ведь жизнь могла быть – чистое парение,-

Но небо пролилось дождем и холодом…(.с.251)

Ер

К трибунам прикипели наши взгляды,

И ловит слух в державной тишине

Итоговую взвешенность доклада,

Где все разделы – с веком наравне!

(клякса) (клякса) (клякса)

(клякса) …чувств своих не прячем на засов,

И нам дают сердца и партбилеты

Решающую силу голосов! (клякса)(с.259)

Вновь непокой – нет книг. Звучат горькие слова героя, обращенные к Пушкину: как жить, признание, что пушкин – наше все , но какие мы, такой и пушкин у нас. Каждый народ имеет такую культуру, какую он «выстрадал», и не его вина, а его беда в том, что она равна «мыши».

Ты, товарищ мой,

Не попомни зла,

В той степи глухой

Схорони меня!(с.268, А.К.Толстой)

Еры

…А где этот ясный огонь, почему не горит?..(с.270, А.Пушкин)

Тут был Пушкин! – Тут был Витя! – какая разница? Не достоин книги, т.к. не выучил нравственную азбуку и даже не понимает, о чем идет речь.

Ерь

…Фонарщик был должен зажечь,

да фонарщик вот спит,

Фонарщик вот спит, моя радость,

а я ни при чем… (с.271, Б.Окуджава «Ночной разговор»)

Тоска одолевает героя, книг нет – потерян интерес к жизни, даже наследники не радуют. Едет искать книги, попадает на терем правителя Федора Кузьмича. Весь мир сосредоточился в одном желании – найти книгу.

Здесь на земле, в долинах низких,

Под сенью темных смрадных крыш

Связала паутина близких,

И вьет гнездо земная мышь.

Толпятся близкие в долине,

Шумят, - но каждый одинок

И прячет у себя в пустыне

Застывший, ледяной комок. (с.279)

Паутина, которою Кудеяр опутывал Героя, логично захватывает его, он готов к любым решительным действиям – во имя себя. Книга – цель его жизни, к этой цели он идет, используя любые средства.

…Вот в щели каменные плит

Мышиные просунулися лица,

Похожие на треугольники из мела,

С глазами траурными по бокам…(с.279, Н.Заболоцкий «Часовой»)

Ни огня, ни темной хаты,

Глушь и снег, навстречу мне

Только версты полосаты

Попадаются одне!(с.280, А.Пушкин «Зимняя дорога»)

О мир, свернись одним кварталом,

Одной разбитой мостовой,

Одним проплеванным амбаром,

Одной мышиною норой!..(с.283, Н.Заболоцкий «Ивановск»

Откройся, мысль!

Стань музыкою, слово,

Ударь в сердца,

Чтоб мир торжествовал!)

Тираны мира, трепещите,

А вы мужайтесь и внемлите:

Хочу воспеть свободу миру,

На тронах поразить порок!(с.284, А.Пушкин, «Вольность»)

Ять

Весь трепет жизни, всех веков и рас,

Живет в тебе.Всегда.Теперь.Сейчас. (с.293, М.Волошин «Дом поэта» )

Герой с Главным санитаром производит революцию, чтобы получить доступ к главному для него – книгам. Издаются указы. Герой признает: главное – это пушкин. Но мир, который создают новые правители, ничем не отличается от прежнего, разве что забор поставили.

Кому назначен темный жребий,

Над тем не властен хоровод.

Он, как звезда, утонет в небе,

И новая звезда взойдет. (с.293. А.Блок «Усталость»)

Каким ты хочешь быть Востоком:

Востоком Ксеркса иль Христа? (с.293,В.Соловьев)

Все ли спокойно в народе?

- Нет. Император убит.

Кто-то о новой свободе

На площадях говорит. (с.293)

На всех стихиях человек –

Тиран, предатель или узник. (с.294, А.Пушкин «К Вяземскому»)

Фита

Малозначительное

Герой вновь в состоянии выбора: сохранить книги или сжечь друга, наставника и такой ценой сохранить книги, но… для чего?

Ижица

Сожжена моя степь, трава свалена,

Ни огня, ни звезды, ни пути,

И кого целовал – не моя вина,

Ты, кому обещался, - прости…(с.315)

Выбор сделан: сжечь человека, пушкина, потому что «искусство дороже». Читатель становится свидетелем своеобразного очередного пожара Москвы, с которого должно начаться… что? Азбука пройдена до конца,

О миг безрадостный, безбольный!

Взлетает дух, и нищ, и светел,

И гонит ветер своевольный

Вослед ему остывший пепел. (с.317, Н.Крандиевская-Толстая «Мое смирение лукаво»

И будет сердце взрыву радо,

Я в бурю, в ночь раскрою двери.

Пойми меня, мне надо, надо

Освобождающей потери!)

но мы не увидели рождения Души, или увидели, но не поняли? Чья душа должна была родиться: героя или читателя, кто должен был постичь азбуку, какую азбуку? Может, реминисценции и аллюзии – это отголоски прошлой цивилизации и нужно увидеть рождение новой, другой, которая нам не нравится, потому что не мы сами ее создавали? Просто ее нужно понять и…принять? или отторгнуть?

Таким образом, можно сделать вывод, что текст и интертекст не пересекаются, они параллельны, это отражение двух разных Культур, двух разных Цивилизаций; порой Автор приводит часть стихотворения, обрывая его на самых важных словах, как бы давая понять, что самого главного герой не в состоянии пока постичь; какие-то главы вообще лишены реминисценций - как символ полного нравственного отождествления героя и голубчиков.

Кроме того, оглавление отражает попытку Автора привести Героя к постижению своей, Авторской нравственности, но герой – несмотря ни на что, следует своей, «долбит» свою МАРАЛЬ.

Мы попадаем в город, которым правят нравственные принципы набольшего Мурзы Федора Кузьмича: указы издающего, стихи пишущего, благодетельствующего народ. А как жили прежде, до него? «А так жили: ползали во тьме, как слепые червыри. А принес огонь людям Федор Кузьмич, слава ему. Пропали бы мы без Федора Кузьмича, ей-ей, пропали бы! Все-то он возвел и обустроил, все-то головушкой своей светлой за нас болеет, думу думает!…» Всплывает миф о Прометее, герое, добывшем огонь и научившем людей ремеслам. «Кто говорит: с неба свел, кто рассказывает, будто топнул ножкой,…и на том месте земля и загорись ясным пламенем». (с.30) Для голубчиков Федор Кузьмич – культурный герой, для читателя – низкий, отрицательный. Здесь уже возникает ассоциация и с «Историей одного города» Салтыкова- Щедрина. Гротескные фигуры толстовских градоначальников, их самоуправство и фантастические походы на обывателей, доводящие тех до полнейшего ошеломления и апатии, сразу же вызывают в воображении картину щедринского летописца, простодушно удивляющегося: «Не знаешь, что более славословить: власть ли, в меру дерзающую, или сей виноград, в меру благодарящий». И в связи с этим и Толстая могла бы вслед за своим предшественником повторить, что у множества обычных, нормальных людей «природные их свойства обросли массой наносных атомов, за которыми почти ничего не видно» : трепетом перед начальством, привычкой к безгласности и бесправию… Так в главе «Зело», мечтая о богатстве, о «крышке на суповую кастрюлю», герой вспоминает, как людей «пинками…погнали благоговеть».

Среди людей есть перерожденцы, жившие еще до Взрыва, у которых «лицо вроде как у человека, туловище шерстью покрыто, и на четвереньках бегают. И на каждой ноге по валенку». (с.6-7) Родившиеся же после Взрыва люди наделены разными уродствами, или последствиями – жабрами, гребнем петушиным, хвостом. Прежние не старятся. В изображенном Толстой обществе есть своя иерархия, На одном полюсе такие, как Бенедикт и другие бедные голубчики: «Ну, что в Складе дают? Казенную колбаску из мышатинки, мышиное сальце, муку из хлебеды, перо, потом валенки, конечно, ухваты, холст, каменные горшки: по-разному выходит. Иной раз накладут в туесок запселых огнецов…» (с.17) Даже заработанное жалкое жалованье голубчики получают с трудом, чувствуя свою социальную обделенность. Толстая поднимает в романе острую проблему обмана государством населения: «Бляшки у государства вырвал, - теперь в другую очередь вставай, налог платить… Шесть с половиной бляшек мурзе отсчитай и отдай. Но бляшку пополам не порвешь, верно? Кому она, рваная, нужна, верно? Стало быть, отдай семь. К концу дня у мурзы этих денег лишних – великие тыщи. Вот он себе их возьмет, кушанья какого накупит, али ярус к терему пристроит, али балкон, а то шубу спроворит, а не то сани новые.

На то он и мурза!» (с.103-104)

На противоположном социальном полюсе Большие Мурзы, «государственные умы», держащие голубчиков в нищете, Оленька Кудеярова, ее мать и отец – Главный Санитар. Их образы нарисованы с помощью сатирического гротеска. «Взять Варсонофий Силыча, Большого Мурзу. Он над всеми Складами надзирает… тучности прямо изумительной, даже и для мурзы редкостной. Вот ежели человек шесть голубчиков вместе связать, так это и до половины Варсонофий Силыча не дотянет. Нет, не дотянет!…У Варсонофий Силыча как заведено: призовет с утра малых мурз, Складских Работников, и начнет: «Р-а-з-д-а-й-т-е…»,- а что раздать, и не выговорит до вечера, потому как ему казенного добра жалко». (с68) Портрет Главного Санитара, у которого глаза «круглые и желтые, как огнецы, и на дне глаз вроде как свет светится» (с.179), напоминает внешний облик градоначальников Салтыкова-Щедрина. В конце романа Главный Санитар огнем своих глаз пытает посмевшего было воспротивиться его указу Бенедикта. Здесь важно обнаружение волшебной способности Главного Санитара видеть всех насквозь. И имя у него говорящее – Кудеяр, уж не разбойник ли…

Два мира, отделенные друг от друга – жизнь Прежних и Нынешних (голубчиков). И как бы на границе этих миров – Бенедикт, познающий мир с помощью своего наставника Никиты Иваныча, работника музея до Взрыва, а ныне Главного Истопника. Он еще сохранил гуманность в сердце, стремление к свободе, жаждет справедливости, красоты, добра, «чтоб место мордобоя и разбоя заступил разумный, честный труд, рука об руку. Чтобы в душе загорелся огонь любви к ближнему». (с.167)

По профессии Бенедикт – переписчик старых книг, переписчик, но не Читатель, а читающий, для которого Колобок так же волнующ, как и поэзия Блока, Мандельштама. После женитьбы на Оленьке Кудеяровой он становится страшным санитаром, изымающим книги у граждан. Никита Иваныч пытается пробудить от спячки ум и душу Бенедикта, а ум и душа для него – это Пушкин. «Пушкин – наше все, - и звездное небо, и закон в груди!»- наставлял Никита Иваныч Беню» (с.195) И Беня режет из дерева памятник пушкину (именно так, со строчной буквы пишет это имя Бенедикт, от имени которого ведется все повествование) – важный культурный символ в «Кыси». Но если для Никиты Иваныча Пушкин – это действительно «наше все», то для «пустого» Бенедикта – это лишь слово из 6 букв, и поэтому духовного Ренессанса в каменном веке не получается: в конце «Кыси» памятник Пушкину сжигают.

Да и зачем знать голубчикам Пушкина, когда старопечатные книги переписывают от руки и невольно искажают классические тексты!?

Бенедикт, женившись на Оленьке Кудеяровой, вначале воспринимает жизнь семьи Главного Санитара как «семейство дружное, ... Стол каждый раз от стены до стены яствами завален, а все до крошки съедают, Бенедикту за ними не угнаться». (с.198) Герой, изначально бывший человеком иной породы ( с иным Последствием – хвостиком, а не когтями – и иного социального круга), довольно быстро себя ощущает членом Семьи: «А берем не что ни попадя, а все по порядку. Спервоначалу на пирожки налегаем…» (с.199) .

Герой в библиотеке тестя узнает истинных авторов хранящихся там книг, но неадекватно, с нашей точки зрения, понимает смысл прочитанного. Вернее, даже совсем не понимает. Для него нет деградации в привычном для нас смысле. И получается, что прерванная традиция невосстановима. Наступает следующий этап падения: он готов к свержению неприступного Федора Кузьмича, сидящего на несметных книжных сокровищах, подобно Скупому Рыцарю. Но и у Бенедикта любовь к книгам напоминает любовь Петрушки из «Мертвых душ» Гоголя: чтение без смысла, ради самого чтения. Никита Иваныч точно охарактеризовал ученика: чтение «…есть понятие тебе недоступное: чуткость, сострадание, великодушие…» Ведь чтение книг - это работа для мозга, надо думать, а Бенедикт как раз думать и не хотел. Как сказал как-то герой со страхом в глазах: «А зачем думать? Я жить хочу». (с.123) Конечно, думать слишком сложно и страшно, лучше просто жить.

Книга в романе – важный символ. Книга – это знания о прошлом, настоящем, будущем, знание себя, это символ культуры Автора, того, из чего состоит интертекст. Но когда Бенедикт пытается познать смысл книг, познать содержание их, себя – он постоянно ощущает за спиной Кысь. «…старые люди сказывают, живет кысь. Сидит она на темных ветвях и кричит так дико и жалобно: кы-сь! кы-сь! – а видеть ее никто не может. Пойдет человек так вот в лес, а она ему на шею-то сзади: хоп! и хребтину зубами: хрусь! – а ногтем главную-то жилочку нащупает и перервет, и весь разум из человека и выйдет». (с.7) Автор дает читателю возможность самому нарисовать в воображении Кысь, ее повадки. Само существо Кысь - это то страшное, неведомое, о чем мы не знаем и не хотим знать, о чем можем только догадываться, чувствовать, предчувствовать – но не увидеть; увидеть ее нельзя. Образ Кыси в какой-то степени языческий, окруженный людским суеверием, молвой, предрассудками. А может, Автор дает нам ее « психологический портрет» в строках:

Все та же мудрость, мудрость праха,

И в ней – все тот же наш двойник:

Тоски, бессилия и страха

Через века глядящий лик! (с.221)

«Чувствует Бенедикт в минуты тоски и одиночества, как кысь подступает к городу, воет жалобно, тошно становится, а кысь в спину смотрит; и чувствуешь, будто ты другой породы; и стало в сердце что-то поворачиваться, томить и звать, а куды? – не скажешь, и плачет кысь, и зовет, и юлит; и вовсе это не ФЕЛОСОФИЯ, как говорил Никита Иваныч, чувствует Бенедикт, что это она его выбрала. И воет так, что нет покоя, все она ищет, ищет…» Кысь, в интерпретации одного из критиков, - это именно то разрушающее, пугающее составляющее жизни, это смерть и забвение. Но ведь именно после таких «свиданий» сподвигается он на поступки: посватался, книжки запрещенные стал почитывать, переворот государственный совершил. Кысь ни разу не материализовалась: « сама она бледная, плотная такая, без цвету, - вот как сумерки, али как рыба… А видеть ее нельзя, нельзя видеть-то…»

Последнее явление кыси в романе – в виде бессознательного желания Бенедикта вытеснить из себя ее, кысь, персонифицировать в образе надоевшего, дурно пахнущего тестя: « - Вы вообще…вы…вы…-кысь, вот вы кто!!! – крикнул Бенедикт, сам пугаясь: вылетит слово и не поймаешь; испугался, но крикнул.

- Кысь! Кысь!

• Я-то?…Я?…- засмеялся тесть и вдруг разжал пальцы и отступил.

Обозначка вышла … Кысь-то – ты.

Поиски кыси в складках одежды и тела безрезультатны. Но голос (сверху ли, изнутри ли, Автора ли, Создателя?) настаивает: «А чем же ты говоришь, чем плачешь, какими словами боишься, какими кричишь во сне?.. Вот же оно, слово, - не узнал? – вот же оно корячится в тебе, рвется вон!..; так, верно, и пушкин твой корячился, али кукушкин…Что, что в имени тебе моем? Зачем кружится ветр в овраге? Чего, ну чего тебе надобно, старче? Что ты жадно глядишь на дорогу? Что тревожишь ты меня?…» Вечные вопросы, вечная тоска, вечные неразгаданные тайны… Может, это русская, та самая загадочность, умом которую не понять? Та самая русская душа, ставшая притчей во языцех?

Не понял чего-то, не прочел что-то Бенедикт, а что? «Азбуку учи! Азбуку!»- кричит Бенедикту его наставник. И вновь звучит мысль о необходимости постижения не книжной, а жизненной азбуки.

Наверное, основной вопрос романа, впрочем, как и всей нашей действительности, - это поиск духовности, внутренней гармонии, утраченной преемственности поколений. Весьма настойчиво в романе показано нарушение связи поколений, в данном случае Прежних и людей, родившихся после Взрыва. «Почему и дела с ними никакого не сделаешь, с Прежними: кричат не вовремя, ругаются не нашими словами, дергают тебя незнам с чего, вечно недовольны: ни шутки хорошей не понимают, ни пляски, ни игр наших, никакого выражения народного, душевного, все-то у них: «О-о! Ужас!» - когда никакого ужаса». Совершенно ясно, что речь идет о старой культуре, о том разрыве, социальном расслоении в обществе, которое становится все менее заметным в наши дни в результате широкого распространения массовой культуры. Прежних осталось совсем немного, вымирают они. И получается, что Т.Толстая пишет о современном обществе, не о страшном будущем, а о том, что сейчас мы живем как бы параллельно: владеющие старой культурой, пусть будет - Русской, и овладевшие новой культурой, пусть будет - условно западной.

Бросается в глаза слепота голубчиков – они не видят, не знают, не хотят знать. Собственно, вся жизнь их построена на слепой вере, вере в неодолимую силу разума Федора Кузьмича, вере запретам, готовности покориться. Когда происходят события? После какого взрыва? Ядерного? Политического? Матушка Бенедикта из Прежних, т.е. людей, живших до Взрыва: «Ты меня тронуть не смеешь! У меня оневерстецкое абразавание!» (с.16) Эти люди, которых становится все меньше и меньше ( в современном нам мире тоже становится все меньше и меньше людей , которые помнят еще Пушкина, Третьяковскую галерею, Арбат. А те, кто родился после Взрыва напоминают людей первобытных, не помнящих родства. «Неча, мол, старое-то поминать! Как живем, так и живем! Не нами заведено». Толстая не указывает конкретное время, но мы-то понимаем, что это про нас, Нынешних. И потому особенно страшно, что текст и интертекст не совпадают, а совпадают азбука – нравственная азбука и интертекст, потому что и азбука, и интертекст созданы одной культурой, а образы текста – другой культурой, и эти культуры взаимно друг друга отрицают.

Роман Толстой «Кысь» неоднозначен, а именно этим и интересен. Почему всюду мыши, просто засилье каких-то серых, мерзких, повсеместных? Как оказалось, найти ответ на этот вопрос не так сложно: в ее статье «Лед и пламень». Она рассказывает о некоем курьезе с Микки – Маусом. В бытность ее преподавателем американского университета ей привелось насмешливо высказаться об этой любимой американской эмблеме, «национальном грызуне», как она пишет. Последовала непредвиденная реакция: «Не троньте мышь!»- звенящим голосом крикнула студентка, сжимая кулачки. «Вы любите это чучело?»- неосторожно удивилась Толстая. «Да!- закричали все 15 человек.- Национальная гордость, никому не позволим!…» Думая, что это смешно, она рассказала об этом приятелю, американскому профессору-либералу, но он не засмеялся: «Не надо задевать Микки-Мауса». Понятно, что в романе писатель высмеивает не национальную мышь, а конформизм сознания, отштампованного массовой культурой. Становится ясно, что массовое сознание, управляемое коллективными мифами, может стать социальной опасностью катастрофических размеров. Происходит метаморфоза культурных мифов в сказки культуры, последовательно осуществляется демифологизация мифа Культуры и ремифологизация его осколков. Наверно, неправы те, кто видят в романе только наше, родное, «антисоветское» - андеграунд. Нет, мышь – это, наверно, все-таки квинтэссенция того самого мещанского, низменного, «обыдленного» сознания, каковым и обладает, кстати, главный герой с таким многозначительным именем - БЕНЕДИКТ (Venedi – венеды – название древнего славянского племени; лат. Bene - хорошо, dicto - повторяю). Образ героя не исключителен, он вечен, как сама жизнь; он повторение, к сожалению, не самого лучшего в собирательном образе человека… Какого человека?

Интересно и то, что Автор постоянно сталкивает наше сознание с сознанием Бенедикта, создавая тем самым конфликт культур – моей (читателя) и Бенедикта (голубчика). Повествование от лица героя, вчитываешься, следишь за ходом его мысли, следишь… и вдруг – хлоп, а мысли-то и нет, и не было, оказывается. Вот посмотрите: Варвара Лукинишна рассказывает о друзьях, о понимании, общих интересах: «Небольшая группа, человек шесть…Нечасто удается собраться, но общение очень интенсивное, тесное…» Мы уже рисуем в воображении почти Лицей, почти «Зеленую лампу», а герой нас – бах! и на землю: «Вшестером-то, конечно, тесно…это вы на полу али как?» Или вот образчик логики героя: «А почему еще жизнь духовную называют возвышенной? – да потому что книгу куда повыше ставят, на верхний ярус, на полку, чтобы если случись такое несчастье, что пробралась тварь в дом, так чтобы понадежнее уберечь сокровище. Вот почему!» Пуст герой-обыватель. Тогда и ты невольно задумываешься, а действительно, Кысь – это что? Или кто?

Трудно согласиться с теми критиками, кто видит в Кыси отголоски бывшего советского сознания, внутренних недостатков и пороков человека или общества, разрушительного начала в человеке и тому подобное. На наш взгляд, все же ответ в самом романе. Вспомним: «Бенедикту вдруг так-то тошнехонько станет! Будто вот тут вот, в середке, изжога припечет, а вокруг того печева, кольцом, - холод какой… Вот и сегодня, к вечеру, в аккурат на самом рабочем месте, невесть с какой причины у Бенедикта внутрях ФЕЛОСОФИЯ засвербила…» (с.52-53) Может, это душа рождается, на волю просится… Кысь - это то, что сделает из быдла-Бенедикта Человека, не мышь Серую, безмозглую, а человека другой культуры, цивилизации; кысь - это рождение Души там, где раньше был только Живот. Причем это рождение происходит постоянно, всегда, вне времени, вне какого-либо конкретного государства – просто Души у просто Человека.

Уж очень роман откровенно современен и архаичен одновременно. «На семи холмах…» - это Москва, хоть как ее назови; «высокий тын», «порты» - штаны, ухваты – век, пожалуй, 18-19 ( хотя как он мог возродиться в послеXX-ом веке?); мифология – вообще уносит в начало мироздания; но тут же рядом – реалии нашего времени. Прочитав такой диалог: «Отпоили Прежнего, обсушили полотенчиком, в лицо руками махали. Поете хорошо! – утешал Никита Иваныч.- Учились или так? Наследственность? Наверно…Папа у меня зубной врач, - всхлипнул напоследок Лев Львович. – А по мамочке я с Кубани.»,- невольно вспомнишь господина Жириновского с его папой – юристом и мамой – еврейкой. (с.269)

И нигде – Будущего! Фантастика воспринимается как некое материализованное представление героя ли, Автора ли о том, что люди - все разные, как сегодня: кто черный (негр), кто белый (славянин), кто узкоглазый (якут) и т.д. А что такое Люди, что такое История, Культура, Цивилизация? Не миф ли все это? Сегодня происходит очередной виток разочарования русского человека в Европе, в Западе вообще. Демократия и рыночная экономика, увы!, оказывается, не привели к расцвету высокой культуры. Высшим культурным достижением считается Диснейленд и главный его обитатель мышь Микки-Маус.

Мифы создает человек. И существует только то, что мы сами хотим видеть, знать, чувствовать. И речь в романе идет о нас, сегодняшних, вчерашних, всегдашних – людях, вне времени и пространства, жителях планеты Земля. Да, автор и пессимист, и оптимист. Страшен монолог Бенедикта, его произносит он в критический для него момент: «Ты, пушкин, скажи! Как жить? Я же сам тебя из глухой колоды выдолбил, голову склонил, руку согнул: грудь скрести, сердце слушать: что минуло? Что грядет?…Не будь меня – и тебя бы не было! Кто меня враждебной властью из ничтожества воззвал? – Я воззвал! Я!…

Это верно, кривоватый ты у меня, и затылок у тебя плоский…

Но уж какой есть, терпи, дитятко, какие мы, таков и ты, а не иначе!

Ты – наше все, а мы – твое, и других нетути! Нетути других-то! Так помогай!» (с.262) Глубокий монолог. Действительно, правители, культура, цивилизации – они таковы, каковы мы, и обижаться и клясть некого. И дорогого стоит такое признание, это шаг вперед, потому что осознание своей убогости, убогости своей культуры – шаг к пониманию и освоению другой, более высокой. Читать жизненную книгу, постигать нравственную азбуку Пушкина, Пушкина с прописной, а не строчной буквы, Бенедикт учится с трудом, на страницах романа он по сути не столько развивается, сколько деградирует. Но ведь и сегодня мы говорим, что, чтобы прийти к цивилизованному рынку, нужно пройти стадию дикого?

Культура, цивилизация, жизнь человеческая – это Книга, а путь к ее познанию, может, и лежит как раз через Кысь. «Только книгу и видишь, как она перелистывается, все перелистывается! А что вокруг тебя делается, того не видишь, а ежели и видишь, то смысла в этом никакого и нету! Смысл – он вон где, в книге этой; она одна и есть настоящая, живая, а лежанка твоя, али табурет, али горчица, али тесть с тещей…- они неживые, нарисованные они! Тени бегучие! Вот как от облака по земле тень пробежит – и нету!

А что за книга, где лежит, почему перелистывается – листает ли ее кто? Сама ли колышется? – неведомо.» (с.272) Ю. Рытхэу отмечает необычную роль автора в прозе Толстой: «Автор играет с нами, шутит и прячется, примеряя то одну маску, то другую. С начала до самого конца нам неясно, куда он клонит, что хочет рассказать, о чем собственно идет повествование» (Аврора – 1984 - №10, с.84). Финал романа, действительно, внешне открыт, автор как бы уходит от решения заявленных проблем. Но если вдуматься, связать воедино символику оглавления, интертекст и текст, как сделали мы, то финал становится очевидно оптимистическим, особенно если дополнить ту цитату, что завершает роман: « -Так вы умерли, что ли? А?.. Или не умерли?..

- А понимай как знаешь!..

О миг безрадостный, безбольный!

Взлетает дух, и нищ, и светел,

И гонит ветер своевольный

Вослед ему остывший пепел», - это финал, а это между строк:

И будет сердце взрыву радо,

Я в бурю, в ночь раскрою двери.

Пойми меня, мне надо, надо

Освобождающей потери!

Так умирает культура? Или не умирает? Может, все движется, как и положено, по спирали и каждый раз возвращается на круги своя? И эта «потеря» нужна, необходима, чтобы полнее осознать потом, что могло быть потеряно, а что-то уже и должно быть потеряно, чтобы расчистить место новому. Время покажет, лучшему или нет. Но тогда и роман Т.Толстой – не антиутопия, не катастрофа, а просто философский роман о судьбах мировой культуры, возрождающейся всякий раз после нашествия Гуннов и Варваров. Помните, как у Валерия Брюсова, жившего тоже в непростую эпоху разрушения старой культуры, старой с точки зрения живших в то время:

Где вы, грядущие гунны,

Что тучей нависли над миром!

Слышу ваш топот чугунный

По еще не открытым Памирам….

Бесследно все сгибнет, быть может,

Что ведомо было одним нам,

Но вас, кто меня уничтожит,

Встречаю приветственным гимном.

В прозе Татьяны Толстой вообще очень много реминисценций и аллюзий из произведений писателей и Х1Х и ХХ века, можно сказать, что ее произведения полны культурой. Б.Парамонов отмечает, что на лексическом уровне роман «Кысь» воспроизводит словесную ткань повести А.И.Солженицина «Один день Ивана Денисовича», а сюжетно – роман Владимира Набокова «Приглашение на казнь». Ностальгические мотивы крушения мира, культуры звучат и, например, у Герцена в «Былом и думах». В прозе Т.Толстой обнаруживаются традиции М.Е.Салтыкова-Щедрина, М.Булгакова, В.Набокова, А.Грина, немецких экспрессионистов, русской прозы 20-х годов. Писатель подчеркивает важность для своего творчества открытий новеллистики 20-х годов. По ее мнению, «в развалах этой недостроенной поэтики могут таиться клады» (Литературная газета – 1986 – 23 июля). Толстая – прямая наследница великой русской литературы, старой русской культуры и прежде всего ее высочайшей морали и искренности, ее любви к своему народу. Т.Н.Толстая, на наш взгляд, уверена: любой ответ на самый простой вопрос никогда не будет полным и единственным. И, наверное, не главное для писателя давать читателю готовые ответы на решенные человечеством за тысячи лет вопросы, достаточно того, что он дает возможность своему читателю прожить и пережить множество разных иных судеб, примерив на себя чужие радости и страдания, вновь столкнувшись с классической литературой, но уже в современном контексте.

Особенно актуально это для выпускников. Творчество Т. Толстой изучаем в теме «Обзор современной русской литературы». В контексте же содержания романа «Кысь» классические произведения начинают звучать по-другому, глубже, особенно интересна в этом отношении таблица сопоставления названий глав, реминисценций и содержания; кроме того, книга вызывает интерес к более глубокому изучению славянской мифологии, истории и древней культуры, заставляет осознать свое место в мире, осознать, кто мы: Прежние, голубчики, Бенедикты?.. Других-то нетути!

Библиография

1. Александрова А. На исходе реальности – Грани – 1993 - № 168

2. Булин Е. Откройте книги молодых – Молодая гвардия – 1989- №3

3. Вайль П., Генис А. Городок в табакерке – Звезда – 1990 -№8

4. Вуколов Л.И. Современная проза в выпускном классе–М.Просвещение,2002

5. Давыдова Т.Т. Роман Т.Толстой «Кысь»: проблемы, образы героев, жанр повествования. – «Русская словесность» №6, 2002, с.25-31

6. Золотоносов М. Мечты и фантомы – Литературное обозрение – 1987 - №4

7. Иванова Н. И птицу Паулин изрубить на каклеты - http://novosti.online.ru/magazine/znamia/n3-01/rec_tolst.htm.

8. Курицын В. Четверо из поколения дворников и сторожей – Урал – 1990 - №5

9. Лебедев А. Litkafe: Татьяна Толстая – http: ww.tema/ru/rrr/ litkafe/tolstaja/

10. Липовецкий М. “Свободы черная работа”, Свердловск, 1991

11. Невзглядова Е. Эта прекрасная жизнь – Аврора – 1986 - №10

12. Нефагина Г. Л. Русская проза второй половины 80-х начала 90-х годов ХХ века. Минск, 1998

13. Обернихина Г.А. Литература андеграунда – М., АРКТИ –2000

14. Парамонов Б. Татьяна Толстая вне ксерокса – http://www/svoboda.org/ programs/rq/2001/rg/80/asp

15. Петров И. Проза Татьяны Толстой начала ХХ века. Международная конференция «Поэтика прозы», Смоленск, 2003.

16. Пронина А.В. Наследство цивилизации. О романе Т.Толстой «Кысь» - «Русская словесность» №6, 2002, с.32-41

17. Татьяна Толстая «Кысь» - М., Подкова, 2002

18. Толстая Т. Писание как прохождение в другую реальность. В: Постмодернисты о посткультуре. М., 1998

19. Толстая Т. В: Московские новости, 24. ІV. 1990

20. Шафранская Э.Ф. Роман Т.Толстой «Кысь» глазами учителя и ученика – «Русская словесность» №1, 2002, с.36- 41

24. Чупринин С. Литературная газета, 8.02.1989.

Краткое описание документа:

Толстая – прямая наследница великой русской литературы, старой русской культуры и прежде всего ее высочайшей морали и искренности, ее любви к своему народу. Т.Н.Толстая, на наш взгляд, уверена: любой ответ на самый простой вопрос никогда не будет полным и единственным. И, наверное, не главное для писателя давать читателю готовые ответы на решенные человечеством за тысячи лет вопросы, достаточно того, что он дает возможность своему читателю прожить и пережить множество разных иных судеб, примерив на себя чужие радости и страдания, вновь столкнувшись с классической литературой, но уже в современном контексте.

Особенно актуально это для выпускников. Творчество Т. Толстой изучаем в теме «Обзор современной русской литературы». В контексте же содержания романа «Кысь» классические произведения начинают звучать по-другому, глубже, особенно интересна в этом отношении таблица сопоставления названий глав, реминисценций и содержания; кроме того, книга вызывает интерес к более глубокому изучению славянской мифологии, истории и древней культуры, заставляет осознать свое место в мире, осознать, кто мы: Прежние, голубчики, Бенедикты?.. Других-то нетути!