Незабываемые встречи (фотоальбом с комментариями)

                                                                                                       С. Ошлаков

Незабываемые встречи

Фотоальбом с комментариями

2003 

         Альбом «Незабываемые встречи» собран из фотографий, сделанных мной на память о встречах с известными баянистами, приезжавшими на гастроли в Алма-Ату, встречи в Ленинграде, Киеве с 1965 по 1983 годы. 

        Все эти встречи знаменательны тем, что в этот период происходило становление советской баянной школы, закрепление ведущих позиций советских баянистов-педагогов и исполнителей на международном уровне, признание уникальности баяна музыкантами - композиторами, исполнителями, педагогами, расширение слушательской аудитории.         В этот же период репертуар баянистов обогатился с появлением огромного количества обработок, переложений, оригинальных сочинений. Баян по своей популярности превзошел «классические» музыкальные инструменты. Отделения народных инструментов музыкальных школ переполняются и буквально «трещат по швам» от желающих обучаться игре на баяне. Издательства «Музыка», «Советский композитор», «Музична Украiна», республиканские издательства выпускают огромными тиражами сборники, хрестоматии, учебники, методическую литературу, фирма грамзаписи «Мелодия» записывает и выпускает диски-гиганты все новых и новых баянистовлауреатов международных конкурсов. Центральное Телевидение организует передачу «Играй, мой баян», передает концерты баянистов, не отстает от телевидения и радио.

        Баянные фабрики радуют выпуском баянов «Россия», «Юпитер», «Аппассионата», «Ясная Поляна», «Рубин», «Юность», появляются уникальные образцы кустарного производства. 60-е – 80-е годы – период победоносного шествия баяна по городам и весям Советского Союза и ажиотажного интереса к баяну за рубежом.

        Конец 80-х – начало 90-х годов – время спада популярности баяна. В 90-е годы, в период рождения новых суверенных государств на месте прежнего огромного Советского Союза, экономическая разруха, резкое обнищание большинства населения и появление внезапно разбогатевшего меньшинства, ликвидация предприятий, а также целых отраслей народного хозяйства. Политическая неразбериха – весь этот ураган событий и их последствий нанес сокрушительный удар по интеллигенции, частью которой являются и музыканты.

        Хочется верить, что опаленные огнем нищеты и безысходности души одних и внезапно свалившегося материального богатства других, выздоровеют, не успеют зачерстветь и из возродившейся души народа польется песня. А какая ж песня без баяна?

Самой первой фотографии этого альбома, датированной декабрем 1965 года, предшествовали не менее знаменательные события, чем все последующие. Поскольку в альбоме остановились мгновения событий 60-х – 80-х годов, то, очевидно, уместно вспомнить, что в 1961 году Казахская государственная филармония располагалась в деревянном здании дореволюционной постройки на улице Пушкина, 41, (напротив музыкальной школы  № 1 им. Амре Кашаубаева, в которой  тогда учился я  и работали мои  папа и мама),  организовала концерты Квартета Киевской филармонии под руководством Н.И. Ризоля, солиста Киевской  филармонии Владимира Бесфамильнова и солиста Москонцерта Юрия Казакова. 

На этих концертах я сидел с открытым ртом и пытался разгадать секреты звучания баяна, богатства тембров, виртуозного владения инструментом исполнителями. На концерте квартета Н. Ризоля мне приходилось либо сидеть, вытягивая шею, либо привставать с кресла, потому что раньше я никогда не видел и даже не знал о существовании ножных басов, на которых играла Раиса Белецкая, а со своего места мне было плохо видно. Обилие гармонии, россыпь ювелирной техники Марии Белецкой, удивительная динамическая точность Ивана Журомского, уравновешивающее присутствие во всем – в динамике, темпах, гармонии – Николая Ивановича Ризоля. Все это вместе взятое, да плюс к тому еще и мой небольшой тогда рост, создавало впечатление, будто бы я, подобно пылинке, попал в вихрь, ураган звуков, несущих меня в океан музыки. Одновременно во мне пробудилось чувство гордости за то, что я тоже играю на баяне и когданибудь  тоже смогу вызывать из-под своих пальцев такую же бурю звуков. 

А на концерте В. Бесфамильнова, кроме известной и понятной народной музыки, я услышал другое звучание баяна, другую музыку. Впервые в моем воображении рисовались картины, рожденные красивыми мелодиями, обрамленными в бриллиантовые узоры вариаций. Именно «бриллиантовые» узоры, потому что вокруг этих

узоров было множество солнечных бликов, разноцветных зайчиков. Услышанные тогда мелодии «Радости любви» и «Прекрасного Розмарина» остались навсегда в памяти.

Последовавшая затем встреча с Юрием Ивановичем Казаковым стала поворотной  вехой не только в моей жизни, но и вышла далеко за пределы личного. Концерт Ю. Казакова    в том же, 1961 году мне хорошо запомнился. Тогда прозвучали Токката и фуга ре-минор  И. С. Баха, «Музыкальная табакерка» А. Лядова, «Кукушка» Л. Дакена, «Картинки с выставки» М. Мусоргского, обработки народных мелодий «Iхав козак за Дунай», «Северный петух», «Меж крутых бережков». Баян Юрия Ивановича отличался от стандартных баянов: за грифом правой клавиатуры были рычажки-лопаточки переключения тембров, на левой крышке еще один переключатель – готовой и выборной систем.                                                                                                                                              

           После концерта половина присутствовавших в зале слушателей, среди которых были и мы с папой и мамой, осмелились подняться на сцену и вызвали Юрия Ивановича из артистической. Его баян в это время оставался на сцене: белый баян, по габаритам немного больше обычного, клавиши-пуговки с шурупами посередине, один широкий ремень справа, такой же широкий слева, очень тугая клавиатура (пока не вышел из артистической Юрий Иванович, я успел тайком притронуться к

его баяну: пощупал клавиши, перевел какой-то рычажокпереключатель).                                                                

Вышел улыбающийся Юрий Иванович и сходу начал рассказывать о баяне. Подробностей его рассказа я  не помню, потому что у меня в это время перехватило дух от совершенного мной (я же без разрешения потрогал баян самого Казакова!) и от того, что я в метре от себя видел живого говорящего, а не играющего     Казакова.      Когда он        закончил             свой    рассказ, посыпались вопросы от слушателей. Юрий Иванович охотно отвечал на все вопросы и было заметно, что ему приятно вот так

стоять среди слушателей и наблюдать, с какой жадностью они ловят каждое его слово, каждое движение. Особый интерес у него вызывали папины вопросы, он отвечал на них с какой-то особой учтивостью, подчеркнуто уважительно. Между папой и Юрием Ивановичем завязался диалог, за которым внимательно наблюдали все собравшиеся. Потом Юрий Иванович поблагодарил всех  за внимание, пожелал успехов и, взяв папу под локоть, повел его в артистическую. Следом прошли и мы с мамой. Папа все выспрашивал у Казакова подробности об устройстве, особенностях баяна, мастерах, его изготовивших, о возможности заказать такой же баян. В какой-то момент Юрий Иванович обратил внимание на меня. Папа спохватился, извинился и представил Юрию Ивановичу маму. Юрий Иванович поклонился, поцеловал маме руку, потом папа, слегка обняв меня за плечи, сказал: «А это наш опус номер три, Сережа, будущий баянист», на что Юрий Иванович, глядя на меня с высоты своего морского роста, протянул мне свою ладонь: «Очень хорошо, очень приятно, очень рад!».

Юрий Иванович переобулся, оставаясь во фраке, взял футляр невероятных размеров, прошел на сцену, уложил баян, надел поверх фрака пальто и мы пошли к служебному выходу. На улице ожидал казахконцертовский «Фурцгон» - автобус-автоклуб «Кубань», на котором  мы приехали в гостиницу «Алатау» на улице Кирова. Папа и Казаков продолжали о чем-то говорить. Несмотря на приглашение зайти в номер, мы попрощались на крыльце гостиницы и пошли на остановку 4-го троллейбуса (конечная остановка была напротив главного корпуса КазГУ) и поехали домой, на проспект Сталина (тогда еще, до переименования в Коммунистический), 39, все вместе и каждый в отдельности, переполненные впечатлениями.                                    

На следующий день у Юрия Ивановича был концерт в Оперном театре, где он играл соло и в сопровождении  Симфонического оркестра. В том концерте он играл «Концерт для баяна с оркестром» Н. Чайкина. Дирижировал Газиз Дугашев. В зале было почему-то очень мало слушателей.

После концерта мы прошли через зал на сцену и разговор между папой и Казаковым вновь продолжался до самой гостиницы. В эти два дня решился вопрос о заказе готово-выборного многотембрового баяна группе мастеров под руководством конструктора Ф.А. Фиганова, которые изготовили баян Казакову. В эти же дни завязалась и дружба между нашей семьей и семьей Юрия Ивановича. 

До следующего, 1962 года шла активная переписка, телефонные переговоры. Несколько раз папа с мамой летали в Москву. И вот однажды, в конце лета 1962 года папа привез из Москвы новый баян, а мама – круглый аквариум с двумя золотыми рыбками, еще родители привезли несколько грампластинок с записями Ю.И. Казакова. 

            Чтобы освоить новую систему левой клавиатуры, мне пришлось взять в музыкальной школе академический отпуск, а затем, в конце учебного года, сдавать экзамены экстерном, но уже не в своей школе, а в другой, вновь открывшейся  ДМШ № 3   имени С.С. Прокофьева, бывшей школе Дома работников искусств (ДРИ).                                 Мне было непонятно, почему моим педагогом по специальности должен быть

Рашитуля - Рашит Гарифуллович Заиров, к тому времени демобилизовавшийся из армии выпускник папы. Непонятно было, почему я должен называть его по имени-отчеству, если он для меня всегда был Рашитуля? Почему я должен приезжать к нему на уроки, если со мной всегда занимался папа? Во мне в это время кипел протест. Я не мог смириться с тем, что папин ученик, которого он гонял так же, как меня, который приходил к нам домой и был у нас своим, родным, требует от меня выполнения каких-то своих указаний? Мы же с ним на равных, ученики одного учителя! Этот протест продолжался и в дальнейшем, когда я учился в музыкальном училище и тоже числился в классе Р.Г. Заирова. Моим педагогом, образцом для подражания, идеалом и непререкаемым авторитетом всегда был только папа. И никого я не мог поставить не только выше, но даже и в один ряд с ним.

Интересно проходили у нас с папой занятия, процесс освоения выборной клавиатуры. Когда что-то не клеилось, создавалась тупиковая ситуация, папа набирал по телефону Москву, звонил Юрию Ивановичу и тот охотно выводил нас из тупика. Никогда не было отказа: всегда терпеливо, внимательно Юрий Иванович выслушивал папу, задавал свои вопросы, брал свой баян и, проигрывая трудный для нас фрагмент, доходчиво, подробно, досконально и тактично разъяснял, как этот фрагмент сыграть. В основном, это были аппликатурные тупики: сказывалась привычка к тому, что левая рука работает только в готовой клавиатуре и преобладало привычное для готовой системы положение руки, кисти, пальцев. Надо было вырабатывать другое мышление, другое ощущение клавиатуры, другое звучание полифонии, гармонии, праволевого восприятия текста.

Баян работал в две смены: папа переучивал свой репертуар, делал новые записи на Радио, я готовился к

экзамену в музыкальной школе, а кроме школьной программы с удовольствием просто играл, что на ум взбредет. К нам домой приходили ходоки из самых разных мест: всем хотелось посмотреть, а если повезет, то и поиграть на чудо-баяне. Ведь на весь  Советский Союз подобных баянов было пять или шесть, а в Казахстане – первый и единственный. Диапазон правой клавиатуры был 61, левая готовая – 120, выборная – 58 клавишей. Имелся «арсенал» из 15 тембров. Переключатели тембров располагались за грифом: беленькие, как доминушки, клавиши с выпуклыми черными точечками, обозначающими сочетания тембров. Очень хотелось тогда выучить Токкату и фугу ре-минор Баха, но не было нот. Были ноты в редакции Бузони, но эта редакция мне не нравилась: слишком много всяческих и всяких «прибамбасов», из-за которых, как мне казалось, терялся Бах, а на первый план выходил Бузони. Когда никого не было дома, я пытался «снять» это гениальное произведение с пластинок Ю. Казакова и органиста Г. Платтнера. Ясно, конечно, что это были только попытки.

Как бы то ни было, в мае 1963 года пришлось сдавать выпускные экзамены. В программе у меня были «Кукушка» Л. Дакена, «Посею лебеду на берегу» (папины вариации), Сонатина М. Клементи, Инвенция И.С. Баха, папина обработка казахской народной песни «Гайни», Полонез М. Огинского в транскрипции К. Ошлакова. В «Кукушке» я нашел «ку-ку» в партии правой руки, скрытое в тексте, тайное, не явное, которое надо было «куковать» самостоятельным штрихом. Получалось одновременное сочетание трех штрихов: нон легато, близкое к легато в «ку-ку» левой, нон легато, близкое к тяжелому стаккато на «ку-ку» в правой в среднем голосе и «липкое» нон легато, очень близкое с легато на «ку-ку» в правой в верхнем голосе. Все три штриха – производные от нон легато – должны были быть самостоятельными, несущими каждый свой смысл. Это, можно считать, была моя первая самостоятельная исследовательская практическая работа по изучению, освоению и реализации навыков и понятий туше, различной природе и смысловому значению штриха. Здесь же имелась и сложность реализации авторской фразировки: пьеса написана для клавесина. На клавесине можно сочетать несимметричную фразировку, а на баяне между правой и левой клавиатурами есть только один на всех мех, имеющий свойство заканчиваться не там, где можно и нужно. Когда я начал понимать тайны фразировки, то столкнулся с тем, что мне не хватает пальцев на руках, потому что, оказывается, аппликатура не соответствует фразировке. В общем, «Кукушка» стала полем битвы между тем, что я умел и тем, что и как должно было звучать.

Только спустя много лет я осознал педагогическую гениальность папы, который умел, как бы не вмешиваясь, направлять ход работы над разучиваемой пьесой, вынуждая, якобы самостоятельно, приходить к интересному результату, а в дальнейшем, находя и исправляя ошибки и недостатки, находить еще более интересные решения. Он умел сочетать диктат и возможность самостоятельного поиска. Диктат обозначал заданные рамки на начальном этапе, а в последующей работе поощрялся бесконечный творческий процесс. Ученик уверен, что работает самостоятельно, на самом же деле, он участвует в совместном творчестве учителя и ученика. Это являлось одной из составных частей папиного «Комплексного метода…», а я, сам того не замечая, оказывался одним из тех, на ком этот метод шлифовался и совершенствовался. Хочу обратить внимание на то, что в этом моменте методика отца иногда давала сбой. Если учитель вовремя не заметит притаившейся бациллы «звездной болезни», то у ученика в дальнейшем может развиться непомерно высокое самомнение, будто бы он сам настолько гениален, что сам всего достиг, а учитель при этом был лишь допущен для присутствия. Последствия этой болезни непредсказуемы.

Жизнь нашей семьи не ограничивалась только тем, о чем я смог рассказать, предваряя первую фотографию альбома. Как всегда и везде, жизнь была многогранна, насыщена событиями. В этот период родился и умер мой брат Игорь, папа стал Заслуженным учителем Казахской ССР, вышла в свет его «Школа игры на баяне» ч.II,  (Iя часть вышла еще в 1959 году). В музыкальном училище, в папином

классе учатся два студента на готововыборных баянах – В. Верещагин и В.

Колокольников. 

В Алма-Ату приезжали представители Московского ГМПИ имени Гнесиных - основатель кафедры народных инструментов профессор А.С. Илюхин и доцент Н.Я.Чайкин. На встречах с именитыми гостями нашими баянистами-педагогами и студентами поднимались насущные проблемы методики преподавания, репертуарного  обеспечения, причины и следствия недостатков, возникающих из-за полного отсутствия практического обмена опытом между музыкальными ВУЗами. 

В 1963 году папа оставил основную работу в музыкальном училище, где он работал с 1940 года и заведовал отделением народных инструментов, перейдя на основную работу в Казахский государственный женский педагогический институт, а в училище остался по совместительству. 

В жен.ПИ еще в 1961 году его уговорил перейти его друг, известный композитор, дирижер и педагог Бахытжан Байкадамов, для организации кафедры музыкальных инструментов. В течение двух лет папа совмещал училище и институт как бы «на равных», а в 1963 году остановил свой выбор на институте. Этот шаг был большой неожиданностью для всех, кто знал отца: двадцать

трудных лет, отданных на построение отделения народных инструментов музыкального училища,       успешная      работа            по воспитанию когорты ядра баянистов –             преподавателей       музыкальных школ, музыкантов художественных профессиональных             и самодеятельных   коллективов, будущих студентов музыкальных и педагогических             ВУЗов,           в          конце концов,          приличная    зарплата,       и вдруг – начинание с нуля, целина, белый лист, зарплата 110 рублей! 

Б. Байкадамов в этот период был частым гостем у нас дома. Если с лестничной площадки раздавался топот, стук в дверь (не звонок, а именно  стук), и при этом громкие возгласы             «Именем        революции!

Открывайте, я пришел!», значит, можно, не спрашивая «Кто там?», открывать дверь, ставить чайник, накрывать на стол что-нибудь к чаю: пришел «Дядя Бахчан», как я его звал. Результатом их бесконечных разговоров дома  и переговоров до глубокой ночи по телефону, хождений по инстанциям и прочих перипетий стал первый набор будущих учителей музыки. Обучение велось по программе специальных музыкальных инструментов и хорового дирижирования. Долгое время не могли определить факультет, к которому можно было бы «пристегнуть» создаваемую кафедру. Для начала это был библиотечный факультет, а уж потом, спустя десяток лет образовался музыкальнопедагогический факультет с несколькими кафедрами, в том числе и кафедрой музыкальных инструментов, где папа работал до конца своих дней. 

В 1962 году папа с мамой ездили в Киев на Первую Всесоюзную конференцию по народным инструментам, где папа представлял Казахстан. Тогда же активизируется методическая работа педагогов-баянистов: создаются методические объединения, секции, проводятся городские, областные, республиканские семинары, с 1960 года Алмаатинская государственная консерватория выпускает баянистов высшей квалификации, создается прочная основа казахстанской профессиональной системы воспитания баянистов, которые теперь имеют полный образовательный цикл – школа, училище, ВУЗ. 

От хронологических фактов истории не уйти: с приездом в 1940  году в Алма-Ату выпускника Томского музыкального училища, солиста Хакасского Радиокомитета Константина Ошлакова началась новая эпоха в музыкальной жизни Казахстана. Как бы ни оценивались его исполнительские, педагогические, композиторские, организаторские, человеческие качества, все равно он был первым, все равно с него началась жизнь казахстанского профессионального баяна, все равно он открыл классы баяна в музыкальной школе, музыкальном училище, Каз.гос.жен.ПИ. Выпускник Алмаатинского музыкального училища по классу К.К.

Ошлакова Федор Легкунец поступил и окончил институт имени Гнесиных, открыв затем класс баяна в Алмаатинской консерватории. Папин выпускник Валентин Басаргин окончил  консерваторию по классу Ф.В. Легкунца и ковал баянные кадры в стенах родной консерватории   на протяжении почти сорока лет.  Кстати, об открытии класса баяна в консерватории: сохранилась переписка с Министерством культуры Каз.ССР, из которой ясно, что отец упорно добивался положительного решения вопроса о необходимости подготовки баянистов в ВУЗе. Сам он окончил консерваторию как теоретик, потому что педагогов-баянистов в нашей консерватории еще не было, а поступал он в 1944 году, в первом наборе вновь открывшейся Алмаатинской государственной

консерватории. О своих педагогах – М. Тулебаеве и А. Жубанове – отец всегда вспоминал с благоговением. 

Нельзя обойти и тот факт, что все, прошедшие любую стадию обучения игре на баяне, будь то  музыкальная школа, училище, консерватория, музыкальный факультет педагогических  институтов Казахстана, учились, если не у К.К Ошлакова лично, значит, у его учеников, либо у учеников его учеников, так как родословная педагогов-баянистов начинается именно с него. Нынешние достижения казахстанских баянистов не упали с неба и произросли не на пустом месте. Эти достижения стали возможны благодаря тому, что был на Казахском Радио солист и аккомпаниатор Константин Ошлаков, записи которого являются частью «Золотого фонда» Радио, был педагог Константин Кириллович Ошлаков, выпустивший более четырехсот своих  учеников, был К. Ошлаков – автор четырехтомного учебника «Школа игры на баяне», впервые построенного в основном на материале казахской народной музыки и произведений композиторов Казахстана, автор множества методических разработок и уникального «Комплексного метода…», суть которого в том, что обучение игре на музыкальном

инструменте возможно начинать в любом возрасте, причем, независимо от наличия или

отсутствия природных музыкальных данных, которые формируются и совершенствуются в ходе обучения, где учителя и ученика объединяет совместный творческий процесс, был К. Ошлаков – автор более трехсот обработок казахских кюев и народных песен, автор оригинальных произведений для баяна, был человек, положивший основу, давший начало тому, что принято называть педагогической школой. И тот заслуженный авторитет, почет и  уважение, которые окружали К.К. Ошлакова всю его жизнь, не были призрачными и эфемерными - это было фактом истории. Это было ответом на его титанический труд, на отданные любимому делу талант, знания, здоровье, и, в конце концов, жизнь. Об этом необходимо помнить. Это история, это наше прошлое. У того, кто не помнит своего прошлого, не будет будущего. Дерево без корней и без почвы не растет.  

И вот, в декабре 1965 года – концерт Заслуженного артиста РСФСР, лауреата международных конкурсов, солиста Москонцерта Юрия Казакова в Алма-Ате. 

После концерта – импровизированный семинар на сцене. Мой фотоаппарат остановил мгновение, и на снимке мы видим Геннадия и Галину Пампуха, Юрия

Ивановича Казакова, держащего под руку К.К. Ошлакова, между ними Р. Заиров, далее - Г. Арутюнянц, Ф.В. Легкунец. Из всех, кто в кадре, только Геннадий Пампуха, Юрий Иванович и Гурген Арутюнянц не были учениками К.К. Ошлакова. Остальных выпестовал он.

На втором снимке мы уже у нас дома. На заднем плане – тот самый баян, за журнальным столиком папа, Юрий Иванович, жена Ф.В. Легкунца. А с женщиной, которая между папой и Казаковым, вышла интересная история: оказалось, что ее никто не знает. Она пришла вместе со всеми. Мы думали, что она какая-то знакомая Юрия Ивановича, а он думал, что она наша знакомая. В результате оказалось, что никто не знает даже ее имени. 

В этот вечер, как выразился Юрий Иванович,            было   царское          застолье. Постарались наши Бабуля и мама. Бабуля напекла пирогов, шанег, булочек к чаю. На столе - изобилие салатов, закусок, бешбармак, целая гамма вин. Спиртное осталось почти нетронутым, но за все остальное Юрий Иванович расцеловал Бабулю и маму, сказав, что в жизни не пробовал ничего подобного. 

Разговор за столом шел на самые разные темы: и о музыке и не о музыке. Были шутки, веселье, рассказывались

разные эпизоды из жизни, гастрольные истории. Юрий Иванович позвонил в Москву жене Марине, рассказал ей об этом замечательном вечере в кругу друзей, чему Марина позавидовала. 

На третьем снимке слева направо: чета Заировых, К.К. Ошлаков, гостьяинкогнито, 

Ю.И. Казаков, Ф.В Легкунец, З.А. Ошлакова. 

Вот такая получилась первая страничка альбома. 

Следующая страница – другая история. Это уже 1971 год, середина сентября. Что пролетело между этими двумя страницами? Я окончил музыкальное училище, отслужил в армии. Еще до армии и некоторое время, около года, проходя службу, я играл в Ансамбле песни и пляски Министерства охраны общественного порядка, (в 1969 году МООП переименовали в МВД). Служил я в центре АлмаАты, между школой № 15, в которой учился еще недавно и папиным институтом, в полку МООП. Перед службой, в сентябре 1968 года я стал преподавателем музыкальной школы № 3, выпускником которой был. Мама за это время перестала делиться между двумя своими          специальностями    юриста           и             музыканта-педагога, окончательно став только музыкантом-педагогом. Как раз в эти годы мама была завучем ДМШ  № 3 и преподавала теорию музыки, сольфеджио и музлитературу. У папы вышли в свет II-я (1965 г.) и Ш-я (1970 г.) части «Школы игры на баяне», в 1967 году ВАК утвердил его в звании доцента.

 С ноября 1968 по ноябрь 1970 года, проходя срочную службу в армии, я продолжал заочно учиться в училище и в феврале 1971 года  сдал госэкзамены. В программе у меня был Концерт  ля-минор Вивальди-Баха, 5-я Соната Л. Бетховена, специально для меня написанные папой вариации на тему песни Абая «Айттым салем, Каламкас», его же вариации на тему «Посею лебеду на берегу», музыкальная картинка А. Шалаева «В путь», «В ауле» 

М. Ипполитова-Иванова из серии «Кавказские эскизы». 

Нашего баяна в то время уже не было: папа его продал одному из своих студентов, но вскоре тому оторвало пальцы на левой руке и учиться он уже больше не смог. Баян пролежал у него дома в платяном шкафу «на спине» несколько лет. В 1972 году мы баян выкупили и я провел капитальный ремонт самостоятельно, без посторонней помощи, но это было потом, а пока я играл на «Рубине» и числился студентом Р.Г. Заирова.

После окончания училища в феврале 1971 года, я почти сразу же после госэкзаменов уехал в Ленинград и поступил на работу в Ломоносовский районный отдел культуры  методистом по художественной самодеятельности Ториковского сельского клуба, потом был назначен художественным руководителем Красноборского сельского Дома культуры, а в конце августа того же 1971 года вернулся в Алма-Ату и стал преподавателем по классу баяна в ДМШ № 4 и в ДМШ Казахской Железной Дороги. В ДМШ № 4 на меня «свалили» сразу пять выпускников, по страшной силе запущенных, «зажатых» и не умеющих играть вообще. За год мне надо было умудриться научить их играть и поднять до уровня выпускников, а в школе Каз.ЖД – трое папиных учеников – В. Голубинец, В. Учускин, А. Михайличенко, перешедшие ко мне в выпускной класс из ДМШ № 3. Между этими выпускниками была разница, аналогичная разнице между полом и потолком: одни не умеют играть, другие же

–       полноценные выпускники

музыкальной школы. 

Вот   в          это-то время             и          приехал квартет Н.И. Ризоля. 

                                                          В            гастролях      с

квартетом выступала 

                                                          вокалистка                 –

Элеонора     Яроцкая. Казахконцерт почемуто не обеспечил их

гостиницей из-за какой-то накладки  и они, все пятеро, жили у нас несколько дней. Это были замечательные дни, когда, общаясь в домашней обстановке, мы имели возможность ближе узнавать друг друга. 

В эти же дни у нас гостила сестра нашей Бабули, тетя Шура, как мы ее звали. Они были очень похожи между собой, как две капли воды. Обе всегда бодрые, веселые, певуньи-плясуньи. В общем, жили мы  большой дружной семьей. 

В один из дней мы вышли погулять, я взял фотоаппарат и сфотографировал папу и Николая Ивановича Ризоля,  квартет сестер Белецких и сестер Суторминых. В этот день Иван Иванович Журомский заключил пари с Виктором, что Виктор бросит курить, а Иван Иванович никогда не закурит,   а потом мой брат Витя  сфотографировал всех  нас.                 

  Кроме концертов в Филармонии, у Квартета были  и семинары с преподавателями музыкальных школ города, преподавателями и студентами Каз.Гос.жен.ПИ, прогулки         по городу.                                             

Вечером,     накануне       концерта       было   небольшое застолье, на котором, как всегда было изобилие. Мария Григорьевна Белецкая пригрозила: «Если еще по одной нальете, ну, завтра я  вам задам темп!». Надо было видеть выражения лиц Николая Ивановича и Ивана Ивановича. Возникла пауза, которую прервал Николай Иванович: «Что ты, Маша, темп нельзя загонять, темп должен соответствовать             характеру      пьесы!»,         на        что      Мария Григорьевна ответила: «Завтра посмотрим. Я не шучу!». Похоже, это было реальной угрозой, потому что больше в рюмки не было        налито           и          они      остались        лишь украшением стола.                                                                

А разговоры шли до глубокой ночи. Разговоры, шутки, непринужденность, как всегда бывает, когда встречаются близкие друзья.     Николая        Ивановича    очень интересовали           особенности казахской народной            музыки,         ее             мелодикоритмическое       строение,       гармония, принципы         аранжировки.             Папу интересовали             особенности методики преподавания в училище, консерватории Киева, характерные черты педагогических

принципов М.М. Гелиса, И.Д.Алексеева, И.А. Яшкевича, И.И. Журомского, Н.И. Ризоля, В.В. Бесфамильнова, словом, всех представителей киевской баянной школы, он пытался понять природу ювелирной беглости М.Г. Белецкой, Иван Иванович Журомский интересовался вопросами казахских разговорных диалектов  и пытался найти или хотя бы обозначить связь между диалектами и особенностями музыкальной культуры регионов Казахстана. Папа  знал все диалекты казахского языка до тонкостей и этот вопрос не застал его врасплох. Он продемонстрировал несколько музыкальных и речевых примеров. Иван Иванович и Николай Иванович попробовали найти аналогичные примеры из украинской речи и музыки. В общем, экспромтом завязалась дискуссия на очень интересную и глубокую тему, которую, конечно же, невозможно познать и раскрыть в ходе одной короткой встречи.   

У женщин – свои темы: и о кухне, и о детях, и о работе, и о мужьях, о здоровье и болезнях. Времени на все темы не хватало, оно стремительно убегало и приближало час расставания, чего никто не хотел. Но час этот приблизился. Ризоли уехали, а у нас осталась приятная память о прекрасно проведенном  вместе времени.

Как бы ни хотелось задержаться на этой страничке, вспомнить какие-то детали, эпизоды этой встречи, но ждет следующая страница альбома. 

              Февраль 1972 года. Встреча с Вячеславом Галкиным – солистом Москонцерта, лауреатом международных конкурсов. В программе концерта для алмаатинцев впервые прозвучало новое имя – Владислав Золотарев. Новое имя – новая музыка. Новая абсолютно во всем – в гармонии, в ритмах, в исполнительских приемах. Баян зазвучал в совершенно неизвестной и даже, в какой-то степени запретной, палитре. Своего рода революция в музыке. И в то же время – правда жизни. 

Личная дружба В. Галкина с талантливым композитором позволяет сказать, что его исполнение произведений В. Золотарева  вполне можно считать близким к эталону. Прозвучавшие в первом отделении того концерта Токката и фуга ре-минор, Чакона И.С. Баха, Концертштюк К.-М. Вебера и затем, во втором отделении - В.Золотарев, А. Репников - создали у слушателей такой эффект, который можно сравнить, наверное, только с впечатлениями космонавтов, увидевших обратную сторону Луны. Чакона И.С. Баха и Концертштюк К.-М.

Вебера звучали на нашей сцене впервые в исполнении на баяне. 

После концерта – ставший традиционным, семинар на сцене. 

На снимке – К.К. Ошлаков, В.С. Басаргин, В.А. Галкин.                               

Потом             был     долгий разговор по дороге в гостиницу «Джетысу»,   напротив             ЦУМа, недалеко      от                    нашего           дома,

продолжавшийся до глубокой ночи, пока нас не прогнали бдительные дежурные.

Как бы ни старались эти бдительные тети, дружба между нами завязалась по-настоящему.

Каждый новый приезд баянистов, каждая новая встреча, беседы, привносили в баянную среду Алма-Аты новую оживляющую струю, новую музыку, новую интерпретацию уже известного, предоставляли возможность сравнения, споров, что-то подтверждая, а что-то отвергая. 

После этого   концерта       В.        Галкина        стало намного         меньше             сторонников консерватизма в исполнительстве, укрепилась надежда на большое будущее у баяна, на возможность открытия новых, пока неизвестных исполнительских приемов, на возможность творчества без границ, без «строгих правил». Как ни парадоксально, но, оказывается, поиск и открытие  этих неограниченных возможностей диктует и инициирует баян. Оказывается, не только можно, но и нужно фантазировать, экспериментировать, искать.    «Ищите  и обрящете, ибо ищущий да обрящет» - эта истина стала приобретать новые формы и нанизывать на себя новое содержание.

Вот такая страничка альбома, еще пара щелчков затвора фотоаппарата.   

Прежде, чем появились фотографии следующей странички альбома, произошли события, о которых просто нельзя не упомянуть.

В начале сентября 1973 года пришло письмо от  В. Бесфамильнова, в котором он с недоумением сообщает 

о предстоящих больших гастролях  по Казахстану, но без заезда в Алма-Ату. Казахконцерт не подтвердил ни одного концерта в Алма-Ате! Владимир Владимирович попросил предпринять все возможное, чтобы концерт в Алма-Ате все-таки состоялся.

Возмущенный и очень агрессивно настроенный, я явился в Филармонию, к директору-распорядителю 

К.Х. Чурину и изложил ему свою точку зрения. Камиль Хамидович внимательно меня выслушал и сказал, что ничем помочь не может: план на квартал сверстан, Бесфамильнова в этом плане нет, и я могу отдыхать. Я ответил, что отдыхать в таком случае мы будем вместе, взял со стола ключ от кабинета, закрыл дверь на замок, а ключ положил себе в карман. Сел напротив К.Х. Чурина и сказал, что без билетной книжки на концерт В.Бесфамильнова я отсюда не уйду, никто в кабинет не войдет и никто из кабинета не выйдет. Это, конечно, возмутило Чурина. Он спросил: «Ты кто такой? По какому праву ты врываешься в мой кабинет и командуешь?». Я, не моргнув глазом, ответил: «Начальство надо знать в лицо!»,- этого Чурин не ожидал, он даже минутуполторы не мог ничего сказать: очевидно, интеллигент в третьем поколении никогда еще в своей жизни не встречал таких беспардонных нахалов. Когда же, наконец, у моего оппонента  прошел шок и к нему вернулся дар речи, он продолжил наш диалог:

-                     Какие у тебя гарантии?

-                     Сегодня  - никаких, но через неделю будут, - спокойно ответил я.

-                     А что будет через неделю? – продолжал

«допрос» Камиль Хамидович.

-                     Деньги, - коротко аргументировал я.

-                     Какие деньги?

-                     Советские рубли! – заговорщически оглядываясь по сторонам, полушепотом     сообщил я Чурину.

-                     Это я понимаю, а откуда?

-                     Выручка за билеты, - еще более понизив громкость и прикрыв ладонью рот,     ответил я.

-                     Ну и сколько ты  продашь билетов? – с иронией в голосе спросил мой                                 оппонент.

-                     А сколько у вас в зале мест?

-                     Хочешь сказать, что ты сделаешь 

аншлаг!? – рассмеялся мой собеседник.

-                     Я хочу сказать, что через неделю я

смогу принести деньги за билеты.

-                     Ну, это сказки дедушки Ердена! Где ты их будешь продавать, на базаре? –    продолжал смеяться Камиль Хамидович.

-                     Я обеспечу полный зал! 

Перепалка продолжалась около трех часов. Камиль Хамидович пропустил обед. Ключ от кабинета все еще  находился у меня. В конце концов, Чурин позвонил в бухгалтерию и пригласил главного бухгалтера. Я открыл дверь. Вошла главный бухгалтер, Галина Анисимовна (к своему стыду, я запамятовал ее фамилию), Камиль Хамидович сказал ей, чтобы она подготовила билетную книжку и выдала мне, оформив все, как положено. 

Когда я  вновь зашел в кабинет Чурина подписывать документы, он, прочитав все бумаги, поднял глаза и возмущенно спросил:

-                     Что же ты сразу не сказал, что ты - Ошлаков?                   

Не надо  было целый день мне голову морочить! 

А я ответил шуткой:

-                     Начальство надо знать в лицо! 

Результатом того дня стал переаншлаг на концерте Владимира Бесфамильнова 9 октября 1973 года. Пришло столько народу, что пришлось ставить стулья в проходах: ведь я разнес билеты по школам, распространив таким образом всю билетную книжку, а слушатели, пришедшие самостоятельно, «по афишам», требовали продать им хотя бы «входные» билеты. Ко дню концерта мы с Камилем Хамидовичем  были уже в хороших дружеских отношениях, которые сохранялись много лет.

Еще одним положительным результатом стало то, что у меня сложились хорошие отношения со всеми заведующими отделениями народных инструментов всех музыкальных школ города, большинство из которых были выпускниками отца и все последующие концерты баянистов проходили в полном зале.

Владимир Владимирович был очень благодарен за переполненный зал, понимающую публику, теплый прием. На том концерте дополнительно к программе было исполнено еще одно отделение, состоящее из «бисов». Аплодисменты заполняли зал, слушатели просили еще и еще выходить на сцену артиста. 

В концерте прозвучало много новой для алмаатинских слушателей музыки. Впервые мы услышали виртуозные обработки И.А. Яшкевича, открыли новые имена – В. Ворон, И. Шамо, В. Власов. Также впервые мы услышали звучание нового тогда баяна «Аппассионата». 

Познакомились    мы      и          с аккомпаниатором Владимира Владимировича – прекрасной пианисткой Еленой Тверской. 

Владимир Владимирович, представляя ее нам, шутил:

- Сначала у нас с Леной был общий номер в

концертах,  а потом стали общими номера в   гостиницах. Познакомьтесь, это моя жена, Лена.                                                        

После концерта и традиционного семинара на сцене, у нас было три дня общения дома. 

Самое главное событие в нашей семье – рождение моего сына, Кости, Константина Второго, как с гордостью я его называл. Эта наша семейная радость стала радостью и семьи Бесфамильновых. Владимир Владимирович и Елена Яковлевна были по-настоящему, искренне рады и счастливы, как будто Костя родился в их, а не в нашей семье. 

За эти дни прошли семинар и открытые уроки на  музыкальном факультете Каз.Гос.жен.ПИ, семинар со студентами и преподавателями музыкального училища. 

А сколько нового, интересного и полезного было почерпнуто из личного общения! Узнав, что я разрабатываю тему методики начального периода обучения игре на баяне, сочетая теоретический и практический курсы, Владимир Владимирович уговорил меня дать ему ознакомиться с рукописью. Для меня это было проявлением интереса к моей особе, заинтересованности в хорошем результате творческого поиска. Я очень волновался, когда отдавал экземпляр рукописи, втайне надеясь на допустимую в наших отношениях снисходительность со стороны Владимира Владимировича. Однако, получив через пару месяцев конверт с моими рукописями, я понял, что глубоко заблуждался. Страницы, против почти каждого абзаца рукой Владимира Владимировича вдоль и поперек  были заполнены ремарками:  восклицательные и вопросительные знаки, смешные и серьезные замечания, рекомендации, советы заставили меня по-новому взглянуть на свою же работу, вдуматься в каждое слово, увидеть не отдельные темы уроков, а весь процесс обучения с позиции ученика и учителя. Вслед за большим конвертом с методичкой пришел и обычный конверт с письмом, в котором Владимир Владимирович продолжил тему, как бы обмениваясь мнениями, еще раз акцентируя внимание на ответственности педагога за качество подготовки ученика именно на начальном этапе обучения. А одна фраза из этого письма буквально пробила меня током: «Николай Иванович (Ризоль) такого же мнения. А на тему применения пятипальцевой аппликатуры в левой выборной клавиатуре он (Ризоль) советует писать диссертацию и защищаться у него».                                                                                       

Вот такая история этих фотографий альбома. 

В феврале 1974 года в Зале имени А. Глазунова Ленинградской консерватории состоялось отборочное прослушивание баянистов для участия в международных конкурсах «Дни гармоники» и «Кубок Мира». Мы с папой решили не упускать случая послушать участников отбора, пообщаться с коллегами, завести новые знакомства, послушать новую музыку, узнать, чем живет баянный мир. 

Председатель жюри – Николай Яковлевич Чайкин – эпоха в истории музыки и педагогики. 

В жюри – корифеи баяна –  П.И. Говорушко, Ю.И. Казаков, А.И Сурков, В.Н. Мотов, 

А.И. Полетаев. 

Среди участников – много известных впоследствии имен – В. Зубицкий, А. Крупин,  В. Дукальтетенко, А.Кузнецов, Б. Попов, В. Фильчев - всех перечислить просто невозможно: три дня прослушивания были плотно насыщены участниками. В числе претендентов на участие в международных       конкурсах был и алмаатинец Владимир Ячменев,      студент          нашей консерватории по классу Т. Окапова                 -           выпускника ГМПИ им. Гнесиных  по классу В.А. Галкина.

Помимо несметного количества музыки, записанной мной на магнитофон от начала до конца отбора, мы познакомились и

пообщались с известными ленинградскими баянистами 

Б.И. Шашиным и И.С. Тихоновым. Борис Иванович Шашин сидел в зале на соседнем с папой месте, и сам проявил инициативу познакомиться со своим соседом. В перерывах у них было о чем подолгу поговорить: у обоих за плечами было больше сорока лет исполнительства. Борис Иванович с 1935 года был солистом и аккомпаниатором сначала в Ленинградском отделении Гос. Объединения музыкальных, эстрадных и цирковых учреждений (не поленились же в свое время дать такое название!), в Ансамбле красноармейской песни и пляски при Ленинградском Доме Красной Армии, в

Краснознаменном Ансамбле песни и пляски Советской Армии, аккомпанировал Л.

Руслановой, М. Бернесу, участвовал в музыкальном оформлении кинофильмов «Свинарка и пастух», «Сказание о земле Сибирской», «Солдат Иван Бровкин», «Кубанские казаки», словом, живая  легенда.  

Домой к Ивану Сергеевичу Тихонову мы пришли сами: он в то время  слегка приболел и был рад, что мы его навестили. Разговор состоялся нескончаемо долгий. 

Иван Сергеевич – тоже человек-история баяна. Долгое время – с 1939 по 1951 год – он был в составе  Ансамблей песни и пляски Ленинградского пограничного округа, Ленинградского военного округа, работал солистом Ленинградского Радио, Ленконцерта. Аккомпанировал знаменитому дуэту сестер Федоровых. По ходу разговора возникла тема различных систем правой клавиатуры баянов – московской и ленинградской. Иллюстрируя тему, Иван Сергеевич достал баян ленинградской системы, сыграл несколько вещиц, потом поиграл на шведской гармонике, потом на баяне московской системы. Сказал, что если бы были гармоники – венская, тульская, татарская – он бы и на них сыграл. Жаль, что я был без магнитофона! Столько интересного он рассказывал из своей жизни, из истории музыкальной жизни Ленинграда! 

В один из перерывов первого дня отбора, Ю.И. Казаков представил нас Петру Ивановичу Говорушко. Папа давно хотел с ним встретиться. Дело в том, что они с Петром Ивановичем ученики одного и того же педагога – А.Н. Рожкова, только папа учился у него в Томском музыкальном училище, а Петр Иванович, на несколько лет позднее –  в Ленинградском. У обоих было много приятных воспоминаний об учителе. Заочно они были знакомы давно, знали друг о друге по методической, учебной литературе. В 1971 году, когда я работал в Ленинградской области, я встречался с Петром Ивановичем, передал ему письмо от папы, вкратце рассказал о баянной жизни Казахстана, Алма-Аты, о папиной деятельности. Потом у нас были встречи на другом уровне – будущего абитуриента и педагога: я собирался поступать в Ленинградскую консерваторию и консультировался у Петра Ивановича. Но учиться мне не довелось: тяжело заболела мама и надо было срочно возвращаться в Алма-Ату. Я уволился с работы, попрощался с Ленинградом и вернулся в родной город. 

Во время нашей новой встречи, Петр Иванович припомнил мне мое бегство, сердито нахмурив свои лохматые брови. У папы с Петром Ивановичем были долгие тихие разговоры о музыке, о методике, о воспитательной,  учебной, организационной работе в ВУЗе. Петр Иванович, долгое время возглавлявший кафедру народных инструментов, был в то время проректором  Ленинградской консерватории, а папа в своем институте тоже занимался административной работой, наряду с методической и педагогической. Так что, им тоже было о чем поговорить.

Н.Я. Чайкин – эра в баянном искусстве, столп музыкальной педагогики – очень уважительно и по-приятельски относился к моему отцу. Во время перерывов он находил время подойти и обменяться с нами шутками, спросить мнение о каком-нибудь участнике отбора, об услышанном.

А.А. Сурков – известный исполнитель, педагог, автор обработок и переложений для баяна, методических работ - этот всегда куда-то стремительно спешащий, неугомонный, добрый человек, пробегая мимо нас, всегда останавливался около отца, брал его за рукав, что-то быстро говорил, дергая за рукав, беря под локоть, пожимая руку, и бежал, исчезая в толпе, а потом вдруг возникал откуда-то с другой стороны, вновь дергал за рукав, быстро что-то  говоря и вновь исчезая. У них с папой давно сложились теплые дружеские отношения. Мне казалось, что только когда они встречались в Москве, Анатолий Алексеевич переставал спешить и  степенно-размеренно прогуливался с отцом от  Гнесинки до дома, а там, продолжая беседу, мог спокойно сидеть в кресле.

Как-то, подойдя к Ю.И. Казакову, папа извинился перед ним за то, что не удается толком поговорить с ним, на что Юрий Иванович ответил: «Что вы, что вы, Константин Кириллович! Мы с вами видимся чаще. Я скоро к вам приеду и мы вдоволь наговоримся!».

В один из перерывов, когда мы стояли в вестибюле одни, к нам подошел незнакомый нам человек и спросил:

-                     Вы – Ошлаков?  Папа ответил: «Да. Я – Ошлаков».

-                     Константин Кириллович, если не    ошибаюсь? 

-                     Да. А вы, простите, кто?

-                     Я – Басурманов, Аркадий Павлович.

      У вас найдется время поговорить? 

-                     Конечно. Рад с вами познакомиться!                Аркадий Павлович, сразу же после обмена дипломатическими любезностями, сообщил, что собирает материал для «Справочника баяниста», куда войдут сведения обо всех, имеющих отношение к баяну - исполнителях,

педагогах, методистах, композиторах, мастерах, публицистах, в связи с чем он хотел бы пополнить свой архив и сведениями об отце. Конечно же, ответ был утвердительным. На прощание мы обменялись адресами и телефонами. Аркадий Павлович возвратился в Москву.   Долгих восемь лет шли переписка и  телефонные переговоры между А.П. Басурмановым и нами. Все эти годы он что-то уточнял, корректировал, просил прокомментировать, пока, наконец, в 1982 году не вышел в свет плод его титанического труда. Было очень и очень приятно увидеть в «Справочнике» информацию об отце и сведения о моих публикациях. Этой книгой Аркадий Павлович воздвиг себе памятник! 

Новая             страничка     альбома         –          март-апрель 1974    года,   когда             состоялась знаменательная встреча с Уральским трио баянистов – И. Шепельским, А. Хижняком, Н. Худяковым.           Концерт,        состоявшийся          1 апреля, прошел «на ура». Наши слушатели еще никогда не слышали такой музыки, такой   своеобразной             интерпретации. Поражала отточенность каждого штриха, каждого динамического оттенка, баланс звучания  инструментов: все в меру и все вовремя. 

Знаменательна эта встреча тем, что впервые в наш город приехали музыканты, окончившие консерваторию как коллектив, что     само    по        себе     необычно.          Смелый педагогический   эксперимент             кафедры народных          инструментов           Киевской

консерватории вполне удался: трио существует рекордно долго, постоянно находясь в состоянии активного творческого поиска, пополняя свой репертуар все новыми и новыми находками.

Почти вся программа концерта состояла из малоизвестных алмаатинским слушателям произведений. Например, впервые в нашем зале звучала «Сюита в диатоническом тоне» 

Л. Клерамбо, впервые в ансамблевом исполнении, более того, в исполнении трио баянистов,    мы      услышали     «Мюзет»        и «Тамбурин» Ж. Рамо, органную прелюдию и фугу ля-минор И.С. Баха.  Второе отделение    также содержало     немало приятных сюрпризов: обработка уральской песни «Матушка-Тура», пьеса М. Смирнова по мотивам сказок П. Бажова «Огневушка-поскакушка», «Рондо-каприччиозо» В. Золотарева. Помимо двух «законных» отделений, музыкантам пришлось сыграть еще одно, «сверхплановое», «бисовое» отделение – «Наварру» П. Сарасате, «В лесу прифронтовом» М. Блантера, «Музыкальную табакерку» А. Лядова. Аплодисментам слушателей, казалось, не закончиться никогда. Публика стоя заполняла зал бурей оваций. Артисты несколько раз выходили на поклон, потом рассаживались и играли что-нибудь на «бис». И это повторялось многократно, пока, вконец уставшие музыканты не взмолились и, низко кланяясь залу, не покинули сцену.

Наше знакомство переросло в долгую дружбу. Мы сразу же нашли общий язык, общие интересы, общие темы. Самыми общими темами, конечно же, были баян, баянисты, репертуар, проблемы методики, теории и практики преподавания. 

Поскольку ребята впервые были в АлмаАте, я с удовольствием выступил в роли гида, показывая    достопримечательности    своего родного города. Побывали мы в центре города, в Парке Панфиловцев, на проспекте Ленина, на Медео. Свой рассказ о городе, о музыкальной и, в частности, баянной жизни Алма-Аты, я перебивал какими-нибудь вопросами, а из ответов узнавал то, чего не найти ни в одной книге, ни в одном учебнике. Тогда, в то время, когда переход от юности к зрелости еще не был завершен, я не осознавал, что получаю от общения с настоящими музыкантами горстями и охапками то, что большинству моих       сверстников-коллег            достается крупицами из третьих и десятых рук. Только теперь, с высоты прожитых лет вглядываясь         в          оставленное позади, проявляются          очертания             упущенного, потерянного, безвозвратно ушедшего. Вот если бы тогда быть немного мудрее… В    веселом          и          непринужденном общении            между             нами             укреплялись дружеские отношения. Нескончаемый поток

шуток и острот Ивана Шепельского, редкий дар «аккордно», одним словом сказать много и глубоко Анатолия Хижняка, отрезвляющая правда жизни в «партии» Николая Худякова и мое многотемное «соло» создали хороший ансамбль. Как мне казалось, нам всем было приятно общаться.

Эта встреча стала знаменательной еще и тем, что с нее начались мои регулярные выступления в газете «Вечерняя Алма-Ата» с анонсами и рецензиями на концерты баянистов. Инициаторами этой моей деятельности стали наши гости:  возвращаясь с «Медео», А. Хижняк спросил, не могу ли я написать какой-нибудь отзыв или рецензию на выступление трио? Сразу

же подключился И. Шепельский: «Давай-давай, это дело нужное, тем более что уже печатаешься в газете. Чем писать что попало, лучше о баянистах пиши!». Я ответил, что попытаюсь, однако, не знаю, что получится, а если и получится, то не знаю, в какой срок выйдет публикация, потому что специфика вечерней газеты – свежие, «горячие» новости, газета планируется за три дня вперед, поэтому я могу опоздать. А. Хижняк и Н. Худяков в один голос успокоили: «Попытайся, попытка – не пытка!». И я попытался. Спустя две недели после концерта, 16 апреля 1974 года вышла «Вечерка» с моей заметочкой. Увидев в продаже «Вечерку» со своей работой, я купил, наверное, экземпляров двадцать и сразу же отправил три в Свердловск. Между нами завязалась переписка. Кроме поздравлений с

праздниками, держали друг друга в курсе событий, делились         впечатлениями, сомнениями, планами, выражая в каждом письме надежду на скорую встречу. 

В том же 1974 году произошла еще одна встреча с новым     для      Алма-Аты             музыкантом –          лауреатом международных           конкурсов,    солистом             Москонцерта Эдуардом Митченко, выпускником, а затем и аспирантом ГМПИ им.  Гнесиных по классу доцента Н.Я. Чайкина, выпустившего в начале шестидесятых годов целую плеяду известных на весь мир музыкантов. Богатый и разнообразный    репертуар,             безупречное владение инструментом, глубокие познания в области истории музыки, философии, литературы – вот лишь некоторые грани этого интереснейшего собеседника, имеющего свой взгляд, свою позицию, свое толкование любой темы. Он не спорит, не доказывает свою правоту, не подавляет своим мощным интеллектом – он просто, внятно, негромко, корректно излагает свое видение обсуждаемой темы. Умение слушать, слышать и понимать собеседника – также, пожалуй, неотъемлемые качества личности

Эдуарда         Павловича.   Впечатление             уникальности,          порой,             интеллектуальной недосягаемости нашего гостя усиливал предлагаемый в предстоящем концерте репертуар – «Искусство фуги» И.С. Баха, незаконченный цикл, подводящий творческий и жизненный итог Гения. До сей поры не удается поставить точку в спорах о том, в каком порядке нужно играть цикл, состоящий из четырнадцати фуг и четырех канонов на одну тему. Ясно и бесспорно только одно: последняя в цикле – фуга, которую Бах не успел записать до конца: жизнь Гения оборвалась на середине такта, прервав запись последней фуги. Но какой порядковый номер она должна занимать при исполнении цикла? Э. Митченко же, как он считал тогда, удалось расшифровать в нотах кроме темы    «ВАСН»,        другие            темы,

указывающие на имена детей И.С. Баха. Выстроив в хронологическом порядке время рождения четырнадцати сыновей Баха, Эдуард Павлович установил порядок исполнения номеров цикла. По каким-то своим догадкам, сравнимым с научным исследованием академического уровня, Митченко упорядочил и появление канонов между фугами.

Таким образом, цикл, по его мнению, приобрел стройность, логику и целостность.                                           

На снимках: Э. Митченко исполняет «Искусство фуги», а я ему ассистирую, на следующих снимках – после концерта, в домашней обстановке. 

В те дни мы говорили не только о Бахе. Много нового и интересного мы услышали и о Владиславе  Золотареве, друге Эдуарда, которому композитор доверял первое исполнение своих произведений.

Я уже говорил ранее, что в то время музыка В. Золотарева была новой, непривычной, ломающей установившиеся стереотипы, проецирующей современность в музыкальную палитру и вызывала особый интерес. Необычная гармония, ритмы, мелодико-ритмическое строение, форма, звукоизвлечение – все говорило о революционности творческой натуры В. Золотарева, о скачке композиторской и исполнительской практики на много лет вперед.            

Впечатлений было очень много. Формировались новые понятия на привычные вещи, расширялся музыкальный кругозор, появлялись какие-то новые, революционные идеи. 

            В завязавшейся переписке мы продолжали обмениваться своими мыслями, идеями, впечатлениями.

После каждой такой встречи, «переваривая» итоги, папа часто повторял одну и ту же фразу: «Как много надо еще узнать!.. Как же много я еще не знаю!.. Надо учиться, пока еще есть время и возможность». И, уже обращаясь ко мне, говорил: «Видишь, чего добиваются люди, когда не ленятся работать. Нам до них расти и расти». Потом просил поставить какую-нибудь новую запись или почитать новые ноты. Надо отметить, что память у отца была феноменальная. С одного раза он запоминал огромный объем музыки. Редко, когда просил повторить какой-нибудь эпизод. Много литературы – и специальной и художественной – он читал по Брайлю и слушал в магнитофонных записях. Никогда не уставал учиться и не стеснялся спросить то, чего не знал, а вновь познанное пытался сравнить с уже известным. Он всегда спешил «ввернуть» на уроках что-нибудь новенькое, только что услышанное, узнанное, но в своей интерпретации, как бы преломленное через призму сегодняшней темы занятий, через призму освоенного вчера и трудного, непонятного сегодня.  Неудовлетворенность достигнутым, поиск путей преодоления трудностей иногда загоняли отца в лабиринты так, что, казалось, не выберется. Но, неожиданно для себя, он вдруг находил неординарный выход, восклицая при этом что-нибудь, вроде: «Вот, оказывается, как!» или «Смотри-ка, вот почему не получалось!». А иногда спрашивал: «Ну-ка, покажи, как ты это играешь?», или «Что ты скажешь на эту тему?», и если мой вариант не совпадал с его, то возражал: «Нет, не так. Смотри, вот как надо», и показывал свою находку, поясняя на словах, почему именно так, а не иначе. Когда возникал спор, то в качестве аргументов выставлялись магнитофонные или грамзаписи, цитаты из методической литературы, цитаты из мнения  общих знакомых.

Если сказать, что так мы проводили все время, значит, сказать неправду. Поразному проходили наши не слишком частые дискуссии: мне приходилось работать в нескольких местах – преподавателем в двух школах, солистом и аккомпаниатором в Филармонии, нештатным корреспондентом в «Вечерней Алма-Ате», киномехаником в Обществе «Знание», художественным руководителем самодеятельного коллектива, заниматься общественной работой - надо было как-то обеспечивать семейную жизнь. Папа тоже был занят выше головы: институт, училище, немыслимые общественные нагрузки, работа над учебником, разделами методики, обработками, переложениями и

«т.д. и т.п.»… Но и эпизоды, подобные описанным, не были редкостью.   

До появления следующих фотографий, датированных  октябрем 1975 года, произошли кое-какие изменения в составе нашей большой семьи: подрастало новое поколение Ошлаковых – Виталик, Костя, Саша, Антон. Папу я в шутку звал «четырежды Дед Советского Союза», мама стала «четырежды бабушкой», а Бабуля – «четырежды прабабушкой». Виталик и Антон, сыновья моего брата Виктора, родились в один день – 18 марта, с разницей в два года, Саша – сын старшего брата, Алика, а с Костей вы уже успели познакомиться. Виталик с Костей, одногодки, росли вместе. Как это часто бывает и в других семьях, нам, родителям, не всегда удавалось регулировать рабочее время, поэтому детей частенько приходилось оставлять  на руках бабушки и прабабушки. Дедушка тоже с удовольствием нянчился с внуками: носил их на руках, убаюкивая, пел им песни собственного изготовления, одна из них помнится до сих пор: «Как у нашего Ивана в доме было два дивана…». Песни сочинялись по принципу «Что вижу, о том и пою». Иногда выходили целые баллады и сказания. Дети, к нашему всеобщему удивлению, переставали ерзать и хныкать и, увлеченно слушая, засыпали. Когда к компании Виталика и Кости прибавился Антон, то папа нашел им новое занятие: сажал их  по двое в корзинку и носил по комнате. Этот аттракцион предоставлялся в качестве награды за хорошее поведение. 

Бабуля, несмотря на свой статус прабабушки и солидный возраст (ей  перевалило за восьмой десяток), успевала исполнять роль хозяйки и няньки. Мама совмещала посты бабушки, мамы, жены, хозяйки, няньки, папиного секретаря и директора музыкальной школы № 10. Такой компот не всякому по вкусу. Когда же из Ленинграда приезжал брат Алик, то  в детскую сборную команду добавлялся Саша. Папе этот детский сад не был в тягость, наоборот, он всегда спешил домой, а дома, забыв про усталость, с удовольствием катал ребятишек на себе, пел им свои песни, рассказывал какие-нибудь небылицы, придумывал какие-то новые аттракционы. Быть дедом ему нравилось больше всего.

 И вот, октябрь 1975 года. Второй приезд Вячеслава Галкина. Дирекция Филармонии, учитывая растущий интерес публики к концертам баянистов, и устав от переаншлагов в своем зале в дни встреч с баяном, а также, помня, что в предыдущий приезд В. Галкин имел большой успех, предложила мне организовать не один, а два концерта, один из которых провести в Октябрьском районе, в зале Дворца культуры железнодорожников. Я в то время работал в музыкальной школе № 4, недалеко от  ДКЖ, где работали многие мои друзья. Преподаватели нашей школы М.И. Клепацкий и В.В. Солодников руководили там оркестрами – баянистов и народных инструментов. Они-то и взяли на себя основной труд организации концерта.

 Помимо детей–участников оркестров ДКЖ, на концерте  побывали и учащиеся школ самых отдаленных районов города –

Алма-Аты I, Аэропорта, 70-го разъезда, ГРЭС, участники

самодеятельных коллективов клуба «Электрон», Дома культуры «Колос», учащиеся музыкальных студий Октябрьского района.

Два аншлага – на стационаре и в ДКЖ – приятная неожиданность для руководства Филармонии. Концерты в переполненных залах благодарных слушателей – о чем еще мечтает исполнитель! 

Кроме концертов, мне удалось организовать   встречу          в          редакции «Вечерней Алма-Аты». Папа, в свою очередь,         организовал семинар         с участием Вячеслава Анатольевича в Каз.гос.    жен.ПИ.         Три     дня      были перенасыщены          встречами, концертами, событиями    и впечатлениями. Концерты В. Галкина в       эти      дни      вызвали             ажиотажный интерес. Как я уже отмечал, оба концерта       были аншлаговыми.

Интересная программа, построенная на контрасте классики и современности, была встречена публикой овациями. 

В первом отделении прозвучали две органные прелюдии и фуги И.С. Баха – реминор и ля-минор, Сарабанда и Аллегро М. Якоби.  Второе отделение  В. Галкин полностью посвятил творчеству Владислава Золотарева, включив в программу две Сонаты –  № 2 и № 3, а также Детскую сюиту № 4. 

На этом концерты не заканчивались: Вячеславу приходилось вновь и вновь выходить «на бис» и играть еще отделение. Необходимо отметить, что наши слушатели

становились             все      более требовательными. 

У           подавляющего большинства        завсегдатаев баянных        концертов формировался       определенный вкус             и          профессиональный слушательский          подход            к оценке        предлагаемой программы.            Очевидно, сказывались          результаты семинаров,      постоянного методического          и

практического обмена между преподавателями музыкальных школ, своего рода «вспахивание» и «обработка» информационного поля учащихся  и педагогов, постепенное и целенаправленное расширение этого поля, сравнимое, разве что, с освоением Целины. 

В период 70-х – 80-х годов реально ощущалась активизация, творческий подъем педагогов. Обязательными стали выступления с методическими работами, сольные и смешанные концерты, проводились открытые уроки с приглашением всех преподавателей-баянистов города. В среде педагогов такая практика вызывала живой интерес и одобрение. 

Как результат - контингент учащихся школ города удерживался на достаточно высоком количественном уровне, высоким был и показатель «поступаемости» выпускников школ в музыкальное училище, а затем и в консерваторию, где ежегодно среди баянистов был серьезный конкурс. А это, в свою очередь, говорит о том, что и качественный уровень подготовки учеников не вызывал огорчений и чувства стыда.

Словом, музыкальная жизнь Алма-Аты кипела, бурлила, не стояла на месте и приносила  плоды. Было приятно считать и себя не сторонним наблюдателем, а непосредственным участником всех интересных, важных и результативных событий этой жизни.  

Следующая встреча – новое имя, новое звено в цепи событий музыкальной жизни нашего города. В начале декабря 1975 года у нас в гостях – солистка Свердловской филармонии, лауреат международного конкурса «Дни гармоники» в Клингентале (ГДР)

Зинаида Алешина.                                                                                                                              

Когда я встречал нашу гостью в аэропорту, у меня возникли некоторые сомнения: как такая хрупкая, стройная, симпатичная девушка выдерживает все «прелести» гастрольной жизни? Как ей, представительнице прекрасной половины человечества, удается справляться с таким, не из легких  во всех отношениях, музыкальным инструментом? Ведь, кроме того, что его приходится переносить на себе (а это около двадцати килограммов веса), на нем же еще и играть надо! Мне, имевшему концертный опыт сильному и здоровому мужчине, полтора часа на сцене не казались веселым времяпрепровождением. Физическая нагрузка баяниста сравнима разве что с нагрузкой спортсмена-гиревика или борца. А если добавить эмоциональную нагрузку при исполнении разнообразной концертной программы, то, пожалуй, уровень нагрузок можно сравнивать с нагрузками  космонавта. Вот с такими мыслями я иду навстречу гостье, представляюсь, мы знакомимся и идем к поджидавшему нас автобусу.

По дороге в гостиницу «Джетысу» знакомимся подробнее. Я уже знал, что Зинаида – выпускница Киевской консерватории по классу профессора М.М. Гелиса, работает преподавателем Свердловской консерватории. Приятно было узнать, что музыкальное училище она окончила по классу И.И.Журомского, с которым у нас была очень теплая дружба, а  на день нашего знакомства З.Алешина - ассистент-стажер Горьковской консерватории, и ее руководитель - профессор Н.Я Чайкин. Быть последователем таких колоссов музыкальной педагогики вызывает только чувство  восхищения. И надо сказать, Зинаида – достойная ученица своих педагогов. Она сумела вобрать в себя самое существенное, характерное, что было дано ей педагогами и синтезировать эти знания с тем, что дал ей Бог. 

В том, что перед нами несомненный талант, убеждала предложенная программа,  состоявшая из разнохарактерных произведений: Чакона И.С. Баха, Фантазия В.А. Моцарта, Готическая сюита  Л. Бельмана, Полишинель С. Рахманинова, Вальс № 3 Ф. Шопена, Кампанелла Н. Паганини-Ф. Листа, три пьесы из цикла «Картины русских живописцев» И. Шамо, вальс «Весенние голоса» И. Штрауса в виртуозной обработке 

И. Яшкевича, Концертино А. Репникова. Классика и современность, «строгий стиль» и романтизм – все соединилось в руках умелого мастера, завладевшего эмоциями собравшихся  4 декабря 1975 года в зале Филармонии им. Джамбула в Алма-Ате. Кстати сказать, Готическая сюита 

Л. Бельмана и Полишинель С. Рахманинова  на нашей сцене звучали впервые в исполнении на баяне.

 Цветы и овации ощутивших прикосновение к настоящему искусству слушателей  все, чем могли отблагодарить Зинаиду алмаатинцы. После концерта, как всегда, третье отделение на сцене. Сыпались вопросы, слова благодарности, восхищения, пожелания успехов. С большим трудом удалось закончить эту импровизированную «прессконференцию».

На следующий день – встреча со студентками жен.ПИ. Для девчонок-студенток эта встреча была вдвойне знаменательной и поучительной: во-первых, гостьей была лауреат престижных конкурсов,  во-вторых, так же, как и они, в своем недавнем прошлом студентка, девушка - баянистка. Все-таки, бытующий кое-где стереотип баяна, как «мужского» инструмента иногда довлеет, вызывая  определенную скованность, некомфортность и прочие  настораживающие психику элементы.  Вся эта чепуха была отброшена и забыта во время и,  главное, после стопроцентно успешной встречи. Установившийся диалог перешагнул за пределы рамок «свой – чужой». В этой связи вспоминается «Маугли»: «Ты и я – одной крови!», именно в таком ключе прошел семинар на кафедре музыкальных инструментов женского пединститута.  В тот день падал тяжелый, крупный, мокрый снег, но ощущение чувственной возвышенности, душевной теплоты, удовлетворения от совершенного, отдаляли  декабрьский холод и слякоть: в наших душах был цветущий май.                                                                                                         

Много раз и отцу и мне разные люди задавали один и тот же вопрос: «Зачем вам это надо? Все эти встречи, семинары, организация концертов?». Некоторые, спрашивая, имели в виду уличить нас в  преследовании каких-то корыстных интересов. Ну, с этими вопрошателями все ясно, соответственно и отвечать было просто. А вот с теми, кто спрашивал без задней мысли было  гораздо сложнее. Действительно, зачем все это? Можно же было обойтись обычным, «как все», посещением концерта, личной встречей «за круглым столом», «за рюмкой чая» и все. Зачем тратить время, нервы, бегать по всему городу  с билетами,  что-то доказывать, кого-то уговаривать, организовывать встречи, семинары? 

Что касается меня, то могу откровенно сказать, что тогда я был фанатиком баяна, моим кумиром был  мой отец, и если он говорил, что необходимо что-то сделать, я делал  это с двойной энергией – энергией фанатика и энергией апологета. Единственная наша цель – пропаганда любимого инструмента, пополнение и совершенствование знаний, расширение кругозора. Принцип «обучая, учись сам» в этом случае раскрывался полностью. Нам было у кого учиться. Кроме того, отец ревниво придерживался сам, и строго следил за тем, чтобы и я  был приверженцем еще одного принципа, основанного на народной мудрости: «Что отдал – то твое. Что утаил – то потерял». Нам было что и кому отдавать, ничего не утаивая.      

На снимке, сделанном на крыльце музыкального факультета Каз. Гос. жен.ПИ после семинара – Н. Казачков, преподаватель ДМШ № 9,  С. Ошлаков, З. Алешина, К.К. Ошлаков, А. Козлов, преподаватель ДМШ № 3.

На следующей странице –  март 1976 года. Наш новый гость – лауреат международного конкурса, солист Москонцерта Владимир Бонаков. Будет, вероятно, несправедливо ограничиться лишь этими двумя словами – лауреат, солист. За ними открывается многогранно талантливый музыкант, композитор, педагог, интересный собеседник. Узнав поближе такого человека, хочется сказать: «Снимите шляпы, господа. Перед вами – талант!». В подтверждение приведу несколько интересных фактов: выпускник Таллинского музыкального училища по классам баяна и фортепиано Владимир Бонаков поступает и оканчивает Московский ГМПИ имени Гнесиных по классам баяна у Н.Я. Чайкина и композиции у Г.И. Литинского. Затем поступает и оканчивает ассистентуру-стажировку Горьковской консерватории, где его руководителем был профессор Н.Я. Чайкин. 

Вот только лишь некоторые, по моему мнению, значительные произведения Бонакова-композитора: Сонатапоэма, Концертная фантазия, три «Каприс-сюиты», цикл пьес «Грустные мотивы», цикл пьес «Из детской жизни», Сюита в шести частях, Сонатина в классическом стиле, Концертная рапсодия, авторские сборники, выпущенные издательствами «Музыка» и «Советский композитор». 

                                                                                   Биография         Владимира         Михайловича           тесно

переплетается с географией: родился в Комсомольске-наАмуре, музыкальное училище окончил в Таллине, высшее образование получал в Москве, стажировался в Горьком, преподавал баян, аккордеон, фортепиано, теорию и историю музыки, гармонию и полифонию в музыкальных школах  Тапа   (Эстония),     Москвы,        музыкальных           училищах

Петропавловска-Камчатского, Иваново, в Педагогическом

институте Владимира. С 1970 года – заведующий отделом народных инструментов 3-го Московского областного музыкального училища города Электросталь.

Как собеседник, Владимир не «делает вид, что ему интересно», а с интересом вникает в  предлагаемую тему, расширяя и углубляя ее, не уводя в свою сторону, а, уловив ход мысли собеседника и находясь на его точке зрения, умело контрастирует, противопоставляет, акцентирует внимание в важных, по его мнению, моментах. Беседы с В. Бонаковым ассоциируются с развитием полифонии: тема, развиваясь и варьируя, переходит от одного голоса к другому по горизонтали, расцвечиваясь и подкрепляясь гармонией по вертикали. Он не перебивает собеседника, а вовремя вступает,  затем уступает, внимательно слушая вступившего партнера.  

Программа    концерта       состояла        из        уже известных и новых произведений. «Музыкальная табакерка» А. Лядова, Юмореска С. Рахманинова,

«Рассвет на Москва-реке» и «Богатырские ворота» М.         Мусоргского             –          казалось             бы,      чему   тут удивляться? Всем хорошо известные пьесы. Ан нет! Такую «Музыкальную табакерку» нам еще не показывал никто! Баяна, казалось, не было. Мастерски преподнесенная миниатюра так могла звучать           только           из        табакерки.                 Слышались механические звуки, извлекаемые не руками музыканта, а запущенным в ход механизмом. А

пьесы из «Картинок с выставки» - это уже не миниатюры, это монументальные полотна маститых художников с яркой палитрой красок и оттенков, перспективой и панорамой, причем, выполненные в технике голограммы. Юмореска С. Рахманинова  - смешная история, пересказанная Владимиром Бонаковым со слов Сергея Васильевича и проиллюстрированная  Кукрыниксами. Струей свежего воздуха стало первое для алмаатинцев исполнение на баяне Прелюдии и фуги ре-минор Д. Шостаковича. Только художник, познавший и полюбивший российские просторы, пейзажи, саму соль русского характера, мог нарисовать портрет русской души на фоне этих пейзажей и просторов. Скажете, так не бывает? Уверяю вас, бывает!  

Познакомил нас наш гость и со своим творчеством – Русской сюитой. Здесь Владимир Бонаков – композитор и исполнитель – продемонстрировал зрелость состоявшегося Мастера. 

Невозможно коротко изложить все впечатления, оставшиеся после  встречи с этим действительно уникальным человеком, музыкантом, исполнителем, педагогом. В письмах, в  разговорах по телефону мы обменивались волнующей нас информацией, держали друг друга в курсе текущих событий.

Отец очень уважительно относился к В. Бонакову. Несмотря на более чем двадцатилетнюю разницу в возрасте, свой профессорский статус, никогда не допускал фамильярности, каких бы то ни было вольностей со своей стороны. При этом отношения были теплыми и дружескими, без поклонов и реверансов. Впрочем, такие отношения у него были со всеми, с кем ему доводилось общаться. Он, как бы очерчивая круг допустимого во взаимоотношениях, умел предельно сокращать дистанцию, умел чувствовать собеседника, улавливая по интонациям, по реакции истинный смысл сказанного, умел выразить свои мысли немногословно и в то же время доходчиво и конкретно. Если отец не соглашался или возражал, то делал это корректно и сдержанно, аргументированно, уверенно, но не безапелляционно. Его никогда нельзя было обвинить в присвоении истины в последней инстанции. «К истине надо идти, сомневаясь в своей правоте»,- иногда произносил отец в самый разгар дискуссии, то ли для того, чтобы охладить пыл оппонента, то ли обдумывая какие-то свои мысли.

Путь к истине, усеянный сомнениями, намного сокращался с каждой новой

встречей  с интересными людьми, нашими новыми гостями, по-своему постигающими свой путь.

И вот, спустя два года, в Алма-Ату вновь приезжает Уральское трио!

«Русская народная песня в инструментальной музыке» - тема концерта, состоявшегося 14 мая 1976 года. Впервые прозвучали неизвестные для алмаатинцев произведения композиторов  Г. Галынина и А. Бызова (в то время еще студента Свердловской консерватории). Были исполнены финал шутейной сюиты Ю.

Шапорина «Блоха» по повести К. Лескова «Левша», где звучит тема песни «Соловей-пташечка», финал Четвертой Симфонии П.И. Чайковского, написанный на тему песни «Во поле береза стояла», «Эпическая поэма»  Г. Галынина, построенная на малоизвестных старинных песнях «Есть на горочке деревцо», «Страшный суд», «Стой, мой милый», «Хоровод», найденных в одном из сборников М. Балакирева,  пьесы А. Бызова «Разудалая» и «В бане черти табак толкли».                                                    

Так же, как в прошлый свой приезд, трио произвело фурор: переполненный зал буквально взрывался бурей аплодисментов после каждого исполнения. И так же, как два года назад, концерт продлился еще на одно отделение. Уступая настойчивым просьбам публики, музыканты сыграли сверх программы замечательные вещи В. Гридина – «Озорные наигрыши», «Рассыпуху», «Утушку луговую», поразившую слух и воображение сюиту «Русские сюжеты» А.Бызова – «У лукоморья дуб зеленый», «По дороге зимней скучной», «Плясать – не языком чесать», «Аты-баты шли солдаты, аты-баты на базар», «Лохматый-мохнатый, чудище-юдище», «Полет Бабы-Яги». Обладатели здорового чувства юмора представляли, как некрасиво изменялись в лице снобы, услышав названия пьес, как ерзали они в креслах, слушая современные гармонии и ритмы. Таковых, слава Богу, было мало и на них никто не обращал внимание. Зато настоящие ценители современного баянного искусства воочию убеждались в прогрессе и композиторского и исполнительского творчества. Неоценим вклад наших гостей в музыкальное искусство, в формирование, воспитание и совершенствование эстетического вкуса, умения отличать настоящее искусство от халтуры у своих слушателей.

О том, что участники трио в совершенстве овладели секретами исполнительского мастерства лишний раз напоминать, очевидно, не стоит. 

И все же, хочу обратить внимание на то, что еще до совместной в трио работе, А. Хижняк стал первым исполнителем премьеры Первого концерта для         баяна с          симфоническим       оркестром     К.        Мяскова (Симфонический оркестр Радиокомитета УССР, Дирижер – Е. Дущенко, Киев, 1956 год), в 1957 году 

А. Хижняк и И. Шепельский стали лауреатами Украинского республиканского конкурса, оба как солисты. В том же году  И. Шепельский             стал    обладателем серебряной    медали Всесоюзного конкурса (в рамках подготовки к Всемирному Фестивалю молодежи и студентов в Москве). Н. Худяков за работу в составе концертной бригады Киевской консерватории был награжден Почетной Грамотой ЦК ЛКСМ Украины. 

Студенческие годы участников трио неразрывно связаны с именами их педагогов – А.Г Таиповым, А.С.  Красношлыком,   Т.Н. Запорожец,  И.И. Журомским, Н.И.Ризолем, И.А. Яшкевичем, М.М. Гелисом – педагогами, отдавшими свои знания и вложившими свои души в учеников. О своих учителях музыканты трио всегда говорили уважительно, с  почтением и доброй улыбкой.

Пребывание в Алма-Ате в этот раз было немного дольше, чем в прошлый приезд: кроме концерта на стационаре, на следующий день был запланирован    концерт         в             городе Каскелене,   (районный    центр Алмаатинской области) по линии областной филармонии.

Свободное время мы проводили в прогулках по городу, в бесконечных разговорах обо всем понемногу, извергая при этом невероятное количество острот и шуток, сопровождаемых дружным смехом. Кроме смеха и шуток, конечно, поднимались и серьезные темы, но долго оставаться серьезными у нас не получалось.  Неиссякаемым источником хохм, рассказчиком всевозможных          курьезов        предстал        Иван   Тимофеевич

Шепельский. Рассказывая какую-нибудь смешную историю, он покатывался от смеха, заражая им всех. Николай Сергеевич Худяков, рассказывая  что-то смешное, сохранял невозмутимо спокойное состояние, но только до кульминационного момента. Дальше и он не мог не смеяться. Анатолий Александрович Хижняк в смысле юмора – то самое «тихое болото», в котором, как известно, кое-кто водится. Его «академическая» внешность, массивные очки, походка, осанка – все говорит о том, что перед вами – сама серьезность и строгость. Негромко и немногословно он умеет довести до конца свой рассказ, после которого непременно возникает пауза: слушатели осмысливают сказанное им. Секундадругая – и становится ясно, в чем на самом деле суть. Тут-то и происходит взрыв смеха.

Анатолий Александрович в это время смеется не над сказанным, а над теми, кто покатывается от смеха после сказанного им. 

16 мая – последний день перед отъездом наших гостей. Вечером мы собрались дома у моих родителей. По телевидению в тот вечер шла передача А. Беляева «Играй, мой баян» с участием И.Я. Паницкого. Мы с удовольствием посмотрели эту передачу, послушали в живом исполнении Ивана Яковлевича «Ой, да ты, калинушка», послушали эпизоды из жизни всеми глубоко почитаемого баяниста, а когда закончилась передача, А. Хижняк  скромно и, как всегда негромко, произнес: «Прошу прощения, я имел неосторожность родиться в этот день! Сегодня  мой день рождения!», и достал из «дипломата» бутылку Шампанского.  Это был рояль в кустах!   

В ноябре 1976 года состоялась новая встреча с легендарным Юрием Казаковым. Встреча была как всегда долгожданной и желанной. Я уже говорил, что наши отношения были настолько теплыми, что просто дружескими их называть нельзя: вся наша семья полюбила Юрия Ивановича – этого обаятельного, интеллигентного, широкой души человека трудной судьбы, делившегося с нами всеми своими радостями и печалями. Где бы ни был Юрий Иванович – в гастролях по Советскому Союзу, за рубежом, или дома, в Москве – он обязательно присылал нам письма или звонил по телефону и мы узнавали о событиях, происходящих в его жизни, обо всем, что его волновало, о чем он думал. Свои письма и открытки Юрий Иванович подписывал «Казаков-баян» или «Ваши Марина – Юрий Казаковы-баяновы».

 Дружба с Ю. Казаковым – это, пожалуй, одна из интересных страниц жизни нашей семьи. Звания, заслуги, принадлежность к высшим эшелонам музыкального и, в частности, баянного  мира, не мешали Юрию Ивановичу быть среди нас самим собой, «без галстука», тем более, «без бабочки».

Пик славы баяниста Ю. Казакова был уже покорен. Этот пик стремительно штурмовали молодые, вихрем кружа новинки и новшества исполнительского, композиторского, конструкторского таланта перед  изумленным взором интересующегося событиями музыкальной жизни люда. Юрий Иванович же не почивал на Олимпе, пожиная лавры и украшая ими свое чело. Он оставался в авангарде, продолжая исполнять свое предназначение – концертировать, выступать в печати, участвовать в жюри конкурсов, всячески пропагандировать баян, экспериментировать. Одним из таких экспериментов был дуэт с

Мстиславом Ростроповичем, другим – трио с двумя арфами, трио с двумя скрипками, еще одно интересное сочетание – баян, две арфы, вокал.  

Бесспорно, инерция славы, эхо совсем еще недавних побед, первенство во многих ипостасях, создавали своеобразный буфер между стремительно рвущимися к новым победам молодыми исполнителями и Ю. Казаковым, принадлежащим к поколению, создавшему новый вид филармонического искусства -  баянное исполнительство. В программах концертов баянистов, благодаря усилиям именно того поколения прочно утвердились и стали преобладать фортепианные, органные опусы классиков, миниатюры клавесинистов с обязательным включением оригинальных произведений для баяна, обработок  народной музыки, вариаций на темы народных песен. Баян зазвучал с Симфоническим оркестром. Баян становился в один ряд с «классическими инструментами», баянисты стали выходить на сцену во фраках, баян слушали в Зале имени П.И. Чайковского, баян заслужил честь быть услышанным музыкальной элитой – профессурой Московской консерватории. О баяне стали писать журналы «Советская музыка», «Музыкальная жизнь», газета «Советская культура». Баян нес в широкие массы – на стройки, на поля, на заводы - классическую и современную музыку, лучшие образцы народного творчества. Баян вырвался за пределы Советского Союза: его услышали за «железным занавесом», а, услышав, вынуждены были признать его состоятельность. Таким образом, с филармонической сцены баян плавно перешел на сцену политическую, с честью и достоинством исполнив и там свою роль. 

Быть первым – значит нести на себе груз ответственности за правильность выбранного пути, ведь за первыми идут последователи, с вопросами «Куда идем? Что там, впереди?». За первыми не остается права на ошибку, ошибаться может тот, кто еще или уже не первый. Лидеров выбирают не  люди, их выбирает Время. Быть лидером, значит нести на себе печать избранного со всеми вытекающими последствиями, одно из которых - быть эталоном, образцом для подражания, а другое, зачастую – хула. Хорошо, если происходит «естественный отбор», то есть одни лидеры, исчерпав свой ресурс «образца для подражания» своевременно уходят, а другие приходят, идя и ведя за собой по непроторенным дорогам к новым, непокоренным вершинам новую молодежь. Худо, если лидер не замечает, что он уже перешел в разряд «бывших», либо далеко оторвавшись, либо далеко отстав от тех, кого он должен вести за собой. В таких ситуациях зачастую происходят расколы, больно ударяющие по всем: и по тем, кто видит и понимает происходящее и по тем, кто, боготворя кормчего, слепо идет за ним. А в итоге страдает общее дело. Нередко случается и так: то ли сочувствуя своим лидерам, то ли завидуя им, под гром аплодисментов и звуки гимнов, раздается гадостливый шепоток очернения, призыв к низвержению того, кто сегодня на Олимпе. Шепоток перерастает в гул, гул – в ропот, ропот в рев «Ату его! Ату!». Еще хуже, если алчущие, завладев умами людей и превратя их в послушную толпу, на руках или плечах обманутой ими орущей толпы возносят на пьедестал своих выдвиженцев, принимая на себя функции вершителей Времени. И то и другое рано или поздно приводит к краху. 

Такие или примерно такие темы обсуждались в нашем узком кругу  в долгих разговорах, из которых отчетливо проступала боль за будущее баяна, думы о том, в чьих руках  собранная по крупицам, политым жизненным соком предшественников, сокровищница баянного искусства. Надо было видеть лицо отца, слышать его интонации, когда речь заходила о том, что поместилось на этой страничке. Чувствовалось, что у обоих – и у отца и у Юрия Ивановича – позади немало сражений за баян, за чистоту рук, держащих штандарт лидера.

И, непременно,”Happy end”: уезжая, Юрий Иванович  оптимистически надеялся на будущее, веря в разум, честь,  справедливость, патриотизм жаждущего одолеть новые высоты поколения. Такой оптимизм, я уверен, вселял в него отец: он никогда не был пессимистом и умел заражать своим оптимизмом окружающих. Его беспредельная вера в торжество справедливости, в порядочность абсолютного большинства людей, в особенности тех, кто в той или иной мере руководил, лидерствовал, обезоруживала его при встрече с антиподами. Происходило это, наверное, потому, что он забывал об их существовании в природе. В то же время он часто мне повторял восточную мудрость: «Прежде, чем войти, подумай, как выйти». Может быть, в этом проявлялся «высший пилотаж» сочетания  порядочности, образца высокой культуры и дипломатичности человеческой натуры отца? Он умел быть прямолинейным и гибким, зная, не замечать, не зная, интуитивно чувствовать, догадываться и правильно определять истинное положение вещей, поэтому часто ему приходилось идти напролом, поперек или против общего течения. 

Ничего не скажешь, «Единство и борьба противоположностей»… 

Наступивший, 1977 год принес нам новую встречу с нашим хорошим другом, которого мы давно уже считали своим, если не родным, то очень близким нашей семье человеком – Владимиром  Бесфамильновым.

Нельзя не проникнуться  глубоким уважением к Владимиру Владимировичу – представителю третьего поколения музыкальной династии Бесфамильновых, продолжившим семейную традицию – быть музыкантом. Музыкантом, скорее всего, он стал задолго до своего появления на свет. Вспоминаются слова  Г. Нейгауза. На вопрос, «В каком возрасте надо начинать воспитание музыканта?», он ответил: «С момента зачатия его матери!». Подтверждение этим словам – творческая биография нашего гостя. На день нашей новой встречи шел тридцать седьмой сценический год Заслуженного артиста УССР, солиста Киевской филармонии, лауреата международных конкурсов,  доцента Киевской консерватории В. Бесфамильнова. При этом ему шел только сорок шестой год от роду. 

За     словом           «лауреат»      открываются           «золотые», «серебряные», «бронзовые» победы на республиканских, всесоюзных, международных конкурсах, среди которых Республиканский конкурс молодежи (Киев, 1957 год, первое место), Всесоюзный фестиваль молодежи (Москва, 1957 год, Серебряная медаль), VI Всемирный фестиваль молодежи и студентов в Москве (1957 год, Золотая медаль), международный конкурс баянистов «Кубок Мира» (Брюссель, 1958 год, Бронзовая медаль), VII Всемирный фестиваль молодежи и студентов в Вене (1959 год, Золотая медаль).    Слушатели   разных           стран мира рукоплескали виртуозности, филигранной технике, необычайно тонкой музыкальности Владимира Бесфамильнова.         А                     Королевская             Академия искусств Камбоджи после его гастролей в этой стране вручила выдающемуся музыканту  свою Золотую медаль и присвоила ему звание Почетного кавалера.

Репертуар В. Бесфамильнова не богатый. Он – богатейший. Множество произведений его репертуара обозначены отметками «первое исполнение». Перечисление всех премьер займет много места и времени. Можете поверить мне на слово: их – несметное количество.

                                                                                            Все        это        говорит        о        трудолюбии,

трудоспособности, целеустремленности, талантливости и чистейшей преданности баяну, этому «фамильному» инструменту Бесфамильновых замечательного человека,  Божьей милостью Музыканта.  

Может быть, и не нужно лишний раз говорить, но невозможно не отметить высокую культуру, честность, открытость души, порядочность и скромность Владимира Владимировича. Не обратить внимание на то, что бросается в глаза просто невозможно. 

Невозможно не обратить внимание и на уважительное отношение к своим учителям            –          П.В.    Ткачеву         (Саратовское музыкальное          училище),      И.И.    Журомскому (Киевское музыкальное училище), Н.И. Ризолю (Киевская консерватория). Огромное влияние на становление Бесфамильнова-исполнителя оказал Иван Яковлевич Паницкий. Но самый первый, а, следовательно, самый главный учитель – отец, Владимир Михайлович Бесфамильнов, участник  трио баянистов, известного в 20 – 30-е годы под псевдонимом «Трио Бах» с братьями Яковом и Николаем. Отец приучал к труду своих сыновей Владимира      и          Евгения с самого раннего возраста.        официальное

подтверждение сценического стажа Владимира Владимировича – Удостоверение личности, где сообщается, что «БахБесфамильный Владимир Владимирович является участником концертного ансамбля Саратовского клуба речников». Документ датирован восьмым августа 1938 года. 

В 1940 году – первая победа на Олимпиаде школьников

Саратовской области. Об этом событии  писали все саратовские газеты, сохранились и кадры кинохроники в киножурнале «Новости дня», где юный виртуоз исполняет Увертюру к опере «Кармен» Ж. Бизе. Победителя наградили путевкой в «Артек», Грамотой, саратовской гармоникой мастера Х.А. Артемьева и

               рекомендацией учиться в Москве.                                

Начавшаяся Великая Отечественная война окончательно и навсегда лишила  братьев Володю и Женю Бесфамильновых детства. В 1944 году с дуэтом отца и старшего брата, двух Владимиров Бесфамильновых стал выступать и младший, шестилетний Женя. 

Всю войну, от первого до последнего дня, работали Бесфамильновы, выступая перед бойцами, рабочими, вместе со всеми голодая, попадая под бомбежки, терпя лишения и проходя все круги военного ада, высоким искусством излечивая израненные души  соотечественников.

Я не знаю, как и чем объяснить проявление мужества и героизма мальчуганами, которые не сошли с ума, не стали психопатами, не убежали куда-нибудь в Ташкент, подальше от фронта, от войны, постоянной опасности, за каждым углом притаившейся старухи с косой, без разбора косившей всех подряд, а, побеждая каждодневно, ежечасно, ежеминутно себя, свой страх, совершенствовать и пополнять репертуар, оттачивать мастерство, нести и отдавать прекрасное, частички своей души всем страждущим, по-своему приближая великую Победу. Это, я убежден - подвиг, за который нужно присваивать самые высшие награды Родины.

Первые послевоенные годы не принесли особых

изменений в ритме и стиле жизни. Так же, как до, во время, так и после

войны - напряженная работа. Впереди – учеба.

Для того, кто прошел школу музыкального воспитания сценическим трудом, Университет трудового военного детства, пережил то, что кому-то и не снилось, а кто-то и врагу не пожелает, трудно не сорваться, балансируя без страховки над пропастями, встречающимися по дороге жизни, трудно сохранить тонкой душу, оставаться добрым и доброжелательным. 

Не менее трудно, пережив голод и нищету, лишения, не стать скупым, алчным, пережив измену и предательство, остаться во всем честным, не утратить способности уважать и любить. Преодоление таких трудностей – тоже подвиг, достойный наивысшей награды – всеобщего уважения. Владимир Владимирович уважаем всеми, кто с ним знаком: слушателями – за его творчество, знакомыми – за его обаятельность, друзьями – за его надежность, верность, целеустремленность, принципиальность и скромность. Противники  знают, что  В.В. Бесфамильнов обладает невероятной силой духа и непреклонностью. Учителя отмечают его трудолюбие, упорство и несомненный талант. 

В нашей семье Владимира Владимировича всегда ждали с нетерпением и встречали с большой радостью. Отец  готов был круглыми сутками не переставая задавать вопросы, углублять и расширять темы. Владимиру Владимировичу было интересно искать варианты решений непростых задач, которые предлагал отец. Задачи эти возникали из различных областей – из педагогики, психологии, исполнительской практики, а то и вовсе из жизненных ситуаций. Если за время встречи не определялось верное решение, то тема откладывалась для продолжения в письмах, в телефонных переговорах. 

 Концерт, с огромным успехом прошедший 25 января 1977 года в зале нашей филармонии, состоял из произведений русской и зарубежной классики, современных советских композиторов, виртуозных обработок народной музыки. Прозвучали и новые для алмаатинцев произведения – Соната для готово-выборного баяна Н. Шульмана, Концерт № 1 для баяна 

Я. Лапинского. Аккомпаниатором  в этот раз был артист Киевской филармонии замечательный пианист Е.И. Миттельман.

Благодарные бурные аплодисменты, возгласы «браво!» заполняли зал после каждого исполненного произведения.

После окончания концерта Владимир Владимирович с удовольствием пообщался с заполнившими сцену слушателями. На следующий день в Жен. ПИ прошла встреча с баянистами-преподавателями и студентами музыкальных учебных заведений Алма-Аты. Следующие   фотографии альбома                     запечатлели очередной,     четвертый                  приезд            в          Алма-Ату      солиста Московской филармонии, заслуженного артиста России, лауреата всесоюзного и международных конкурсов  Вячеслава Галкина          в             феврале         1978    года.   Но       прежде,          чем прокомментировать их, необходимо небольшое предисловие. 

 Для нашей семьи новый год начался с радости: под старый Новый год, 12 января родилась моя дочь, Оля, единственная девочка на всю команду наших  с братьями детей. Как-то не верилось, что в нашем потомстве оказалась девочка: у моих родителей нас было пятеро сыновей, у моих братьев – сыновья, у двоюродных братьев и сестры – сыновья, у брата жены – сыновья. А тут, вдруг – дочь! Все уже даже привыкли к рождению исключительно мальчишек в нашем роду, и вот, отклонение от ординара.

В один из этих радостных дней ко мне на работу, в школу, позвонил Вячеслав Анатольевич и поделился со мной своей радостью: у него появился новый баян. 

-               Вот, послушай,- взволнованно говорил Галкин,  играя

на новом баяне,- тембры правой. 

А теперь, слушай, как тебе тембры  в левой?      

-               Фантастика,- отвечал я,- и сколько регистров в левой?                                           

-               Двадцать два! – прокричал Галкин в трубку.

-               Сколько? – обалдело спросил я.

-               В правой пятнадцать, а в левой – двадцать два!- с гордостью в голосе   продолжал удивлять меня Вячеслав

Анатольевич.                              

-               Кто мастер-то? Кто же такое чудо сотворил? – у меня пересохло в горле.             - Не поверишь, Сережа, этот баян мне сделал слесарь-водопроводчик!

-               Это шутка?- не поверил я своим     ушам. 

-               Нет. Я серьезно говорю тебе. Таких баянов  еще нет, наверное, но    его  сделал в самом деле слесарь из нашего ЖЭКа. В феврале у меня  по плану гастроли в Казахстане. В Алма-Ате встретимся, я подробнее расскажу. А пока я переучиваю весь репертуар. Кое-что, наверное, я повторю из того, что уже играл у вас в прошлые гастроли. Как думаешь?                                                                  - Думаю, это будет не повтор, а новое    звучание! Ждем!            

После разговора я стоял, как столб и не мог двинуться с места. Таким меня застал

коллега, В. Солодников. Он тронул меня за плечо и встревоженно спросил: 

-               Что с тобой?

-               Галкин звонил…- отсутствующе  ответил я.                                                                         

-               Что, не приедет? – заволновался Слава. 

-               Нет, все нормально, приедет. Баян у него новый, каких еще мы не видели!- и я поведал ему о том, что ввергло меня в состояние столбостояния. Теперь в школьном

коридоре                                                                                            стояло два столба…

Вот уже трижды появляются фотографии В. Галкина на страницах альбома, а я еще не рассказал самого интересного о нашем госте, того, что открывается в творческой биографии выдающегося музыканта-исполнителя, композитора, педагога, скромного человека, называющего себя очень просто: баянист… Да. Баянист. Но какой!

В 1955 году Вячеслав Анатольевич окончил музыкальное училище имени Октябрьской революции по классу И.М. Егорова. В 1960 – ГМПИ имени Гнесиных по классу А.Е. Онегина, затем, в 1964 году аспирантуру под руководством О.М. Агаркова. Одновременно             факультативно        В.        Галкин занимался в Московской консерватории по классу композиции у Т.А. Чудовой.

С 1957 года, с Золотой медали лауреата

Московского         Всесоюзного фестиваля молодежи начинается череда блистательных побед на международных конкурсах: Золотая медаль лауреата VI-го Всемирного Фестиваля молодежи и студентов в Москве (1957 год), Серебряная медаль лауреата «Кубка Мира» в Брюсселе (1958 год),  Золотая медаль лауреата VII-го Всемирного Фестиваля молодежи и студентов в Вене (1959 год), Первое место и звание лауреата международного конкурса «Дни гармоники» в Клингентале (ГДР) в дуэте с баянистом А. Трофимовым (1966 год), Серебряная медаль лауреата «Кубка Мира» в Лестере (1968 год). Обратите внимание: только золото и серебро, только, выражаясь борцовской терминологией, «чистая победа»! Что можно добавить к единодушному решению жюри таких престижных конкурсов? Только одно: перед нами – исполнитель высочайшего класса, целеустремленный обладатель завидного упорства, силы воли и таланта, музыкант, нашедший себя в широком спектре творческой самореализации. 

Обработки народной музыки, сделанные В. Галкиным, отличаются от других своеобразной манерой: виртуозность – не самоцель, главное – «народность», корни, приближенность к истокам. Одновременно с этим, высокая культура, отсутствие «шелухи», гармония, никаких излишеств. Послушайте при случае обработку «Карнавала в Венеции». Каждый музыкальный эпизод – живой образ в карнавальном костюме и маске, отдельный персонаж, а все вместе создают общую картину веселого карнавального шествия. Слушатель на время превращается в зрителя этого красочного, веселого праздника. «Высший пилотаж» полифониста показан в парафразе на темы двух русских народных песен «Утушка луговая» и «А я по лугу». Тема одной песни, как бы шутя, перебивается второй, затем они переплетаются и создают ажурную вязь, разноцветную картинку двух перемешавшихся девичьих хороводов, диалога двух  самостоятельно варьирующих  самостоятельных тем. Это мелодическое смешение сочетается в богатейшую гармонию. Подобное встречается в творчестве Кшиштофа

Пендерецкого, смело применявшего принцип алеаторики в своих оркестровых произведениях. Оркестру проще достичь совершенного исполнения независимых мелодически и ритмически двух тем. А баянист-то играет один! Для этого, как мне показалось, необходимо иметь не две руки, а отдельно правую и левую руки, не два уха,  а отдельно правое и левое уши, не одну голову, а  отдельно правое и левое полушария мозга. Только так, я думаю, можно играть это сочинение, не теряя контроль над звучанием каждой партии и создавать общее звучание. Это  с позиции исполнителя. Слушатель же убеждается в том, что баян – стереофонический инструмент, каждая клавиатура которого имеет самостоятельность, независимость, что баян - наиболее приспособленный из всех известных музыкальных инструментов для исполнения полифонии. 

Талантливость и скромность – два постоянных спутника Галкина-творца и Галкина-человека, уравновешивающих его неугомонную, ищущую натуру. Ему интересен никогда не заканчивающийся творческий процесс, результатом которого он бывает доволен редко, да и то, на короткое время. Готовить ежегодно по две новые концертные программы – норма для Вячеслава Галкина. Норма же одного сольного концерта в двух отделениях, установленная Министерством культуры СССР для артистов, выступающих с сольными программами в филармонических концертах, составляет минимум 55-60 минут чистого звучания музыки!  Еще одной нормой для В. Галкина является игра без

«кикс», без промахов на протяжении всего концерта, включая «бисы». Такая выносливость – нечасто встречающееся качество. 

Это всего лишь некоторые штрихи к портрету нашего гостя, с нетерпением ожидаемого и с радостью встречаемого «баянной» частью населения нашего города.

22 февраля 1978 года вновь состоялась долгожданная встреча с этим замечательным

музыкантом в          зале    филармонии.            То обстоятельство, что мы услышим звучание баяна новой,             более совершенной            конструкции, подогревало интерес к концерту и создавало

ажиотаж, повлекший за собой очередной аншлаг. А баян-то и в самом деле уникальный, не             имеющий      аналогов. Примерно           в          середине шестидесятых     годов конструктор             А.А.    Сизов разработал    новую             систему левой          готово-выборной клавиатуры,             имевшей        семь тембровых комбинаций, кроме того, была применена новая конструкция             механики,     без проволочных     сцепок.

Благодаря этому новшеству, клавиатура          стала более

«чуткой на ответ», звук стал более «конкретным» в смысле штрихов,      клавиатура   стала

легче, а самое главное – бесшумной. По звучанию выборная клавиатура стала трехголосной, басы могли быть шестиголосными, а готовые аккорды – девятиголосными. Это, бесспорно, большой скачок инженерной мысли, расширявший исполнительские возможности инструмента. На таких баянах играли Э. Митченко, А. Хижняк, И. Шепельский.  Баяны «Россия», «Юпитер», «Аппассионата», аналогичные инструменты, изготовленные мастерами по индивидуальным заказам, «вне стандарта», не имели тембров в левой клавиатуре. На некоторых баянах устанавливалась сурдина, немного приглушавшая звучание, но принципиально не изменявшая тембр.

На баяне В.Е. Петрусинова, которым теперь обладал В. Галкин, была применена четырехголосная  конструкция левой клавиатуры, позволявшая включать пятнадцать тембровых комбинаций, подобных правой клавиатуре, а трехголосная готовая система давала семь вариантов тембровых сочетаний. Таким образом и получилось двадцать два регистра в левой клавиатуре на баяне В. Галкина. Если добавить пятнадцать регистров  правой клавиатуры, то в сумме было уже тридцать семь тембровых комбинаций, из которых можно было выбирать любое сочетание. Для исполнения, например, органных произведений это достижение максимально приближало звучание  к оригиналу. Я согласен с тем, что баян – не орган, и органные произведения, конечно, лучше звучат на органе, но после органа первым по «органности» звучания был и остается баян, если не иметь в виду синтезаторы. Другие произведения, в особенности оригинальные, приобрели «оркестровость» звучания, обогатившись таким несметным количеством красок. 

Произведения, составившие программу того концерта, уносили слушателей в необыкновенный, фантастически богатый светом, цветом и оттенками мир звуков. 

Надо ли говорить о реакции слушателей?  Новый директор-распорядитель филармонии 

Б.Н. Шукшин сказал после концерта о своем серьезном опасении, что могли рухнуть стены здания, когда овации заполняли зал. Невозможно передать атмосферу, созданную  соединением композиторского, исполнительского, инженерного таланта, отданного благодарным слушателям. Это было совместное творчество: исполнитель посредством музыки общался со слушателями, слушатели, встретившись с высоким искусством, возвышались над реальностью, уходя в сферу эмоционального общения с прекрасным. 

В этом и состоит высшая цель искусства, на эту цель и сориентирована деятельность творцов! По пути к достижению этой цели становятся в одном ряду творцы настоящего искусства – мастера кисти, пера, слова, движения, звука. Музыкальное творчество состоит из нескольких обязательных звеньев: композитор – исполнитель – слушатель. Любое, даже самое гениальное сочинение будет неизвестным до той поры, пока не прозвучит. Если плод композитора прозвучит  в пустоту - тоже останется неизвестным.  Музыкальное произведение должно прозвучать для слушателей. Только тогда оно начнет свою жизнь. В этой цепи особую значимость приобретает инструмент, на котором исполнитель пытается воплотить замысел композитора. Но даже самый уникальный инструмент гениального мастера не зазвучит сам по себе. Инструментом должен владеть талантливый виртуоз-исполнитель, способный понять замысел автора и раскрыть его слушателям. Бездарный исполнитель поставит крест на творчестве многих композиторов, заодно, отвернув от музыки многое множество людей. Наши слушатели встречались только с талантливыми музыкантами и имели возможность сравнивать хорошее с лучшим, оттачивая и утончая свой особый, «слушательский» профессионализм. 

А если посмотреть на эту тему с позиции музыканта-педагога? Да здесь же открывается обширное поле деятельности для того, кто воспитывая обучает, а, обучая - воспитывает, для того, кто видит учебно-воспитательный процесс в комплексе целей и задач, умело расставляя акценты, исходя из достигнутого и в зависимости от решаемой задачи! Именно это поле «вспахивал», обрабатывал, засевал и ухаживал за всходами  мой отец, организовывая аншлаговые концерты, семинары, встречи. Он  тешил себя надеждой, что на этом поле взойдет, расцветет и даст плоды посеянная им любовь к баяну, к музыке, к настоящему искусству. 

А сейчас – подарок к дням рождения моему и мамы – встреча с солистом Московской областной филармонии, лауреатом международного конкурса «Кубок Мира» Анатолием Сениным, которая состоялась в зале Казахской государственной филармонии имени

Джамбула  22 ноября 1978 года. 

Анатолий Сенин – исполнитель с богатыми  «гармонно-баянными» корнями. Он родился и вырос на Волге, в рабочей семье. Его отец с детства хорошо играл на гармонике, окончил курсы баянистов, с баяном не расставался даже во время Великой Отечественной войны, которую прошел от начала до конца, будучи летчиком. Так что, баян для Анатолия – семейный инструмент и вопроса играть или не играть на баяне для него не было. Анатолий окончил музыкальную школу в Астрахани, где его преподавателем был  В.И Куликов, Астраханское музыкальное училище по классу Ю.Н.

Сафонцева, затем, покинув родной дом - Саратовскую консерваторию по классу В.П. Ломако, ассистентуру-стажировку ГМПИ имени Гнесиных под руководством С.М.

Колобкова.

С 1966 года начинаются для будущего концертанта конкурсные битвы. В этом году он

завоевал Второе место и звание лауреата III конкурса баянистов Поволжья. Участие во

Всероссийском фестивале студентов музыкальных ВУЗов, посвященном 50-летию Октябрьской Революции, проходившем в Ленинграде в 1967 году, принесло Анатолию Сенину звание дипломанта и Диплом I степени. В 1969 году А. Сенин становится лауреатом Международного конкурса баянистов-аккордеонистов «Кубок Мира» в НьюЙорке, завоевав Серебряную медаль. В 1973 году Анатолий стал победителем Всесоюзного конкурса исполнителей на народных инструментах и народной песни, проходившем в Воронеже, где наш гость завоевал I место и Диплом I степени вместе с Сергеем Слепокуровым, нашим будущим гостем.

Я не случайно обратил внимание на «корни» Анатолия. Поволжье, Волга – родина почитаемого всеми баянистами талантливого исполнителя, плодовитого композитора, непревзойденного мастера обработки русской народной музыки Ивана Яковлевича Паницкого. Его творчество прочно вошло в историю русской народной музыки, в историю исполнительства на баяне и еще не одно поколение баянистов будет включать в свой репертуар обработки и вариации И. Паницкого на темы русских народных песен. Иное просто невозможно представить. Невозможно себе представить также и то, что, живя в одном с Иваном Яковлевичем городе – Саратове, не встретиться  с ним. И такие встречи в саратовский период жизни Анатолия Сенина можно считать закономерностью. В концертном репертуаре А. Сенина, пожалуй, половина творческого наследия И.Я. Паницкого и в том, как Сенин играет Паницкого, ощущается непосредственное влияние автора на исполнителя. В основе исполнения – песня, напевность, мелодия, смысловое содержание песни, а  богатая гармония, бисер вариационного обрамления – фон, на котором  звучит, поется песня.

Концерт, подаривший нам эту встречу, состоял из разнообразной по стилям и формам музыки И.С. Баха, В. Моцарта, Д. Шостаковича, Н. Чайкина, Ф. Листа, Р. Щедрина, Ж. Ибера, И. Паницкого.

Впервые на нашей сцене звучала миниатюра французского композитора Жака Ибера «Маленький белый ослик», три пьесы из балета Р. Щедрина «Конек Горбунок» - «Старшие братья и Иван», «Девичий хоровод» и «Скерцино».

Исполнительская манера А. Сенина, как показалось, охарактеризована главным и основным достоинством – теми самыми «корнями», о которых я уже упоминал. Чувствовалась долгая, кропотливая работа педагогов и самого А. Сенина по сохранению этого значительного достоинства, закреплению его в качестве основополагающего в интерпретации, в принципах переложения. Другими словами, баянист играл на баяне органные, клавесинные, фортепианные, сочинения не стараясь, чтобы они звучали «как на органе», «как на клавесине», «как на рояле», а чтобы они звучали, как и должны звучать переложения для баяна на баяне, используя все достоинства инструмента и сохраняя авторский замысел. Ни один из названных инструментов, кроме баяна не даст крещендо - диминуэндо и наоборот на одном звуке, сфорцандо для этих инструментов фактически остается лишь обозначенным на бумаге авторским пожеланием. В то же время разная динамика партий правой и левой руки недосягаема для баяна. Вот в этих тонких местах грамотный и мудрый   сохранит        и приумножит,            что      и продемонстрировал Анатолий Сенин на своем первом в

Алма-Ате концерте. 

В целом, встреча с этим новым для нас исполнителем оставила впечатление встречи  с самобытным музыкантом, имеющим своеобразную исполнительскую манеру с характерной чертой – тонким музыкальным вкусом,

взращенным на благодатной почве природного таланта.

 Еще один интересный момент, обращающий на себя внимание: встреча-то – первая, но создалось впечатление, что знакомы мы давно. И не просто знакомы. Казалось, будто бы нас связывает давняя крепкая дружба, основанная на одних и  тех же жизненных позициях, принципах, привязанностях и идеалах.

         Обмениваясь впечатлениями после концертов, отец никогда не сравнивал, кто из наших гостей лучше, а кто хуже. У него просто не было такого понятия. Он всегда подмечал что-то характерное, присущее только одному из всех, какое-нибудь особенное качество. Разумеется, речь шла только о положительных качествах. Недостатки он отмечал лишь свои или мои, коих он находил бесчисленное множество. Одновременно с этим, находя подтверждение верности каких-нибудь своих позиций, у него появлялась уверенность в том, что еще недавно смущало. Выражалось это новыми исправлениями, добавлениями в текстах разделов его методики, в нотах обработок, переложений, вариаций, этюдов, поисками новых литературных источников. Словом, работы прибавлялось всем…

19 декабря 1978 года в нашей Филармонии выступал солист Москонцерта, лауреат Всероссийских, Всесоюзных и Международных конкурсов Сергей Слепокуров.

Сергей – выпускник Московского музыкальнопедагогического училища имени Октябрьской Революции по классу М.А. Панкина и музыкально-педагогического института имени Гнесиных по классу Б.М. Егорова. Наш гость – опытный конкурсант. Его путь к победам на международных состязаниях исполнителей начался  с Всероссийского конкурса  исполнительского мастерства учащихся отделений народных инструментов, состоявшегося в Иваново в 1969 году. На том конкурсе С. Слепокуров занял Второе место и звание лауреата. 

В 1972 году состоялся 2-й Московский фестиваль народной музыки, на котором Сергей стал победителем, завоевав Первое место. В том же году в Москве, на Всероссийском конкурсе исполнителей на народных инструментах он также занял Первое место. В 1973 году в рамках Всесоюзного фестиваля советской молодежи, посвященного 50-летию образования СССР,  в Воронеже проходил конкурс исполнителей на народных инструментах, в апофеозе которого Сергей Слепокуров поднялся на  первую ступень пьедестала, завоевав Диплом I-й степени и звание лауреата

вместе с выпускниками Саратовской консерватории – ассистентом-стажером ГМПИ имени Гнесиных  Анатолием Сениным и ассистентом-стажером Саратовской консерватории, солистом Ставропольской краевой филармонии Александром Марковым. Для студента выпускного курса ГМПИ имени Гнесиных Сергея Слепокурова та победа была не из легких: подняться на одну ступень с более старшими, более опытными соперниками дорогого стоит.

Не менее сложным и трудным был художественный конкурс X-го Всемирного фестиваля молодежи и студентов, проходившем в 1973 году в Берлине.  На этом конкурсе не оказалось равных нашему гостю. В Москву он возвратился с дипломом и званием лауреата. Самый престижный конкурс для наших баянистов – «Кубок Мира», ежегодно проходящий в разных городах мира. В 1973 году участники этого ответственнейшего состязания собрались во французском городе Виши. Результат этой битвы – Золотая медаль и звание лауреата у советского баяниста Сергея Слепокурова! Какое же нужно иметь трудолюбие, терпение, целеустремленность, спокойствие вдобавок к исключительному таланту музыканта, чтобы так смело и уверенно идти к победам! Для этого мало просто хорошо играть! Для этого надо иметь бойцовские качества, надо быть азартным и одновременно рассудительным, чтобы в пылу боев не потерять контроль над собой, не выпустить «эмоционального джинна» на свободу, «надо уметь рассчитать тактически каждую тридцать вторую в темпе Allegro vivace», как говорил мой отец, чтобы ни у кого не возникало сомнений в том, что на сцене – настоящий лауреат, настоящий исполнитель, настоящий музыкант.

Посмотрите внимательнее на фотографии. Обратите внимание, сколько экспрессии, динамики на снимках. Сергей, по-моему, не может быть статичным ни в чем. Даже исполняемый им репертуар при повторении не прозвучит дважды одинаково. Где-то обязательно произойдут изменения, будут заметны какие-то улучшения.

В день концерта мы с Сергеем долго бродили по городу, разговаривая на разные темы. 

А общих тем было бесчисленное множество. Во-первых, мы  одногодки, с разницей ровно в два месяца, во-вторых, коллеги – преподаватели-баянисты. Кроме того, у нас оказалось много общих знакомых, так что нам было о чем поговорить. Пришли мы в Филармонию уже перед самым концертом. В тот день так случилось, что обе штатные филармонические ведущие,  две Зины,  были в отъезде. В роли ведущей Сергею предложили девочку-студентку Культпросветучилища. Оказалось, что она очень плохо говорит по-русски. Более того, она не знала ни одного музыкального термина, ни одного композитора. Времени до начала концерта оставалось мало, Сергей начал нервничать. И было из-за чего. 

В первом отделении концерта - несколько сонат Д. Скарлатти. В каждой сонате – несколько частей. Каждая часть – старинный танец со своим названием. Вот тут-то мы и споткнулись! Фамилия «Скарлатти» не слетала с языка девочки. Ее все время «срывало» на детскую болезнь «скарлатина». Самое смешное начиналось в названиях частей  «Аллеманда», «Сарабанда», «Жига»… Девочка никак не могла перенести ударение с последнего слога в нужное место. Когда, наконец, Сергей смирился с необычным звучанием фамилии автора и названий частей, дали уже третий звонок. Тут девочку прорвало! Она вцепилась обеими руками в колонну и со слезами на глазах закричала, что есть мочи: «Не пойду!!!». Мы пытались ее успокоить, уговорить, но все тщетно. Публика аплодисментами вызывала Сергея на сцену. Третий звонок уже давно прозвенел, надо было что-то предпринимать. Сергей обратился ко мне: «Серега, веди концерт!». Я молча показал ему на свои сапоги и брюки – мы же весь день ходили по городу, а в городе в тот день была слякоть! Сергей взмолился: «Ну придумай же что-нибудь! Не буду же я сам вести, я не умею!», на что я возразил: «Ты думаешь, я умею?». Сергей совсем расстроился: «А, ну тебя! Все, выхожу!». Я тем временем очистил брюки,  но выходить на сцену в сапогах, как-то не решался. Попросил Сергея немного подождать и побежал          в             зал.     Там     нашел            Славу

Колокольникова, вызвал его в фойе и поменялся с ним обувью. Вернувшись за кулисы, бегло прочел шпаргалку с титулами и званиями гостя,

заучил порядок названий частей, после чего состоялся мой дебют на сцене Казахской государственной филармонии в качестве ведущего. Ощущения, я вам скажу, абсолютно ни с чем не сравнимые: ноги – деревянные, руки неуклюже болтаются… Слова надо произносить членораздельно, четко, достаточно громко…Теоретически, я это знал, только вот практически никогда с этим не сталкивался. Но, несмотря ни на что, все получилось как нельзя лучше. 

Цикл Сонат для клавесина Доменико Скарлатти в исполнении на баяне нашим слушателям был представлен впервые. Сам по себе текст Сонат несложен. Трудности начинаются в осмыслении и передаче фактуры, сохранении авторской фразировки, выборе штрихов. При этом нельзя забывать, что в основе – народные танцы, трансформировавшиеся в придворные. Чего здесь больше – природной народной простоты или привнесенной напыщенности и чопорности? Как не ошибиться в передаче характеров? Чем должны контрастировать между собой эпизоды цикла в целом и каждой Сонаты в отдельности? 

Чем и как нарисовать общую картину эпохи? Решая такие задачи, мало считать себя умельцем играть на баяне. Мало быть музыкантом. Надо еще быть художником, философом, знающим историю, знающим представляемую эпоху. Надо еще уметь современными средствами, доступными сегодняшнему слушателю, перевести язык автора на язык слушателя. По-моему, эти и многие другие задачи были с успехом решены Сергеем Слепокуровым, показавшим свою виртуозность не только в технике владения инструментом.

Второе отделение концерта составили произведения И.С. Баха – Токката и Фуга  ре-минор, Дж. Брикмана – Прелюдия и Каприс (первое исполнение в Алма-Ате), «Пряха»

Г.Пахульского (также первое исполнение в Алма-Ате), Партита В. Золотарева, Частушка  Г. Шендерева. Программа охватывала временной промежуток  более трехсот лет! Эволюция музыкальной культуры была представлена наглядно. А исполнитель при этом проявил такие качества маститого музыканта, о наличии которых трудно предположить, глядя на нашего гостя со стороны. Он неприметен в толпе, он ничем не выделяется от окружающих, он прост в общении, коммуникабелен. С ним легко. С ним просто. Он – наш. Он – свой. Но вместе с тем, он – музыкант. Он в совершенстве владеет языком музыки. Он знает и умеет ЧТО играть и КАК это самое «ЧТО» сыграть, чтобы творчество композиторов, пройдя сквозь его искусство было понято пришедшими на концерт слушателями.

Вот что хранят эти две фотографии альбома. Две мимолетности из жизни Сергея Слепокурова и музыкальной жизни Алма-Аты.

Алмаатинская областная филармония иногда дарила нам кратковременные встречи с нашими друзьями. Так случилось и в феврале 1979 года, когда  Алма-Ату посетил дуэт балалайка-баян - Владимир Болдырев и Анатолий Сенин.

Концерты этого дуэта проходили в музыкальной школе МВД и районном центре Алмаатинской области городе Талгаре. Дуэт образовался совсем недавно, но репертуар, состоящий     из        вариаций       и          обработок народной        музыки,         переложений            для балалайки и баяна, сочинений русских и советских       композиторов           был     вполне достаточным, чтобы дуэт состоялся, как гастрольно-концертная единица. И во время гастролей не прекращались поиски нового звучания,       работа            над      пополнением и совершенствованием репертуара. Бывают разные по роли инструментов, а, скорее всего, по роли инструменталистов, подобные

ансамбли. Когда идет внутренняя борьба между двумя солистами, собравшимися поиграть вдвоем, музыка отходит на второй план: на первом плане состязание солистов. Если на протяжении всего концерта один и тот же инструмент солирует, а другой только аккомпанирует – тоже неинтересно. Когда же собираются вместе виртуозы, мастерски овладевшие секретами и тонкостями общения со слушателями – музыка льется непрерывным потоком. Именно такой результат и получился у дуэта Болдырев-Сенин. 

Самыми удачными и запоминающимися оказались Концертные вариации Н. Будашкина на тему русской народной песни «Вот мчится тройка почтовая» и обработка В. Дителя русской народной песни «Коробейники». Здесь, пожалуй, вовсю раскрылся исполнительский талант Владимира Болдырева, его умение полностью «слиться» с инструментом, когда балалайка становится не музыкальным инструментом, а средством выражения самого сокровенного, что лежит на дне человеческой души. Анатолий Сенин же открыл для нас еще одну сторону своего многогранного таланта – ансамблиста, остро чувствующего своего партнера, тонкого музыканта, способного помочь раскрыться партнеру, подстроиться, несколько изменив свою исполнительскую манеру «под партнера». 

В программе концерта артисты выступили и с сольными номерами, в коих смогли на полную мощь продемонстрировать все, на что способны.

Для слушателей – преподавателей и учащихся отделения народных инструментов этот концерт стал настоящим уроком ансамбля, эталоном, ориентиром, на который те и другие должны быть нацелены, ставя и решая задачи получения и совершенствования навыков ансамблевой игры. Другой, более серьезный урок состоял в том, что руки настоящих мастеров могут превратить  простые народные мелодии в шедевры.

В мае 1979 года состоялась новая встреча с заслуженным артистом УССР, солистом Киевской филармонии, лауреатом международных конкурсов Владимиром

Бесфамильновым. 

Это уже четвертое по счету нашествие покорителя слушательских симпатий в Алма-Ату. И вновь, как прежде, алмаатинцы были пленены игрой этого непревзойденного мастера. Классика и современность, готика и рококо, виртуозные обработки и вариации на темы народной музыки – разнообразие форм, стилей, эпох  - все подвластно Маэстро. Возгласы «Браво!», «Бис!»,

нескончаемые овации были естественным дополнением к звучанию музыки.

Находясь в зале, погружаясь в океан звуков, иногда мелькает вопрос: отчего такой эффект? Благодаря или вопреки чему происходит такое всеобщее очарование игрой музыканта? Почему в зале нет равнодушных? Почему с одинаковым замиранием сердца, с затаенным дыханием слушают его дети и взрослые, музыканты и не музыканты, профессионалы и любители, фанаты и снобы? Ответ, очевидно, не прост. Вероятней всего, для кого-то сцена – место работы, а для кого-то – мастерская творца. Кто-то, выходя на сцену, думает о размере гонорара, а кто-то делится со

слушателями своей душой, отдавая им по кусочку, ничуть не сомневаясь в том, что хватит на всех. В чем сила и могущество творца?

Из разговоров во время коротких встреч, многолетней переписки с Владимиром Владимировичем, возникали вопросы и находились на них ответы, выкристаллизовывалась четкая мысль: нельзя быть рабом! Все равно чьим, даже собственного таланта. 

           Ф.М. Достоевский сформулировал потрясающую мысль: «Рабы в рабстве свободны».  Невозможно что-либо противопоставить этой аксиоме, если учесть, что свобода раба определяется длиной цепи, к которой он прикован, или расстоянием от синего забора до зеленого, в пределах которого ему предоставлена свобода  выбора, свобода  творчества. Только когда  душа и разум свободны от рабства, свободны и мысль и творчество. Только тогда можно достичь вершин искусства. 

           Чтобы не быть рабом, надо жить по справедливости, ощущая всеми порами кожи, всеми нервами диаметральную противоположность между значениями глаголов «служить» и «прислуживать», поверяя каждый свой шаг этим мерилом. Как же жить по справедливости, ощущая на себе то уколы, то удары парящей в свободном полете несправедливости? «Куда смотришь, то и видишь!». Не заостряя внимания на мелочах, надо видеть главную цель, а, встретив серьезное препятствие, с достоинством, и не теряя самообладания, преодолевать его, адекватно отвечая на удары. Будет ли это справедливо? Безусловно! 

А возможен ли другой путь, например, по достижении вершин искусства, приобрести там, на вершинах, свободу для творчества? Пожалуй, нет. Ведь в этом случае путь к вершинам будет сопровождаться звоном цепей и скрежетом перетаскиваемых заборов! 

Что же правильнее, что легче: комфортно пребывать в своем рабстве, создавая суррогаты творчества, или просто перестать быть рабом? Для маэстро Бесфамильнова этот вопрос был давно решен, а, возможно, его и не было вовсе. Наверняка поэтому, не будучи рабом и  живя по справедливости, обладая свободой творчества и щедро делясь со всеми своей душой, он и смог покорить вершины искусства. Очевидно, этому его учили родители, учителя, да и, наверное, сама жизнь. На эту тему, пограничную с крамолой, у моего отца и В.В. Бесфамильнова  не было никаких разногласий и разночтений, что их и объединяло, роднило, возвышало над реальностью, укрепляло уверенность в правоте. Это они, каждый по-своему, воспитывали в своих учениках.

           «Помоги таланту! Бездарность сама пробьет себе дорогу!». Этот афоризм стал одним из основных принципов жизни обоих. Скольким талантам помог каждый из них!

Сколько имен талантливых музыкантов, педагогов высекли они на гранитных скрижалях Истории! Сколькими талантами пополнилась         сокровищница         искусств! Невозможно         подсчитать   количество   людей, благодарных им за их творчество.

Еще Владимира Владимировича и моего отца объединял баян. Оба они играли и учили играть на баяне других, оба  беззаветно и преданно любили этот инструмент выражения душевных чувств. Вот так и получился этот снимок, который я назвал «Камаринская на брудершафт». Посмотрите, каким счастьем светятся их лица! Сколько в них юношеского озорства и задора!

Следующие фотографии появились в моем альбоме в феврале 1980 года. Промежуток между снимками был до краев заполнен событиями и музыкальной и нашей семейной жизни. 

Наиболее значимое из музыкальной жизни Алма-Аты и Казахстана – выпуск в свет четвертой части «Школы игры на баяне» отца – учебника для музыкальных училищ и музыкальных факультетов педагогических ВУЗов. Это событие стало значимым не только в пределах Казахстана: впервые в музыкальной педагогике появился учебник одного автора, охватывающий полный цикл обучения игре на баяне – от музыкальной школы до ВУЗа, построенный на материале национальной музыкальной культуры. До января 1980 года полным ходом шла работа над разделами неразрывно связанного со «Школами» «Комплексного метода…», раскрывающего педагогические принципы работы с учениками,  определяющего направление работы учителя и ученика по освоению навыков исполнительских приемов, способствующих раскрытию и передаче характера и содержания исполняемого произведения. Большое внимание в этой работе уделяется рекомендациям по формированию и воспитанию ладо-тонального восприятия мелодии, музыкально-образного мышления, по воспитанию творческого начала у будущего музыканта. Отец очень хотел поскорее закончить написание этой главной работы своей жизни. Нам всем приходилось заниматься записыванием под его диктовку, переписыванием,  редактированием, обращаться к каким-то источникам. Больше всех  доставалось работы, как всегда, маме. Даже моему брату Алику в Ленинград отсылали фрагменты.  У меня с отцом иногда происходили дискуссии, когда мы начинали спорить о чем-то существенном. Я пытался склонить его к краткости, а ему хотелось давать обширные пояснения, углубленное изложение своих мыслей. В самой теме его методики, как мне казалось тогда, было заложено желание объять необъятное: «Комплексный метод обучения игре на музыкальных инструментах». Одно только слово «комплексный» уже говорило о параметрах работы. Здесь надо было освещать не только вопросы общей и музыкальной педагогики, но и вопросы эстетики, психологии, физиологии, физическую природу звука и  бесконечно многое другое. Ведь,  как говорил А.С Макаренко,  «Человек формируется  в  целом,  а не по частям»…

К январю 1980 года  все споры по поводу «Комплексного метода» временно прекратились:

работа была сдана в печать и начались долгие ожидания выхода сигнального экземпляра.

В жизни семейной произошло то, что  глубоко потрясло всех нас: ровно через неделю после восемьдесят второго дня рождения закончился жизненный путь всеми нами горячо любимой Бабули. Она прожила очень трудную жизнь, рано оставшись без матери, а вскоре и без отца – священника Отца Зиновия Сутормина, принявшего мученическую смерть от борцов с «опием для народа», через восемьдесят лет после смерти причисленного к Лику Святых. В Усть-Каменогорске, на месте церкви, где он служил, теперь возведен Храм во имя Святого Зиновия. Трижды за свою жизнь она пережила смерть своих детей. Горше этого горя нет на свете. В печально знаменитые тридцатые годы был арестован, а потом и расстрелян муж, Александр Иванович Кусков, только через сорок лет после расстрела признанный полностью невиновным. Со дня его ареста и до реабилитации несла она на себе тяжкую печать жены репрессированного. А в войну к этой печати судьба припечатала еще одну – мать пропавшего без вести солдата. Могилу Виктора она отыскала только через тридцать лет после войны. Еще до войны, от болезни сердца умерла семнадцатилетняя дочь-красавица, Людмила. Другой сын, Борис – преподаватель-баянист вновь открывшейся музыкальной школы города Темир-Тау –  в 1956 году погиб от рук бандитов. Вот такую несладкую жизнь прожила наша Бабуля –  энергичная, бодрая, жизнерадостная, гордая и красивая до своего последнего часа женщина, учительница с сорокалетним стажем - Надежда Зиновьевна Кускова…

16 февраля 1980 года нашим гостем  вновь был Владимир Бонаков, с которым мы уже встречались в марте 1976 года. Концерт, состоявшийся в тот день, прошел с большим успехом. Так же, как в предыдущем концерте, наряду с уже известными были исполнены и новые для наших слушателей произведения. Впервые в Алма-Ате прозвучало сочинение Софьи Губайдуллиной “De profundos” («Из глубины»). Это произведение наглядно демонстрирует большой интерес к  исполнительским возможностям баяна со стороны композиторов – наших современников. Автор и исполнитель нашли множество не применявшихся ранее приемов звукоизвлечения, характерных только для баяна. Само произведение – философский спор о происхождении и смысле жизни, взгляд с космических высот на жизнь человека, человечества, всего земного. В этом споре нет точки зрения автора. Исполнитель тоже нейтрален, он лишь дословно передает слушателям содержание дискуссии.  Точка в споре не поставлена, как и должно быть в философском споре: жизнь покажет…  

«Рондо-каприччиозо» Г. Болла на конкурсе «Дни гармоники» в 1966 году было обязательной пьесой. Предельно сложное метроритмическое строение, аккордовые броски большого диапазона, диссонансная гармония, ломаная линия мелодии – все вместе взятое поставило многим конкурсантам заслон на разных   этапах            конкурса,      победителями которого стали советские баянисты Вячеслав Галкин, Анатолий Полетаев и представитель Чехословакии          Ян       Тесарж.          После того конкурса мало кто включал в свой репертуар эту виртуозную пьесу, наполненную до краев коварными для исполнителя трудностями. Но в репертуаре Владимира Бонакова она прочно

закрепилась, как бы показывая тем самым, что для него  не существует  неисполняемых произведений. 

Прозвучала для нас и Соната си-бемоль мажор В.-А. Моцарта, после которой осталось впечатление, что на сцене – пианист, до тонкостей овладевший мастерством игры на баяне. Ощущалась даже педаль! 

Бонаков-исполнитель представил  нам и творчество Бонакова-композитора, впервые исполнив в нашем зале Музыкальные картинки на темы русских народных песен – «Вдоль да по речке», «Ах ты, степь широкая», «По канавке росла травка», «Хороводная»,  тепло принятые публикой. 

И в этот раз не была нарушена сложившаяся традиция общения исполнителя со слушателями,  после концерта поднявшимися на сцену. Было очень много различных вопросов, на которые Владимир Михайлович обстоятельно отвечал, давал свои рекомендации, советовал, шутил. Здесь же, на сцене, наш гость сообщил всем собравшимся о том, что сейчас в училище  он занимается с очень талантливым мальчиком, Володей Чугуновым. «Запомните это имя! – сказал Владимир Михайлович, - Он еще заявит о себе!». Спустя четыре года, в 1984 году, Владимир Чугунов стал лауреатом

Первой премии среди юниоров международного конкурса «Фогтландские дни музыки» (так с 1975 года             стал    называться   конкурс         в Клингентале),              лауреатом     Первой

премии и обладателем приза за лучшее исполнение обязательного произведения в I туре (Соната-токката В. Бонакова) II Всесоюзного конкурса баянистов-аккордеонистов, проходившем в том же году в Ворошиловграде. В 1985 году Владимир Чугунов завоевал Специальный Кубок, переходящий приз «Трофей Мира», диплом лауреата Первой премии на международном конкурсе аккордеонистов и баянистов «Трофей Мира», состоявшемся в португальском городе Калдаж-да-Раинья. Мы действительно услышали и хорошо запомнили имя, названное  нам 16 февраля 1980 года на сцене Казахской государственной филармонии имени Джамбула Владимиром Бонаковым.

В тот послеконцертный вечер Владимир Михайлович

подарил нам с отцом по экземпляру своего сборника пьес для готово-выборного баяна со своим автографом.\

Май 1980 года. Новая встреча с Анатолием Сениным.

На предыдущих страницах  это имя уже встречалось не однажды.

Эта встреча проходила в теплые, почти летние, майские дни. В день концерта мы с Анатолием долго гуляли по городу. Я, как всегда, принял на себя функции экскурсовода. 

           Мы разговаривали о городе, музыкантах, музыке, предстоящем концерте. Внезапно Анатолий ошарашил меня вопросом: «Сережа, я хочу что-нибудь национальное, казахское.» Для меня этот вопрос был настолько неожиданным, что я не сразу понял, о чем идет речь. «Что-нибудь национальное»… У меня в голове стали мелькать афиши концертов наших оркестров – имени Курмангазы, Симфонического, камерного, квартета, Ансамбля танца, «Гульдер», но все это как-то не укладывалось в рамки темы прерванного разговора, тем более что вечером у самого Анатолия концерт. 

Анатолий, видя мое замешательство, тоже остановился, очевидно, соображая, что же он не так сказал, и стал осторожно пояснять мне свой вопрос: «Понимаешь… Я – гурман…Не понял, что ли?! Да елки сосновые! Ну, поесть люблю! Понимаешь? Вкусно, красиво и хорошо поесть что-нибудь такое, чего я еще в своей жизни не ел! У вас где-нибудь это можно?». 

Я постепенно приходил в себя: «А что ты в своей жизни не ел?» - в свою очередь задал  Анатолию трудный вопрос.

-                      Из казахской кухни – ничего! – нашел самый легкий ответ Анатолий. Я мысленно перебрал все возможные общепитовские «точки» с национальной кухней и, ничего не найдя лучше ресторана на Кок-Тюбе, начал издалека:

-                      Понимаешь, Толя, мне неудобно вести тебя в какую-нибудь забегаловку, а хорошая кухня далековато отсюда. Может быть, мы после концерта дома нормально поужинаем? Я попрошу своих приготовить какую-нибудь вкуснятину из казахской кухни.

-                      До вечера я не выдержу,- ответил Анатолий. – Я сейчас хочу.      Вечером, само собой, посидим, а сейчас давай куда-нибудь сходим. Не переживай, с финансами все нормально! – похлопывая по карману, продолжал Анатолий, - Поехали! Я приглашаю!   

-                      Да нет, – возразил я, - это я тебя    приглашаю, ты же  гость! 

-                      Ты – в другой раз. Позволь мне в нарушение традиций и в знак  нашей дружбы пригласить тебя! – настаивал Толя.

На Кок-Тюбе мы поднимались на фуникулере. Зрелище, конечно, потрясающее: весь город, как на ладони. Панорама постепенно расширялась, здания, деревья, улицы, машины, люди, постепенно уменьшались в размерах, превращая нас в великанов, попавших в страну Лилипутию. Первое «О-о-о-о!» Анатолий произнес, когда мы вышли из фуникулера на вершине горы. Следующее «О-о-о-о!» вырвалось у него, когда мы вошли

внутрь ресторана, и к нам моментально подошел метрдотель: «Здравствуйте! Добро пожаловать! Пожалуйста, выбирайте столик. Где вам будет удобно?». Интерьер, обслуживание в заоблачном ресторане вполне соответствовало высокому уровню над уровнем моря.

 Как только мы разместились за столиком, возле нас оказался официант с меню: 

-                      Здравствуйте. Что будете заказывать?   Я  перевел стрелки на Анатолия:

-                      Понимаете, наш гость хочет познакомиться с казахской национальной кухней.

-                      Пожалуйста, - официант начал перечислять наименования блюд, а Анатолий уточнять, из чего и как это готовится, потом, глубокомысленно произнося: «Я этого не знаю…» или «Я этого еще не ел…», кивал головой:          

«Да. Это…»  

«Этого» набралось полный стол. «Этим» можно было накормить батальон солдат. Официант недоуменно поглядывал на меня, а Анатолий все кивал головой и произносил: «Да. Это». В конце концов, официант задал-таки каверзный вопрос: «Вы съедите все, что

заказали?», на что Анатолий уверенно ответил вопросом на вопрос: «А для чего же мы сюда пришли?».

Когда официант удалился выполнять заказ, Анатолий, откинувшись на спинку стула, восторженно воскликнул:

-         Елки сосновые! Мне здесь нравится!

      Заполняли и украшали стол яствами два официанта и метрдотель. Немногочисленные посетители устремили свои взоры на невиданное шоу в двух отделениях. Первое – заполнение стола, второе – трапеза, сопровождаемая междометиями,

восклицаниями и восторженными возгласами…

До концерта оставалось два часа. Анатолий, с тоской поглядывая на часы и на изобилие деликатесов, тяжело вздыхая,

-         Может, отменим концерт? Здесь так хорошо! Мне так понравились казахские блюда!

   Надо записать названия, а то я не запомню.

            Когда мы вышли из ресторана, Анатолий попросил: 

-         Сереж, давай пройдемся пешочком. Надо взбодриться перед

По дороге в Филармонию наш гость-гурман то и дело останавливался и с разными интонациями – то с сожалением, то мечтательно, то с восторгом - произносил: «Там столько осталось, чего я не успел попробовать!».                                                  

Концерт, состоявшийся в зале Казахской государственной филармонии, прошел с большим успехом. В программе были произведения классики, обработки народной музыки. Среди обилия музыки был исполнен и Концерт ля-минор Вивальди-Баха – один из четырех скрипичных Концертов Антонио Вивальди в органной транскрипции И.С. Баха. В моем репертуаре это произведение закрепилось давно и прочно, и мне было всегда интересно услышать его в чьем-нибудь исполнении, найти что-либо для своего переложения, которое во многом отличалось от других.

Наши  искушенные слушатели по достоинству оценили выступление этого замечательного музыканта, создавая  обстановку взаимопонимания, которая способствует сценическому творчеству. Были многочисленные «бисы», был нескончаемый поток вопросов после концерта, которым остались довольны все – и слушатели, и исполнитель.

Следующие   фотографии датированы февралем и апрелем 1981-го, февралем 1982-го,

мартом 1983 года. Большие временные разрывы между этими и предыдущими фотографиями вовсе не означают, что в Алма-Ату так редко приезжали баянисты. По ряду причин и обстоятельств, не зависящих ни от кого, нет фотографий, фиксирующих встречи со многими интересными исполнителями. Я прошу прощения у тех, чьих фотографий нет в моем альбоме, но, честное слово, я помню все наши встречи до мельчайших деталей и каждую встречу считаю подарком судьбы.  Нет фотографий, но остается добрая память о встречах с лауреатами международных конкурсов Олегом Шаровым, Николаем Севрюковым, Виктором Карпием, Виктором Голубничим, Юрием Востреловым, Вячеславом Семеновым, Юрием Дранга. Эти музыканты, каждый в отдельности и все вместе, будучи в авангарде советского исполнительского искусства, внесли свою лепту в развитие  и укрепление казахстанского баянного искусства. Каждый из них достойно носит звание лауреата, о каждом из них можно долго и интересно рассказывать. У каждого из них своя исполнительская манера, свой принцип подбора репертуара, свой подход к интерпретации исполняемых произведений. О. Шаров и Н. Севрюков – представители ленинградской школы, воспитанники П.И. Говорушко, создавшего свое направление в исполнительстве, педагогике. В. Карпий – представитель Воронежа, выпускник А.А. Тимошенко, известного композитора-народника, дирижера, педагога. В. Голубничий – солист Горьковской филармонии, выпускник Львовской консерватории по классу М.Д. Оберюхтина, ассистент-стажер Горьковской консерватории, где его руководителем был Н.Я Чайкин. Ю. Вострелов – выпускник ГМПИ имени Гнесиных по классу С.М Колобкова, затем там же окончил ассистентурустажировку под руководством С.М. Колобкова. В. Семенов – выпускник ГМПИ имени Гнесиных по классу А.А. Суркова, там же окончивший и ассистентуру-стажировку под руководством О.М. Агаркова,  заведующий кафедрой, доцент Ростовского музыкальнопедагогического института, вскоре после гастролей в Алма-Ате ставший самым молодым из баянистов профессором. Ю. Дранга – единственный лауреат международных конкурсов, гастролирующий исполнитель-аккордеонист, играющий на готово-выборном аккордеоне, выпускник Ростовского музыкально-педагогического института по классу В.А. Семенова. Каждый приезд Юрия в наш город, а их было несколько, отмечен его новыми достижениями, которыми он делился с алмаатинцами. Немного позже мы встретимся с этим уникальным, своим творчеством стоящим особняком, исполнителем.

В феврале 1981 года – очередной приезд в Алма-Ату солиста Москонцерта, лауреата международных конкурсов, Народного артиста РСФСР Юрия Казакова. 

Состоявшийся концерт вызвал бурную реакцию в среде педагогов. На следующий день после концерта состоялась встреча на кафедре музыкальных инструментов Каз.гос.

Жен.ПИ.  Возникали споры. Каждая из сторон отстаивала свою точку зрения, что само по себе уже является положительным результатом: если начались споры, значит, наши

музыканты, имея   возможность             сравнивать, стали анализировать, подмечать те или иные нюансы, вызывающие дискуссии. Это радовало. Радовало также и то, что в дискуссиях имела место конструктивная критика, а объект критики участвовал в дискуссии и со многим соглашался. 

Происходящее вызывало противоречивые чувства. С одной стороны – традиции восточного гостеприимства, с другой – протест на устоявшееся отношение к так называемой периферии. Наши слушатели, имея двадцатилетний опыт систематического обмена информацией с баянистамигастролерами, благодаря той работе, которая проводилась в рамках городского методического объединения, уже не являлись представителями «глубинки», перед которыми можно «не выкладываться». Недоумение вызывали вопросы «Что это?», «Почему?». Или это проявление всем хорошо известного «столичного» высокомерия, «для вас и так сойдет», или это предел мастерства? Не хотелось соглашаться ни с тем,

ни с другим мнением. Еще в прошлый приезд Юрия Ивановича в Алма-Ату пять лет назад, я осмелился задать ему один вопрос, который будоражил  умы всех без исключения баянистов: «Юрий Иванович, - спросил я его, - а почему из года в год «Iхав козак», «Меж крутых бережков», «Токката и фуга», «Музыкальная табакерка»?», на что получил совершенно неожиданный ответ: «Но ведь с каждым годом все лучше и лучше!»… В этот раз, прогуливаясь с нашим гостем по городу, я не удержался от не менее трудного вопроса: «Юрий Иванович, а как по-вашему, когда артист должен прекратить концертировать? Что значит «вовремя» уйти со сцены?». Видимо, этот вопрос волновал  и моего собеседника. Наступила пауза, затем прозвучали слова:  «Я думаю, что  со сцены я не уйду. Меня со сцены вынесут…». «По-разному могут выносить!», - подумал я, но не произнес этого вслух.

Кажется, с этого момента я стал осознавать истинный смысл заповеди «Не сотвори себе кумира». Разрушающиеся  кумиры  своим падением наносят в душах сотворивших их глубокие раны, которые долго не заживают, от которых душа может  зачерстветь, покрыться непробиваемым панцирем. Разное может произойти с человеком, на глазах которого рухнул сотворенный им кумир…  

                Юрий Дранга – единственный лауреат международных конкурсов, гастролирующий исполнитель-аккордеонист, играющий на готово-выборном аккордеоне, выпускник Ростовского музыкально-педагогического института по классу В.А. Семенова. Каждый приезд Юрия в наш город, а их было несколько, отмечен его новыми достижениями, которыми он делился с алмаатинцами.

            Первая встреча с Юрием не обошлась без приключений. В один из весенних дней 1977 года в Филармонию пришла телеграмма с таким текстом: «встречейте аккордеониста ю дранга и ростова». Ни даты, ни номера рейса указано не было. Все, кто читал эту телеграмму, единогласно поняли, что встречать надо рейс из Ростова-на-Дону. Телеграмма пришла за один день до объявленной даты концерта. В Справочной аэропорта сообщили, что, рейс из Ростова приземляется через час… Я помчался в аэропорт. Дождавшись выхода пассажиров, всех внимательно «просканировал», но среди прилетевших из Ростова не было ни одного, кто бы нес аккордеон… Звоню в Филармонию, докладываю, выслушиваю множество слов, из которых становится ясно, какой я растяпа и ротозей, получаю задание во что бы то ни стало встретить гостя. Через несколько часов приземлился еще один самолет из Ростова… Тот же             результат… После очередного    звонка            в

Филармонию выясняется, что встречать надо рейс из Москвы, какой конкретно – неизвестно. Частота московских рейсов – примерно каждые два-три часа…             Поздно вечером, наконец-то произошла долгожданная встреча, но с сюрпризом! Юрий прилетел не один! Вместе с ним была его жена, а по совместительству и администратор, Инна Ростова. По дороге в гостиницу мы долго смеялись над моими приключениями. Оказывается, надо было «перевести» с «телеграфного»  на нормальный русский язык содержание телеграммы, тогда было бы понятно, что надо было встречать «аккордеониста Юрия Дранга и Инну Ростову», а номер рейса следовало уточнить в Москонцерте.

                                                                                                  Алмаатинцы,           собравшиеся          в            зале

Казгосфилармонии, были поражены мастерством и

талантом,      необычностью         подбора          репертуара,   филигранной            техникой             владения инструментом, высочайшей культурой звука, отсутствием излишеств и полнотой передачи авторского замысла.     Почти все, что было исполнено Юрием на этом концерте, прозвучало в Алма-Ате впервые. Долгое время не стихали споры, обмен впечатлениями…  Часто приходилось слышать аргументы: «А вот Дранга играет это так!», «Дранга сказал, что надо так делать!», «Дранга сказал, что этого надо вот так добиваться!»…      В середине марта 1983 года           мы      вновь встретились с          этим уникальным, своим творчеством стоящим особняком, исполнителем.       В

предшествующие  этим       гастролям

примерно      15        лет   баянно-аккордеонная 

общественность была озабочена «проблемой века»: «Баян и

аккордеон – антагонисты или коллеги?» Со статьей «Нужны хорошие баяны» в журнале «Музыкальная жизнь» (№ 6 за 1972 год) выступил старший преподаватель кафедры народных инструментов института имени Гнесиных Б.М. Егоров. В своем выступлении Борис Михайлович, кроме соответствующей заголовку темы, обозначил и свое стремление всячески доказать преимущества баяна по отношению к аккордеону. Статья вызвала бурную реакцию читающей публики. Началась «перестрелка» между приверженцами баяна и аккордеона на уровне методобъединений, семинаров, выступлений в прессе. Споры не утихали почти до конца 90-х годов, пока, наконец, не победил    здравый         смысл: любой           музыкальный инструмент имеет право на самостоятельное

                                                                                                                                существование    и    развитие.  

Юрий приобщился к аккордеону в раннем детстве: когда ему исполнилось семь лет, отец – любитель-

аккордеонист приобрел для него аккордеон и начались занятия с педагогом дома. В 1956 году Юрий поступил в музыкальную школу (в

Ташкенте), в класс педагога Э.Г.  Галиарда. В 1959 году он поступил в военную школу музыкантских

воспитанников, где продолжал обучаться игре на аккордеоне у преподавателя Ю.Н. Плахова. В 1965 году, после успешной сдачи экзаменов в Ташкентскую консерваторию, Юрию было поставлено условие: зачислим, если перейдешь на баян. Это условие для принципиального юноши было невыполнимым и он уехал в Якутию, где стал солистом Якутского концертного бюро, с 1966 по 1968 год – служба в музыкальном взводе Бронетанковой Академии, а после демобилизации, с 1968 по 1974 работал в Москонцерте в составе инструментального ансамбля, в котором кроме аккордеониста Юрия Дранги участвовали  В. Терехов – гитара, Н. Блохин – ударные, И. Никишов – контрабас. Ансамбль аккомпанировал солистам и выступал с самостоятельными номерами. В составе ансамбля Юрий Дранга стал лауреатом Всесоюзного конкурса артистов эстрады (Москва, 1970 год).       Мечта получить высшее музыкальное образование не

оставляла Юрия. Он рассказывал, что пытался поступить во многие музыкальные ВУЗы

Советского Союза, но всюду получал отказ из-за того, что играл не на баяне, а на аккордеоне. Юрий заказал готово-выборный аккордеон с баянной левой выборной клавиатурой. В тот период времени это было редчайшей технической новинкой. Благодаря своему упорству и настойчивости, целеустремленности, Юрий Дранга занял свое место среди первых исполнителей на готово-выборном аккордеоне: в 1974 году состоялся его первый сольный концерт в двух отделениях в Большом зале Ростовской филармонии. 1975 год принес победу на международном конкурсе «Дни гармоники» в Клингентале (3-я премия), 1976 год – год окончания Ростовского музыкальнопедагогического института по классу В.А.Семенова, в 1980 году окончил аспирантуру Музыкально-педагогического института имени Гнесиных (руководитель – С.М.

Колобков). 

       Вот таким предстал перед алмаатинцами наш гость.

       С 1987 года Музыкально-педагогический институт имени Гнесиных принимает абитуриентов-аккордеонистов, потому что теперь там преподает аккордеон Юрий Петрович Дранга.

8 февраля 1982 года мы с отцом прилетели в Киев. Там с февраля по май Киевский государственный педагогический институт  и Киевская государственная консерватория   проводили занятия на факультете повышения квалификации преподавателей музыкальных факультетов педагогических ВУЗов страны.

Киев встретил нас ярким солнцем, мягким    теплом и обильным таянием снега. Два дня нам было предоставлено на бытовое обустройство в общежитии № 6 Киевского пединститута, а с 10-го февраля начались лекции. Наш приезд совпал с недавним присвоение Николаю Ивановичу Ризолю звания Народный артист Украинской ССР, с чем его поздравляли все – и студенты, и коллеги, и родственники, и  друзья. Вполне заслуженное и достойное признание заслуг и каждодневного труда во благо Отечества.

                                                                                                                                             С                         преподавателями-

народниками первым проводил занятия Иван Адамович Яшкевич. Глубокие энциклопедические познания, подкрепленные богатейшей исполнительской и педагогической практикой, превращали лекции по методике преподавания в интереснейшие экскурсии по странам и континентам планеты Знание.             Помимо лекций, занятий, семинаров и прочих обязательных

посещений, у нас было время для личных встреч с нашими друзьями и для решения одной из главных задач нашей поездки - получение рецензии на переработанный вариант «Школы игры на Баяне» отца. 

23            февраля         отец приболел          и          остался          в общежитии. А я побывал на занятиях     оркестра        в консерватории, затем был «бой» с Н.И. Ризолем и И.А.

Яшкевичем по поводу рецензии. Николай

Иванович завёлся на тему аппликатуры: его огорчило, что не по его «дорожке», имея в виду его работу «Принципы пятипальцевой аппликатуры…». Я акцентировал разговор на нечастое     общение, недостаток          времени         для личных контактов, чтобы иметь общую позицию в вопросах       аппликатуры. Николай     Иванович возражал            против пятипальцевой

аппликатуры с первых уроков, был против репетиций на одной клавише в медленном темпе.

Иван Адамович занял позицию посредника, упрекнул Николая Ивановича в желании навязать нам свою точку зрения. Против такого аргумента Николай Иванович выставил ультиматум: подпись.

Иван Адамович отдал один рубеж: напишем в замечаниях свои пожелания о дополнении и пересмотре основной концепции раздела, посвященного аппликатуре. Николай Иванович высказался о своем несогласии и по поводу потонального расположения материала. Еще Николай Иванович упрекнул меня в том, что его книга, по моим словам -

моя настольная книга, не достаточно мной изучена. В ответ я упрекнул Николая Ивановича в аналогичном положении дел с отцовским «Комплексным методом», который

Николай Иванович, с его слов, хорошо проштудировал, и поймал его на два-три крючка.

На том и остановились. Весь вечер в общежитии я листал «Принципы…», и был уверен, что Николай Иванович точно так же перелистывает «Комплексный метод». На следующий день должен был состояться второй раунд этой «битвы» дома у Николая Ивановича, но вместо этого был настоящий пир, на котором присутствовали Н.И. Ризоль, сестры Белецкие, И.А. Яшкевич, К.К. Ошлаков, И.И. Журомский, Н.С. Михальченко, В.В. Бесфамильнов, и среди этого букета - я, как затесавшийся сорняк. Прежде всего, мы поздравили Николая Ивановича с присвоением ему звания Народного артиста УССР, а Владимира Владимировича – с утверждением в Ученом звании доцента.

            Я все время ждал, что мы продолжим начатую с Николаем Ивановичем дискуссию, но так и не дождался. Разговор шел на разные темы, касающиеся методики, педагогики, истории баяна, рассказывались разные гастрольные истории. Николай Иванович, пользуясь правами тамады, предоставил мне слово, и представил меня как последователя отца, а также сообщил, что вчера на их с Иваном Адамовичем попытку замахнуться, я их обоих «положил на лопатки».

          Запомнилось посещение урока  В.В. Бесфамильнова в консерватории. На уроке были зав. кафедрой Н.А. Давыдов, И.Д. Алексеев, И.А. Яшкевич. 

          То, что происходило, назвать уроком было бы неправильно… Скорее, это было похоже на магию…Абсолютное взаимопонимание между преподавателем и студентом, между солистом и аккомпаниатором! Приведу один эпизод. Студент-пятикурсник играет «Анданте и Аллегро» В. Моцарта (оригинал - для двух фортепиано). Прослушав фрагмент, Владимир Владимирович делает замечание студенту: «Вы сидите на облаке и смотрите, что там, внизу, под вами… на земле! А Танечка (концертмейстер) своей музыкой вас поддерживает: ее музыка – то облако!» Играют фрагмент заново. Новое замечание: «Вы боитесь ответить Тане, потому что боитесь изменить жене? У вас же ансамбль!» Какие могут быть комментарии? Мысленно я сравнил возможные замечания, которые сделал бы кто-либо из наших преподавателей-земляков своему студенту по поводу неправильно исполненной фразы…

       Каждый вечер, отец, как бы подводя итоги, спрашивал: «Что сегодня нового было? С чем мы вернемся домой? О чем будем говорить людям?» И продолжал анализировать, сравнивать, предполагать, не переставая удивляться гениальности наших киевских друзей, их педагогическому таланту, обязательно делая акцент на каком-нибудь моменте: «Запиши это, хотя бы кратко - это очень важно!» Каждый вечер у нас с отцом проходили дискуссии, темой которых были предстоящие семинары, открытые уроки и редактура методических разработок. Нередко накал страстей доходил до грани ссоры: наши точки зрения и толкование событий расходились до диаметральных противоположностей… Тем не менее, по крупицам собирался и сортировался материал для будущих встреч с педагогами, студентами, учащимися. 

           Отец постоянно нивелировал все события на свою методику, которая являлась целью и смыслом его жизни. Весь свой педагогический и исполнительский опыт, знания он старался отдать без остатка молодым, начинающим педагогам, своим ученикам. 

        К сожалению, эти фотографии завершают мой фотоальбом…

        Фотографии закончились, но музыкальная жизнь продолжается и состоит она, без сомнения, из таких же мгновений-крупиц, подобно капелькам, наполняющим океан бытия человечества.