Мини – высказывание. «Мамы давно уже нет…» (Навеянное чтением А. Алексина)

Мини – высказывание

«Мамы давно уже нет…»

(Навеянное чтением А. Алексина)

      Как всегда, всё, написанное А. Алексиным, трогает и задевает, оседает в душе и волнует сердце. И эта статья, её первая фраза: «Мама давно уже нет…». Многоточие в конце и – пустота за ней. А дальше: «А я всё ещё…» Её нет, а я… Что это: желание увидеть, обогреть или раскаяться?

      Трепещущая тема, я бы даже сказал, тяжёлая. Мама – самое святое, что есть у нас. Самое, самое… Словами не выразить. Всё в нас – от неё. Настоящая мать – это всегда жертва во имя детей, во имя их здоровья и силы.  Её слёзы – о нас, её радость – за нас, её молитвы – о нас… Помните, мать Остапа и Андрия в «Тарасе Бульбе» Н. В. Гоголя?  Образ настолько живой, что его воспринимаем как символ материнской святости: «Она приникла к изголовью дорогих сыновей своих… Она вскормила их собственной грудью …  Она  с жаром, с страстью, с лезами, как степная чайка, вилась над детьми своими». Строки насыщены высокой чувствительностью.  Мать – рядом! Анна Ахматова, поэтесса и мать, прошла с сыном все его трудные жизненные испытания:

                     … И сразу слёзы хлынут,

                     Ото всех уже отдалена,

                     Словно с болью жизнь из сердца вынут,

                     Словно грубо навзничь опрокинут,

                     Но идёт… Шатается… Одна. 

           Материнская жертвенность. Где её границы? И есть ли ей предел?  Не думаю…

           А. Алексин , развивая мысль, дополняет её другой стороной: «Хорошо было бы добавить: «Берегите матерей так, как они берегут нас!»  Вот это – то и важнее всего. Оглянитесь, сколько у нас приютов для стариков, чьих – то матерей и отцов. Сколько их, одиноко сидящих у окна? Ждущих… Кого? Но ведь так и не дождались Арина Петровна Головлёва от своего любимца Иудушки того, что отдала ему. Прав А. Алексин в том, что «мы порой чересчур уж бездумно принимаем жертвы матерей своих».  Принимаем как должное. Как будто вечно будет звучать её   голос: «Ничего страшного: я с тобой. Всё пройдёт».  

         Но вместо её ласковых рук и шёпота – гранитная плита. И – тишина. И наше запоздалое: «Просто меня, мама…» Зачем-то шёл Иудушка в «мартовскую мокрую метелицу … по лужам, не чувствуя ни снега, ни ветра» на могилу матери.  Шёл. Может быть, хоть запоздало, но всё же сказать: «Прости…» Лучше поздно, чем никогда.