КАРЬЕРА ЛОГОСА: КРАТКАЯ БИОГРАФИЯ

Карьера Логоса: краткая биография

Д. Х. Уильямс

Эта статья представляет собой обзор влияния, которое Логос оказал на древнегреческие, еврейские и христианские писания. В философскую эпоху, известную как средний платонизм, концепция/онтология логоса сыграла уникальную роль, позволив языческим, еврейским и христианским интеллектуалам общаться на небольшом пространстве соприкосновения.

Ключевые слова: лугос ; эпистема ; средний платонизм ; София ; мемра ; логотип сперматозоидов ; Логос профорикос

1. Введение

Древнегреческая философия завещала последующим культурам свои уникальные методы исследования бытия вселенной с помощью разума. Хорошо известны две наиболее важные проблемы, которые обычно решаются. Первый связан с предложением реалий стабильности и постоянства в постоянно меняющемся мире; вторая — проблема «Единого и Многого», то есть как соотнести многообразие и множественность видимых вещей с упорядоченным и единым космосом. В поисках таких принципов греки утверждали, что космос — от звезд до душ — идеально устроен, обладает согласованностью и, следовательно, может быть объяснен. Однако в этих проблемах имплицитно был самый важный вопрос: каким образом божественное или совершенно трансцендентное, невидимое и неизменное взаимодействовало или пересекалось с материальным, временным и изменчивым миром. Это был великий философский поиск — во всех греческих школах, а также в большинстве религий. В связи с этим для тех школ мысли, которые постулировали необходимость пересечения, существовала проблема того, как это произошло и как далеко это произошло. Эта проблема еще больше усугублялась предположением, что материальное и изменчивое происходит от невидимого и неизменного, как это можно обнаружить в платонизме и иудаизме. «Проблема», как я ее называю, — нечто общее для языческих, иудейских, а затем и христианских верующих — заключалась в онтологическом напряжении, которое невидимое, неизменное или божественное (как в случае Гераклита) должно действовать при формировании изменчивый, временной мир, не нарушая природы или свойств его божественной сущности или силы. Как мы увидим, все это имеет отношение к роли «логоса» (λόγος) в его греческом развитии.

Понятие логоса (λóγος) стало служить связующим принципом или универсальным основанием, хотя и не с этого. Его происхождение было более хаотичным. Дебаты о логосе были чрезвычайно распространены среди различных философских школ, хотя большинство в принципе соглашалось с тем, что понятие логоса было многозначным в том смысле, что оно передавало несколько значений одновременно. В течение четвертого-пятого веков до нашей эры наибольшая эволюция произошла в употреблении логоса в рациональном смысле, который определял отношение невидимых реальностей к простому внешнему виду вещей (видимому). Этимологически греческое существительное logos происходит от глагола légein, «говорить»; как мы увидим, это лингвистическое происхождение навсегда запечатлелось в его значении. Греческие философы, несомненно, широко использовали его в самых разных значениях — слово, утверждение,logos с общим и неопределенным значением «отчет», «презентация» и «рассказ о чем-либо».

Многозначная интерпретация logos, пожалуй, лучше всего демонстрируется попытками перевести его на другой язык. В латинских текстах logos переводится как sermo или verbum [ 1 ], оба из которых имеют больше общего со способом речи (т. е. пословицей, дискурсом) или с манерой речи (например, разговором), следует транслитерировать как «логос», чтобы сохранить широту его значения. В английском языке lógos чаще всего переводится как «слово», придерживаясь латинского ограничения, хотя столь же точно использовать существительные: Reason, mind, intellect и другие синонимы.

Среди своих многочисленных трансформаций и применений логос в высшей степени стал высшим коммуникативным актом Бога по отношению к одушевленным и неодушевленным творениям. Учитывая центральное место сущности логоса в различных философских системах (включая иудаизм и христианство), я хочу более точно показать его важность как всеобъемлющего обозначения в древнем средиземноморском мире. Почти все придавали логосу необходимое действие Божества в мире, которое делало возможным знание и этику. Как ни странно, научной работе по пониманию логоса на протяжении веков не уделялось должного внимания, хотя о логосе написано много в ipsum. Большинство из тех, кто пишет о логотипах, делают это на пути к какой-то более крупной теме. В короткой статье я не могу отдать должное теме,

Необходимо признать тот факт, что не было единообразного понимания логоса в том смысле, что не существовало объединяющей доктрины. Даже в рамках одной философской «школы» может быть несколько определений. Тем не менее, существует платформа общих черт, которые продемонстрировали различные фрагменты и утверждения об идентичности логотипов. К раннему эллинистическому периоду оно использовалось для выражения рациональности в человеке, а также божественного. В ходе своей эволюции логос также функционирует как божественный закон или воля Бога, выраженная в естественной вселенной или в особом откровении. Как бы он ни применялся, логос был прежде всего философским высказыванием, предлагающим метафизическую трансцендентность в той же мере, что и имманентность. Другими словами, логос может служить онтологическим мостом, соединяющим видимое и невидимое царства.

2. Досократики

Попытки проследить использование этого слова в деталях оказались безуспешными. Однако очевидно, что слово «логос» уже использовалось досократиками, главным образом у Гераклита Эфесского (шестой век до н. э.). Мы впервые находим термин логос во фрагментах Гераклита не только как обозначение его собственного понимания и истолкования вещей, но и как единственную объединяющую формулу устройства вещей в мире. Гераклит Эфесский, живший в шестом веке до нашей эры, был первым из известных нам философов, давшим логосу философское или теологическое толкование. Фактически, Гераклита можно было бы назвать первым западным философом, поскольку его сочинения, возможно, были первыми, кто изложил последовательную систему мысли, родственную тому, что мы сейчас называем философией.2 ]. Логос, казалось, занимал важное место в его мыслях, что сделало его первым известным нам философом, давшим логосу философскую или теологическую интерпретацию. Он описал его как универсальный, основополагающий принцип, благодаря которому все происходит и в котором все участвует.

Фрагменты 1 и 2 по-прежнему важны для формулирования основы для понимания [ 3 ].

«Хотя этот логос существует всегда, люди не знают [о нем] и до того, как услышат, и после того, как однажды услышат. Ибо, хотя все вещи происходят в соответствии с этим логосом, они подобны людям без опыта, когда испытывают такие слова и дела...»

«…надо следовать общему. Однако, хотя логос общий, многие живут так, как если бы у них было личное понимание».

Логос как причина и универсальный (общий) также имеет регулирующую функцию в том, что все им управляется и упорядочивается. Человеческое невежество не является препятствием для эффективности логоса. Его деятельность может застать некоторых людей врасплох, поскольку они живут в соответствии со своими ограниченными велениями совести или знаний. Тем не менее, logos следует рассматривать как «общий» или, предположительно, универсальный эндемик реальности.

Логос здесь был имманентным принципом, вездесущим в вещах. Логос Гераклита также имел материальное воплощение, как если бы он был физической силой, в некотором смысле связанной с первоэлементом огня. Человеческий логос был в состоянии понять, что логос, поскольку человеческий разум (логос) в частности, существует как часть универсального логоса; согласно Фрагменту 115: «Душа имеет логос, который увеличивается [внутри души]. Очень похожую концепцию разделяет Исократ (с четвертого по пятый век до нашей эры), согласно которой логос выполняет регулирующую функцию, поскольку он всем управляет и упорядочивает. Стоицизм найдет это направление мысли центральным для своих собственных целей.

2.1. Платон

В прошлом было замечено, что Платон опускает удивительное количество досократовской мысли [ 4 ]. Более того, вполне вероятно, что Платон и Аристотель просто не знали многих важных досократовских идей. Однако эта картина не согласуется с тем, что логос выступает как способность разума как у Платона ( Законы 689D; Тим . 89D), так и у Аристотеля ( Eth. Nic . 102b 26); Аристотель использует logos для обозначения определения или сущности вещи ( Meta . 993a 17) и принципов, существующих в законе ( Pol . 1286a 17), тогда как Платон говорит о logos как о том, что добавляется к истинному мнению, чтобы сделать его знанием ( Theat . 201С). Использование Платоном логоса в Теэтетебыл предметом продолжающихся дискуссий. Вопрос в центре этого диалога касается проблемы знания: «Откуда я знаю, что мое суждение (мое мнение) истинно?» То есть каков критерий различения истинного суждения от ложного? Логос — это отчет (или объяснение), в котором фиксируется отличительный признак или характер объекта [ 5 , 6 ]. Кажется, что « Теэтет» заканчивается на отрицательной ноте, как бы говоря, что мы не сможем прийти к пониманию природы знания, основанного только на наших ощущениях и наших мнениях. Тем не менее, Теэтет приводит определение эпистемы как «истинной веры с логосом» (Theaet 201c–d.), и Сократ, похоже, с ним согласен.

Ясно, что логос является важным компонентом для обладания истинным знанием чего бы то ни было. Однако у Платона есть и логос, делающий возможной добродетель.

человек видит и созерцает вещи, которые расположены в правильном порядке и всегда находятся в одном и том же состоянии, вещи, которые не делают друг другу несправедливости и не терпят ее от рук друг друга, но остаются в порядке согласно разуму (logos) ... .

( Респ . 500с)

Логос делает возможным гармоничное устройство вечного и неизменного порядка, который является основой нашего подражания и роста в добродетели.

Хотя кажется, что есть два применения логоса, утверждалось, что Платон представляет в целом схожие интерпретации логоса, а именно то, которое превращает платоновскую квази-добродетель в полную добродетель, и то, которое преобразует меньшие состояния знания (чей-либо опыт или мнение). ) в некую epistêmê или другие формы мудрости [ 7 ]. То, как именно человек добивается присвоения логоса, кажется еще одним аспектом аллюзивности, часто встречающейся в диалогах Платона.

2.2. стоики

Учение о Логосе является главным элементом системы стоиков, и можно сказать, что оно в наибольшей степени способствовало применению Логоса к пониманию смысла и морали [ 8 ]. На эту тему написано очень много, чего я не могу здесь коснуться (основные обсуждения можно найти в [ 9 , 10 , 11 , 12 ]). В широком смысле стоическая точка зрения рассматривает физику и теологию как корреляты. Материальная вселенная пульсирует живым существом, логосом или рациональным принципом, который пребывает во всем, включая человеческую душу. Эта внутренняя реальность на самом деле является Богом или управляющим принципом всех вещей, а это означает, что все действует в соответствии с провиденциальным порядком, пронизанным логосом.

Для стоиков логос во всем может быть точно описан как пантеизм, о котором североафриканский писатель Тертуллиан замечает, как Зенон из Китиума (известный основатель стоицизма) учил, что логос пронизывает весь материальный мир, как мед течет через соты. Тертуллиан, Ad nat., II, 4). Дело здесь в том, что логос действует как активный принцип, наполняющий и определяющий ход космоса. В отличие от ранней платоновской мысли, Зенон, как говорят, считал, что «логос является творцом и настройщиком всего в природе». Как духовная сила, «логос создал мир и пронизывал каждую его часть». (Тертуллиан, Апол. 21). По этой причине логос был известен по-гречески как «логос сперматикос» (посев рациональности). В то же время стоицизм принял и своего рода панентеизм (Цицерон, De Nat. Deo. I. 40–41; Афинагор, Мольба, 6.4; 22.5); то есть божественное не просто производит все, но божественная душа находится во всем. Поскольку Божественный Разум обитал во всем, моральный порядок существовал как в творении, так и в человеческой душе. Неудивительно, что стоики определяли философию как «стремление к мудрости».

Что касается стоика Иерокла, то боги незыблемы и тверды в своих суждениях, никогда не отступая от того, что они первоначально постановили [ 13 ]. Однако не менее верно, признавал Гиерокл, и то, что «эпическая поэзия», т. е. творческое выражение реальности, придает правдоподобие тому, насколько податливы и изменчивы боги в своих действиях по отношению к человеческим делам, поскольку они являются проявлениями единого Божественная сила. Ученые начала ХХ века [ 14] критиковал стоицизм за неверное истолкование прежнего понимания логоса, но это кажется излишним. Даже если мы допустим, что стоический логос был более метафизически расширенной концепцией, чем предполагал Гераклит, из этого не следует, что стоики полностью искажали Гераклита в этом отношении. Нельзя так просто выдать себя за то, что космически-метафизическая интерпретация логоса Гераклита была вполне стоической выдумкой (Миллер, 165).

Требовалось какое-то объяснение, если мир ( космос ) был упорядочен, а логос был общим планом, согласно которому все происходило, или моделью гармонии и равновесия между разнообразными противоборствующими силами во вселенной. Единство гераклитовских фрагментов — постижение, преемственность и последовательность идей — таково, что идея логоса, если не само слово, пронизывает все целое.

2.3. Филон Иудайос (Иудей)

Обратимся теперь к Филону, еврейскому литератору , жившему в Александрии в те же годы, что и Христос. Плодовитый писатель, на счету которого около сорока восьми отдельных трактатов, Филон, по иронии судьбы, широко использовался христианами, но не евреями. За исключением Иосифа Флавия (еще одного еврея-эллиниста I века), ни Талмуд, ни Мидраш никогда не упоминают его [ 15 ].

Большая часть того, что мы знаем об эллинистическом иудаизме, получена от Филона (некоторые от Иосифа Флавия), его сочинения содержат ценные данные для философского эклектизма платонистских, стоических и пифагорейских элементов, известного как средний платонизм, который оказал значительное влияние на более поздних христианских платоников в Александрия. Нетрудно найти почти на каждой странице сочинений Филона глубокое знание греческой литературы; Гомер, такие поэты, как Еврипид и Демосфен, и особенно Платон (его фаворитами были « Тимей» и « Федр»).). О Филоне говорили, что он не только говорил как грек, но и имел душу грека. Как отмечалось ранее, Филон читал и изучал Библию не на иврите, а на греческом. По его мнению, не было ничего противоречащего между Писанием и философией, поскольку последняя была средством обретения мудрости. «Ибо философия есть практика и изучение мудрости, а мудрость есть познание вещей божественных и человеческих и их причин» («О соединении с предварительными исследованиями», XIV, 79).

Пятикнижие, первые пять книг еврейской Библии, были непререкаемым авторитетом во всех вопросах веры и практики: действительно, очень многие трактаты Филона являются комментариями к Библии. Греческая культура и философия — это неупомянутый, но вездесущий фон, на котором можно понять или реализовать принципы, касающиеся Бога и этики. В частности, Филон избрал платоновскую парадигму бытия и становления, неизменности и изменения, знания и неведения как систему мысли, наиболее подходящую для задачи толкования и истолкования истины, открытой Моисею. Филон часто восхищается Платоном как языческим мыслителем, наиболее близким к истине библейского откровения [ 16].]. В то же время, большим открытием для Филона было то, что кажущееся примитивным еврейское собрание текстов — Бытие, Исход, Левит, Числа и Второзаконие — при чтении должным образом натренированным глазом с помощью аллегорических и метафорических рассуждений содержало высочайшее и глубочайшее философии [ 17 ].

Даже более великий, чем Платон, Моисей сам был величайшим из философов, чье учение заложило основу греческого мышления по всем вопросам этики и метафизики. Какими бы подозрительными современные историки ни считали его историческую основу, Филон опирался на уже распространенный в древности аргумент. Другой египетский еврей по имени Аристобул двумя веками раньше утверждал, что идеи лучших греческих поэтов и философов были предвосхищены Моисеем в Торе (Цит. по Евсевию Кесарийскому, Prep. Evang. IX. 27). Те же самые темы вновь всплывают у Иосифа Флавия, который подтвердил древность еврейского законодательства и обычаев (что он уже сделал в своих двадцати книгах, озаглавленных «Древность евреев»), заявив, что Моисей был отцом греческой философии (Contra Apion II). 168). В еврейском сознании18 ].

Точно так же Филон широко интегрировал многовариантное понятие логоса, используя его более 1300 раз в ссылках на логос как на Божественный Разум, посредством участия в котором люди разумны; модель вселенной; суперинтендант или правитель вселенной; и первородный сын Божий. Филон, характерный для среднего платонизма, объединил платонические и стоические течения в определении Божественного логоса как Высшего принципа, выделяя логос как второй подчиненный божественный принцип, и объединил их, чтобы сформировать понятную модель, которая сильно повлияла на христианскую мысль. С одной стороны, Верховным Божеством является Бог Ветхого Завета, Бог Авраама, Исаака и Иакова. Этот Бог такой же, как Платоническое Высшее Благо или Верховный Бог,

С другой стороны, полностью трансцендентный Бог стал известен человечеству во времени и творении через логос, которого Филон по-разному описывает как Божественного посредника между Богом и миром. Логос в этом последнем случае существует как второстепенное, промежуточное существо, хотя не всегда ясно, что имеет в виду Филон, и он никогда не дает читателю конкретного определения (иногда в его сочинениях логос кажется быть представительной силой или особым присутствием Бога.).

Филон разделяет со своей философской эпохой изображение Божественного логоса обычно как олицетворения платонических идей, подобно тому, как строитель, как говорят, внедрял в свой разум план строительства города («Об устройстве мира», 4.17). ). Таким образом, логос также функционировал как умственное орудие Бога для сотворения мира. Подобно платонизму, логос действует как демиург Тимея , полностью подчиненный Верховному Богу ( Республике ). Именно Бог создает мир посредством логоса. Не пытаясь ввести в заблуждение, Филон, кажется, соединил трансцендентного Бога платонизма с имманентным логосом стоиков, хотя и в своей собственной конфигурации [ 19].]. Это было важным пониманием, которое позже приняли христиане. Зная о тесной связи греческой мысли и иудаизма за столетия до Иисуса, неудивительно, что христианство восприняло пропорционально большую степень греческой философской традиции через матрицу Филона.

В то же время Филон не избегает языка личного Бога, встречающегося в Ветхом Завете. В тех местах, где мы находим имманентные моменты взаимодействия Бога с творением (Бытие 1–3) или людьми (Авраам, Бытие 12; Моисей, Исх 19–20), нам напоминают, что это достигается через посредство логоса как посредник между совершенно трансцендентным Богом и материальным миром.

2.4. Логос Иоанна и греков

Евангелие от Иоанна начинается с пролога, который совершенно не похож на другие евангелия и сам по себе является замечательным утверждением: «В начале был логос, и логос был у Бога, и логос был Бог». Подобно окружающей интеллектуальной культуре, термин «логос» здесь содержит эластичность значения, определяющую уникальное самовыражение Бога, который всегда существовал, всегда действовал как Божественный разум или интеллект и был агентом, посредством которого Бог создает видимый мир. Некоторые исследователи Нового Завета утверждали, что появление этого термина в качестве божественного имени не может быть связано с влиянием греческой философии [ 20].], но это спорно. Хотя мы никогда не узнаем точного исходного намерения автора пролога, философы — как христиане, так и язычники — стали рассматривать это утверждение как воплощение философской онтологии. Действительно, христианские интеллектуалы второго и третьего веков часто представляли христианство не просто как философию, но как единственную и вечную философию [ 21 ]. Концептуальность логотипов сыграла центральную роль в том, чтобы это произошло.

Среди бесчисленных моделей, используемых в качестве идеологического прототипа ранее существовавшего логотипа Иоанна, Вернер Кельбер утверждал, что еврейская мудрость является лучшим кандидатом. Исшедшая из уст Всевышнего, Премудрость существовала в начале до сотворения мира (Прем. 9:1–2; Прит. 8:22–23). После ее участия в деле божественного творения (Притчи 8:27–31) она была послана из небесной обители, чтобы устроить жилище на земле (Премие 9:1–2; Сир 24:8 и далее). Кто найдет ее, тот обретет жизнь (Притч. 8:35), ибо она подобна дереву, раскинувшему свои ветви славы и благодати (Сир. 24:16). Однако сама она не может найти себе покоя на земле, потому что все глупцы отвергают ее (Ен 42:2). Это представление Мудрости в канонических и апокрифических книгах еврейской Библии предлагает «хорошие параллели почти для каждой детали описания Слова в прологе». Он ясно дает нам ключ к основным операциям logos [22 ] .

Если Келбер прав, то почему в прологе Сын представлен как логос, а не как мудрость? Логос используется явно преднамеренно и представляет собой философский контекст, с которого начинается это евангелие. По словам Келбера, эллинистический иудаизм, несомненно, играет не меньшую роль в интерпретации пролога. В первом веке было обычным делом использовать мудрость и логос как синонимы. То есть, в эллинском иудаизме, была взаимозаменяемость софии с логотипами , как на примере переносом Филона из Софийского атрибутов наказывающего Логоса .К этому следует также добавить роль значения древнееврейского «мемра» (диббур). Трудно сказать, насколько раввинистическое понятие мемра («диббур»), использовавшееся параллельно с божественной Мудростью, подверглось влиянию греческого термина lόgos. Однако Филон, должно быть, знал о мемре как о космической силе, исходящей от Бога и воздействующей на Его волю [ 23 ].

При более внимательном рассмотрении пролога Иоанна говорится, что логос находится с Богом, что предполагает различие между Богом и Его Словом. Однако логос также называют Богом Бога, как если бы он был аспектом ( видом ) божественности [ 24].]. Пьер Адо утверждал, что христианская философия стала возможной благодаря двусмысленности (или многозначности) греческого логоса. В качестве «Слова», «рациональной силы», «дискурса» или «объяснения» логос легко сливался с другими олицетворениями. Пролог Иоанна сначала не полностью определяет логос, но в Иоанна 1:14 объявляется, что логос - это Сын Отца. Такой язык уже использовался Филоном, точно так же, как мы видели, что Филон ссылается на логос как на «первородного сына». Тем не менее, следует сказать, что мы не можем быть уверены, что Филон является источником — конечно, не единственным источником — изображения логоса автором пролога.

Столь же вероятным местом для нахождения прецедентов является «литература мудрости» Еврейских Писаний (Пс, Притчи, Иов и др.). Учитывая силу этих прецедентов, один ученый утверждал, что мы должны игнорировать Филона и смотреть исключительно на библейские свидетельства [ 25 ]. В нескольких случаях мы находим использование термина «слово» (либо как логос, либо как рема), обычно связанного с величием или действием Бога. Ps 106: 20 говорится , что слово посланные Богом , чтобы залечить: «Он послал Своего слова (Логоса) , и исцелил их,» и Пс 147: 15 гласит: «Бог , Который посылает свою речь по всей земле: Его слово ( logos) бегает быстро ». Мы могли бы также обратиться к апокрифическому ВЗ: « Его словом (lógos) все регулируется» ( Экклюс).43: 28). Все это очень похоже на Ин. 1:3 и 9: Он тот, через кого Бог «сотворил все» и «свет истинный, просвещающий всякого человека».

Конечно, нас привлекает Притчи 8, где мы находим Премудрость ( Софию ) в персонифицированном виде.

22 Господь сотворил меня в начале Своего дела,

  первый из его старых актов.

23 века назад я был создан,

  во-первых, до начала земли...

30 тогда я был подле него, как искусный мастер;

  и я был ежедневно его радостью, радуясь перед ним всегда,

31 радуясь своему обитаемому миру

  и радуется сынам человеческим.

[ 26 ]

По богословским и апологетическим причинам гипостазированная «мудрость» (ст. 22–28) часто встречается у христианских писателей со второго по четвертый века как описание логоса и Христа как Слова или Мудрости Бога.

Тем не менее, аргумент, основанный только на Писании, кажется ненужным и, вероятно, слишком осторожным в отношении влияния нехристианских источников на христианские тексты. Однако такое влияние неоспоримо. К середине второго века христианские мыслители представляли логос в терминах, знакомых платоникам и стоикам. Судя по имеющимся у нас свидетельствам светского эллинистического мнения, Пролог был истолкован как философский текст. Неоплатоник Амелий, не друживший с христианами, называет Иоанна «варваром», но подтверждает слова пролога:

Таким образом, это был логос, от вечного существования которого зависело существование сотворенных вещей, как утверждал бы и Гераклит... Варвар утверждает, что Он был с Богом и был Богом: через Которого абсолютно все вещи были созданы.

(Евсевий, Преп. Еванг. XI. 19)

Кажется, что Амелиус понимал тесную связь между лексикой Евангелия и тем, что свойственно философскому исследованию (Hadot, 239). Это был не единичный случай. Позже мы видим заметное сходство в « Признаниях».(Conf. VII. ix, 13), где Августин совершенно ясно заявляет, что он недавно читал «некоторые книги платоников». Именно в этих книгах, хотя и не в точных словах, а «в том же смысле», он впервые столкнулся со значением, выраженным в прологе Иоанна 1, который он цитирует: , и что жизнь была светом людей. Свет сиял во тьме, и тьма не объяла его». Платоники не могли бы сказать лучше. Как бывший материалист и скептик, Августин обратился от беспокойного и преходящего мира к Божественному логосу, которого христиане и философы отождествляли с Богом. Нет ни намека на удивление в описании Августином того, что библейский логос стоял в непосредственной близости от онтологического порядка (нео-)платоников.

Следует отметить, что rhēma (ṕῆμἀ) и logos (два термина используются Иоанном взаимозаменяемо), используемые в Четвертом Евангелии, уже используются богословски и христологически наводящим образом — особенно в Ин. 12:48 («Отвергающий меня и не принимает слов моих, имеет судью; слово, которое я сказал, будет ему судьей в последний день») и 17:8а,14 («…слова [rhēmata], которые ты дал мне, я дал им ...Я дал им твое слово»). И logos, и rhēma изобилуют в Четвертом Евангелии, встречаясь пятьдесят один раз (logos 39; rhēma[ta], 12). Даже Миллер признает, что причина, по которой в прологе был выбран logos (а не rhēma), связана с его богатым характером и разнообразными употреблениями, которые предполагают более полное выражение. Откуда взялся этот «богатый характер и разнообразные обычаи»?

2.5. Христианский философ Юстин

В защите христианства, написанной в середине II века для того, чтобы завоевать доверие римлян, Юстин показывает различные пересекающиеся связи между христианской и греческой философиями. Здесь мы снова видим влияние среднего платонизма, хотя следует отметить, что Юстин использует философский словарь для приведения в действие библейского учения. Его главные интересы заключаются в путях определенной философской мудрости, являющейся частичным отражением библейских принципов. В одном месте он делает поразительное замечание: «Когда мы также говорим, что логос, то есть первенство Бога, был произведен без физического соединения, и что Он, Иисус Христос, наш Учитель, был распят и умер, и воскрес и вознесся на небо [...] Этим мы не утверждаем ничего отличного от того, что вы думаете о тех, кого считаете сынами Юпитера» (Юстин, Апол. 21). Юстина интересует принцип подобия, что не означает, что он верит, что Божественное зарождение в равной степени обнаруживается между христианским Евангелием и языческой религией. На самом деле Юстин очень осторожно указывает на различие между классической философией и языческой религией.

В другом тексте Юстина он использует логос сперматикос.принципе, но с ограничениями. Он без колебаний говорит, что «семя Бога, логос, можно найти по всему миру. Мы заявили выше, что Он есть Слово, причастниками которого были все роды человеческие» (Аполл. 46). Это означает, что все человечество участвует в рациональности логоса. Джастин показывает, насколько он стоичен. Платон и Сократ включены, поскольку внутренний логос позволил им максимально приблизиться к истине без помощи библейского откровения. В результате, утверждает Юстин, учение Платона и Пифагора «было для нас стеной и крепостью философии» (Диал. 5). В другом месте сказано: «Ибо все, что когда-либо хорошо говорили законодатели или философы или с трудом достигалось по нахождению и созерцанию Логоса» (II Апол. 10.2). Любой, кто вел жизнь, руководствуясь разумом (logos), фактически является христианином, даже если он или она ничего не знали о Христе. Тот же руководящий принцип логоса применяется к работе любого языческого философа. Здесь стоит подробно процитировать Джастина.

То, что каждый из них возвещал, было добром, когда он видел из части божественного семенного логоса то, что ему сородственно. Но когда они противоречат сами себе в своих основных учениях, оказывается, что они не обладают надежным пониманием и непогрешимым знанием. Итак, что бы ни было правильно сказано кем-либо, принадлежит нам, христианам, потому что после Бога мы поклоняемся и любим Логоса, который происходит от нерожденного и невыразимого Бога.

(II Апол. 13.3)

Для Юстина вся человеческая мудрость, проявляющаяся в этике и стремлении к истине, является результатом логоса, внедренного в человеческую природу. «Мы знаем, что последователи стоических воззрений были во всяком случае порядочны в отношении своего этического учения, как и поэты в некоторых отношениях... ибо семя логоса было насаждено во всем человеческом роде» (II Апол. 7.1 Фраза «lόgos сперматикос» появляется только в этом извинении.). Благодаря общему логосу великие философы истории предложили хорошее руководство, даже если оно было частичным и неполным. Поскольку логос наконец открылся христианам как Христос, евреи и, в конечном счете, христиане лучше всего поняли Божьи цели, раскрытые в логосе.

Хотя многие христианские мыслители впоследствии писали о логосе, конструкции Юстина остаются в основном нетронутыми. Однако после Юстина произошел переход от акцента на логос сперматикос к логос профорикос . Это последнее впервые сформулировано Феофилом Антиохийским (Ad Autol. 2. 22). Это полностью внутреннее и существенно единое отношение внутри Божества могло бы существовать вечно, если бы не акт творения. В этот момент логос «внутри» ( endiathetos ) выступает или, как Божье Слово, «произносится» ( prophorikos).). Здесь перевод logos как «Слово» служит метафорой Божьего высказывания. В этом акте (не «моменте») Божьего «говорения» Слово проявляется как особая реальность: логос, который есть Бог, также с Богом и теперь считается Божьим агентом творения и вдохновения. Комментарий Оригена к Евангелию от Матфея представляет собой тематическое исследование.

Ученики говорят: «У нас не больше пяти хлебов и двух рыб (Мф 14:17). Таким образом, они намекают, что пять хлебов являются чувственными словами Писаний и по этой причине равны по числу пяти чувствам. Несомненно, две рыбы подразумевают Слово явленное и Слово сокрытое, поскольку они являются вкусом чувственных вещей в Писаниях».

(Ориген, В Матфея 11. 1–2)

Однако для христиан logos prophorikos не был простым демиургом . Тертуллиан настаивает на том, что этот овеществляющий акт логоса не означает, что Бог создал второго бога, чтобы исполнять его волю. Любое представление о Боге, порождающем второго бога, казалось слишком близким к языческому политеизму, против которого радикально выступал Тертуллиан. Вместо этого говорят, что логос произошел из самой субстанции вечного Бытия и возник (не разделен) ипостасно с целью раскрытия Бога через творение. Субстанция также не отделена — она только расширяется в божественном порождении логоса; Он дух духа, Бог от Бога (Тертуллиан, Апол. 21.13).

Где-то между Юстином и Тертуллианом Татиан из Сирии знал и усвоил логос-теологию как подходящее средство объяснения христианского учения об Отце и Сыне. Ближе к рассказу Тертуллиана Татиан делает акцент на том, как логос стал известен как высказывание Отца. В этот момент высказывания, когда логос экстернализуется, он не отличается от Бога, как если бы часть Бога была отрезана. Используя метафоры речи и огня (Татиан, Орат. 5.2), Татиан считает, что произнесение Слова от Говорящего (Бога) подчеркивает различие между Говорящим и самосущим Словом, тогда как в другой метафоре это тот же самый огонь. который проходит от факела, не образуя потерь или изменений в переходе в любое пламя. Более впечатляющим, хотя и менее известным, является христианский философ Афинагор. который подводит нас к самому порогу «вечного зарождения» Происхождения, заявляя, что Божий логос или Ноус назван «первенцем» «не потому, что он появился на свет», поскольку он был «вечно разумным (logikòs)» в вечном разуме Бога. . В подтверждение цитируется наш знакомый отрывок из Притч 8:22: «Ибо Господь, говорит, поставил меня началом (ср. Ин 1:1) путей Своих для дел Своих».

В то время как Афинагор не стремится, как Юстин, показать божественное откровение логоса всему творению, он желает продемонстрировать, что логос как разум (nous) и разум (logos) Отца онтологически не попадает в категория созданных вещей. Предвосхищая Происхождение, Афинагор проводит резкое различие между божественным или вечным бытием и сотворенным бытием. Сын может быть только причастником вечного бытия. Наследие Филона начинает ускользать в сторону.

2.6. Общая метафизическая и этическая основа

Сразу приходит на ум божественная неизменность, концепция, которая навсегда осталась запечатленной в христианской теологии для защиты неприкосновенности божественной природы. Другие включали бессмертие души, понимание Бога через отрицание и необходимость божественного провидения в мире. Больше всего — и часто недооцениваемого — христианское допущение философии как образа жизни. Во многих отношениях греческая философия послужила образцом для возникновения христианской философии. Мы уже видели , что христианские интеллектуалы объяснили христианство как философия, как ифилософия. Христиане не были готовы следовать религиозным элементам, вплетенным в греческий и римский философский анализ, но можно утверждать, что христианство приняло философскую культурную структуру, которая была «стилем жизни и образом жизни» (Hadot, 240–41). На протяжении всей античности философия обозначала не столько теорию или метод гносеологии, сколько живую мудрость и способ действия в соответствии с разумом. Христианская философия, таким образом, состояла в том, чтобы жить в соответствии с логосом. Поскольку христианство, безусловно, было связано с образом жизни, нетрудно было представить христианство с философским мировоззрением.

3. Заключение

Нельзя не заметить, как много совпадений существовало между философскими теологиями древнего средиземноморского мира, особенно между иудейской, греческой и христианской теологиями, чье понимание вселенной было одновременно рациональным (или объяснительным) и хорошим.

Второй характеристикой греческих философских систем является их натурализм. Это означает, что основы человеческого поведения заложены в устройстве космоса. Стоики, платоники и пифагорейцы работают с задачей познания характера мира и реагирования на него. Логос — это и проектировщик, и замысел всей реальности. Однако и в этом пункте есть существенная разница. Христианство проводит резкую границу между творцом и творением. Августин утверждал то, что к его времени стало стандартным христианским пониманием: что греческая философия давала пытливому уму хорошее руководство, но лишь несовершенное. Августин не сомневался, насколько платоническая метафизика повлияла на его собственное мышление [ 27].]. Между тем Платон задавал правильные вопросы, но так и не смог на них полностью ответить. Только Мудрость Божия, логос, была способна исцелить сердце и привязанности. В христианском смысле этот логос был не просто принципом, а, как выразился Климент Александрийский, «небесным Словом, истинным чемпионом, увенчавшимся на сцене всего мира» (Протрептикос 1 (Леб 92.7)) .

Подводя итог, мы не должны не признать очевидную особенность приведенного выше повествования. Логос, проходя через различные перекрывающиеся стадии, стал функционировать как своего рода клей или клей, который позволял пересекаться сопоставимым системам. Хотя это не было неизбежным положением дел, гибкость логоса, тем не менее, делала его идеальной философской и теологической конструкцией, предлагающей решения фундаментальных проблем, связанных с соединением трансцендентности и неизбежности. Несмотря на греческое слияние поэтического и рационального или «расхождение путей» иудаизма и христианства, логос тем не менее стал и остался неотъемлемым элементом различных религиозных систем.