Дидактический материал по истории Ингушетии на тему: "Мифы и сказания ингушей" (5 класс)

Раздаточный  материал  для  учеников

по изучению истории Ингушетии в 5 классах.

учитель истории Жаниева Ф.М.

МИФЫ  И СКАЗАНИЯ

ИНГУШЕЙ

ГБОУ  гимназия «Марем» г.Магас

СЕМЬ СЫНОВЕЙ ВЬЮГИ

Ингушское предание

— Это было в те незапамятные времена, — рассказывают старики-ингуши, — когда землю населяли нарты, сотворенные всесильным Тга1 после того, как он сотворил лучшее украшение Вселенной — снежного великана Бешлом-Корт2. Нарты были могущественные и сильные люди-великаны, которых Тга поселил у подножья горы в тесной долине, по ложбине которой протекала бурная река.

Сначала в небольшом селении было немного людей — пара нартов, от которых впоследствии разошлось по долине и соседним черным горам многочисленное потомство. И чем больше проходило времени, тем больше людей оказывалось на земле и тем больше аулов появлялось у подножья гор.

Великаны-богатыри славились неслыханным мужеством, храбростью и гордостью, особенно отличались этими качествами предки тех, сотворенных всесильным Тга нартов, которые поселились у Бешлом-Корта. Они не признавали соседних племен, давно уже утерявших с ними первоначальную связь, и проводили жизнь в набегах, грабежах и разбоях. В особенности они были беспощадны к нартам-людоедам и вели с ними никогда не прекращавшуюся войну, часто побеждая их вследствие своей природной хитрости и ума3.

Единственно, кого они еще боялись, — это великого Тга, их творца и повелителя. Ежедневно приносили ему к подножью горы в жертву по одному нарту-людоеду из числа тех, которых забирали в плен во время набегов. Когда же случалось, что пленных не оказывалось и приносить в жертву ненасытному Тга было некого, они бросали между собой жребий и закалывали на алтаре того, кто вытягивал жребий.

Жилось им все-таки плохо.   Животных на земле не было, так как Тга, населив нартами подножье Бешлом-Корта, держал у себя стада баранов, предоставив созданным им людям питаться, чем им будет угодно. Вот почему они и питались разными травами и кореньями, отыскивая их в долине. Их враги, нарты-людоеды, не довольствовались такой скромной пищей и стали поедать друг друга, но нарты Бешлом-Корта рассудили, что если и они последуют примеру своих соседей, то вскоре весь род их должен будет прекратиться, так как есть уже будет некого.

Однако трава и коренья не могли удовлетворить их вечного голода, и понемногу они стали роптать на Тга. В особенности плохо им приходилось зимою, когда начинали дуть холодные ветры, растительность вымирала и трава, заготовленная впрок, подходила к концу. В эту суровую зимнюю пору всесильный Тга ревниво прятал около себя солнце, чтобы оно сильнее грело его самого, и окутывал его толстыми облаками, чтобы оно не посылало тепло на землю. Словом, создав людей и населив ими землю, он перестал заботиться о них и предоставил их собственной участи, вероятно, решив заняться созданием кого-нибудь другого, более интересным делом.

Жилось нартам плохо и оттого, что они должны были ютиться в пещерах, спать на голых камнях и не имели возможности укрыться от непогоды и ветров. И когда Великий Тга в припадке веселья хохотал, сидя на своих облаках и греясь у солнца, как у хорошей печки, то от его хохота сотрясались горы и каменные обвалы свергались на землю и побивали множество людей. А когда он вздыхал от какого-нибудь неудачного дела, то вздох его доходил до земли в виде ужасного холодного ветра, от которого нарты не знали, куда укрыться, так как пещеры были открыты с наружной стороны. Ну а когда Тга принимался в припадке злобы плакать, то слезы его падали на землю целыми потоками дождя, и нартам опять-таки приходилось плохо. Но хуже всего было тогда, когда Тга принимался ссориться с женой, со старухой Химихнана4, — тогда поднималась буря, ветер со страшными порывами проносился над землею, вода в реке бурлила и выступала из берегов, снег валил хлопьями и обвал за обвалом сыпался на несчастные головы нартов.

И они начали роптать.Отношения между ними и Великим Тга совсем испортились. Они знали, по отдаленному преданию, что живет он в хижине из тростника, спит на толстых мягких облаках, ест досыта барашков и греется у солнца.

Но ропот не приводил ни к чему. Нарты все-таки продолжали зябнуть и голодать, и если со злости придумывали лишить Тга человеческой жертвы, то им это никогда не проходило даром: Тга посылал на них обвалы и вьюги, которые уносили вырванные с корнем травы; и еще посылал на них мор, от которого нарты умирали и ослабевали так, что людоеды их легко побеждали и поедали целыми толпами.

У самого подножья Бешлом-Корта в глубокой и обширной пещере жил седовласый и длиннобородый нарт Созруко со своим сыном Курко. Сколько времени жил старик на земле, он не помнил, не помнил себя и молодым, да и все, кто знал его, знали уже стариком.

Иногда собирались к нему в пещеру другие нарты, и тогда старик начинал им рассказывать о величии Тга, о его жизни и могуществе. И все внимали ему благоговейно, уставя бороды в землю и поникнув головами. Созруко и сам не знал, что говорил; порой его слова походили на бред, и тогда все думали, что устами его вещает сам великий Тга.

— Как дивны наши родные горы! — восклицал, закрыв глаза, Созруко. — Как дивны они, когда утренние облака покрывают их розовой тканью, а восходящее солнце золотит их верхушки огнем... Велик в своем творении Тга!

— Велик в своем творении Тга! — повторяли хором присутствующие.   — Тихо двигаются барашки-облака, — продолжал Созруко, — по длинной цепи гор, с любопытством заглядывая в ущелья и долины, в пещеры и пропасти. Кое-где из этого стада облаков выглянет красный утес, покажется верхушка черной горы. Утренний ветерок поднимается от улыбки Тга, и тогда тают белые облачка. Вершина Бешлом-Корта розовеет от счастья увидеть его улыбку. Велик, велик и могуч в своем творении Тга!

— Велик в своем творении Тга! — опять хором подхватили присутствующие.   — Бешлом-Корт, — продолжал старик, — верхушкой своей упирается в небо, и голова его покрыта льдом и снегом, которые никогда не тают. И эти льды сверкают на солнце, как самоцветные камни... И гора наша выше всех гор на свете... Когда Тга творил мир, он раньше всего сотворил нашу гору, чтобы устроить на вершине ее удобный шатер из тростников, в котором он обитает, наблюдая оттуда за созданной им землею. Слава Великому Тга!

— Слава, слава Великому Тга!

Старик продолжал:

— Были нарты, которые пытались пробраться к его вершине, и все они погибли, все погибли, даже самые отчаянные смельчаки, самые лучшие воины! Давно это было... очень давно... когда я был еще юношей... не упомню. Страшен в гневе своем Великий Тга!

— Страшен в гневе своем Великий Тга! — повторили слушатели, после чего все погрузились в благоговейное безмолвие.

Только один из нартов, молодой Курко, внимал речам отца с насмешливой улыбкой и дерзким сомнением.

Давно уже сердился он на Великого Тга и не мог простить его равнодушие к созданным им самим нартам. Он, как и все, терпел от голода и непогод, но в то время, как все молчали, он громко роптал и проклинал свою участь. У него было доброе сердце, и ему жаль было этих сильных, но беспомощных людей-великанов, лишенных самого необходимого на земле. Он понял, что если бы Тга, сотворив их, дал им стада баранов и тростник, то они жили бы счастливо, занимаясь скотоводством; людоеды-нарты прекратили бы свое гнусное ремесло, потому что им не к чему было бы питаться людьми, и все набеги, разбои, распри и ссоры кончились бы на земле. Да и вместо умилостивительных жертв людьми можно было бы приносить в жертву баранов.

И вот Курко вздумал перехитрить великого Тга и доставить людям счастье.

Но он долго откладывал исполнение задуманного плана, долго не решался на него. Он думал жертвоприношениями и мольбами умилостивить Великого Тга. Но Тга оставался глух к его мольбам, потому что жил в тепле и сытости; а еще в те времена было известно, что сытость служит помехой к пониманию голода.

Однажды, после славословия Созруко, сын его отправился в пещеру и заколол в ней пленного нарта-людоеда. Затем он взвалил его на костер и, зажегши под ним сухие корни низкорослых деревьев, принес людоеда в жертву Тга.

Курко горячо молился во время этого жертвоприношения. Так горячо молился, как никогда. Он тут же растянулся на голом камне в пещере, заснув глубоким сном. На утро, проснувшись, он думал найти у входа в свою пещеру стадо баранов; но ничего не нашел. Тогда он отправился к реке, рассчитывая увидеть на ее берегах лес тростников. Но и этого не было.

Курко страшно разгневался.

Он знал, что нарт-людоед был последним в их пещерном ауле и что, следовательно, сегодня необходимость заставит принести в жертву кого-нибудь из своих. А он надеялся, что этого не придется делать, что молитва его будет наконец услышана Всесильным Тга.

Тогда он возроптал.

Он почувствовал в себе необычайную силу и великое мужество. Если бы ему предстояло теперь сражаться врукопашную с самим Тга, он и этого не испугался бы.

Вечером, когда нарты собрались к пещере Созруко, чтобы бросить жребий, кому из них быть заколотым и сожженным, Курко обратился к ним с торжественной речью:

— Братья нарты! — сказал он им. — Великий Тга, о котором так много говорит всегда отец мой Созруко, забыл нас. Мы голодаем и бедствуем, и принуждены убивать друг друга, чтобы удовлетворить ненасытного Тга. У него стада баранов, у него хижина из тростника. Разве не мог бы он бросить к нам пару баранов и несколько стеблей тростника? Мы бы сумели расплодить баранов и развести тростник. Мы бы тогда жили счастливо. Вражда, убийства и распри прекратились бы между нами... И мы приносили бы ему в жертву баранов, а не нартов. Но Тга слеп и глух. Он не видит наших невзгод и не слышит наших горячих молений...

В это время раздался сильный глухой удар грома, и у самой пещеры Созруко упал обвал, который чуть-чуть не раздавил смелого Курко.

Курко разразился проклятиями и вовремя отскочил в сторону.

Из пещеры вышел старый Созруко и, воздев руки к небу, заговорил:

— Приветствую вас, собравшиеся здесь нарты! Сегодня мы не приносили жертву Великому Тга, и он справедливо гневается на нас. Вернулись ли наши воины?

— Да! — ответил кто-то.

— Привели ли они нарта-людоеда?

— Нет! — послышался ответ.

— Тогда приступим к метанию жребия. Кто-нибудь из нас должен быть принесен в жертву. Вы слышите, как гремит гром, как дрожат горы? Великий Тга гневается, что мы забыли о нем.

— А не он забыл о нас? — воскликнул Курко. Старик укоризненно посмотрел на сына. — Молчи! — строго сказал он. — Не призывай на нас страшного гнева Великого Тга!  — Я не боюсь его. — Смотри, он первого накажет тебя.

Курко дерзко улыбнулся, но промолчал. Тогда начали бросать жребий.Нарты уселись широким кругом около отверстия в пещеру старика, а один из них — на скалу, выдававшуюся в виде навеса над входом в пещеру. Там он обернулся спиной к нартам и бросил через плечо камень вниз.Камень упал как раз у ног Курко.

— Курко намечен! — сказал старик-нарт с глубокой печалью. — Я говорил тебе, что Тга накажет тебя! Прощай, сын мой! Никогда, никогда уже больше не увидят тебя глаза мои и уши мои не услышат твоего голоса. Да будет славно имя Великого Тга!

— Да будет славно имя Великого Тга! — повторили нарты.

Гром перестал греметь, и небо сделалось ясным. Жертва была угодна Тга.

— Теперь ступайте готовить костер, — сказал Созруко и в великой печали удалился в пещеру.

— Я пойду принесу старых сухих кореньев для своего костра, — сказал смиренным голосом Курко. — У меня их много в пещере.

И прежде чем ему успели ответить, он исчез из виду.

Курко спустился к реке и скрылся в пещере, ему одному известной. Он боялся преследования и погони. Он досидел в укромном местечке до глубокой ночи.

— А! — злобно шептал он. — Ты избрал меня своей жертвой!.. Ты хотел, чтобы эти трусливые перед твоим могуществом глупцы сожгли меня в угоду тебе!.. Меня, единственного между ними, который осмелился роптать на тебя! И что же ты хотел показать этим? Только одно: ты боишься меня! Боишься — и потому хочешь уничтожить! Берегись! Я не боюсь тебя, и я вступлю с тобой в борьбу!

Он услышал невдалеке от своего убежища голоса. Это нарты искали его. Они удивлялись его побегу. Никто еще никогда с тех пор, как существовали нарты, не уклонялся от жребия быть принесенным в жертву Тга. Поэтому они поверили ему, когда он заявил, что идет за корнями, и отпустили его.

Он долго просидел еще в своем убежище, пока все вокруг не успокоилось и пещерный аул не уснул мертвым сном.

Небо заволокло тучами. Собиралась гроза.

Великий Тга готовился наказать непокорных нартов.

Ветер свистел и гудел с такой силой, что камни с шумом отрывались от гор и скатывались в долину. Небо было почти черное, река бушевала, бурлила, клокотала. Даже Курко почувствовал что-то вроде страха в своей душе.

Но он быстро оправился и вышел из своего убежища.

Узкое ущелье расширялось по мере того, как Курко приближался к подножью горы, и вместе с тем долина реки поднималась все выше и выше, подходя к отрогам величественной вершины, покрытой вечными снегами и льдами.

Он взглянул вниз, в долину. Угрюмо и неприветливо было внизу: по голым скалам ползла жалкая, чахлая и низкорослая растительность — вереск, колючка и серые мхи. Река глубоко, на дне долины, все еще бурлила и клокотала, роясь по каменистому дну.

Но еще угрюмее и неприветливее было там, наверху, где растительности почти не было, где скалы были обнажены даже от мхов, и где начинались унылые, безнадежные снеговые поля и вечные льды. И все вокруг было мертво и уныло, безмолвно и дико, и черные скалы, торчавшие из-под белого снега, казалось, тосковали о чем-то.

Курко поднимался все выше и выше.

Ноги его были уже изранены об острые камни, но жажда мести все еще поддерживала его, и он не замечал усталости. Бодро шагал он, карабкаясь по скалам, цепляясь руками за острые выступы их и изранив себе, кроме ног, еще и руки.

Когда он добрался до вечных снегов, то остановился в изумлении.

На остром выступе скалы он увидел серебристого хищного луня, который ворочал желтыми глазами и тупо созерцал окрестность. Над головой Курко пролетел огромный орел, шумно взмахнув крыльями. Молодой нарт никогда не видел таких птиц, и ему подумалось: уж не дошел ли он до жилья Тга и не эти ли странные существа именно те бараны, о которых он так давно мечтал и похитить которые он так смело собрался.

Но орел пролетел, и серебристый лунь скрылся с его глаз.

Тогда он вспомнил о том, что старые люди рассказывали ему, когда он был еще мальчиком, в его родном пещерном ауле.

Они говорили, что кроме них, обыкновенных людей-нартов, Великий Тга ранее создал необыкновенных одноглазых великанов и поселил их между собою и людьми. Тга, очевидно, по ошибке создал их слишком сильными и слегка побаивался их. Но когда создал, то было уже поздно, и он поспешил отдать в их пользование несколько животных из своих многочисленных стад. Чтобы поправить ошибку, он сотворил обыкновенных нартов и в отместку за свою оплошность, а также из жалости лишил их всего и предоставил судьбе, требуя от них однако же непосильных жертв.

В скалах, между снегами и дном долины, приютились несколько аулов одноглазых нартов. Сакли их с плоскими крышами, покрытыми землею и камнями, прилепились к самым скалам.

Курко с удивлением оглядывал местность. Он не подозревал, что, кроме нижних нартов на свете существуют еще нарты верхние, которые ближе к Тга, чем сородичи Курко.

У порога одной сакли он увидел одноглазого нарта, растянувшегося на земле и крепко спящего, так как его единственный глаз был закрыт. Нарт грузным, огромным телом загородил ему дорогу, и Курко должен был перешагнуть через него, чтобы получить возможность идти дальше.

Нарт приоткрыл глаз и взглянул на него.

Было уже темно, но луна показалась на темном своде неба и освещала местность бледным светом.

— Кто ты? — спросил юношу одноглазый нарт.

— Я нарт из долины, — смело ответил Курко.

— Что ты пришел здесь делать?

— Я иду к Великому Тга.

— Зачем?

— Это уж мое дело.

— А твое, так ступай и не мешай мне спать! Я сегодня охотился за ланью и устал!

«У вас есть за кем охотиться, — подумал Курко с завистью, — а у нас, кроме травы да кореньев, ничего нет». Но громко он не сказал этого, а только спросил:

— А где живет Тга? Укажи мне дорогу.

— Не мешай мне спать! — проревел великан. — Иди все прямо. Вон там, впереди, белеет ледяное поле... Там живут семь сыновей Великого Тга, семь юношей. Они тебе укажут дорогу... А если ты сейчас не уйдешь, я тебя сброшу вниз, туда, откуда ты явился!

Курко поспешил удалиться.

Действительно, вскоре он достиг царства семи сыновей Тга. Темно и холодно было в этом царстве.

Бесконечные поля, покрытые пеленою белого снега, раскинулись далеко вокруг. Серые туманы, где сплошь, где обрывками, заволакивали небосклон. Стонали ветры, бураны и метели, и вихри неслись по безлюдным полям: визг и вой их леденили душу отважного нарта.

Печаль царила в этих суровых снежных полях.

Курко все шел вперед, не замечая того, как ноги его леденели от холода, не чувствуя ни усталости, ни желания отдыха и покоя. Он был полон одной мечтой: добраться до цели предпринятого им путешествия. Жажда мести не только не утихала в нем, а разгоралась все больше и больше.

И чем дальше он уходил от родных мест, тем больше росло в нем чувство жалости к тем своим обездоленным сородичам, которые ради алчности и злобы Великого Тга обречены были на вечный голод.

Но что это?..

Перед ним одна за одной на снежных полях выросли семь огромных теней, которые закрыли собою полнеба.

Они взялись за руки и загородили путь Курко.

— Кто вы? — в страхе спросил он.

И вдруг поднялся сильный ветер, засвистел ураган, вздымая с полей белоснежную пыль и засыпая ею глаза Курко.

Это тени-великаны смеялись, и смех их производил снежную метель.

— Он спрашивает, кто мы?! — услыхал юноша их голоса, показавшиеся ему ревом бури. — Ты кто? Скажи нам, кто ты?

— Я нарт... нижний нарт... Курко! — силился он перекричать свист и вой бури. Он вдруг пришел в ярость и крикнул, что было сил, теням. — Если вы хотите слышать, кто я, не делайте такого проклятого ветра! Пусть говорит кто-нибудь один из вас!

Тени расслышали наконец его голос и замолчали. Буря разом стихла.

Один из них, сделав другим знак молчать, заговорил с Курко. Тогда он почувствовал, как холодный, но не очень сильный ветер стал обдувать его:

— Ты нарт из долины? — говорил голос. — Как же ты попал в наше снежное царство?

— Так вот, пришел...

— Сюда не забирался еще ни один нарт! —сказала тень.

— А я вот забрался.

— Зачем же ты пришел к нам?

— Я не к вам вовсе пришел. Я не знаю, кто вы...

— Мы сыновья Великого Тга.

— Вот к нему-то я и пробираюсь. Укажите мне дорогу. Где он живет?

И вдруг опять поднялся великий снежный вихрь. Все семеро принялись хохотать. — Указать тебе дорогу? — проговорил, нахохотавшись, тот же великан, который говорил с ним раньше. — Хитрую вещь задумал ты, бедный нарт! Ты хочешь знать, где живет Великий Тга?   — Ну да!

— Над этими полями, выше высоких утесов и гор, выше ходячих туманов царит старый дух — могущественный Тга. Его страшным именем названы и горы и долины по всей окрестной местности. Лица его никто никогда не видел. Но вид его страшен и мрачен, как говорит наша мать Химихнана, царица здешних мест и мать здешних вьюг. Грива у него косматая, взоры — как молнии. И не миновать тому лютой смерти, кто осмелился бы взглянуть ему в глаза. А ты хочешь идти к нему!.. Он живет одиноким, угрюмым отшельником. Зачем ты хочешь идти к грозному Тга, бедный нарт?

— Я хочу похитить у него пару баранов и тростник.

Эти слова были так неожиданны и дерзки, что сыновья Тга уже не смеялись.

— Тише! — сказал тот великан, который говорил с Курко все время. — Он может тебя услышать.

— Он спит теперь, — проговорил другой, — а когда он спит, то ничего не слышит. Зачем тебе его бараны и тростник?

— Он создал нас, бедных нартов, — ответил Курко, — и населил нами землю. Но он лишил нас пищи и крова. Часть из нас питается кореньями и травами, а другая часть пожирает друг друга. Я хочу водворить мир и довольство на земле.

— Великий Тга вещал нам сегодня сквозь вихрь бурь, что он прогневался на некоторых нартов и что завтра, когда он выспится, нашлет на вас страшный мор.

— За что?

— За то, что вы не принесли ему сегодня обычной жертвы и он не мог обонять дыма этой жертвы. Отчего вы лишили его обычной дани?

— Это меня должны были принести в жертву. Но я скрылся и вот пришел сюда. Но... отчего вы не живете вместе с отцом и бродите по этим унылым полям?

— Тга прогнал нас с вершины вместе с нашей матерью Химихнана и определил нам это царство льдов и снегов, где почти никогда не видать солнца, тогда как там, на вершине, в царстве Великого Тга, оно сияет, как огромный костер, и согревает его.

— За что же он прогнал вас?

— За то, что мы очень легкомысленны. Мы носились по вершине с одного конца на другой, резвились, смеялись и хохотали... Это мешало ему. Каждое наше движение производило ветер, который леденил отца, и каждый наш смех вызывал снежную бурю... Вот он и прогнал нас сюда и отослал от себя Химихнана, мать вьюг. Мы все недовольны им так же, как и ты!

— Значит, вы мне поможете похитить тростник и баранов?

Семеро сыновей Тга стали советоваться между собою, и Курко слышал легкое дуновение ветерка.

Потом все тот же великан обратился к нему:

— Хорошо, — сказал он с обычным своим легкомыслием, — мы согласны. Только что дашь ты нам за это?

Курко долго думал, но ничего придумать не смог.

— Что у вас есть на земле?

— Есть трава, корни низкорослых деревьев и камни.

— Нам ничего этого не нужно.

— Есть у нас скалы и река.

— И это нам не подходит.

— Есть еще огонь.

— Это наш враг. От него мы растаем и погибнем.

— Есть болезни и смерть.

— Болезни и смерть? — повторил великан. — Это что же такое?

И когда Курко объяснил ему, он сказал:

— Ну, это еще хуже огня! От смерти ведь тоже погибают, как и от огня! Нет, это нам не подходит.

— Больше у нас ничего нет.

— Ну, так мы и не можем доставить тебе баранов и тростник.

Курко задумался.

— Стойте! — крикнул он что было у него сил. — Есть еще!

— Что же? Такое же все негодное, как то, что ты называл? Коренья да камни?

— Не знаю. У нас есть еще молодые девушки-нартки.

— А! — радостно воскликнул великан. — Это такие люди без усов и бород? Я видел одну такую, когда спускался однажды до границы нашего царства. Она мне очень понравилась.

— Ты, верно, видел одноглазых девушек... У нас они лучше. У них по два глаза.

— И ты подаришь нам по такой девушке?

— Да.

Великаны опять пошептались между собой.

— Ну, — сказал опять тот, который все время говорил с Курко, — мы согласны! Идем же, пока старик спит. Ступай за нами.

Они пошли вперед, взметая тучи снежной пыли. Курко последовал за ними. Снег слепил ему глаза, забирался в рукава, леденил его. Зубы его стучали друг о дружку, и холод захватывал его дыхание.

Но он все шел, еле поспевая за легкомысленными братьями.

Шли они долго, так долго, что Курко не мог уже сообразить времени.

И вот, наконец, ледяные поля кончились.

Взору Курко открылась дивная картина. На самой верхушке горы, обнаженной от льда и снега, стоял трон, окутанный облаками. Сверху, с голубого неба, сияло горячее солнце, очевидно, никогда не заходившее, а по глубоким полям неба гуляли стада белых и серых барашков, и их было так много, что у Курко не хватило уменья сосчитать их и закружилась голова от того, что он все время держал ее поднятой кверху. Вокруг трона росли целые леса великолепного тростника, а неподалеку от трона виднелась тростниковая хижина, из отверстия плоской крыши которой взвивался к небу синий дымок и пахло так вкусно жареным мясом, что Курко почувствовал страшный голод.

Семь великанов остановились.

Они сделались теперь меньше и шатались от слабости, как настоящие тени.

— Смотри, — прошептал один из них, и Курко еле расслышал его голос, — вот он сидит, Тга, закрытый туманами и закутанный белым саваном. Он тихо дремлет, тоскуя в одиночестве. А там, в хижине, ему готовится пища.

— А как же достать барашков? — спросил нетерпеливо Курко. — А как же вырвать тростник?

— Тростник около тебя. Если у тебя хватит сил, вырви его. Мы не сможем этого сделать: мы очень слабы. Солнце — наш лютый враг. Если мы еще долго пробудем здесь, то вовсе растаем. Спеши, чтобы нам можно было уйти!

Курко торопливо вырвал с корнем тростник, раскачал его над головой и бросил вниз на землю.

В это время барашки низко спустились с неба и бежали по самой верхушке горы.

Два барашка точно играли друг с другом, перегоняя один другого.

— Лови! — слабеющим голосом сказал один из семерых сыновей Тга.

Курко расставил руки и поймал обоих барашков. Сначала они казались ему легкими и мягкими, как облачко, но потом он ощутил под их завитой, блестящей и шелковистой шерстью мясо и кости. Да, да, это были настоящие, живые барашки!

Он взял по одному в каждую руку, сильно раскачал их над головой и бросил вниз, в родной аул.

— Они убьются! — с горестью сказал он, а сыновья Тга стали из всей мочи дуть, чтобы поддержать барашков и не дать им разбиться о землю.

Но дыхание ослабевало все больше и больше у семи молодцов. Тем не менее, барашки закружились в воздухе и плавно стали опускаться на землю.

Но тут произошло нечто ужасное.

Старый Тга проснулся. Облака вокруг трона рассеялись, и Великий Тга выглянул из них. Лицо его было так страшно, что Курко упал ниц и перестал дышать. Ему показалось, что он умер.

И вдруг поднялся страшный ураган; небо сразу потемнело, солнце померкло, — его заволокли густые тучи; целые груды обломков камней и скал стали срываться с окрестных вершин. В сознании Курко промелькнула мысль, что теперь засыпаны каменными завалами пути и селения на его родине.

Гора дрожала так, что Курко качало из стороны в сторону.

Тга нагнулся над выступом скалы; тучи и туманы рассеялись, и он увидел внизу, на земле, ствол тростника, воткнувшийся в землю, и двух барашков, пасущихся на полянке.

Тогда гневу его, казалось, не было пределов.

— Обокрали! — закричал он, и все вокруг задрожало от ужаса. — Теперь будет расти тростник на земле и будут на ней плодиться барашки! И нарты сравняются со мной и не будут мне больше приносить умилостивительных жертв, забудут меня! Страшная кара, неслыханная кара ждет дерзких похитителей! Слушайте суд Великого Тга.

Он кричал и еще долго, и семь сыновей его становились все слабее, слабее и меньше, а Курко все еще бросало из стороны в сторону, и он еще не мог отделаться от дрожи.

Наконец Тга крикнул:

— Приди сюда, Химихнана, коварная жена моя, родившая мне семь изменников-сыновей!

И тотчас же после этих слов что-то пронеслось по воздуху, и вьюга сделалась такою, что Курко показалось, будто наступает конец мира.

— Слушай суд Великого Тга! — повторил он громовым голосом и смирил вьюгу.

Химихнана трепетно склонилась перед страшным властителем горы.

— Отныне дерзкий нарт, осмелившийся похитить у меня барашков и тростник, будет прикован в царстве одноглазых великанов в пещере. Он будет до тех пор прикован к скале, пока у людей не переведутся барашки и не иссохнет весь тростник. И никогда у людей не переведутся барашки и не иссохнет тростник. И всегда, на веки веков дерзкий нарт будет томиться в пещере. Горный орел будет ежедневно прилетать к нему и терзать клювом своим его сердце. А ты, Мать вьюг, царица Химихнана, будешь сторожить его. У тебя будет гореть на снегу неугасимый огонь. Будет у тебя и неистощимый хлеб, и неистощимая нога барашка. И после каждой твоей трапезы хлеб и нога барашка окажутся на том же месте. Ты начертишь вокруг пещеры волшебный круг, который нельзя будет перешагнуть ни одному смертному. Каждый смельчак, который покусится на это, будет сброшен твоим дуновением в пропасть, и ты его завалишь ледяным обвалом, Мать вьюг! Вот тебе наказание за то, что родила мне семь легкомысленных изменников. Так говорит и судит Великий Тга.

Химихнана вздохнула, и Курко был унесен вихрем в пещеру. Тогда Тга вещал сыновьям:

— Вас, легкомысленные сыновья, я буду судить строгим судом. Дерзкий нарт, похитивший мое добро, думал о земном и хотел осчастливить родичей, — за то он будет прикован к земле, к твердой скале, на вечные времена. Небо, в котором вы рождены, наскучило вам, — я прикую вас к небу на веки веков. Вы будете украшать собою темное небо, все семь, неразлучно, чтобы вам не было скучно... Вы будете блистать звездами и с недосягаемых высот смотреть на эту жалкую землю!.. И назовут вас людьми Дардза-Конгиж (Сыновья вьюги).5

И, сказав это, он повелел старухе Химихнана вызвать великую бурю. Все семь сыновей ее были подняты на воздух, и по мере того, как они удалялись от земли, они становились все меньше и меньше и казались уже светлыми звездочками.

Буря давно уже стихла, и все пришло в обычный порядок на вершине Бешлом-Корта.

Многое множество веков прошло после того, как нарт Курко похитил у Великого Тга тростник и барашков и был за это прикован к острой скале.

Многое множество раз сменялись зима летом и осень весною. Много на земле развелось барашков и тростника. И люди стали жить в полном довольствии, сытости и приволье. И все с глубокой благодарностью вспоминают до сих пор отважного нарта и из поколения в поколение передают повесть об его подвиге и гибели.

А только Курко и до сих пор еще прикован к угрюмой скале Бешлом-Корта, и до сих пор ежедневно прилетает к нему горный орел и терзает его великодушное, храброе сердце. И до сих пор сторожит его старуха Химихнана и ест перед его утомленными глазами неистощимый хлеб и неистощимую баранью ногу. А ему, похитившему баранов, так и не удалось попробовать этой вкусной пищи. Старуха, озлобленная на него за наказание, которое ей приходится нести из-за него, и за потерю своих сыновей, кормит его сухими кореньями и поит снежной водой.

По ночам Мать вьюг глядит на далекое небо; с него светят ей семь звезд, которые были когда-то ей сыновьями, и горько плачет она об их неволе.

Иногда она выходит из себя, неистовствует, бранится и бьет беспомощного нарта. И тогда сыплются на людей завалы, грозно воет в долине буря, огромными густыми хлопьями падает снег. Но все это очень редко приносит людям несчастье. Они греются в такие дни в своих тростниковых домиках у огня очага и едят вкусных барашков. Разве путник какой не успеет вовремя укрыться от непогоды и делается жертвой злой старухи.

Много дерзких людей за минувшие века пытались пробраться за волшебную черту Бешлом-Корта, охраняемую Богиней Вьюг. Но все они, испуганные петушиным криком, которым их пугала старуха, бежали назад, если каким-нибудь чудом спасались от гибели. И тогда люди пришли наконец к убеждению, что нужно смириться, тем более, что нарты из поколения в поколение делались мельче и слабее, пока не выродились в обыкновенных людей. И эти обыкновенные люди признали власть Химихнана и поставили ей в Девдоракском ущелье жертвенник, на котором и приносят ей умилостивительные жертвы.

Но Курко все еще прикован к скале. Он часто в первое время кричал на землю:

— Есть ли у людей барашки и тростник?

И убеждаясь, что есть и то, и другое, надолго умолкал. Он оброс волосами и бородой, и сделались они белыми, как те снежные поляны, которые его окружали. Толстая цепь удерживает его за шею у скалы; ногти его отросли в виде могучих корней и слились с кряжами горы; глаза его горят, как раскаленные угли.

Жажда мучит его: старуха редко-редко, в особенно добрые минуты, дает ему талого снега, который не утоляет жажды, а только раздражает ее. И он кричит от этой мучительной жажды. Близ него журчит горный ключ с прозрачной, как кристалл, водою. Но только несчастный нагнется к ключу, как тот быстро от него убегает.

Бывают минуты, когда Курко не в силах перенести мучения. Он тихо стонет, и горячие слезы капают из его глаз. Эти слезы сбегают в долины и образуют целительные горячие ручьи, приносящие большую пользу людям.

Одинокий страдалец вечно будет страдать за свой смелый подвиг, а люди вечно будут благоденствовать.

— Вот какие люди, — говорят старики-ингуши, — жили когда-то на свете, и вот почему нартов все любят.

---

НАРТ ЦОК, ЕГО СЫН НЯСАР, МЕХКА-НАНА И ХИ-НАНА

В давние времена жил нарт Цок (Тигр). Имя это ему дали потому, что он, когда хотел, мог поймать тигрицу и пить её молоко. Жил он на том месте, где ныне находится село Гамурзиево. Много нартов жило вместе с ним и Цок был их вождем.

Но, однажды, неведомо откуда появились ногайцы. Было их много, словно яджуджей и маджуджей, словно листьев и травы. И были они очень жестокими. Места, по которым они проходили, становились пустынными, словно там саранча прошла.

Возле нартского села текли, как и сегодня текут, речки Сунжа и Нясар. Нарты убили столько врагов, что их трупы запрудили речки. А враги, нескончаемым потоком все шли и шли по этим трупам. Наконец, многочисленные враги убили и Цока, и всех других нартов.

В это время четырнадцатилетний сын Цока, по имени Нясар, находился на воспитании у кабардинского князя. Мальчика назвали Нясаром в честь прекрасной речки Нясар. Когда ему исполнилось пятнадцать лет, князь с большими подарками отвез его домой.

Прибыли они, а на месте села лишь ветер поднимает пепел. Хотя уже и год прошел со времени жестокой битвы, все еще хорошо была видна широкая дорога, протоптанная вражеским войском. Запретив кому-либо идти с ним, Нясар поскакал по этой дороге. Наконец, нашел он своих врагов в далеком краю. Нясар изловчился, проник в стан врагов и убил их вождя, тем самым свершив кровную месть за отца.

Враги, потеряв вождя, стали разбегаться, как бараны. Нарт Нясар одним ударом сабли рубил пятерых, а конь его тем временем затаптывал троих. Три дня и три ночи длился бой, и все враги были уничтожены.

У убитого вождя была красавица дочь.

— Да будешь ты принадлежать мне, и да буду я принадлежать тебе, — сказал Нясар и увез ее с собой.

Заодно он прихватил на ста конях вражеское золото и серебро.

Вернувшись на отцовское пепелище, нарт Нясар сказал:

— Видно, мне не суждено жить в отчем краю. Искупаю-ка я, напоследок, своего коня у слияния Нясара и Сунжи.

В том месте он начал купать коня. И вдруг, откуда ни возьмись, перед ним предстала очень приятная женщина. Стоя в стороне, она крикнула:

— Покажись, Хи-нана, если ты не спишь.

Из речки по пояс выглянула красивая женщина. Пришедшая ранее женщина сказала:

— Я Мехка-нана (Мать страны), та, которая в воде, — Хи-нана (Мать вод). Твой отец Цок почитал нас, всегда упоминал нас в своих молитвах и советовался с нами, и мы просим исполнить одну нашу просьбу.

— Раз чтил вас отец, то и я вас почитаю. В меру своих сил я готов исполнить ваше желание. Каково оно?

— Мы очень огорчены, что ты собираешься покинуть отцовскую землю, — сказала Мехка-нана.

— Просим тебя, не покидай ее, — добавила Хи-нана, и еще сказала: — Мы обе клянемся тебе, что во веки веков ни один враг больше не нападет на эту землю.

Также и Мехка-нана добавила:

— С сего дня край твой вовеки будет мирным.

— Не могу я вам перечить, — сказал нарт Нясар, — пусть вновь оживет отцовское селение, и я буду жить здесь. Есть ли у вас еще просьба?

— Есть еще одна. Привезенная тобою княжеская дочь женою тебе не будет: не забудет она своего отца. Уже она приготовилась тебя убить. Скорее отправь ее восвояси.

— Разумно то, что вы говорите. Отправлю ее домой, — сказал он.

Мехка-нана и Хи-нана исчезли.

Нясар сказал княжеской дочери:

— Отпускаю тебя с миром, да еще в придачу даю золото и серебро.

Усердно стала она умолять взять ее в жены и не отпускать. Когда же уговоры не помогли, она внезапно обернулась драконом и накинулась на него, с намерением схватить за глотку. Но успела только укусить его за подбородок. Нясар мгновенно разрубил мечом дракона надвое.

С тех пор Нясар, чтобы прикрыть свой обезображенный подбородок, стал носить большую бороду.

Мехка-нана и Хи-нана сосватали нарту Нясару дочь Сеска Солсы, и Нясар мирно и счастливо зажил на земле своих предков.

---

ГАЛГАЙСКАЯ (ИНГУШСКАЯ) ЛЕГЕНДА

Однажды охотился молодой князь со своей дружиной из 63 человек. Увлекшись охотой, он забрался далеко в лес, а когда к вечеру захотел вернуться домой, то увидел, что заблудился. Долго старался он выбраться из леса, но безрезультатно. Тогда, усталый, он остановился и стал озираться кругом в надежде увидеть хоть какое-нибудь человеческое жилище. Вдруг он заметил вдали тонкую струйку синего дыма, медленно поднимавшуюся вверх между деревьями. Князь обрадовался и направился туда. Когда он подъехал ближе, то увидел среди леса одинокую саклю. Князь слез с коня и вошел в нее. Сакля была пуста, только в углу на полу сидел голубь. Тот, увидев вошедшего князя, перепрыгнул через порог и перескочил в другую комнату. Князь последовал за ним и увидел, как голубь, скидывая с себя перья, стал превращаться в девушку необыкновенной красоты. Князь, пораженный увиденным, решил, что женится на ней, если у нее окажется энергия, соответствующая ее красоте. И он сказал ей:— Красавица, со мною 63 моих дружинника, если ты успеешь с ног до головы одеть их, сшив им до заката солнца полное одеяние, то я женюсь на тебе.Девушка кивком головы ответила согласием и принялась за работу. До заката солнца она сшила для дружинников князя папахи, черкески, бешметы, ноговицы и чувяки, за исключением только одного чувяка, — который оставался недоделанным. А солнце не ждет, оно опускается все ниже и ниже. И вот она просит Бога остановить ход солнца на одно мгновение, пока она не дошьет последний чувяк. Бог внял ее молитвам, и солнце на какое-то время остановилось... Девушка выполнила свою задачу и передала князю полное одеяние для всей его дружины. Князь обрадовался, что нашел себе достойную невесту. На другой день он уехал домой и сыграл богатую свадьбу. Трое суток продолжался свадебный пир.

По окончании свадьбы князь направился в комнату невесты. Когда он вошел, он увидел: в углу, около двери, стояла его невеста, посреди комнаты на низком трехножном столе стояло полное блюдо из молодого барашка с грудинкой и головой и кувшин хмельного напитка. Князь подсел к столу, но как только он дотронулся до блюда, раздался стук в окно. Князь выскочил из комнаты и исчез на всю ночь. Вернулся он домой только на рассвете. Когда он вошел в комнату, то не посмотрел на невесту, которая продолжала стоять на своем месте, и, не сказав ей ни слова, добрался до кровати и, не раздеваясь, завалился спать. Проспал он мертвым сном весь день до самой ночи. Проснувшись, он привел себя в порядок и опять подсел к столу. Но не успел он дотронуться до еды, снова, как и в прошлую ночь, раздался таинственный стук в окно. Князь вскочил и исчез опять на всю ночь. Вернулся он только утром и безмолвно, не произнеся ни слова, завалился спать. Его невеста и блюдо по-прежнему продолжали стоять на своих местах. В третью ночь повторилась та же история.

Проведав о таинственных стуках в окно и исчезновениях сына по ночам, родители князя явились к невесте и расспросили ее обо всем. Невеста рассказала, как все происходит. Тогда отец с матерью решили подкараулить сына. На четвертую ночь они спрятались за дверью, и когда в урочный час раздался таинственный стук в окно и на стук выскочил их сын, они схватили его. Молодой князь молча рвался к месту стука. Но родители держали его крепко. Тогда раздался еще стук. Сын рванулся сильнее, вырвался из рук родителей и выскочил во двор. За ним побежали и его родители. Тут на крыльце под окном они увидели высокого старца в белом одеянии с длинной белой бородой. Увидев родителей, не пускающих сына, старец сказал им:

— Отпустите его, он должен следовать за мной. Если захотите его видеть, завтра в эту пору приходите с его невестой на курган, который стоит за аулом.

С этими словами старец исчез вместе с молодым князем, который безмолвно последовал за ним.

На другую ночь, к назначенному времени, отец с матерью и невестой направились к кургану за аулом. Когда они поднялись на вершину кургана, то увидели столб пламени, который своей верхушкой упирался в небо. У огня стояли старец с молодым князем. Старец обратился к отцу и сказал ему:

— Я отец Солнца. С сотворения мира мой сын Солнце всегда возвращался ко мне в определенное время. Но случилось однажды, что он не пришел в свое время. Случилось это по вине твоего сына: его невеста, чтобы докончить свою работу до заката солнца, обратилась к Богу с просьбой на время остановить закат солнца. Молитва ее была услышана творцом мира, и мой сын вернулся ко мне с запозданием. За это я решил мстить твоему сыну. Каждую ночь я буду забирать его в мое огненное царство. Домой я буду отпускать его лишь на рассвете и то в безмолвном сонном состоянии. Если любишь его и хочешь спасти, иди в этот огонь.

Отец молодого князя много наговорил о своих чувствах и любви к сыну, но в огонь не пошел. Тогда старец обратился к матери. Она также много говорила о своей материнской любви, о своих чувствах к сыну, но идти в огонь также отказалась. Наконец настала очередь невесты. Отец Солнца обратился к ней:

— Если ты любишь и хочешь спасти своего жениха, иди в огонь.

Невеста ничего не сказала, скромно извинилась перед родителями жениха, молча закрыла глаза своей фатой, спокойно, тихо вошла в пламя. Пламя сразу расступилось, и невеста невредимая стояла одна на вершине кургана.

— Твоя любовь чище и сильнее огня, бери своего жениха, ты заслужила его. Пусть для счастья земли от тебя пойдет особое поколение стыдливых, чистых женщин, — сказал отец Солнца и ушел в свое огненное царство.

---

Махкинан

Кто хочет послушать 
Тот пусть же внимает, 
Что песня нам скажет 
Про время былое, 
Про жизнь наших предков, 
Про участь народа. 
Когда это было – никто не упомнит… 
Должно быть лет триста назад. 
Народ наш в то время богатый, 
Живучи в долине Доксольджи, 
Размножился быстро до гор Ачалукских, 
И жил бы доселе, если б не дьявол, 
Которому стало досадно, 
Что людям привольно живется… 
Известно, что дьявол не любит довольных, 
А любит, чтоб плакали больше… 

Так вот он и стал изощряться, 
Придумывать средства, отнять у них счастье 
И выдумал кару: 
Собрал подчиненных 
И дал им свое приказанье – 
Убрать всех счастливых с равнины, 
Развеяв по дальним горам и теснинам. 
А духи, приказ получивши, 
Мигом рассыпались в разные страны, 
Скорей исполнять повеленье. 

И вот потому – то, однажды, 
Ночною порою 
Ногайские орды с толпой кабардинев 
Напали на наши селенья, 
Жители коих все спали спокойно. 
Резня началась повсюду, 
И кровь обагрила долину… 
Пожары везде запылали… 
Прадеды наши, вскочивши спросонья, 
Оружья в руках не имели, 
Дабы отразить нападенье, 
И гибли все в яростной битве. 
Женщины же, девы и дети 
Горько рыдали, в плен попадая к ногайцам. 

Скоро управился враг беспощадный 
С нашим несчастным народом… 
Кто уцелел, так бежал прямо в горы 
Спасаться в скалистых пещерах. 
Туда же дополз и Чербыж(4) безбородый(5) – 
Предок гулетцев(6), израненный страшно, 
Который лечился травою и ею ж питался, 
Пока не зажили все раны… 

Итак, мои други, народ наш разбился 
На мелкие кучки, в горах поселившись. 
Не стало в нем силы в равнинах бороться 
С ратью великой, напущенной бесом. 

Прошло незаметно лет тридцать. 
Чербыж возмужал и окреп в своем теле, 
Вырастив бороду чуть не по пояс. 
Несколько жен взял прекрасных, 
И детей наплодил себе кучу: 
Сыновей – молодцев ровно двенадцать, 
Да несколько дочек – красавиц. 
Жил он в горах предгалгайских,(7) 
У речки Джейрах – Арамхи(8), 
Селенье звалось Аулуртом(9), 
Стояло отдельно на горке. 
Толстые стены его защищали, 
И башня над ним возвышалась. 
Враги ему были не страшны – 
Все было крепко и прочно в ауле, 
И сила большая – двенадцать джигитов! 

Эти джигиты – дети Чербыжа 
Гордостью были отцовской. 
Покорные были ребята, 
Желания отца всегда исполняли. 
Три сына за домом и полем смотрели, 
Трое скотину пасли на горах, 
Трое в набеги ходили лихие, 
Трое с отцом промышляли охотой. 

Чербыж по Галгаю (10) охотник был первый, 
И дети к охоте имели пристрастье, 
Туров всего больше били, 
Волков и лисиц и куниц, 
Иной раз и медведь попадался, 
И тот оставался в руках. 
Те трое, что ведали пастьбу, 
Очень молоды были, 
Но тоже умели себя отстоять 
От всякого зверя и всякой напасти, 
А те, что в набеги пускались из дома, 
Не раз возвращались с богатой добычей: 
С деньгами, коврами, шелками, 
Скотиной и всяким добром. 
И те тоже были неплохи, 
Что в поле пахали, косили. 
Они лишь по виду казались невзрачны, 
Но силой с медведем могли потягаться. 

Вся дружина братьев женатые были, 
Имея, кто по две, кто по три жены 
И кучу детей малолетних. 
Жили в согласии, нужды не имея… 

Однажды три сына с набега вернулись 
И новость большую отцу принесли: 
Рать кабардинцев направилась в горы, 
К границам грузинским, 
По Тереку вверх (11). 
Начальствует ею 
Тот самый князь старый, 
Который лет тридцать назад 
С ногайцами сделал погром небывалый… 
Зовут же его Асахметом, 
Имя знакомое каждому парню. 
Он грабить гурджийцев (12) задумал; 
Видно, собирался пополнить казну. 

Очи Чербыжа вспыхнули местью, 
Когда он услышал Асахово имя – 
Имя вождя кабардинцев, 
Лихого, давнишнего недруга нашего края. 
Руки простерши, стал он молиться, 
Прося у Аллаха победы над князем. 

А после молитвы, детей всех собравши, 
Речь им повел он такую: 
-Вы приготовьте порох и пули, 
Запасные кремни, ружья и шашки. 
На утренней зорьке пораньше встанем – 
Поход совершить нам придется к ущелью, 
Где кабардинцев стеречь будем зорко 
В узкой, глубокой теснине… 
А вы нам харчи приготовьте! – 
Прибавил он в сторону женщин, - 
Может придется с неделю, 
Может и больше пробыть… 

И вмиг весь аул всполошился: 
Возня, суета: 
Жены пекли и варили съестное, 
Мужья приправляли доспехи свои… 
Наутро петух только крикнул, 
Дети Чербыжа уж были готовы. 
Отец тоже вышел в доспехах, 
И все окружили его. 
Он путь свой направил 
К соседним горам, 
Покрытым некрупным лесочком. 

В рассветном мерцании ночи, 
Они им неблизко казались… 
Тропинка вела меж елями, 
Сосною, рябиной, березой, 
Одетыми в весенний наряд. 
Мерно шагала дружина, 
Неслышно ступая по мягкой дернине. 

Кругом было тихо и глухо. 
Но вот рассвет уже близится. 
Где – то чирикнула птичка, 
За нею другая и третья, 
И скоро, весь лес огласился 
Пеньем пернатых, славивших солнце. 
Воздух дремавший тоже проснулся, 
Поднялся из чаши древесной 
И поплыл далече в пространство. 

Чербыж с сыновьями прибавили шагу 
И скоро, достигши вершины, 
Уселись на отдых на камнях, 
Обросших травою и мхом. 
Стая орлов тут же снялась гурьбою 
И с шумом взвиваяся кверху, 
Долго кружилась в пространстве, 
Блестя перед солнцем крылами. 

-Удача нам будет –орлята резвятся!(13) – 
Подумал Чербыж, улыбнувшись. 

Но скоро улыбка исчезла… 
Он долу поник головой и подумал: 
«Зачем я иду к нему с местью? 
Свет божий широк и прекрасен – 
Всякому много в нем места, 
К чему же вражда и ненависть? 
Время умчалось, забыть бы все нужно… 
Но нет, не забудем, 
Сердце не может простить той обиды, 
Которую вынес народ, 
Крови Асахмета просит оно… 
Итак, решено: я буду мстить. 
Аллах мне поможет, воля его!» 

-Идемте же, дети! – 
Воскликнул он громко 
И тронулся дальше. 

Кучка джигитов шла гребнем горы 
К ущелью глубокому, 
К бурной реке, 
На берегу коей тропинка вилась, 
Служа караванам торговым путем. 
Гребень тянулся ровною грядою: 
Зеленая травка его покрывала. 
Идти было легко, свободно, неслышно. 
Чудные виды кругом открывались, 
Взор услаждая джигитов. 
На дне двух ущелий, внизу, 
Серебрились белою пеной две речки, 
Змейками виясь у подножия гребня, 
А вдали за одною из речек, 
Высились горы к самому небу 
И выше их всех громоздилась 
Голова снегового Бешлома (14). 

Та область была не людская: 
Там духи царили над снегом, 
Царице служа Махкинане (15), 
Имевшей дворец свой в Бешломе. 
Там солнце играло 
Во льдах самоцветных; 
Играло, искрилось, сверкало 
Словно в бриллиантах, 
В снежинках, мелькавших 
На снежном покрове. 

Вершина Бешлома чиста и спокойна. 
«Эта примета к успеху»,(16) - 
Подумал Чербыж во второй раз, 
При виде сияния Бешлома. 

Солнце поднялось высоко 
И роса уже исчезла совсем, 
Когда наши ребята добрались 
До крутого спуска в ущелье. 
Путь затруднялся по ребрам скалистым, 
Висевшим над темною бездной, 
В которой метался лишь Терек. 
Глухо рычали сердитые волны, 
Подобно раскатам далекого грома, 
И мчалися вниз одна за другой, 
Силясь опрокинуть преграды, 
Что созданы были волей шайтана(17). 

Зоркий Чербыж сразу 
Обхватил своим взглядом 
Ущелье глубокое, 
Но ничего не заметил живого: 
Все было пусто, безлюдно и дико. 

-Вы здесь обождите, а двое за мной, - 
Сказал он детям, и полез на утесы, 
С которых видней была местность: 
Виднелось верховье ущелья, 
Где Терек покойный 
Катил свои волны. 

Над ним, прижавшись к утесу, 
Дарьяльская крепость стояла(18). 
Граница была тут грузинского царства 
И крепостью этой, она охранялась. 
В крепости, войско жило боевое 
И люди, сбиравшие подать с приезжих. 

Крепость имела кривые ворота 
С железной бронею на створах, 
Так, что проникнуть могла только птица, 
А людям же живым нельзя было вовсе. 
Чербыж это знал и дивился, 
Как кабардинцы могли тут проникнуть?! 

«Неужто, солгали», - подумал он грозно, 
И стал еще зорче глядеть на ворота. 
«Нет, не солгали! – 
Воскликнул он громко, 
- Ворота разбиты, я вижу… 
А вон и пикет кабардинский, 
Видно по буркам и шапкам…(19) 
Слава Аллаху, теперь я спокоен!.. 

-Вы же, вот что ребята, - 
Речь к сыновьям обратил он, - 
Вы тут садитесь за гребень, 
И глаз не спускайте с ущелья, 
Если кто выйдет оттуда, 
Дайте мне знать, не теряя ни минуты… 
Как пришлю смену, вниз проходите; 
Там отдохнете свободней. 
Знак же давайте 
Чем –нибудь белым, 
Это заметнее будет… 

Отдав приказание, Чербыж возвратился 
К оставшимся хлопцам 
И начал спускаться с утесов. 
Спуск продолжался полчаса с лишком, 
Пока все достигли буйной реки, 
С громом катившей каменья. 
-Тут мы и станем, - выбрав полянку, 
Чербыж молвил детям. 

С час отдохнули, поели немного 
И спать улеглися вповалку, 
Не зная, что будет сегодня иль завтра, 
Как ночь или утро придется им встретить… 
День просидели наши ребята, 
Ночь пролежали без дела. 
Никто ниоткуда не шел и не ехал, 
Словно на свете не стало народа. 
И только на третье лишь утро, 
Условный сигнал показался. 

Чербыж поспешил к караульным 
И увидел, что крепость не пуста, 
Заметно движение, 
То с юга спешили толпы кабардинцев. 
Здесь вы не нужны, спускайтесь за мной! – 
Сказал сыновьям он, спешно вернувшись. 
-Час приближается, будьте готовы! – 

Внизу он сказал остальным своим хлопцам, - 
-Мы вчетвером – я и три старших 
Будем стрелять по врагу одним залпом, 
Вы-ж, остальные, винтовки готовьте, 
Курки направляйте, заряды вбивайте 
И кремни вправляйте… 
Порох на полках чтоб был непременно! 
Смотрите, чтоб все было ладно, 
Чтоб вы не краснели 
Потом за оплошность. 

-Вы же, - сказал он охотникам – братьям, - 
Вы становитесь рядом за глыбы, 
За эту природную крепость, - 
И он указал на каменья. 
-В первого целиться мне уж придется, 
А вам отдаю остальных трех… 
Только смотрите, без промаха бейте! 
Не то, берегитесь насмешки, 
Позорного имени бабы иль труса… 

Все притаились и к камням прижались, 
Выставив дула винтовок наружу. 
Сердце у каждого било тревогу, 
Глаз же к мосту 
Направлен с вниманием. 
Не долго прождали. 
Скоро на той стороне показалося знамя. 
Всадник в кольчуге вез его плавно, 
Коня направляя к мосту. 
За ним ехал вождь с нукерами. 
В богатом уборе, на белом коне, 
Гордо сидит он, качаясь 
В высоком черкесском седле. 
Толстый и плотный, с большими усами, 
С важной осанкой, седой бородою – 
Он одним видом казал себя князем. 

Это и был он – князь кабардинский. 
По серым глазам и орлиному носу 
Чербыж его тотчас признал. 

- Бей – ка ты его первого, я ж второго, - 
Сыну шепнул он старшему. 

Не чуя засады, всадник – знаменщик 
Мост переехал, 
Назад обернулся и стал, 
Подтянувши поводья, 
За князем следить с любопытством. 

Конь того, видно, почуял опасность – 
Не шел вперед, приседал и хрипел, 
Все на дыбы становился и фыркал. 
Князь его щелкнул нагайкой. 
Тот опять взвился 
И об мост копытом стукнул. 
Медленным шагом, косясь на пучину, 
С дрожью ступал он по шаткой настилке. 

Позади двое пеших, идя осторожно, 
Винтовку и бурку князя несли, 
Следя в то же время за князем, 
Слабо спустившим поводья. 

Вот конь уж у берега, ногу уже ставит, 
Князь нагибается, смотрит за шагом… 
Но вдруг покачнулся, схватился за сердце 
И вниз повалился как сноп. 

Его повалила пуля Чербыжа, 
Которым момент был уловлен удачно. 

В эту минуту за быстрой рекою 
Все неподвижно стояли. 
На лицах явилось сомненье: 
Так ли все было иль им показалось, 
Что с князем случилось несчастье? 
Безмолвно стояла толпа кабардинцев, 
Не зная, что думать 
И что предпринять бы. 

Но длилось это, однако, не долго; 
Скоро они угадали опасность 
И воем покрыли теречный грохот. 
Только тогда спешились дружно, 
Бурки убрали на седла, 
Курки повзводили 
И ринулись на мост. 

Но… залп тут опять повторился, 
И четверо в воду свалились. 
Следом за ними еще и еще, 
И так до полсотни погибло. 
Задние сметили – дело плохое, 
Давай отступать и ушли, 
Направившись в крепость обратно. 

-Аллах всемогущий, как я доволен, 
Что тело Асаха ногой попираю! 
Клянусь, сто баранов зарежу 
И сотни людей приглашу на обед… 
И тебе, Махкинан, пребольшая хвала 
За твою дорогую поддержку. 
Из каждой охоты десятую долю 
Будем сжигать в твою честь постоянно...- 

Так выражал благодарность 
Чербыж бородатый, 
Стоя ногою на трупе Асаха. 

- Что мне с ним делать? – 
Думал он дальше, - 
Голову снять и домой унести 
Или орлам на съеденье оставить? 
Или же в Терек ввергнуть, как собаку? 
Лучше уж в Терек. 

Махнул он рукою 
И крикнул ребят из засады. 
-Возьмите – ка этого пса, 
Да швырните в средину кипящей реки, - 
Молвил он им, указавши на труп. 
-Пусть его тело несется волнами 
К своим берегам кабардинским. 
Пусть же и там поплачут изрядно, 
Как некогда плакали наши. 
Послушав его приказанье, 
Двое джигитов взялись за тело, 
К реке поднесли, раскачали сначала 
И сбросили разом в бурные волны. 

- Что теперь делать: 
Здесь ли остаться ночлегом 
Или на отдых домой отправляться? – 
Мыслил Чербыж, потирая свой лоб. 
Эти собаки теперь не вернутся, 
Другую дорогу, 
Должно быть, избрали… 
Только это подумал охотник, 
Как вдруг, его уху послышались крики, 
И он увидал за рекой кабардинцев, 
Бежавших в каком–то расстройстве: 
За ними по пятам гналися гурджийцы 
Верхом на конях и пешком, 
Рубя без разбора врагов ошалевших. 

Чербыж поспешил к своим хлопцам 
И слово им молвил такое: 
-Это погоня за ними стремится, 
Теперь им конец несомненный… 
Готовьтесь, ребята, так же их встретить, 
Как давеча – дружно!»… 
Залпы опять участились. 
Опять кабардинцы осели: 
Сбились в гурт, как бараны, 
Не зная, куда и метнуться: 
Сзади гурджийцы рубили, 
А тут их свинцом угощали. 
Многие бросились в воду, тонули; 
Кто же полез по скалам, 
Тех из винтовок доставали. 
К концу их немного осталось, 
И те запросили пощады. 
Дав им пощаду, начальник гурджийцев 
Велел их связать и отправить к царю. 

Но один кабардинец при этом воскликнул: 
- Если б не те, что сидят за рекою, 
Не было б вашей победы! 
- Кто эти те? – вождь спросил строго. 
-Не знаю, - сказал кабардинец. 
-Узнать и тотчас донести мне! – 
Вождь приказал подчиненным, 
Слезая на камень с коня боевого. 
Всадники сделали то же 
И стали вокруг полководца, 
Которого звали все князем Леваном. 

-Ничего не пойму, 
Кто еще там, за мостом? 
Кто этот случайный союзник? – 
Спрашивал князь окружавших. 
Те же не знали и сами, 
Чья была помощь, откуда? 
Но вдруг человек на мосту показался, 
Высокий и плотный с большой бородою. 
Он двигался прямо 
К гурджийской дружине, 
Ружье перебросив за плечи. 

Это Чербыж был, охотник, 
Который хотел повидаться 
С начальником войск гурджийских. 

-Приветствует храброго князя Левана 
Чербыж аулуртский, сын Котьга Кривого, - 
Начал Чербыж, подошедши к дружине. 
– Свято да будет имя Аллаха, 
Победу пославшего смелым гурджийцам 
Над коварным народом, 
Дерзнувшим тревожить 
Гурджийское царство! 

Нашелся толмач среди войск, 
Высокий хевсурец в кольчуге булатной, 
Который всю речь перевел полководцу. 

- Спасибо, приятель, за доброе слово! – 
Ответил Чербыжу начальник. 
- Но кто ты? Откуда? Зачем здесь? – 
Спросил он, его озирая. 

- Как мое имя - ты уже слышал. 
А кто я – скажу, не таясь: 
Галгай(20) я чистейший, 
Притом же незнатный. 
Живу в Аулурте, в собственном доме, 
На речке Джейрах – Арамхи. 
Охотой на зверя кормы добываю. 
А то, что я здесь - 
Случилось по воле Аллаха… 
И дальше Чербыж рассказал все: 
Как он явился в ущелье, 
И как отомстил Асахмету. 

- Отныне ты братом мне будешь 
И царь наш тебя не забудет! – 
Обнявши Чербыжа, сказал полководец 
И тут же прибавил шутливо,- 
- Покамест ты пленником будешь – 
В ставку поедешь со мною, 
На пир, на веселый на ужин… 

В лагере князя много народу. 
Кроме обозной прислуги, 
Много толпилось и женщин, 
Отбитых от рук кабардинских. 
Прислуга, дрова заготовив, 
Большие костры разводила 
И мясо варила на ужин. 
А в ставке Левана просторной, 
Отдельно стоявшей от прочих, 
Ковры разостлавши, наклали подушек 
И ждали княжьего приезда. 
Немного поодаль от ставки 
Отдельный готовился ужин. 
Скоро и князь прибыл к стану, 
Где женщины, слуги и стража 
Радость большую ему выражали. 
Слова благодарности лилися рекою 
Из уст возвращенных красавиц, 
Но князь им с улыбкой поведал: 

-Не мне, а ему говорите спасибо! – 
При чем указал на Чербыжа. 

В ставке горели лампады, 
И челядь сновала вокруг беспрестанно. 

- Ну – ка ребята, быстрей шевелись, 
Гостей дорогих принимайте! 
Еды нам давайте, вина не жалейте! – 
Хозяин приказывал людям 
И рядом с собой 
Пригласил сесть Чербыжа. 

Видно, что тонко князь ведал адаты, 
Так как сначала спросил у Чербыжа, 
Что ему пить надлежит за столом. 

- Вина мы не пьем по адату, - 
- Чербыж отвечал чрез хевсурца,- 
-Но водку готовим мы сами 
И пьем иногда на пирушках. 

-Ну, так и ладно! – 
Князь тут воскликнул, 
Ужин велев подавать поскорее. 
Прежде подали прибор рукомойный, 
Чтобы омылись от пыли и крови, 
А там и трапеза поспела. 
Сначала подали рыбы соленой, 
Зелени, сыру и хлеба, 
А дальше пошло все мясное. 
Ели изрядно, зубов не жалея. 
Всякое блюдо вином запивали. 
Застольные речи кругом говорили 
И прославляли Чербыжа… 
Но скоро уж гости совсем охмелели, 
И сон их осилил глубокий. 

Утром в палатке все еще спали, 
Чербыж же проснулся и думал: 
-Что-то случилось, 
Но что - не припомню! 
Одно только знаю, что все были пьяны… 
Виденье какое – то было… 
Да! Вот оно что… 
И он вдруг припомнил 
Свой сон пред зарею: 
Он видел красавицу в волнах тумана, 
В белых прозрачных одеждах – 
Самое Махкинану – царицу. 
Она ему что – то сказала, 
Но что - он забыл совершенно. 
Мог бы припомнить, 
Да князь тут проснулся, 
И всех разбудил своим басом. 

А потом повторилась попойка: 
Пелись заздравные песни, 
Вино изобильно лилося, 
Зурна не смолкала все время 
И пляска живая грузин и грузинок 
Гостей развлекала до ночи. 

Кончился пир на второй день. 
Князь отпустил свою свиту; 
Чербыжа ж оставил в шатре 
И, призвав толмача, 
Беседу с ним начал такую: 

- Слушай – ка, новый приятель, 
Я тебе друг теперь вечный и брат 
За то, что помог ты 
Хорошему делу – 
Сколько народа от плена избавить… 
Хотя ты, положим, свое дело делал, 
Но все ж оказал нам поддержку. 
Все видели это и знают – 
Это большая заслуга. 
Тебя одарить мы должны… 
Чем, я не знаю. 
Скажи мне, откройся, 
Что тебе любо – 
Золото, шелк иль парчи дорогие? 
Оружие ли, кони ли, 
Серебро или скот? 
Или же дева молодая 
С роскошной косой? 

- Князь, дорогой мой! 
Напрасно ты мыслишь 
Так непристойно про гостя своего. 
Я благодарен за ласку, за слово… 
Твоя доброта, а с нею и дружба 
Мне ведь дороже подарков, 
В которых нужд не имею. 
Стар я… 
Коней и красавиц не нужно, 
Золота также. 
Разве моим сыновьям дашь что на память, 
Буду я рад и доволен. 

– Это само собой!- отвечал ему князь, 
- Но тебя самого мы должны одарить. 
От меня не возьмешь – 
От царя должен взять… 
Он же ведь спросит меня 
Про желанья твои. 

Долго думал Чербыж, подбирая ответ, 
Но припомнить не мог, 
Что сказать, что просить. 
Наконец, вспомнил сон, да и речь Махкинан. 
«Ты проси у него Кабахи(21) Амилгишк (22), - 
Тут без счета туров, - говорила она. 
И Чербыж стал просить 
Эту землю себе. 

Обещал ему князь доложить все царю, 
А пока что велел свою свиту собрать 
И пред ней разделить всю добычу войны. 

И лето, и осень с зимой миновали. 
Было все тихо в ауле Чербыжа: 
Каждый трудился в молчанье, 
Лишь одни дети шумели. 

Но как–то, однажды, покой нарушая, 
В ограду аула отряд целый въехал– 
Гурджийцы то были, 
Посольством к Чербыжу. 
Правил посольством князь Яни, 
Знакомый Чербыжу по ставке Левана. 
С ним и толмач 
Был известный, хевсурец. 

Встретив с почтеньем нежданную свиту, 
Чербыж разместил их по саклям 
И только жалел, что получше 
Не мог приютить их. 
Начальник отряда князь Яни 
Чербыжу поднес три подарка: 
Первый подарок – перстень с печатью, 
Второй же – четыре ружья, 
А третий подарок – царское слово, 
Которым земля отдавалась Чербыжу. 

Вот оно царское слово: 
«Владей же ты этим ущельем вовеки, 
Башню построй и живи на здоровье. 
Людей, если нужно, 
Скажи только слово, 
И к тебе притекут поселенцы толпами. 
Как только выстроишь крепость – 
Храбрых галгайцев в ней посели, 
И вели им блюсти над дорогой, 
Той, что проходит с юга на север, 
Чтобы ни конный, ни пеший 
Не шел бы без спроса 
И враг бы не смел 
Преступать чрез границу. 
С купцов, с торговцев караванных 
Будешь взимать проходное – 
Десятую долю с каждого вьюка»… 

Выслушав царское слово, 
Чербыж поклонился послу и ответил: 
-Доколе мы живы – вернейшие слуги, 
И крови жалеть мы не будем 
На царское дело, в защиту цареву. 
На брани погибнем – врагу не уступим… 

Полных три дня и три ночи 
Посольство жило в Аулурте. 
Чербыж угощал всех досыта 
И дичью и пивом ячменным. 
Когда же прощались, 
Послу он промолвил: 

Царю передай от меня это слово: 
Крепость не нужно нам строить – 
Есть-же ведь старый Дарьял. 
Только исправим – готова твердыня, 
Лучше которой нигде и не сыщем… 
Там же, на Хай-хи, я башню построю 
И сакли жилые ребятам. 

Послов проводивши, стали работать: 
Поправили крепость, построили башню 
И сакли жилые на Хай-хи. 
Чербыш разделил тут семью на две части: 
Старшим на Хай-хи велел поселиться, 
А младших оставил в своем Аулурте. 

---

Я ПРЕВОСХОЖУ ТЕБЯ

В полном вооружении, на высоком коне ехал как-то Сеска Солса. Повстречался ему волк.— Живи свободным, славный Сеска Солса! — приветствовал его волк.— Желаю тебе того же, быстроногий волк, — ответил нарт.

— Куда путь держишь, Сеска Солса? Не случилось ли какой-нибудь беды?

— Нет у меня никаких бед и забот. А еду я за добычей.

— И я вышел в ее поисках, — ответил волк.

— Значит, мы с тобою похожи друг на друга, — сказал Сеска Солса.

— Похожи, но не одинаковы, — ответил волк.

— Как же это понимать?

И тогда волк сказал:

— Смотри, Сеска Солса. Ты сидишь на большом коне, который быстро доставит тебя туда, куда нужно; на теле твоем кольчуга, которая защищает тебя; для ближнего боя у тебя имеются сабля и кинжал; для дальнего боя — длинное ружьё; твоя сверкающая подзорная труба позволяет тебе далеко видеть. Столь хорошо вооруженному, как ты, человеку легко приобретать добычу. А что имею я? Ничего, кроме мужества, дарованного мне Всевышним.

Понял Сеска Солса смысл этих слов и предложил волку:

— Присоединяйся ко мне. Будем ходить за добычей вместе.

— Большая честь для меня быть твоим напарником, но я буду охотиться сам.

— Почему же? — удивился нарт.

— Да потому, Сеска Солса, что я не смогу вынести вони, исходящей от твоих собак. — Ты воистину Волк! — воскликнул Сеска Солса, и они распрощались.

---

ПОЧЕМУ СЕСКА СОЛСА БЫЛ ОДНОГЛАЗЫМ

Сеска Солса как-то известил своего друга, что к такому-то сроку приедет к нему погостить. Но, вдруг, накануне у него разболелся зуб и он остался дома. Друг, не дождавшись Сеска Солсы, сам поехал к нему. Еще издали заметив приближающегося друга, Сеска Солса, посчитав, что зубную боль друг посчитает причиной несерьезной и, боясь потерять уважение к себе, выколол себе глаз и лег в постель. Войдя в дом, друг упрекнул Сеска Солсу:

— Ты не хозяин своему слову. Почему не приехал, как было обещано?   — Я случайно выколол глаз, потому и не смог к тебе приехать, — стал оправдываться Сеска Солса.

— Выколоть глаз — не так страшно, вот если бы у тебя разболелся зуб, тогда было бы совсем другое дело, — сказал друг.И тут Сеска Солса начистоту поведал ему, что зубную боль он посчитал пустяком и потому лишил себя глаза, чтоб тем самым оправдаться перед ним.

М. Матиев