Синтаксические конструкции в прозе В.Я.Брюсова как средство выражения языковой личности автора (на материале романа «Огненный ангел»)

Ю.Г.Завьялова

(Пятигорск)

Синтаксические конструкции в прозе В.Я.Брюсова

как средство выражения языковой личности автора

(на материале романа «Огненный ангел»)

     Синтаксический строй русского языка обладает весьма яркой спецификой, проявляющейся в отношениях с языковой картиной мира (ЯКМ).   В современном осмыслении феномена ЯКМ важную роль играют теоретические достижения в области номинации, синтаксического и актуального членения, психолингвистики, когнитивистики и многих других отраслей языкознания, тесно связанных с синтаксисом.

     Способность человека преобразовывать мозаику окружающей действительности в речевую ситуацию являет собой один из важнейших элементов современных лингвистических исследований, отражающих подход, при котором «делается попытка рассмотреть все изучаемые явления и процессы, единицы и категории по их связи с другими когнитивными понятиями – с восприятием и памятью человека, его воображением и эмоциями, мышлением» [5: 9].

     Осмысление  в номинационно-когнитивном   и коммуникативном пространстве ЯКМ специфики синтаксических конструкций,  смещение акцента научно-исследовательской  парадигмы в область лингвистического антропоцентризма, предполагает возможность их анализа (синтаксических единиц) с позиций когнитивной лингвистики, рассматривающей особенности проявления языковой личности автора (ЯЛА).      

     Лексический и синтаксические знаки, характеризуясь различным семиотическим генезисом, пересекаются  в аспекте употребления.          Синтаксическая теория играет важную роль при осмыслении участия ЯЛА. В организации текстового пространства и  интерпретации информации.  Можно выделить два принципа, при помощи которых регулируются отношения синтаксиса и ЯЛА.              

      1) Принцип семантической относительности  наименования с помощью синтаксической структуры.              

      2) Принцип номинационной достаточности синтаксической структуры в качестве знака, позволяющий  определить его смысловой объем  в коммуникативном пространстве.

     Под ЯЛА мы понимаем категорию автора текста, являющегося носителем индивидуальной ЯКМ.  ЯЛА проявляется в определенном языковом социуме и соотносит свои взгляды и оценки с адекватными ЯКМ, а значит – и с ЯКМ всего социума. Одним из основных качеств ЯЛА мы считаем ее интенциональность, способность реализовать свои намерения, интенции по употреблению единиц языка в той или иной функции. Под интенцией в психолингвистике понимается одна из фаз речевой деятельности говорящего. Отношение мысли к слову, по мнению Л.С.Выготского, есть «движение от мысли к слову… путь от смутного желания к определенному выражению через значение» [4: 162]. Отношение между «мотивом как намерением и речью реализуется в мысли», и процесс этот соответствует понятию речевой интенции [6: 49].

     Синтаксический  строй прозы Владимира Яковлевича Брюсова характеризуется структурно-семантическими и лингвопрагматическими особенностями, обладает лингвосемиотическим потенциалом, который иллюстрируется фактами языка писателя.

      На всем протяжении своего творческого пути Брюсов занимался художественной прозой. Собственно, с нее и начались опыты юного писателя еще на гимназической скамье. Тогда он тяготел к жанру увлекательных, таинственных приключений в духе Эдгара По. Склонность к этому типу произведений сохранилась на долгие годы. Одновременно осваивались и другие формы повествования: исторического, научно-фантастического, социально-психологического. 

     Яркий  след в брюсовском прозаическом наследии оставил роман «Огненный ангел», который обращен к Германии позднего средневековья. В произведении тесно сплетены реальность и самая безудержная фантазия. Главный герой (немецкий студент Рупрехт) обладает своими, соответствующими его положению интересами: к науке, поиску истины. Его встреча со странной молодой женщиной Ренатой, ищущей по свету исчезнувшего Огненного ангела, общающейся с духами, в корне изменяет всю  жизнь Рупрехта. Теперь он общается с нечистой силой, участвует в шабашах ведьм, дружит с Фаустом и Мефистофелем. Рената из-за своей страсти существу из потустороннего мира оказывается на костре инквизиции. Причем ее смерть это символ того, что человек в этом мире не имеет возможности на духовную свободу. Подобная структура произведения способствует выражению лингво-прагматических ресурсов языковой личности Брюсова – автора художественного текста.  

      Укажем  на некоторые факторы, которые характеризуют преференции синтаксических конструкций как знаков, участвующих в выражении фрагментов  ЯКМ. С этой целью приведем ряд примеров: 1. Мне думается, что каждый, кому довелось быть свидетелем событий необычных и малопонятных, должен оставлять их описание, сделанное искренно и беспристрастно. Меня привлекает также возможность открыть, на этих страницах, своё сердце, словно в немой исповеди, пред неведомым мне слухом, так как больше не к кому мне обратить свои печальные признания и трудно молчать человеку, испытавшему слишком много  [1: 3]. 2. Для того же, чтобы было видно тебе, благосклонный читатель, насколько можешь ты доверять бесхитростному рассказу и насколько способен я был разумно оценивать всё, что наблюдал, хочу я в коротких словах передать и всю мою судьбу [1: 3]. 3. Тогда Рената стала перед ним на колени на грязной набережной, целовала край его плаща и сказала ему все те слова, которые так много раз твердила мне: как она его ждала, как она его искала, как она его любит, и умоляла здесь же убить её, потому что от его удара умерла бы с блаженством, как святая  [1: 76].

     Все приведенные контексты обозначают сложные, индивидуально ощущаемые денотативные области с позиций антропоцентризма, когда только в ведении говорящего (автора) оказывается формирование пространства номинационного знака, акцентуация прямых и косвенных атрибутов. Обратимся к примерам, в которых выделены данные атрибуты. Брюсову, принадлежавшему к плеяде символистов, удалось через иносказательные моменты передать не только внутреннее состояние героя, но и, скорее всего, в первую очередь свои собственное видение действительности.   Особо следует отметить, что Брюсов использует сложные синтаксические конструкции (в первом случае – сверхфразовое единство), которые характеризуются специфической формально-грамматической организацией, метафорической структурой и единым коммуникативным назначением.

     Мы видим, что синтаксис можно рассматривать как один из способов языковой структурации и речевого выражения фрагмента ЯКМ. Данные средства обозначения показательны прежде всего проявлением в их пространстве говорящего как языковой личности, который и формирует данное пространство, опираясь на структурные и семантические возможности предложения в русистике.

     Вообще следует отметить, что лингвопрагматический потенциал русского предложения огромен: номинативная функция, осуществляемая при помощи синтаксических единиц, выходит в конкретную  коммуникативную ситуацию.  Думается, специфика синтаксиса является своеобразным маркером идиостиля. Так как языковой потенциал синтаксиса многогранен, использование данных единиц в индивидуальном стиле отдельных авторов вполне объяснимо. С одной стороны, это совершенно объективное проявление динамики литературного языка, всегда потенциально неисчерпаемого. С другой – это выражение оттенков творческой манеры,  выбора средств самовыражения, при соблюдении принципа свободы художественной мысли.

     Когда мы анализируем  индивидуальный выбор художниками слова определенных языковых средств для более четкого и яркого выражения сути  своего творчества, то видим, что  такие  мастера художественного стиля, как А.П.Чехов, И.А.Бунин, М.А.Булгаков, Б.Л.Пастернак, столь часто  проникавшие   в глубины изображаемой человеческой души, весьма часто обращались к сложным синтаксическим конструкциям как универсальному номинационному  средству.

     В самом деле, предикативная форма синтаксического обозначения в конструкциях типа: Так наша жизнь, словно завиваясь суживающимися кольцами водоворота, замкнула наконец в очень тесный круг то, что прежде она обнимала широким обхватом [1: 106] – позволяет не просто обозначить денотат, но и выразить отношение к нему со стороны ЯЛА, содержащее  метахарактеристику эвристического плана.  

     Понятие ЯЛА, таким образом, непосредственно соотносится с понятием синтаксиса, взаимодействуя в лингвопрагматическом пространстве, когда  идет поиск языковых условий, которые способствуют выражению индивидуальности говорящего.

     Сама существующая внутри русского языка тенденция к образованию сложных описательных наименований, включающих определенные   фреймовые структуры, характеризует усложнение восприятия коммуникативной ситуации и поиск новых форм для восполнения словарной недостаточности.

     Следовательно в основе синтаксического наименования будет лежать не лексический, а текстоцентрический принцип употребления единиц. Например: Я чувствовал себя совершенно измученным всей своей жизнью с Ренатою и снова помышлял втайне о том, чтобы покинуть её и бежать в другие страны, хотя в то же время мысль лишиться её и её ласк была мне так ужасна, что я просто боялся вообразить себя в мире опять одиноким. Вместе с тем и Рената, в часы наших ссор, всё чаще решалась говорить мне, что более не может оставаться со мной, что в меня вселился дьявол, искушающий её, что ей лучше умереть от тоски по мне, нежели совершать смертные грехи ради близости со мной, и что единое пристанище, где ей теперь место, — монастырь. Тогда я не придавал особого значения этим словам, но и мне наша общая жизнь опять представлялась тогда комнатой, из которой нет выхода, в которой все двери мы замуровали сами и в которой теперь мечемся безнадёжно, ударяясь о каменные стены [1: 106].

     Данный контекст включает оценочное ядро развертываемого фреймового сценария «переживания», выражая авторский метакомментарий. Причем происходит это за счет того, что автор употребляет сложном синтаксическом целом несколько рядов однородных придаточных, придающих повествованию динамику, раскрывающую целостную картину, задуманную автором.  

     Можно выделить несколько подходов к    взаимодействию   ЯЛА и ЯКМ  к выбору синтаксической единицы как средства выражения этого взаимодействия.

     Психолингвистический, определяющий специфику и мотивировку выбора синтаксической единицы в той или иной номинационной ситуации, и лингвокультурологический, представляющий нам  субъективное видение мира, а потому – наиболее открытое прочтение определенной ситуации, развернутой пространственно.

     В современной теории языковой личности сложилось определенное представление о категории автора художественного текста. Вместе с тем, вопрос об интерпретации ЯЛА художественного текста нуждается в детализации, уточнении по ряду параметров. В частности, это относится к ее участию в регулировании отношений между текстом и метатекстом, формирующимися в дискурсе при непосредственном участии автора.

     Брюсов, выступая в качестве субъективной языковой личности, как автор, естественно, решает свои задачи формирования авторского узора в тексте,  будучи  «совокупностью способностей и характеристик человека, обусловливающих создание и восприятие им речевых произведений (текстов)» и представляя определенное, со своей позиции, «текстовое выражение» [7: 55].

     Так, для Брюсову свойственна ярко выраженная индивидуальность в реализации пресуппозиции зыбкости, неопределенности окружающего мира.     Для данной ЯЛА, что видно из брюсовских  контекстов, характерно «стремление проникнуть в суть называемых явлений и выразить к ним свое отношение за счет использования экспрессивных «ресурсов» синтаксиса» [2: 61]. Подтверждение мы можем найти в следующих примерах: Каждый день наши души, как клинки, то раскалялись до белого света на горне страсти, то вдруг погружались в ледяной холод, — и легко можно было предвидеть, что, не выдержав таких переходов, они наконец сломаются… Но катастрофа, разрушившая эти стены в прах, вдруг бросившая меня в какие‑то другие пропасти, на другие острые камни, всё же подошла незаметно, словно судьба подкралась в маске и на цыпочках и схватила нас обоих сзади [1: 88].  Мы видим, как автор, используя грамматические (сравнения, разделительные союзы, деепричастные обороты, однородные члены) и семантические особенности (концепты страх, тоска, символизирующие отчаяние, отсутствие надежды, огорчение) русского языка отражает лингвокультурологическую специфику нашего синтаксиса, способного, благодаря широте внутренних свойств, очень точно и ярко отразить ЯКМ автора.

     Осуществляя когниолингвистический анализ языка, дискурса, текстов как речевых производных, мы, с одной стороны, познаем культурные ценности в ракурсе их языкового закрепления и выражения, а с другой - осуществляем собственно лингвис­тическое исследование какого-то факта языка -  наконец, в-третьих, мы определяем статус языковой культуры - автора (говорящего) как личности. Так, в работах А.Вежбицкой устанавливаются элементарные смысловые единицы описания культур­ных ценностей, зафиксированных в русском языке, - культурные «константы»: эмоцио­нальность, иррациональность, неагентивность, воля, отчаяние, страх. Думается, этими единицами мы вполне можем оперировать при лингвокультурологическом анализе текстов В.Я.Брюсова.

     Далее рассмотрим употребление синтаксических единиц в прозе В.Я.Брюсова в некоторых текстообразующих языковых функциях. Сначала отметим собственно номинативную функцию, основное назначение которой –описательное обозначение предмета через модально-временное развертывание признаков наименования. Как правило, сказуемое, употребляющееся в данной функции, имеет актуальные временные значения.  Например: Огненный ангел, или правдивая повесть, в которой рассказывается о дьяволе, который явился в образе светлого духа одной девушке и соблазнил её на разные греховные поступки, о богопротивных занятиях магией, астрологией, о суде, который проходил  над оной девушкой под председательством его преподобия архиепископа Трирского, а также о том, как встретились и беседовали рыцарь,  трижды доктор Агриппа из Неттесгейма и доктор Фауст [1: 3].

     Другая функция рассматриваемых нами синтаксических наименований – номинативно-синонимическая. Выполняющие ее придаточные характеризуются развертыванием признака наименования и модально-временным соотнесением его с соответствующим признаком главной части. Я успел только узнать то, что в их мире есть реки, и озёра, и деревья, и нивы; что живут в нём частью дьяволы, сотворённые прежде Богом благими, после же отпавшие с Люцифером, а частью — души умерших людей, недостойные ада, но не получившие надежды чистилища и осуждённые томиться на земле до второго пришествия; что они всегда рады говорить с людьми, которых видят, как огонёк во тьме, но не ко всем могут приступить, а лишь к тем, кто на это способен и кто не закрыт щитом служения Богу [1: 125].  Думается, данные придаточные, относящиеся к местоименно-соотносительному типу, который способствует тому, что синтаксическая структура актуализирует определенные смыслы и концепты, выполняют такие   функции, как уточнение, дифференциация, стилистическая маркировка.    

     Наряду с этими функциями  можно выделить и функции эмоционально окрашенные, т.е. осложненные экспрессией. При употреблении синтаксических единиц в собственно номинативной и номинативно-синонимической функциях данные сочетания могут приобретать экспрессивную окрашенность в тех случаях, когда сказуемое предицирует признаки, образно характеризующие предмет или явление: Рената говорила:

— Дай мне вновь увидеть его глаза, голубые, как самое небо, с ресницами острыми, как иглы!

Я должен был повторять:

— Дай увидеть!

Рената говорила:

— Дай мне услышать его голос, нежный, словно колокола маленького подводного храма!

Я должен был повторять:

— Дай услышать!

Рената говорила:

— Дай мне целовать его руки белые, как из горного снега, и его уста не яркие, словно рубины под прозрачной фатой!

Я должен был повторять:

— Дай целовать!

Рената говорила:

— Дай мне прижать свою обнажённую грудь к его груди, чтобы чувствовать, как его сердце замрёт и будет биться, быстро, быстро, быстро!

Я должен был повторять:

— Дай прижать! [1: 23]

     Номинативно-экспрессивная функция позволяет наряду с собственно описательным обозначением предмета выразить субъективное отношение к нему, дать ему экспрессивную оценку, что в данном случае достигается посредством повтором форм сказуемых.

     Особую разновидность экспрессивно окрашенных синтаксических единиц представляют предложения, проявляющие свойства предикативных эвфемизмов.

     Под эвфемизацией  понимаеется скрытый, замаскированный способ наименования, лингвистический смысл данного способа синтаксического наименования заключается в восполнении конвенциональной  недостаточности словаря. Налагаемое нормами речевого поведения «табу» на употребление прямых словарных обозначений ряда явлений и предметов действительности создает известную необходимость в их значении, и речевая практика задействует имеющиеся в арсенале языка ресурсы, - в  основном это возможности перифразирования, описательного обозначения.

     В перифразах, выполняющих эвфемистическую функцию, не только предицируемые признаки, но и их модальная оценка могут быть «завуалированы» говорящим и становятся понятными лишь благодаря контексту. Например:  Порой охватывал меня такой страх от моих видений, что я вскакивал на ноги порывисто, готов был куда‑то бежать, чтобы что‑нибудь предпринять, но силою воли и доводами логики я опять приковывал себя к своему ложу и заставлял себя вновь, как праздного зрителя, смотреть на сцены, разыгрываемые передо мною на подмостках мечты [1: 106].

     Употребление предикативных эвфемизов в приведенном контексте является нормативно-эстетическим. В то же время эвфемистическое обозначение денотатов, связанных со стрессовым состоянием человека, носит оценочно-психологический характер. Именно благодаря его использованию возникает возможность выразить переживания литературного героя в связи с такими явлениями, конкретное название которых при данных обстоятельствах недопустимо для восприятия и потому может быть лишь в эмоционально  описательной форме. Например:  В жестоких и несправедливых словах я узнал прежнюю Ренату, ту, которая, бывало, заставляла меня падать на пол от бессильного отчаянья или скрежетать зубами от неожиданной обиды, но я не позволил себе поддаться впечатлению и забыть то, что Рената сейчас не ответственна за то, что говорит, как больной, который бредит, или как несчастный, одержимый злым духом [1: 106].

        Особое место в функциональном «спектре» фразовой номинации занимает номинативно-полемическая функция, которая проявляется тогда, когда в тексте придаточного употребляется непредикативное наименование обозначенного описательного референта, и это «непредвиденное» наименование носит индивидуально-авторский характер и вводится с целью уточнения существа обозначаемого. Данная функция позволяет выразить свое отношение к происходящему. Когда я убедился, что Ренаты более нет, я закрыл ей глаза и тихо поцеловал её лоб, покрытый холодным потом, и, — хотя в ту минуту любил её со всем напряжением чувства, любовью, ничем не меньшей, чем та, которую воспели поэты, — ото всей души сотворил молитву, чтобы исполнилась её надежда и она повстречала бы своего Мадиэля и после смерти узнала бы мир и счастие  [1: 168].

    Следовательно, синтаксические конструкции позволяют не только осуществлять развертывание внутреннего признака обозначения, но и связывать с ним наши знания об окружающей действительности и о внутреннем мире человека.

     Одна из основных задач статьи заключалась в том, чтобы, выявив возможности коммуникативного синтаксиса, а также средств его выражения, показать, что в грамматической структуре в не меньшей степени, чем в лексической семантике, отражается концептуализация мира: говорящий и его окружение, пространство, время, бытие и сознание.

     Думается, мы убедились в том, что В.Я.Брюсов, языковая личность, представитель такого сложного и философского направления как  серебряный век, использовал все грамматико-экспрессивные возможности синтаксиса русского языка.

Библиографический список

1.     Брюсов, В.Я. «Огненный ангел» [Текст] /В.Я.Брюсов. – М.: Миликон сервис, 2004. – 304 с.

2.     Буров, А.А. «Души изменчивой приметы» (Фразовые наименования в прозе И.А.Бунина) [Текст] /А.А.Буров// Русская речь. – 1984. - №2. – С. 57-61.

3.     Вежбицкая, А. Семантические универсалии и описание языков [Текст] /А.Вежбицкая. – М.: Школа «Языки русской культуры», 1999. – 654 с.

4.     Выготский, Л.С. Мышление и речь// Собр. соч.: в 8 т. [Текст] /Л.С.Выготский. – М.: Наука, 1982. – С. 160-170.

5.     Кубрякова, Е.С. Части речи с когнитивной точки зрения [Текст] /Е.С.Кубрякова. – М.: Языки славянской культуры, 2004. – 556 с.

6.     Леонтьев, А.А. Основы психолингвистики [Текст]  /А.А.Леонтьев. – М.: Смысл – СПб.: Лань, 2003. – 288 с.

7.     Шевченко, Н.В. Основы лингвистики текста [Текст]   /Н.В.Шевченко. – М.: Приор, 2003. – 160 с.