К истокам русской души
Н. С. Лесков как писатель и, конечно же, как классик отодвинут, прежде всего,
от советского читателя. Чем объяснить, вполне понятно. Ведь не может быть
«кодекса» души. Известно, что «кодекс строителя…» был, и нужно было каким-то
образом ему следовать. Следовали и следили… В том числе за душой. Но ведь
именно Лескову «удалось» набрести на те колодцы (М. Пруст) русской души,
которые не знают глубины. «Умом Россию не понять…» - Ф. Тютчев также
предполагал, что есть что-то особенное, не поддающееся изучению, у того народа,
который является носителем «русского духа». Николай Лесков почувствовал этот
дух. Это душа очарованного странника.
И действительно, когда читаешь произведения Лескова, очаровываешься их
героями. В поступках героев нет статичности, но вместе с тем есть цельность
выписываемого характера, который увлекает и заставляет идти за ним. А это всегда
путь странника. Создавая образ странника, Лесков исходит прежде всего из того,
что «странничество» являлось проявлением духовных исканий русского человека.
Так называемый «простой» человек из народа был готов к любым испытаниям,
которые уготовила ему судьба. Нередко он отправлялся в долгий путь и с
достоинством переносил все удары судьбы. Несложно представить тернистость этого
пути, учитывая необозримые пространства русского государства и положение
русского народа. В своих произведениях Лескову удалось показать соответствие
этой необозримости русской душе. Русский философ Н. А. Бердяев считал
странничество одной из важнейших черт русского национального сознания. Он
пишет, что «для русской почвенной культуры характерно ощущение безграничного
пространства. От него идёт стремление освоить эти просторы, пройти по ним… при
этом странник может не иметь и дома своего, так как ходит в поисках Царства
Божия…»
Н. Лесков помогает разобраться в том, что же всё-таки представляет собой
мятущаяся душа русского человека. Его герои не только ищут пути гармоничного
существования, но и создают ту гармонию жизни, которая является необходимостью.
Нередко эта острая необходимость, возникающая по воле злого рока. И тогда
вслед за писателем мы проникаемся сочувствием, сопереживанием тому, что
происходит с его героями.
Нанизывая эпизоды судьбы героев, Лесков всегда довершает их ключевым
моментом, который и является их открытием для читателя. Это как раз то открытие
истины, без чего не бывает автора. Причем с каждым разом усиливается эффект
ожидания.
Удивительно, как умеет Лесков создавать личное впечатление рассказчика.
Особой силой оно обладает в рассказе «Пугало». С первых же слов начинаешь
тянуться за описанием чуть ли не бытовой картины детства. «Достаточно»
оказалось одного наблюдения: «За оврагом расстилался большой выгон, на котором
стояли казённые магазины, а возле них летом всегда учились солдаты. Я всякий
день смотрел, как их учили и как их били. Тогда это было в употреблении, но я
никак не мог к этому привыкнуть и всегда о них плакал». Это уже и зримо, и
понятно.
Первое упоминание о главном герое происходит необычным образом.
Называется не человек, а его двор. И вот на этом дворе живет какой-то
«кровожадный чародей», ужасный человек на ужасном дворе. Откуда же пошла такая
легенда? Ещё в детстве была замечена на лице Селивана красная метка. Была так
же особенная пословица: «Бог плута метит…»
Но именно этот человек спасает девочку. Умерший её отец был
«отслужившимся палачом», и конечно, никто не хотел знаться с ним. «Они были
свободны умереть под любым забором или в любой канаве».
«Странническая» судьба сводит Селивана с дочерью умершего палача. В это
же самое время он спасает купца, которого придавил воз, и спасённый
неизвестным бродяжкой жалует ему двор по запустевшей дороге. Вот как сообщает
об этом автор рассказа: «Спасенный Селиваном купец был не из таких людей,
которые совсем нечувствительны к оказанной им услуге; чтобы не подлежать на
страшном суде ответу за неблагодарность, он захотел сделать добро бродяге. В
духе истинной народности преподносит Н. Лесков этот эпизод. И купец, и Селиван,
«неизвестный бродяжка», поступают по-христиански, дабы не опорочить Царствия
Божия! Разве мог предвидеть Селиван, что он окажется на купеческом дворе, и
разве уже не собрался погибнуть купец, придавленный возом?! Но, говорит автор
рассказа, на все воля божья! И когда люди спросили, из каких мест его жена (так
теперь он называет спасенную им девушку), он не задумываясь ответил: из божьих…
А судьба уготовила Селивану новые испытания.
В окрестности утверждалось мнение, что он, Селиван, знался с нечистой
силой. Он превращался «в какое-то общее пугало, с которым чрезвычайно опасно
встречаться». У крестьян продолжало сохраняться мифологическое видение многих
явлений как в бытовой жизни, так и в природе. Непонятное несложно было
приписать к непонятным, странным людям. «Ловушки» Селивана становились все
более изощренными. Лесков знал, какой необузданной могла быть народная
фантазия. Примечателен в этом смысле образ дедушки Ильи, который точно знает,
что Селиван помогает чертям, знается с лешими, водяными и кикиморами… Автор
рассказывает об этом и с горькой иронией, и с легким юмором, и даже
предостережением, ведь рассказы дедушки Ильи слушают разные люди, в том числе
дети. Хитрости Селивана обгоняют одна другую. Оборотень, как персонаж устного
народного творчества, был одним из главных помощников дьявола.
Но есть и светлые страницы. Это детские сновидения рассказчика. В этих
снах у Селивана были голубые и добрые глаза… И хотелось делать добро! «И пока я
спал, мы с Селиваном были в самом приятном согласии: у нас с ним открывались в
лесу разные секретные норки, где было напрятано много хлеба, масла и теплых
детских тулупчиков, которые мы доставали, бегом носили к известным нам избам по
деревням…» Раздавали тем, кто нуждался! Где-то на подсознании у ребенка
возникает потребность увидеть Селивана таким, какой он есть на самом деле. Не
может человек быть бесконечно ужасен и жесток! «Это были, кажется, самые
прекрасные сновидения в моей жизни… и во сне я вел с Селиваном самую теплую
дружбу…»
Лесков пишет, «что помещичьи дети питали к крепостной прислуге самые
нежные чувства и крепко хранили их тайны». «Но этот добрый народ, говорит
автор, к сожалению, сам не всегда был справедлив и иногда был способен для
очень неважных причин бросить на ближнего темную тень, не заботясь о том, какое
это может иметь вредное влияние». Так и случилось с Селиваном.
Но вот, чтобы не погибнуть в бурю на дороге, пришлось завернуть в
Селиванов лес. И вот тут Лесков словно объясняет, почему люди не могут доверять
друг другу. Рассказчик обращает наше внимание на то, что можно пропустить самое
важное! «Селиван стоял молча, но… в его некрасивом лице я не видел ни малейшей
злости…» В коротких репликах автор показывает, что надо уметь услышать друг
друга. «Оглядев нас, он тихо спросил:
- Отогреться, что ли?
- Да, мы замерзаем… Спаси нас!
- Пусть бог спасет! Взъезжайте – изба топлена».
Да, загадочна душа человека. А тут еще эта шкатулка, в которой находились
тридцать тысяч денег. Мастерски описывает Лесков несостоявшееся ограбление,
задуманное, по мнению всех, Селиваном. Но как же, действительно, нельзя было
отозваться теплом на тепло Селивана, не заметить его ласковости, не обратить
внимание на главное: «взъезжайте – изба топлена?! А он, «никем не прощенный»
пустится вслед, чтобы принести забытую шкатулку… И вот оно - открытие
человека: «Отец первый подошёл к нему, обнял и поцеловал в голову».
В каждом произведении Лесков исследует духовное состояние своих героев,
указывает на причины разъединения людей. Завершая повествование в рассказе
«Пугало», он пишет: «И действительно, вышло так, что как только просветлились
очи окружавших Селивана, «так сделалось светлым и его собственное лицо». Да
оно и было светлым. Он, скрывая палачову дочку, боялся, что узнают о ней и
оскорбят, боялся тех людей, которые не способны быть милостливы к чужой судьбе,
чужому горю.
И в более зрелые годы, после рассказа «Пугало», Лесков «предоставит» нам
такого героя, который готов пожертвовать собой. Причем в начале рассказа
«Человек на часах», автор сообщает, что «вымысла в наступающем рассказе нет
нисколько!» А если это правда… Лесков заставляет нас терзаться чужой болью.
Можно бесконечно недоумевать по поводу того несправедливого наказания, которое
пришлось перетерпеть солдату Постникову, который покинул свой пост, нарушил
долг часового, не выдержав отчаянного крика тонущего…
Самому же Постникову наказание двумястами розог кажется вполне
естественным. И не подозревает он о том, что медаль «За спасение погибавших»
уже вручена офицеру, не имеющему к этому подвигу никакого отношения. И не
вышло никому никакой неприятности… кроме как настоящему герою. История о том,
как солдат нарушил свой служебный долг, спасая жизнь тонущего, благополучно
завершилась… Но мы слышим эти стоны и видим «человека на часах», который готов
свершить свой главный долг – человеческий. Разве можно оставаться равнодушным,
если стоны погибающего все ближе и ближе?! Нет, не допустит Постников, чтобы
утонул человек в иорданской проруби. Эта деталь очень важна для автора. Солдат
принимает решение поступить по-христиански. Сообщается, что события рассказа
происходят «зимою, около крещения, в 1839г., когда в Петербурге была сильная
оттепель…»
Герой рассказ из тех «смертных, которые любят добро просто для самого
добра и не ожидают никаких наград за него…»
В повести «Запечатленный ангел» духовной опорой героев становится
иконописное искусство. Иконописный мастер Севастьян, «страстный
странствователь», оказывается в гуще событий повести. Он помогает староверам
вернуть икону. Однако в финале повести окажется, что главной ценностью для
героев станет человек. Все чаяния об ангеле приведут к спасению двух людей,
над которыми нависла угроза жизни. И пойдет Лука по цепям недостроенного
моста, чтобы сохранилось «взаимоверие», и совершит свой духовный подвиг во имя
человека, ведь только любовь к ближнему способна сокрушить печаль…, а старый
ковач Марой способен всю вину на себя взять и смерть перетерпеть. Распечатлился
лесковский ангел «ради любви людей к людям», когда утоляется жажда единения.
Лесков до конца прошел со своими героями путь «страстного
странствователя». Это глаза человека, которые заглянули в русскую душу, глаза,
умудренного болью и страданиями своих героев. Они словно говорят нам: если
сейчас изъязвлена душа твоя чужой болью, значит, и ты сможешь сопереживать и
прожить ту необходимость, когда надо принять эту боль и сказать себе, что она
стала твоей.
Оставьте свой комментарий
Авторизуйтесь, чтобы задавать вопросы.