Несобственно-прямая речь в романе М.А.Булгакова "Мастер и Маргарита"

ВВЕДЕНИЕ

Методика изучения стиля художественного произведения как целостного единства, обладающего своими закономерностями и особенностями, не является установленной. Статьи и исследования, посвященные этой проблеме, по словам В.В.Виноградова, «еще очень далеки не только от решения, но даже и от более или менее удовлетворительного объяснения».[1] К числу первоочередных проблем, решение которых должно помочь в определении способов стилистического анализа художественного произведения, относится вопрос о специфических категориях и понятиях стилистики как языка, так и художественной речи.

Однако прямых высказываний о том, какие явления должны быть отнесены к числу стилистических понятий, еще очень мало. В современных работах, так или иначе связанных с проблемами стилистического анализа, как правило, речь идет о предмете и задачах стилистики, о необходимости выделения ее в самостоятельную филологическую дисциплину.

Одним из стилистических понятий, оказавшихся среди языковых категорий, является несобственно-прямая речь. По традиции во всех учебных пособиях по современному русскому языку она рассматривается как синтаксическая структура наряду с речью косвенной и прямой, а в большинстве работ  литературоведческого характера называется стилистическим приемом или просто приемом. В действительности явление, называемое термином «несобственно-прямая речь», наряду с речью автора и персонажей относится к числу основных стилистических понятий в художественном произведении, объединяемых общим термином – способы изложения содержания. Представляя собой специфическую особенность художественного текста, они являются основой языковой композиции произведения (любой языковой факт входит в один из способов изложения, и анализ его имеет смысл только в том случае, если учтено, в какой из названных форм он отмечен). С другой стороны, способы изложения связаны прямой связью с композицией произведения, понимаемой в обычном литературоведческом смысле, и через нее или самостоятельно с другими особенностями содержания. Таким образом, через эти категории осуществляется связь языковых и литературоведческих понятий, происходит отбор соответствующего языкового материала для выражения конкретного содержания. Можно сказать, что способы изложения, являясь формой, в которую обязательно облекается содержание любого произведения, по отношению к языковым категориям выступают как определенное содержание, требующего конкретного языкового оформления. Из сказанного следует, что изучение и подробное описание способов изложения является первоочередной задачей науки о языковой структуре художественного произведения.

Из всех способов изложения речь героев раньше всего привлекла внимание ученых и более других подвергалась изучению в разных планах. В частности, можно назвать работы, посвященные специально изучению диалогической речи персонажей: Л.Якубинский «О диалогической речи», Т.Г.Винокур «О некоторых синтаксических особенностях диалогической речи», Е.М.Галкина-Федорук «О некоторых особенностях языка ранних драматических произведений Горького», М.Л.Михлина «Из наблюдений над синтаксисом диалогической речи», и работы обобщающего типа, в которых содержится раздел. Посвященный речи персонажей: А.И.Ефимов «О языке художественных произведений», А.И.Долгих «К вопросу об индивидуализации и типизации речи персонажей». Развернутая синтаксическая характеристика речи действующих лиц, оформленной как прямая речь, имеется в работах М.К.Милых «Прямая речь в художественной прозе», «Синтаксические особенности прямой речи в художественной прозе». В основном же речь героев как средство речевой характеристики персонажей подверглась изучению в многочисленных работах, посвященных отдельному произведению или герою: В.Воробьев «Язык Пугачева в повести «Капитанская дочка» А.С.Пушкина», Н.В.Трунев «О языке Ваньки Жукова», Н.И.Белинская «Монолог Татьяны как средство ее характеристики» и др.

Авторская речь также становится предметом изучения. Наиболее основательные работы принадлежат академику В.В.Виноградову («О языке художественной литературы», «О языке Толстого», «О языке ранней прозы Гоголя»), хотя за последнее время появилось немало работ и других авторов.

Считая несобственно-прямую речь третьим способом изложения наряду с автором и персонажей, следует признать необходимым составление по возможности более полной характеристики и этого приема.

Представленная дипломная работа является попыткой изучения несобственно-прямой речи, которая используется для изображения внутренней и внешней речи человека. Материалом для исследования послужила роман М.Булгакова «Мастер и Маргарита», в котором внутренняя речь персонажей играет стилеобразующую роль.

 Актуальность данной работы определяется, во-первых, неоднозначностью лингвистических теорий несобственно-прямой речи, отсутствием единого терминологического аппарата и интересом, который вызывает данный предмет в связи с наличием множества спорных моментов при его исследовании.

Объектом исследования является произведение М.Булгакова «Мастер и Маргарита».

Предметом исследования является несобственно-прямая речь.

Целью данной работы является многоаспектное изучение несобственно-прямой речи в романе М.Булгакова «Мастер и Маргарита».

В рамках поставленной цели в работе решается ряд следующих задач:

- выявление разновидностей несобственно-прямой речи и композиционно-речевых форм, которыми несобственно-прямая речь представлена в тексте;

- исследование способов выражения эмоций в несобственно-прямой речи персонажей, а также комплексный лингвистический анализ несобственно-прямой речи с выявлением ее синтаксических, стилистических и индивидуально-психологических характеристик.

Основным методом, используемым в работе, является описательный метод лингвостилистического анализа, заключающийся в наблюдении лингвистических фактов, их описании с последующим анализом и выявлением закономерностей исследуемой проблемы.

Данное исследование проводилось по изданию Булгаков М.А. Мастер и Маргарита  – М.: Олимп, 2000. – 592 с. Все примеры, используемые для анализа, показаны в «Приложении».

1 СПОСОБЫ ВЫРАЖЕНИЯ ЧУЖОЙ РЕЧИ И ЕЕ  ХАРАКТЕРИСТИКА

В процессе общения у нас часто возникает  необходимость передать чужую речь (под этим термином обычно понимают и речь другого лица, и свою речь, но произнесенную ранее). При этом в одних случаях нам важно передать не только содержание, но и саму форму чужой речи (ее точный лексический состав и грамматическую организацию), а в других – только содержание; следовательно, в одних случаях точное воспроизведение чужой речи обязательно, а в других – необязательно.

В соответствии с этими задачами в языке выработались специальные способы передачи чужой речи:

1)       Формы прямой передачи (прямая речь);

2)      Формы косвенной передачи (косвенная речь);

Предложения с прямой речью специально предназначены для точного воспроизведения чужой речи (ее содержания и формы), а предложения с косвенной речью – лишь для передачи содержания чужой речи. Эти две формы передачи чужой речи являются наиболее распространенными.

Кроме этих двух основных форм, существуют и другие формы, предназначенные для передачи только темы, предмета чужой речи, для включения в авторскую речь элементов чужой речи и решения других, экспрессивно-стилистических, задач. Таким образом, можно говорить о целой системе форм передачи чужой речи.

Чужая речь может включать с текст по-разному. В книжных стилях обычно прибегают к цитации. Цитата точно воспроизводит часть текста из какого-либо сочинения или выступления оратора и, как правило, дается со ссылкой на источник.

Авторы научных произведений прибегают к цитатам для подтверждения своей мысли, разъяснения того или иного положения. В официально-деловых текстах иногда возникает потребность в цитатном изложении содержания каких-либо указов, положений, законов. При этом обеспечивается максимальная точность выражения информации, что имеет первостепенное значение для языка документов. В публицистическом стиле к чисто информативной функции цитаты добавляется эмоционально-экспрессивная: журналисты могут цитировать призывы, лозунги, подчеркивая важность своих утверждений, усиливая выразительность речи.

Структура цитаты разнообразна – от словосочетания и простого предложения до значительного отрывка текста. По-разному они могут и вводиться в текст: следовать после авторских слов и включаться в текст как его относительно самостоятельные части, являться часть косвенной речи и присоединяться с помощью вводных слов и вставных конструкций. Разные способы введения цитат обогащают структуры текста, позволяя живо сочетать чужую речь с авторским повествованием. Однако чрезмерное увлечение цитатами отрицательно сказывается на стиле изложения, обезличивая язык автора и лишая его самостоятельности. Недопустимо также искажение смысла цитат произвольным их сокращением или искусственным включением в чуждый контекст. В художественной литературе и публицистических произведениях, близких к ней по стилю (очерках, фельетонах), используются иные, экспрессивные формы передачи чужой речи.

1.1  Прямая речь – основной способ передачи чужой речи

Наибольшей популярностью у писателей и журналистов пользуется прямая речь, выразительные возможности которой трудно переоценить.

         «Прямая речь – это чужая речь, точно воспроизведенная и переданная от лица того, кто ее произнес (написал)».[2]

Предложения с прямой речью включают два компонента: прямую речь, где воспроизводится чужая речь, и вводящие слова, в которых указывается, кем эта речь была сказана, а также могут быть раскрыты обстоятельства речи (когда, где, почему и т.д.). Вводящие слова связаны с прямой речью по смыслу и интонационно и могут следовать за ней, предшествовать ей и разрывать ее на части.

В прямую речь могут входить одно или несколько предложений, разных по структуре, интонации, модально-временным планам. Функционирующая для точной передачи чужого высказывания, прямая речь может включать личные местоимения, указывающие на говорящие лицо, а также соответствующие притяжательные местоимения, междометия, обращения, вводные конструкции, неполные предложения и т.д. В отличие от косвенной речи прямая речь может включать более разнообразные по стилистической окраске слова и фразеологические сочетания, что позволяет передавать в художественной литературе особенности речевой манеры персонажей.

Стилистические функции прямой речи в художественном тексте многообразны: она не только заключает в себе ту или иную информацию, необходимую для развития сюжета, но и выступает в изобразительной функции, рисуя облик героя, у которого своя манера речевого поведения. По тому, как он выбирает и произносит слова, мы много узнаем о персонаже. Прямая речь персонажа для художника – это и предмет изображения, и средство самовыражения героя. Диалоги, внутренняя речь героев – все это служит важнейшим средством изображения жизни в ее различных проявлениях.

Благодаря своей выразительности, прямая речь используется в литературе как средство характеристики персонажей. Вспомним экспрессивные речи Простаковой, деда Щукаря и других героев русской классической литературы.

Вводящие слова чаще всего представляют собой двусоставное предложения с подлежащим, указывающим лицо, которому принадлежит прямая речь, и сказуемым, выраженным глаголом со значением речи или мысли: сказать, спросить, приказать, ответить, крикнуть и т.д.; подумать, решить, вспомнить и т.д.

Вводящими словами могут быть существительные: слова, вопрос, голос, шепот, восклицание и под. Например: «Прозвучал тусклый, больной голос: «Имя?»[3] Слова со значением речи и мысли являются структурным центром вводящего компонента.

Слова со значением речи или мысли нередко распространяются обстоятельствами, указывающими, как, где, когда и т.д. была произнесена прямая речь. Например: «Пора! Вылетайте», - заговорил Азезелло в трубке» [4].

Вводящие слова могут иметь форму неполных предложений, когда контекст подсказывает, что они вводят в прямую речь. Например: «Спросил: «Вы пьете водку?»[5]

Особое стилистическое значение получает прямая речь в драматургии, где ее художественные достоинства определяют уровень мастерства драматурга; а также в публицистическом стиле (в интервью, где важны индивидуальные особенности речи участников беседы).

Косвенная речь в противоположность прямой передает лишь содержание речи другого лица, не отражая ее стилистических особенностей и индивидуальных отличий.

1.2  Косвенная речь, ее особенности и отличия от прямой речи

Косвенная речь передает общее содержание чужой речи обычно в виде придаточного предложения. В этом случае предложения с косвенной речью представляют собой сложноподчинительные предложения с придаточными изъяснительными. Главное предложение – это вводящие слова (слова автора), а придаточное предложение это чужая речь. Сравните: «Да, мы – атеисты», - улыбаясь, ответил Берлиоз».[6]  – Берлиоз, улыбаясь, ответил, что они атеисты.

Предложения с прямой и косвенной речью соотносительны по структуре и семантике: они стоят из вводящего компонента и чужой речи. Как и при прямой речи, вводящие слова комментируют чужую речь, указывая, кем, когда, где, почему и т.д. была произнесена речь.

В косвенной речи синтаксически свободные формы прямой речи преобразуются в зависимые, исчезают интонации разговорной речи, происходит замена местоимений с точки зрения говорящего лица, возможно изменение модально-временных планов, возможно изменения в лексическом наполнении предложений.

Главным структурным средством косвенной речи являются союзы (что, будто, чтобы) и союзные слова (кто, что, какой, как, где, когда, почему и др.)

Предложения союзами предназначены для передачи содержания различных по своей модальности типов чужой речи. Предложения с союзом что передают содержание повествовательных предложений с утвердительной или отрицательной модальностью. Например: «Странный человек за столом даже побагровел от напряжения и сказал невнятно опять-таки, что секретаря тоже нету… когда он придет неизвестно и … что секретарь болен…»[7]

Предложения с союзами будто, будто бы также передают содержание повествовательных предложений, но с оттенками неуверенности, предположительности.

Предложения с союзом чтобы передают содержание побудительных предложений с чужой речью.

Предложения с различными союзными словами (вопросительно-относительными местоимениями) предают содержание вопросительных предложений чужой речи. Например: «Почти в каждом письме она спрашивала, куда я поеду, если меня «отпустят».[8]

Предложения с прямой и косвенной речью – синтаксические синонимы, поэтому они могут заменять друг друга. Прямая речь позволяет изложить содержание чужой речи, сохраняя форму ее выражения. Косвенная речь позволяет сократить чужую речь, произвести лексические замены, изменить стилистическую окраску чужой речи.

  1.3 Несобственно-прямая речь

       1.3.1 Вопрос об определении несобственно-прямой речи

Высказывания по вопросу об определении несобственно-прямой речи можно разделить на три группы. Одни авторы рассматривают явление, называемое наиболее часто несобственно-прямой речью, как разновидность косвенной речи; другие считают ее категорией, стоящей на грани прямой и косвенной речи или даже самостоятельной в этом ряду; третьи считают несобственно-прямую речь явлением, совмещающим признаки авторского повествования и речи героя. Принципиального различия между первой и второй точками зрения нет, так как сторонники их дают определения несобственно-прямой речи через сопоставление ее с прямой и косвенной речью. Следовательно, основное разногласие состоит в том, считать ли несобственно-прямую речь категорией одного порядка с косвенной и прямой речью или – речью авторской и персонажей.

В работах, посвященных стилистическому анализу несобственно-прямой речи, как правило, отсутствует определение как таковое, однако в процессе рассмотрения конкретного произведения обязательно подчеркивается, что несобственно-прямая речь есть результат совмещения субъектных планов автора и героя.

Недаром в работах этого типа для обозначения одного и того же явления наряду с термином «несобственно-прямая речь» употребляется термин «непрямая речь автора», а для обозначения противоположных понятий – «речь героя» и «собственно-авторский контекст». В работах, где, помимо указания на стилистическую роль несобственно-прямой речи, дается толкование ее лингвистической сущности, имеется обычно определение, сводящееся, как правило, к сопоставлению несобственно-прямой речи с прямой и косвенной речью. Однако ни один из авторов, стремящихся подвести несобственно-прямую речь под разновидность косвенной или классифицировать ее как самостоятельную категорию в этому ряду, не может избежать второго критерия: как только речь заходит о функциях приема, несобственно-прямая речь сопоставляется с речью автора и героя.

Эта особенность наблюдается уже в одной из первых работ о несобственно-прямой речи, появившейся в русской лингвистической литературе еще в 1890 году. Ее автор, П.Козловский, помещает раздел о несобственно-прямой речи  в статью под названием «О сочетании предложений прямой и косвенной речи», однако характеризует ее следующим образом: «Достоин здесь внимания случай превращения так называемой «чужой речи» (прямой и косвенной) в речь самого автора…» В.Н.Волошинов относит несобственно-прямую речь к «модификации косвенной речи» и в то же время называет ее «получужой-полуавторской речью»[9].

Двойственность в определении несобственно-прямой речи наблюдается в большинстве основных учебных пособий по синтаксису современного языка. В них несобственно-прямая речь всегда включается в раздел «Прямая и косвенная речь» и этим самым относится к числу явлений, однородных прямой и косвенной речи. Однако в процессе ее характеристики сущность несобственно-прямой речи разъясняется, как правило, исключительно путем ссылки на речь автора и персонажей.

Лишь в немногих собственно лингвистических работах отсутствует какая бы то ни было попытка поставить несобственно-прямую речь в один ряд с прямой и косвенной речью, а определение ее дается путем ориентации на авторское повествование и речь героя. К числу их относятся статья Н.Ю. Шведовой «К вопросу об общенародном и индивидуальном язык писателя» и статья Н.С. Поспелова «Несобственно-прямая речь и способы ее выражения в художественной прозе Гончарова 30-40-х годов».

Первоначальные исследования приема несобственно-прямой речи обусловлены не стремлением охарактеризовать саму категорию, а вызвано попыткой сделать названное явление материалом для иллюстрации основных теоретических положений представителей «женевской школы» (противопоставления системы языка живой речи). В связи с этим явления стиля было произвольно классифицировано как явление языка и отнесено к числу синтаксических конструкций.

Термины «косвенная» и «прямая» речь употребляются для обозначения синтаксических конструкций, используемых для оформления «передаваемой» речи. Прием в художественном произведении чаще всего «передаваемой» речью бывает речь героя. Однако в виде косвенной и прямой речи может быть оформлена и авторская речь (если повествование ведется от первого лица или в лирических отступлениях). Область применения косвенной и прямой речи гораздо шире (не ограничивается языком художественной литературы), и в процессе обычного общения прямая и косвенная речь служат для оформления «своей» или «чужой» речи. В обоих случаях «косвенная и прямая речь» относятся к «речи героя и авторской» или «своей» и «чужой» как средства оформления, как форма к содержанию.

В большинстве случаев в работах, посвященных прямой, косвенной и несобственно-прямой речи, указанные явления называются способами, формами, приемами передачи чужих (не авторских) высказываний. Однако в некоторых случаях эти же явления называют уже не формами, а видами или разновидностями чужого высказывания. Например, в диссертации В.И.Кодухова говорится: «Основными способами передачи чужого высказывания, или видами чужой речи, принято считать прямую и косвенную речь». И: «Прямая и косвенная речь, как основные разновидности чужой речи…». В работе М.К.Милых читаем: «Чужая речь имеет две основные разновидности…, прямую и косвенную…». Или: «Прямая и косвенная речь – это различные виды воспроизведения высказывания». Или: «Для писателя прямая и косвенная речь – два основных способа передачи речи персонажей». И, наконец, «несобственно-прямая речь… привлекла к себе внимание в гораздо большей степени, чем другие виды чужой речи», «понятие прямой, косвенной и несобственно-прямой речи как основных разновидностей чужой речи».

Результатом смешения названных понятий и нечеткости их определений является и противоречивая характеристика несобственно-прямая речи.

Одни авторы называют «несобственно-прямая речь» «эпическим приемом», «стилистическим приемом», «формой стиля» или просто «приемом» (например, П.Козловский, Е.М.Степанова, А.И.Молотков, Б.Г.Реизов И.И.Ковтунова, Н.С.Поспелов). Другие (например, Л.А.Булаховский, А.Н.Гвоздев, А.В.Телятникова) считают ее «синтаксической структурой».

Авторская речь по содержанию представляет собой либо объективное повествование, либо отражает субъективную точку зрения автора. Речь героя отражает субъективную точку зрения персонажей. Несобственно-прямая речь совмещает субъектные планы автора и героя. С языковой стороны «авторская речь характеризуется формой повествования от 3-го или 1-го лица и авторским временным планом повествования»,[10] который обычно выражается прошедшим временем или настоящим в значении прошедшего (так называемые «авторские отчеты времени»). Любая авторская речь является с синтаксической точки зрения основой повествования, конвой произведения, в которую вставляются другие способы изложения, имеющие свои средства выражения. При этом средства выражения как речи героев, так и несобственно-прямой в силу их синтаксической зависимости от авторского контекста обязательно имеют двойственный характер: с одной стороны они выделяют эти категории из авторского контекста, с другой – соединяют с ним.

Все это свидетельствует о том, что и по содержанию (совмещение субъектных планов автора и героя) и по средствам выражения (выделяющие и соединяющие с общим авторским контекстом) несобственно-прямая речь является третье самостоятельной категорией наряду с авторской речью и речью персонажей.

1.3.2 Несобственно-прямая речь в художественном произведении

Несобственно-прямая речь – это сложный способ передачи чужой речи, широко употребляемый в художественной литературе как особый стилистический приём. Несобственно-прямая речь – двойное явление,  для  него  характерны  два  основных  вида  изучения: грамматический  и  стилистический.  Именно  стилистический аспект несобственно-прямой речи отличает его от традиционных синтаксических форм передачи чужой речи: прямой и косвенной речи.

С  грамматической точки  зрения, несобственно-прямая речь –  явление  промежуточное между  прямой и  косвенной  речью: подобно прямой речи, несобственно-прямая речь сохраняет, полностью или частично, лексические, фразеологические и синтаксические особенности речи  говорящего;  подобно  косвенной  речи,  выдерживаются правила замены личных форм местоимений и глаголов, кроме того, несобственно-прямая речь, как и косвенная речь, может иметь форму придаточного предложения, находящегося после  главного. Эти предложения можно спутать с предложениями косвенной речи, но в предложениях с несобственно-прямой речью встречается такой элемент, который несвойственен косвенной речи. Обычно это наречия, указывающие на настоящее время (теперь, сейчас, ныне),

Такое соединение синтаксических черт прямой и косвенной речи даёт «излагающий  парадокс»  несобственно-прямой речи:  характерно для  несобственно-прямой речи употребление личных и притяжательных местоимений и личных  форм  глаголов  с  точки  зрения  автора (как  в  косвенной речи), а с  другой  стороны, характерно также употребление ориентировочных  элементов, таких как наречия места и времени, элементов разговорного характера, таких как междометия, частицы, придающих речи эмоциональную колоритность, с точки зрения героя (как в прямой речи).

Таким образом внутрь одного и того же высказывания попадают отзвуки первоначальной речи говорящего, и одновременно отзвуки речи, передающей  высказывание как чужую речь. Одним словом, в одном высказывании сосуществуют линия речи героя и линия речи автора.

Когда  автор хочет  воспроизвести чужую речь  в  авторском повествовании, традиционный выбор между способами передачи чужой речи ограничивается прямой речью, если автор хочет снять с себя всякую излагающую ответственность и полностью возложить её на героя; или косвенной речью, если, наоборот, он хочет воспроизвести чужое высказывание, исходя из своей точки зрения. Кроме того, автор, который хочет придать своему произведению новую  динамику в изложении сюжета, может использовать  несобственно-прямую речь. В этом случае он должен стараться не разрушить целостности  авторского  повествования и, в то же время, сохранить первичную самостоятельность (синтаксическую,  композиционную,  стилистическую)  чужого высказывания.  Таким  образом  исчезают  грани  между  речью героя и речью автора, получается взаимное  заражение  голоса автора и героя, растворение чужого слова в авторском контексте совершается не до конца: внутри авторского объективного контекста чувствуется субъективное самостоятельное высказывание.

Несобственно-прямая речь позволяет автору приблизиться к герою и почувствовать то, что чувствует герой, и, в то же время, показать своё отношение  к тому, что герой говорит или думает. Поэтому изучение несобственно-прямой как индивидуальной особенности языка писателя даёт нам возможность понять мысли и чувства героя, а также отношение к ним автора.

Прямая речь –  это речь исключительно героя, автор лишён возможности выразить своё мнение; в косвенной речи автор присутствует вполне, но этому  типу речи несвойственны разговорные средства, такие как междометия и восклицания, которые сохраняются в несобственно-прямой речи. В несобственно-прямой речи есть то и другое: в ней чувствуется отношение автора к высказыванию и сохраняются речевые особенности  героев, разговорные средства и богатство интонаций. Поэтому  несобственно-прямая речь является могучим орудием в руках писателя: этот приём даёт ему возможность принимать активное участие в жизни своих героев.

Прямая речь и косвенная речь говорят о чужих словах, несобственно-прямая речь говорит чужими словами, и в этом состоит отличие. В первом случае автор художественного произведения выступает сам, он повествует о герое, его мыслях, чувствах, действиях, настроении; во втором случае, в случае несобственно-прямой речи, автор повествует за героя, вместо героя, сохраняя  лексику, мышление, словоупотребление и модальность героя. Несобственно-прямая речь – это представление или воспроизведение не только произнесённых слов,  она  характеризуется  двойным смещением между произнесённой речью и внутренней речью, и между речью героев и речью автора. Воспроизведение, которому чужая речь подвергается, когда она попадает в контекст, отличающийся от того, в котором она берёт начало, вызывает эффект игры между той и другой речью, игры взаимного перехода через границу этой речи, взаимного заражения, и первоначальные границы чужой речи в авторской речи нестабильны.

Чужая речь как бы раздваивается: на первоначальный замысел накладывается новый смысл, иронии или симпатии, со стороны автора. Таким образом  получается  двухголосие.  В несобственно-прямой речи исчезает различие между голосом автора и голосом героя: они накладываются друг на друга, и создаётся двусмысленность между объективной действительностью и субъективными переживаниями. Вот полифония и многоголосие, вот неопределённость и двусмысленность. Такое двухголосие хорошо объясняет Бахтин:

«Автор может использовать чужое слово для своих целей и тем путём, что  он  вкладывает новую смысловую направленность в слово, уже имеющее свою собственную направленность и сохраняющее её. При этом такое слово, по заданию, должно ощущаться как чужое. В одном слове оказываются две смысловые  направленности, два голоса».[11]

Граница между авторским повествованием и несобственно-прямой речью  в художественном произведении иногда бывает настолько мало заметна (особенно если перед нами не предложения, а отдельные слова и выражения), что часто трудно уловить, когда говорит автор, а когда – герой:

Мы можем дать предварительное определение несобственно-прямой речи,  самое распространённое и употребимое, включающее два главных момента анализа (лингвистический и стилистический): несобственно-прямая речь – это  способ передачи речи, заключающийся в совмещении субъективных планов автора и  героя. Таким образом получается динамическое и активное соотношение между чужой и авторской речью.

Синтаксические особенности несобственно-прямой речи (опущение verbum dicendi – глагола говорения – употребление местоимений и глаголов в относительном  значении) грамматически приводят стилистическую функцию несобственно-прямой речи к упразднению автора, посредника между  героем  и  читателем, и передают слова в их повествовательной функции.

Как  же  распознать  несобственно-прямую речь в повествовательном  стиле  художественных произведений? Из основных признаков, при помощи которых распознаётся несобственно-прямая речь, можно назвать такие, как замена лиц, времён и наклонений  глаголов; лексические средства, придающие  речи  разговорный характер; разные смысловые критерии. Главным  признаком  несобственно-прямой речи следует считать смену времён и наклонений глаголов. Обычно повествование ведётся автором в прошедшем времени. При появлении несобственно-прямой речи прошедшее время часто сменяется настоящим  или  будущим, причём настоящее или будущее время употребляются не вместо прошедшего, а в своих обычных функциях.

Может заменяться и наклонение: изъявительное сослагательным или повелительным. Неожиданная смена наклонения свидетельствует о наличии несобственно-прямой речи. Смена наклонения указывает на смену особенного  отношения автора и героя к высказыванию или к миру, к действительности вообще. Это называется «модальным отношением». Поскольку в качестве говорящих воспринимаются и автор, и герой, модальные отношения устанавливаются и с точки зрения автора, и с точки зрения героя.

Большую роль в распознавании несобственно-прямой речи играют различные лексико-стилистические средства, придающие речи разговорный характер и усиливающие её эмоциональность. Обычно речи автора как речи книжной несвойственны разговорные интонации. Это область устной речи. Тогда неожиданное появление разговорных интонаций в контексте свидетельствует о несобственно-прямой речи. К этим средствам относятся прежде всего междометия, непередаваемые в косвенной речи, но легко переходящие из прямой речи в несобственно-прямую речь.

«К этим средствам относятся также частицы, главным образом те, которые служат для выражения эмоционального отношения к высказыванию (чаще всего восклицательные, вопросительные, усилительные и указательные). Сюда же  относятся модальные частицы, вводящие чужую речь и передающие оценку  чужой  речи со стороны автора (мол, де, дескать). Все знают, что устная речь обладает более красочными, лексически разнообразными и более экспрессивными  видами  модальных  слов  и  частиц».[12]

Естественно, попадая в авторское повествование, они резко окрашивают его в тона устной речи, т. е. прямой речи героев.

Могут представлять несобственно-прямую речь и отдельные слова и предложения, принадлежащие герою, но вкрапленные в авторский контекст. Обычно автор указывает на принадлежность данных слов  герою.

Эти слова, принадлежащие герою, не берутся в кавычки, что говорит о большей степени их ассимиляции авторским контекстом, по сравнению со словами, взятыми в кавычки и уже представляющими собой  явные цитаты. С  другой  стороны, при отсутствии кавычек голос автора звучит сильнее и создаётся характерная для несобственно-прямой речи двойная интонация.

Приём несобственно-прямой речи сочетается и с приёмом настойчивого повторения определённой детали, служащей для характеристики героя. Какое-нибудь слово, встречаемое много раз в прямой речи героя, попадая в авторский рассказ об этом же герое, выделяется из авторского контекста как слово, принадлежащее этому же герою, и свидетельствует о несобственно-прямой речи.

Этому типу несобственно-прямой речи подобен и следующий: когда в авторском контексте встречаются морфологические формы, часто употребляемые определённым героем, как, например, употребление уменьшительных суффиксов. Кроме модальных слов, частиц и других лексических и морфологических средств, свидетельствующих о наличии несобственно-прямой речи и придающих речи героев разговорный характер, в произведении можно встретить отдельные слова и выражения, пословицы и поговорки, относящиеся к речи героя, хотя они находятся в повествовании автора.

Иногда несобственно-прямая речь обнаруживает себя и чисто смысловыми средствами. Если некоторые вопросы, отдельные замечания, рассуждения  или  эмоции, которые по смыслу не могут принадлежать объективному повествованию автора, соответствуют психологии героя, о котором повествует автор, такие выражения следует отнести к несобственно-прямой речи. Например:

«Никогда ещё не проходило дня в ссоре. Нынче  это было в первый раз. И это была не ссора. Это было очевидное признание в совершенном охладении.  Разве можно было взглянуть не неё так, как он взглянул, когда входил в комнату за аттестатом? Посмотреть на неё, видеть, что сердце её разрывается от отчаяния, и пройти молча с этим равнодушно-спокойным лицом? Он не то что охладел к ней, но он ненавидел её, потому что любил другую женщину, – это  было ясно». [13]

Этот внутренний монолог из Анны Карениной представляет собой как бы продолжение каких-то мыслей и чувств, переживаемых „за сценой”, упоминание о событиях, о которых автор предварительно читателю не рассказывал.  Этот монолог содержит вопросы, которые не могли быть заданы автором. Из  всего сказанного следует, что  несобственно-прямая речь  не  отличается  какими-либо особыми формальными грамматическими  показателями, которые бы не встречались в других способах передачи чужой речи. Но для неё характерна определённая  система этих показателей, определённая их комбинация. Все  грамматические признаки несобственно-прямой речи находятся в тесной взаимосвязи и во взаимодействии,  порождая  стилистический  эффект  совмещения субъективных планов автора и героя, так как эффект этот является  результатом  расхождения между  линией  речи  героя (которая, в первую очередь, отличается  употреблением временных форм с точки зрения героя, но в относительном значении, отсутствием союзов между вводящей и вводимой частью конструкции  и  сохранением лексико-синтаксических особенностей  передаваемого  высказывания)  и  линией  речи  автора (которая прослеживается в употреблении местоимений и личных форм глагола с точки зрения автора).

Рассматривая  синтаксическую  структуру  предложений  в несобственно-прямой речи, исследователи пришли к выводу, что приём не обладает единой синтаксической структурой. Конструкции с несобственно-прямой речью могут не бросаться в глаза, так как несобственно-прямая речь не  является  придаточным  предложением, как косвенная речь, и не выделяется благодаря смене местоимений, как прямая речь. Нет у неё и никаких строго обязательных графических черт, как, например, кавычки. В авторском повествовании, содержащее несобственно-прямую речь, может быть прямое или косвенное указание на то,  что имеются в виду слова или размышления героя. Такое указание называется «вводящими словами автора». Вводящие слова автора, сочетаясь с несобственно-прямой речью, образуют разновидности синтаксических конструкций, состоящие из двух частей: вводящей и вводимой, причём вводящая часть может и опускаться. В  том, что касается конструкций с несобственно-прямой речью, модель конструкции существует. Моделью является двухчленная конструкция, состоящая из несамостоятельных по отношению друг к другу членов вводящей и вводимой части.

Существуют и варианты этой модели. Варианты эти возникают в зависимости от отсутствия  вводящей части, от наличия одного, двух или большего числа членов, от отсутствия или наличия разделительной паузы между частями  конструкции.

Стандартная  конструкция  состоит  из  двух  несамостоятельных  членов,  т. е. из  вводящих слов автора  и из самой несобственно-прямой речи. Слова автора могут быть расположены по-разному. Препозитивно несобственно-прямой речи, постпозитивно, иногда они разрываются несобственно-прямой речью:

Конструкция с несобственно-прямой речью может образоваться и из двух самостоятельных  членов, в этом случае между частями  конструкции имеет место разделительная пауза, как, например, точка.

Автор выбирает несобственно-прямую речь не случайно, а с  определённой  целью. Цель  эта  зависит  от  структурной  постановки, от содержания, от стиля художественного произведения, от степени участия автора в событиях, от его близости к своим героям и от совпадения его мировоззрения с мировоззрением  героев,  в  зависимости  от  этого  он  может  проявлять иронию или  сатиру, или, наоборот, личную  симпатию по отношению к своим созданиям. Несобственно-прямая речь, как  способ изложения  содержания в художественном произведении, наряду с речью автора  и  с  речью  героев  заключается  в  совмещении  субъективных планов автора и героя, и представляет собой ту точку, в которой язык, стиль и  содержание художественного произведения соприкасаются.

Мы пришли к таким выводам.

Несобственно-прямая – это третья форма чужой речи, занимающая промежуточное положение между прямой и косвенной.

Несобственно-прямая речь принадлежит автору, все местоимения и формы лица глагола оформлены в ней с точки зрения автора  (как в косвенной речи).

Наряду с этим несобственно-прямая речь имеет яркие лексико-синтаксические и стилистические особенности прямой речи персонажа. Оформляется как самостоятельное предложение.

Интонация более сглаженная, чем при прямой речи, хотя и очень выразительная на фоне авторского повествования.

 Несобственно-прямая речь позволяет тонко характеризовать героя, проникать в его внутренний мир, косвенно оценивать его поступки, поведение, речь.

Используя несобственно-прямую речь, автор получает возможность говорить и думать за своих персонажей. Тем самым создается взаимосвязь между образом автора и персонажами, единство художественного текста.

2 НЕСОБСТВЕННО-ПРЯМАЯ РЕЧЬ В РОМАНЕ М.БУЛГАКОВА «МАСТЕР И МАРГАРИТА»

В романе М.Булгакова «Мастер и Маргарита» использование способов выражения чужой речи не ограничивается прямой и косвенной речью. В текст произведения вводится еще один способ – несобственно-прямая речь. С ее помощью автор как бы перевоплощается в своих героев, и, рассказывая об их мыслях, передавая их речь, прибегает к тем грамматическим, лексическим и фразеологическим средствам, к которым бы прибегали его герои в изображаемой ситуации. Такая передача чужой речи представляет собой литературный прием, с помощью которого М.Булгаков вводит специфическую речь героев в авторское повествование, характеризуя тем самым героев.

В своей работе мы опирались на классификацию несобственно-прямой речи, которая дана в книге Л.А.Соколовой «Несобственно-авторская (несобственно-прямая) речь как стилистическая категория».

2.1 Стилистические особенности несобственно-прямой речи в романе М.Булгакова «Мастер и Маргарита»

2.1.1 Разновидности несобственно-прямой речи в романе М.Булгакова «Мастер и Маргарита»

Выявление разновидностей несобственно-прямой речи может проводиться в нескольких планах. В основу описательной классификации положен принцип взаимодействия автора и героя. И.И.Ковтунова пишет: «Если несобственно-прямая речь совмещает в себе авторские интонации с интонациями героя, то, очевидно, соотношение их изменчиво: в одних случаях преобладает голос героя, а голос автора звучит приглушенно, едва заметно, в других – одинаково различимы оба голоса, в третьих – интонации героя настолько поглощаются общим тоном авторского повествования, что возникают сомнения о наличии несобственно-прямой речи». [14]

Однако, говоря о соотношении голосов автора и героя, различные исследователи вкладывают в это понятие неодинаковое содержание. Например, Г.Г.Инфантова под «воздействием» автора и героя понимает наличие или отсутствие оценки героя автором.[15] Мнение Г.Г.Инфантовой, по словам Л.Соколовой, «кажется не только не обязательным, но и не совсем правильным по следующим причинам: во-первых, наличие или отсутствие авторской оценки не есть взаимодействие, так как герой не выступает в аналогичной роли; во-вторых, сама природа несобственно-прямой речи не позволяет автору ни при каких условиях совершенно устраниться от оценки героя; и, в-третьих, есть много других форм взаимодействия, при которых автор и герой, потенциально обладая одинаковыми возможностями, в действительности их используют неодинаково. Имеется в виду кажущееся устранение как говорящего лица одного из них (автора или героя), законченность речи, ее длительность, четкость границ и прочее».[16]

По указанному принципу несобственно-прямая речь делится на три разряда.

Первый разряд характеризуется тем, что автор как бы самоустраняется как повествователь, уступая место герою, поэтому граница авторской и несобственно-прямой речи видна ясно, а несобственно-прямая речь отличается, как правило, большей или меньшей длительностью. Это так называемые образцы «классической» несобственно-прямой речи очень часто встречаются в романе М.Булгакова «Мастер и Маргарита».

«И опять передернуло Берлиоза. Откуда же сумасшедший знает о существовании киевского дяди? Ведь об этом ни в каких газетах, уж наверно, ничего не сказано. Эге-ге, уж не прав ли Бездомный? А ну как документы его липовые? Ах, до чего странный субъект… Звонить, звонить! Сейчас же звонить! Его быстро разъяснят!»[17]

«Тут его стали беспокоить два соображения: первое, это то, что исчезло удостоверение Массолита, с которым он никогда не расставался, и вторе, удастся ли ему в таком виде беспрепятственно пройти по Москве? Все-таки в кальсонах… Правда, кому какое дело, а все же не случилось бы какой-нибудь придирки или задержки».[18]

Второй разряд отличается более тесным взаимодействием автора и героя; в изложении событий они участвуют как бы на равных правах, часто сменяя друг друга. Поэтому несобственно-прямая речь постоянно перемежается с авторской и отличается, как правило, меньшей продолжительностью. Чем в первом разряде.

«Что же это такое?» - подумал несчастный Степа, и голова у него закружилась. Начинаются зловещие провалы в памяти?! Степа попросил у гостя разрешения на минуту отлучиться и, как был в носках, побежал в переднюю к телефону».[19]

«Вчерашний день, таким образом, помаленьку высветлялся, но Степу сейчас гораздо более интересовал день сегодняшний и, в частности, появление в спальне неизвестного, да еще с закуской и водкой. Вот что недурно было разъяснить!»[20]

Основным  смысловым различителем  первого и второго разряда является развернутость мысли и речи в первом случае, или единичность ее во втором. При помощи несобственно-прямой речи второго разряда передаются разрозненные мысли, чувства, эмоции, восприятия и т.д. В примерах передаются чувства одного из персонажей Степы Лиходеева. Это и страх, и удивление, непонимание того, что же происходит.

Однако общим для несобственно-прямой речи первого и второго разряда является то, что с ее помощью передается законченная мысль.

Третий разряд характеризуется тем, что основную нить рассказа ведет автор, но время от времени он позволяет герою сказать свое слово. Несобственно-прямая речь существует здесь в виде слов, словосочетаний, оборотов, присущих герою, и поэтому ее нельзя отделить от авторской речи, не нарушая при этом связной речи и строя предложения. А поскольку эти слова, словосочетания и обороты, отдельно взятые, не составляют «речи» (так как являются лишь частью предложения), то «можно назвать их лишь элементами несобственно-прямой речи».[21]

«Прокуратору казалось, что розовый запах источают кипарисы и пальмы в саду, что к запаху кожаного снаряжения и пота от конвоя примешивается проклятая розовая струя».[22]

«Итак, водка и закуска стали понятны, и все же на Степу было жалко взглянуть: он решительно не помнил ничего о контракте и, хоть убейте, не видел вчера этого Воланда».[23]

Итак, степень взаимодействия автора и героя как повествующего лица берется как главное основание деления несобственно-прямой речи на группы, потому что в нем выражается непосредственная связь с сущностью категории, заключающейся в совмещении субъектных планов автора и героя. Как будет показано дальше, правомерность такого деления подтверждается тем, что каждый из названных разрядов имеет особенности в средствах выражения и в стилистическом употреблении.

Вторым основанием для деления несобственно-прямой речи на группы является ее содержание, а именно: при помощи несобственно-прямой речи писатель может передавать внутреннюю речь героя, его внешнюю речь или просто точку зрения героя, не оформленную как «речь», но способствующую подаче всех событий, путем введения отдельных слов и оборотов, под углом зрения героя. 

В пятой главе «У Грибоедова» Булгаков использует несобственно-прямую речь, что воспринимающий план других героев значительно ослаблен, почти или совсем не чувствуется. Особенно это видно, когда несобственно-прямая речь отражает содержание речи, высказанной вслух многими лицами, в то время как непосредственный адресат отсутствует.

«Эх-хо-хо… Да, было, было!.. Помнят московские старожилы знаменитого Грибоедова! Что отварные порционные судачки! Дешевка это, милый Амвросий! А стерлядь, стерлядь в серебристой кастрюльке, стерлядь кусками, переложенными раковыми шейками и свежей икрой? А яйца-кокотт с шампиньоновым пюре в чашечках? А филейчики из дроздов вам не нравились? С трюфелями? Перепела по-генуэзски? Девять с полтиной! Да джаз, да вежливая услуга!»[24]

«Но какую телеграмму, спросим мы, и куда? И зачем ее посылать? В самом деле, куда?»[25]

М.Булгаков использует несобственно-прямую речь для передачи совпадающих в главном мыслей нескольких персонажей, то есть монолог используется для выражения внутренней речи коллектива. В принципе это содержание можно оформить в виде прямого монолога. Однако М.Булгаков избегает этого, так как прямая речь вводится обязательно глаголами речи, мысли и т.п. словами, которые вместе с грамматическими формами, лексикой и интонацией самого прямого высказывания создают иллюзию того, что речь воспроизводится без всяких изменений. Но, как известно, нет двух людей абсолютно одинаково мыслящих и тем более оформляющих свои мысли, то есть в данном случае форма прямого монолога может представить глубокую мысль автора в упрощенном, даже примитивном виде. Данный прием используется

Третьим основанием для деления несобственно-прямой речи на виды является указание на то, кем ведется повествование – самим автором или заменяющим его рассказчиком (образ автора). Четвертым – чья точка зрения передается при помощи несобственно-прямой речи – рассказчика или просто героя (облик героя).

Оба эти признака, соединенные вместе, позволяют указать три основных группы несобственно-прямой речи (А, Б и В).

Группа А: повествование ведет автор от третьего лица, а несобственно-прямая речь передает точку зрения героя.

Например:

«Рюхин старался понять, что его терзает. Коридор с синими лампами, прилипший к памяти? Мысль о том, что худшего несчастья, чем лишение разума, нет на свете? Да, да, конечно, и это. Но это – так ведь общая мысль. А вот есть что-то еще. Что же это? Обида, вот что. Да, да, обидные слова, брошенные Бездомным прямо в лицо. И горе не в том, что они обидные, а в том, что в них заключается правда».[26]

Группа Б: повествование ведет автор или заменяющий его рассказчик от 1-го лица, а несобственно-прямая речь передает точку зрения других героев.

Группа В: повествование ведет заменяющий автора рассказчик, и несобственно-прямая речь передает точку зрения самого же рассказчика. Возможность существования такой разновидности объясняется тем, что в одном лице могут совмещаться повествователь и герой. В те моменты, когда рассказчик становится активным участником событий, оставаясь в то же время повествователем, в его речи появляются эмоционально окрашенные реплики, обращенные скорее к себе, чем к читателю: рассказчик в этот момент как бы забывает о своей основной функции, становясь почти исключительно героем. Действие как бы приостанавливается. И если эти его реплики не оформляются как подлинная речь героя, то очень часто они являются несобственно-прямой речью.

Если несобственно-прямая речь группы Б у Булгакова не встречается, то примеры группы В можно встретить в главе 13 «Явление героя». Здесь в основном повествование ведется от лица Мастера.

Например:

«Стукнет калитка, стукнет сердце, и, вообразите, на уровне моего лица за оконцем обязательно чьи-нибудь грязные сапоги. Точильщик. Ну, кому нужен точильщик в нашем доме? Что точить? Какие ножи?»[27]

2.1.2 Система средств выражения несобственно-прямой речи

«Вопрос о способах выражения несобственно-прямой речи средствами русского языка можно считать в значительной мере изученным, особенно в области лексических и грамматических средств». [28]

Основным предметом изучения были средства выражения, позволяющие узнать несобственно-прямую речь и выделить ее из общего контекста. Однако формирование несобственно-прямой речи всегда происходит в недрах авторского повествования, и поэтому полное раскрытие лингвистической сущности данной категории невозможно без анализа различных форм проявления единства всего текста, в результате которого несобственно-прямая речь не воспринимается как резко чужеродное явление по отношению к авторскому повествованию.

Основой составления системы средств выражения является учет тех разновидностей, которые мы рассмотрели в предыдущем разделе. Установление системы средств выражения поможет выявлению главных признаков несобственно-прямой речи по разрядам. «А это очень важно, так как до сих пор распространено мнение, что у несобственно-прямой речи нет единого лингвистического критерия для ее распознавания».[29]

Оформление несобственно-прямой речи определяется прежде всего таким признаком, как длительность несобственно-прямой речи и четкостью границы, отделяющей ее от авторского контекста. Поэтому для несобственно-прямой речи наиболее типичным является бессоюзное сочетание ряда самостоятельных предложений.

Например:

«И цепочка эта связалась очень быстро и тотчас привела к сумасшедшему профессору. Виноват! Да ведь он же сказал, что заседание не состоится, потому что Аннушка разлила масло. И, будьте любезны, оно не состоится! Этого мало: он прямо сказал, что Берлиозу отрежет голову женщина?! Да, да, да! Ведь вожатая-то была женщина! Что же это такое? А?»[30]

Не менее распространенным является построение несобственно-прямой речи в виде цепи предложений, первое из которых является частью авторской речи, причем переход от авторского повествования к несобственно-прямой речи чаще осуществляется путем бессоюзного сочетания предложений внутри сложного предложения.

Например:

«Когда же Варенуха сообщил, что Степа распоясался до того, что пытался оказать сопротивление тем, кто приехал за ним, чтобы вернуть его в Москву, финдиректор уже твердо знал, что все, что рассказывает ему вернувшийся в полночь администратор, все – ложь! Ложь от первого до последнего слова. Варенуха не ездил в Пушкино, и самого Степы в Пушкино тоже не было. Не было пьяного телеграфиста, не было разбитого стекла в трактире. Степу не вязали веревками… – ничего не было».[31]

Но связь между авторским контекстом и первым предложением несобственно-прямой речи может осуществляться и при помощи союза или союзного слова. Например:

«Степа старался что-то припомнить, но припоминалось только одно – что, кажется, вчера и неизвестно где он стоял с салфеткой в руке и пытался поцеловать какую-то даму. Причем обещал ей, что на другой день, и ровно в полдень придет к ней в гости».[32]

Все эти примеры характерны для несобственно-прямой речи первого разряда. Несобственно-прямая речь в этих примерах служит для выражения размышления или высказывания.

Для несобственно-прямой речи, относимой ко второму разряду, характерна непродолжительность и постоянное перемежение с речью автора. Типичной формой синтаксического построения является одно-два коротких самостоятельных предложения.

Например:

«Степа, повесив трубку, сжал горячую голову руками. Ах, какая выходила скверная штука! Что же это с памятью, граждане? А? Однако дольше задерживаться в передней было неудобно».[33]

Также несобственно-прямая речь может являться частью сложного предложения, начатого автором. Например:

«И сразу поэт задумался, главным образом из-за слова «покойным». С места выходила какая-то безлепица: как это так – пришел с покойным? Не ходят покойники! Действительно, чего доброго, за сумасшедшего примут!»[34]

Несобственно-прямая речь в этом примере используется для выражения единичной мысли.

«Дело в том, что в жилтовариществе был, увы, преизрядный дефицит. К осени надо было закупать нефть для парового отопления, а на какие шиши – неизвестно».[35]

 Этот пример представляет речь третьего разряда. Здесь мы видим выражение лишь общей точки зрения героя без развертывания ее в «речь». С синтаксической точки зрения несобственно-прямая речь этого примера представляет органическое единство с речью автора и не может быть из нее выделена без нарушения связной речи. Единицей оформления несобственно-прямой речи данного примера является слово «увы» и словосочетание «а на какие шиши».  Эти слова указывают на точку зрения Никанора Ивановича.

Одним из средством выражения несобственно-прямой речи является смена временного плана. Например:

«Ни кондукторшу, ни пассажиров не поразила сама суть дела: не то, что кот лезет в трамвай, а то, что он собирается платить!»[36]

В авторской речи глагол «не поразила» употреблен в абсолютном значении (прошедшее повествовательное), а несобственно-прямая речь выражена настоящим относительным, что сразу переносит план повествования в сферу речи героя и позволяет установить границы между авторской и несобственно-прямой речью.

Иногда наблюдается разнобой во времени внутри самой несобственно-прямой речи. Например, в помещенном ниже отрывке несобственно-прямая речь оформлена при помощи сказуемых то прошедшего времени, то настоящего (не нашел, оказался, не утверждает, удаляет).

«В течение ее полета в светлой теперь и легкой голове прокуратора сложилась формула. Она была такова: игемон разобрал дело бродячего философа Иешуа, по кличке Га-Ноцри, и состава преступления в нем не нашел. В частности, не нашел ни малейшей связи между действиями Иешуа и беспорядками, происшедшими в Ершалаиме недавно. Бродячий философ оказался душевнобольным. Вследствие этого смертный приговор Га-Ноцри, вынесенный Малым Синедрионом, прокуратор не утверждает. Но ввиду того, что безумные утопические речи Га-Ноцри могут быть причиною волнения в Ершалаиме, прокуратор удаляет Иешуа из Ершалаима и подвергнет его заключению в Кесарии Стратоновой на Средиземном море, то есть именно там, где резиденция прокуратора.

Осталось это продиктовать секретарю».[37]

 Несмотря на кажущийся разнобой во времени сказуемых, вся несобственно-прямая речь имеет относительное значение времени: прошедшее время сопоставляется не с общим повествованием, а с моментом размышления Понтия Пилата, по отношению к которому глагольные сказуемые «не нашел», «оказался» обозначают прошедшее время. Глаголы настоящего времени также имеют относительное значение, так как обозначают действие, совпадающее не с моментом речи автора, а с моментом размышления Понтия Пилата.

Также в разных значениях могут быть употреблены формы прошедшего времени. Например: «Римский вынул часы, увидел, что они показывают пять минут третьего, и совершенно остервенился. В самом деле! Лиходеев звонил примерно в одиннадцать часов, сказал, что придет через полчаса, и не только не пришел, но и из квартиры исчез!»[38]

Глаголы прошедшего времени авторской речи (вынул, увидел, остервенился) употреблены в значении прошедшего повествовательного, а глаголы прошедшего времени несобственно-прямой речи (звонил, сказал, не пришел) обозначают действие, совершившееся или протекавшее до момента размышления героя.

Изменение модального плана также может служить выделяющим несобственно-прямую речь средством. Как известно, изменение модальности может быть достигнуто грамматически и лексически. Имея это в виду, Л.Соколова пишет «о зависимом положении модальности от значения времени, если модальность выражена лексически. Если же модальный план изменяется грамматически, то этот способ воспроизведения внутренней речи носит более прямой характер, чем при использовании относительных значений и оттенков времени».[39] Изменение модальности с несобственно-прямой речи первого разряда может осуществлять или грамматически, или лексически, или тем и другим способом одновременно.

Гораздо чаще встречаются примеры с частичным изменением модального плана. Например, оттенок модальности вносится в отдельные части несобственно-прямой речи при помощи модальных слов: «Он (Левий Матвей) кричал о полном своем разочаровании и о том, что существуют другие боги и религии. Да, другой бог не допустил бы того, никогда не допустил бы, чтобы человек, подобный Иешуа, был сжигаем солнцем на столбе».[40]

Изменение модальности может произойти при помощи смены наклонения: «Откинувшись на спинку скамьи, он за спиною профессора замигал Бездомному – не противоречь, мол, ему, – но растерявшийся поэт этих сигналов не понял».[41]

«Тут его стали беспокоить два соображения: первое, это то, что исчезло удостоверение Массолита, с которым он никогда не расставался, и вторе, удастся ли ему в таком виде беспрепятственно пройти по Москве? Все-таки в кальсонах… Правда, кому какое дело, а все же не случилось бы какой-нибудь придирки или задержки».[42]

«Он кричал о полном своем разочаровании и о том, что существуют другие боги и религии. Да, другой бог не допустил бы того, никогда не допустил бы, чтобы человек, подобный Иешуа, был сжигаем солнцем на столбе».[43]

В первом примере изъяснительное наклонение сменяется на повелительное, а во втором и третьем – на сослагательное.

Введением вопросительных предложений:

«Надо сказать, что в ответе Варенухи обозначилась легонькая странность, которая сразу кольнула финдиректора, в чувствительности своей могущего поспорить с сейсмографом любой из лучшей станций мира. Как же так? Зачем же Варенуха шел в кабинет финдиректора, ежели полагал, что его там нету? Ведь у него есть свой кабинет. Это – раз. А второе: из какого бы входа Варенуха ни вошел в здание, он неизбежно должен был встретить одного из ночных дежурных, а тем всем было объявлено, что Григорий Данилович на некоторое время задержится в своем кабинете».[44]

Такое изменение модальности типично для несобственно-прямой речи первого и второго разряда. Для третьего же разряда возможно только лексическое изменение модальности, которое не все выражение, включающее слово с модальным значением, переносит в сферу речи героя, а только отдельные слова или словосочетания: «Он хотел позвать домработницу Груню и потребовать у нее пирамидону, но все-таки сумел сообразить, что это глупости, что никакого пирамидону у Груни, конечно, нет».[45]

К лексико-фразеологическим и семантическим средствам выделения несобственно-прямой речи относятся следующие две большие группы: 1) слова и словосочетания, выделяемые из авторского контекста благодаря эмоционально-экспрессивной или стилистической окрашенности слова, 2) слова и словосочетания, выделяющиеся из контекста своим необычным значением.

К первой группе относятся слова и словосочетания, в принципе общеупотребительные и уместные в авторском повествовании, но не приемлемые в данном контексте в качестве слов, отражающих авторское отношение, и вследствие этого относимые к элементам несобственно-прямой речи. Например, у Булгакова встречается выражение «проклятая розовая струя». Естественно, эта точка зрения не автора, это точка зрения Понтия Пилата.

Ко второй же группе относятся слова и сочетание слов, выделяющиеся своей стилистической принадлежностью к речи героя. Состав этой группы пестр: сюда могут входить диалектные и устаревшие слова, просторечия и вульгаризмы, неологизмы и жаргонизмы, а также вообще любые пласты лексики и синтаксические конструкции, при помощи которых имитируется стиль речи героя. Например: «Это, конечно, неприятное, но несверхъестественное событие почему-то окончательно потрясло финдиректора, но в то же время и обрадовало: отвалилась необходимость звонить».[46]

«Наташа залилась румянцем и с большим жаром возразила, что ничего не врут и что она сегодня сама лично в гастрономе  на Арбате видела одну гражданку, которая пришла в гастроном в туфлях, а как стала у кассы платить, туфли у нее с ног исчезли и она осталась в одних чулках. Глаза вылупленные, на пятке дыра! А туфли эти волшебные, с того самого сеанса».[47]

В приведенных примерах слова «отвалилась» и «вылупленные» относятся к просторечной лексике.

Как известно, номинативные подлежащные предложения служат для утверждения наличия, существования предмета или явления и имеют только форму настоящего времени. Учитывая, что повествовательная речь автора выдерживается обычно в прошедшем времени и что смена прошедшего настоящим способствует переключению плана повествования в сферу речи героя, становится ясно, почему форма номинативного предложения является выделяющим средством:

«Поломка счетчика у шофера такси, не пожелавшего подать Степе машину. Угроза арестовать граждан, пытавшихся прекратить Степины поскудства… Словом, темный ужас!»[48]

«В голове сложилась праздничная картина позорного снятия Степы с работы. Освобождение! Долгожданное освобождение финдиректора от этого бедствия в лице Лиходеева! А может, Степан Богданович добьется чего-нибудь и похуже снятия…»[49]

Интонация тоже является одним из средств выделения несобственно-прямой речи.

В связи с длительностью, разнообразием содержания (всевозможные виды внутренних и внешних монологов; состоявшихся и воображаемых диалогов) и четкостью ограничения от контекста интонация несобственно-прямой речи наиболее богата и разнообразна. Здесь могут быть отмечены все возможные интонационные оттенки, какие только могут характеризовать длительную монологическую или диалогическую, внутреннюю и внешнюю речь. Однако первостепенное значение приобретает интонация, способствующая объединению всего отрывка несобственно-прямой речи в единое целое, которое само может быть очень сложным. В целом, можно сказать, что несобственно-прямой речи как выделяющее средство свойственна интонация рассуждения, которая предполагает разнообразие и смену различных интонационных оттенков. Рассмотрим интонационное оформление следующего отрывка:

«Прищурившись, финдиректор представил себе Степу в ночной сорочке и без сапог влезающим сегодня около половины двенадцатого в какой-то невиданный сверхбыстроходный самолет, а затем его же, Степу,  и тоже в половине двенадцатого, стоящим в носках на аэродроме в Ялте… Черт знает что такое!

Может быть не Степа говорил с ним по телефону из собственной квартиры? Нет, это говорил Степа! Ему ли не знать Степиного голоса! Да если бы сегодня и не Степа говорил, то не далее чем вчера, под вечер, Степа из своего кабинета явился в этот самый кабинет с этим дурацким договором и раздражал финдиректора своим легкомыслием. Как это мог он уехать или улететь, ничего не сказав в театре? Да если бы и улетел вчера вечером, к полудню сегодняшнего дня не долетел бы. Или долетел бы?

Гм… Да… Ни о каких переездах не может быть и разговора. Но что же тогда? Истребитель? Кто и в какой истребитель пустит Степу без сапог? Зачем? Может быть, он снял сапоги, прилетев в Ялту? То же самое: зачем? Да и в сапогах в истребитель его не пустят! Да и истребитель тут ни при чем. Ведь писано же, что явился в угрозыск в половине двенадцатого дня, а разговаривал он по телефону в Москве… позвольте-ка… тут перед глазами Римского возник циферблат его часов… Он припоминал, где были стрелки. Ужас! Это было в двадцать минут двенадцатого. Так что же это выходит? Если предположить, что мгновенно после разговора Степа кинулся на аэродром и достиг его через пять, скажем, минут, что, между прочим, тоже немыслимо, то выходит, что самолет, снявшись тут же, в пять минут покрыл более тысячи километров? Следовательно, в час он покрывает более двенадцати тысяч километров!! Этого не может быть, а значит, его нет в Ялте.

Что же остается? Гипноз? Никакого такого гипноза, чтобы швырнуть человека за тысячу километров, на свете нет! Стало быть, ему мерещится, что он в Ялте? Ему-то, может быть и мерещится, а ялтинскому угрозыску, тоже мерещится?! Ну, нет, извините, этого не бывает!... Но ведь телеграфируют они оттуда?»[50]

Здесь представлено длительное размышление финансового директора Варьете Римского, оформленное в виде несобственно-прямой речи. В нем наблюдается смена различных интонационных оттенков: первое предложение, будучи повествовательным по цели высказывания, является восклицательным по интонации. Второе предложение – вопросительное, произносимое с недоумением, с удивлением, что передается в основном изменением тембра голоса при общей вопросительной интонации. Третье, четвертое предложения повествовательные, но с восклицательной интонацией. Здесь Римский сам же отвечает на свой вопрос. Далее представлены повествовательные предложения, в которых Римский размышляет о возможности Степы улететь в Ялту. Во всем отрывке мы видим внутренний диалог Римского с самим собой. Задавая вопросы, герой сам же пытается на них ответить. В целом, отрывок характеризуется обилием интонационных оттенков, последовательной и причинно обусловленной, с точки зрения героя, сменой их. И, несмотря на это, весь отрывок в интонационном отношении представляет единство, заключающееся в том, что он объединен интонацией рассуждения. Такой пример несобственно-прямой речи характерен для первого разряда.

Для несобственно-прямой речи второго разряда, ввиду ее сравнительной недлительности и тесного взаимодействия с авторской речью, а также ввиду, что оформляется она как предложение (а не словосочетание), наиболее важную роль грает интонационное выделение отдельных предложений из авторского повествования. Поэтому оформление несобственно-прямой речи второго разряда как вопросительных и восклицательных предложений становится чрезвычайно важным признаком обнаружения несобственно-прямой речи именно данной разновидности. Для несобственно-прямой речи этого разряда характерна устойчивость интонации в каждом отдельном случае.

«Чье бессмертие пришло? Этого не понял прокуратор, но мысль об этом загадочном бессмертии заставила его похолодеть на солнцепеке».[51]

«Тут две мысли пронизали мозг поэта. Первая: «Он отнюдь не сумасшедший! Все это глупости!», и вторая: «Уж не подстроил ли он все это сам?!»

Но, позвольте спросить, каким образом?!»[52]

«Рюхин тяжело дышал, был красен и думал только об одном, что отогрел у себя на груди змею, что он принял участие в том, кто оказался на поверку злобным врагом. И главное, и поделать ничего нельзя было: не ругаться же с душевнобольным!»[53]

«Вчерашний день, таким образом, помаленьку высветлялся, но Степу сейчас гораздо более интересовал день сегодняшний и, в частности, появление в спальни неизвестного, да еще с закуской и водкой. Вот что недурно было бы разъяснить!»[54]

Во всех приведенных примерах при отсутствии вопросительной или восклицательной интонации исчезло бы ощущение несобственно-прямой речи. Даже вопросительные предложения потеряли бы свой вопросительный смысл и превратились в повествовательную речь автора. Вопросительная или восклицательная интонация бывает основным выделяющим средством обычно тогда, когда не происходит смены временного и модального плана.

Появление несобственно-прямой речи в авторском контексте всегда логически обосновано, но приемы ее введения и формальные признаки обнаружения разнообразны и находятся в определенной зависимости от разновидностей данной категории. Можно говорить, что в качестве средств, создающих единство авторского контекста и несобственно-прямой речи, указываются лишь формы 3 лица местоимений и глаголов и подчинительные союзы, а из собственно включающих – вводящие слова. Общепризнанными (хотя и необязательным средством) связи могут быть союзы.

«Будучи по природе вообще подозрительным человеком, он заключил, что разглагольствующий перед ним гражданин – лицо именно неофициальное, а пожалуй, и праздное».[55]

«Шепотом вскрикивал, что он ее, которая толкала его на борьбу, ничуть не винит, о нет, не винит!»[56]

В этих примерах подчинительным союзом заканчивается авторская речь, и он не входит в состав несобственно-прямой речи. При включении несобственно-прямой речи при помощи подчинительного союза «что» ему предшествует глагол речи или мысли (заключил, вскрикивал). Это можно объяснить тем, что придаточное предложение с союзом «что» очень часто используется для построения конструкций с передаваемой речью.

Сочинительные союзы значительно чаще являются средством, включающим несобственно-прямую речь в контексте. Сочинительные союзы могут находиться как внутри сложного предложения, так и на стыке самостоятельных предложений.

«Вот, например, не трусил же теперешний прокуратор Иудеи, а бывший трибун в легионе, тогда, в Долине Дев, когда яростные германцы чуть не загрызли Крысобоя-Великана. Но, помилуйте меня, философ! Неужели вы, при вашем уме, допускаете мысль, что из-за человека, совершившего преступление против кесаря, погубит свою карьеру прокуратор Иудеи?»[57]

«Одного мгновения достаточно, чтобы ударить Иешуа ножом в спину, крикнув ему: «Иешуа! Я спасаю тебя и ухожу вместе с тобою! Я, Матвей, твой верный и единственный ученик!»

А если бы Бог благословил еще одним свободным мгновением, можно было бы успеть заколоться и самому, избежав смерти на столбе».[58]

В этих примерах употреблены противительные предложения но, а. они начинают новые предложения и входят прежде всего в сферу речи героя, хотя в то же время являются формальным средством связи авторской и несобственно-прямой речи.

Но возможны иные случаи отношений авторской и несобственно-прямой речи с противительными союзами, находящимися внутри сложного предложения. Это случаи постановки редких нетипичных знаков препинания перед противительным союзом, а также и после него. В конечном счете, это влияет на интонирование всего отрывка и установления границ авторской и несобственно-прямой речи.

«Необходимо добавить, что на поэта иностранец с первых же слов произвел отвратительное впечатление, а Берлиозу скорее понравился, то есть не то чтобы понравился, а… как бы выразиться… заинтересовал, что ли».[59]

Здесь после союза предполагается пауза (ее символизирует многоточие), которая целиком относит к области авторской речи, делает его почти исключительно средством связи.

Местоимения замещают какую-либо часть речи и вне контекста не понятны. Поэтому включенные в состав несобственно-прямой речи различные местоимения, когда замещаемое слово находится в авторской, могут выполнять функции соединяющего средства. Употребляться могут местоимения, различные по значению.

«Поэт не глядел уже по сторонам, а, уставившись в грязный трясущийся пол, стал что-то бормотать, ныть, глодая самого себя.

Да, стихи…. Ему – тридцать два года! В самом деле, что же дальше? – И дальше он будет сочинять по нескольку стихотворений в год. – До старости? –Да, до старости. – Что же принесут ему эти стихотворения? Славу?»[60]

Мы видим, что, несмотря на грамматическую полноту предложений, включающих местоимения, они не понятны без контекста.

«Иван не ответил, так как счел это приветствие в данных условиях неуместным. В самом деле, засадили здорового человека в лечебницу, да еще делают вид, что это так и нужно».[61]

В данном примере употреблено вводное слово «в самом деле», которое имеет модальное значение. В данном случае это вводное слово выполняет функцию союза.

В ряде случаев между несобственно-прямой речью и авторским контекстом трудно указать видимые средства связи или их мало, они слабы. Тогда связь осуществляется  по смыслу, путем установления причинно-следственных отношений или каких-либо других.

«Максимилиан Андреевич считался, и заслуженно, одним из умнейших людей в Киеве. Но и самого умного человека подобная телеграмма может поставить в тупик. Раз человек телеграфирует, что его зарезало, то ясно, что его зарезало насмерть. Но причем же тогда похороны? Или он очень плох и предвидит, что умрет? Это возможно, но в высшей степени странная эта точность – откуда ж он так-таки и знает, что хоронить его будут в пятницу в три часа дня? Удивительная телеграмма!»[62]

«Она почувствовала себя обманутой. Никакой награды за все ее услуги на балу никто, по-видимому, ей не собирался предлагать, как никто ее и не удерживал. А между тем ей совершенно ясно было, что идти ей отсюда было некуда. Мимолетная мысль о том, что придется вернуться в особняк, вызывала в ней внутренний взрыв отчаяния. Попросить, что ли, самой, как искушающее советовал Азазелло в Александровском саду?»[63]

В примерах подключение несобственно-прямой речи к авторской осуществляется путем установления причинно-следственных отношений (причина сформулирована в несобственно-прямой речи, а следствие в авторской). Данные примеры относятся к первому разряду.

Ко второму разряду можно отнести такой пример.

«В ответ буфетчик так горько улыбнулся, что отпали всякие сомнения: да, среди москвичей есть мошенники».[64]

 В примере в несобственно-прямой речи сформулирована причина, а в предыдущем контексте ее следствие. Потребность узнать причину уже известного следствия имеется всегда; потребность же узнать следствие, если известна причина, возникает не обязательно, так как сама причина – есть действие, интересное само по себе, а следствия могут быть разные. Поэтому сообщение причины после следствия более притягивает эту часть повествования к предыдущей, то есть скрепляет несобственно-прямую речь с авторской.

Попробуем изменить порядок следования причины и следствия, и эта мысль станет более ясной. Среди москвичей есть мошенники, поэтому буфетчик так горько улыбнулся. Как видим сообщение не вызывает у читателя невольный вопрос: «а что дальше? Какое следствие?»  При ином следовании вопрос «почему?» возникает обязательно.

Среди средств оформления несобственно-прямой речи имеются такие, которые одновременно и включают ее в контекст, и выделяют из него.

Сюда относятся прежде всего так называемые вводящие слова, очень сходные с вводящими словами в конструкциях с прямой и косвенной речью. Вводящие слова типичны для несобственно-прямой речи первого разряда; употребительны, но менее широко во втором разряде и совершенно не свойственны третьему разряду. Судя по названию, вводящие слова прежде всего вводят, т.е. включают несобственно-прямую речь в контекст, но в то же время они служат и средством выделения, так как способствуют созданию четкой границы между авторским контекстом и несобственно-прямой речью и сопровождаются выделяюще-соединяющей интонацией.

«Пилат объяснился. Римская власть ничуть не покушается на права духовной местной власти, первосвященнику это хорошо известно, но в данном случае налицо явная ошибка. И в исправлении этой ошибки римская власть, конечно, заинтересована.

В самом деле: преступления Вар-раввана и Га-Ноцри совершенно несравнимы по тяжести. Если второй, явно сумасшедший человек, повинен в произнесении нелепых речей, смущавших народ в Ершалаиме и других некоторых местах, то первый отягощен гораздо значительнее. Мало того, что он позволил себе прямые призывы к мятежу, но он еще убил стража при попытках брать его. Вар-равван несравненно опаснее, нежели Га-Ноцри».[65]  

«…финдиректор думал только об одном, что же значит все это? Зачем так нагло лжет ему в пустынном и молчащем здании слишком поздно вернувшийся к нему администратор?»[66]

Здесь вводящие слова «объяснил», «думал» стоят перед несобственно-прямой речью. Это обычное положение вводящих слов, хотя они могут вводится и после несобственно-прямой речью, и иногда находится внутри несобственно-прямой речи. В данных отрывках употреблены глагол мысли «думал» и глагол говорения «объяснил».

Инфинитивные предложения, входящие в состав несобственно-прямой речи, также выступают как выделяюще-включающее средство. В инфинитивных предложениях нет выраженного грамматической формой активного деятеля.

«Все еще скалясь, прокуратор поглядел на арестованного, затем на солнце, неуклонно подымающееся вверх над конными статуями гипподрома, лежащего далеко внизу направо, и вдруг в какой-то тошной муке подумал. Изгнать и конвой, уйти из колоннады внутрь дворца, велеть затемнить комнату, повалиться на ложе, потребовать холодной воды, жалобным голосом позвать собаку Банга, пожаловаться ей на гемикранию».[67]

Как видим, в приведенном предложении отсутствует даже дательный субъект (и это очень характерно для инфинитивных предложений в составе несобственно-прямой речи), что способствует созданию впечатления синтаксического единства с точки зрения лица.

С другой стороны, инфинитивные предложения всегда обладают ярко выраженной модальной окраской. Модальная окраска инфинитивных предложений, входящих в состав несобственно-прямой речи, отличается от модальной окраски окружающего контекста и нередко сочетается с вопросительной или восклицательной интонацией. И все это является средством выделения инфинитивных предложений в контексте. Например, в данном примере это значение раздумья: «И чем дальше шли отчаянные дни, тем чаще, и в особенности в сумерки, ей приходила мысль о том, что она связана с мертвым, а нужно было: или забыть его, или самой умереть!»[68]

Такие слова, как «да», «нет», «ага» часто выступают в роли слов-предложений, конкретное содержание которых выявляется из контекста. Поэтому они и способствуют установлению единства авторского текста и несобственно-прямой речи. С другой стороны, они являются выделяющим средством, потому что принадлежат к числу модальных (или экспрессивно окрашенных) частиц и содействуют перенесению повествования в модальный план героя.

«Как Понтий Пилат!» – подумалось Ивану. Да, это был, несомненно, главный».[69]

«Он кричал о полном своем разочаровании и о том, что существуют другие боги и религии. Да, другой бог не допустил бы того, никогда не допустил бы, чтобы человек, подобный Иешуа, был сжигаем солнцем на столбе».[70]

В приведенных отрывках слово «да» является основным средством связи.

Как самостоятельное включающе-выделяющее средство интонация используется в том случае, когда переход от авторского повествования к несобственно-прямой речи осуществляется в составе бессоюзного сложного предложения. При помощи соответствующей интонации между несобственно-прямой речью и авторским контекстом устанавливаются чаще всего причинные отношения, а также присоединительные, условные, действия и его результата и некоторые другие. При этом иногда имеется «слабый ввод» (слово, которое мысленно читатель дополняет другим: «и подумал», «и сказал», «и решил», «и увидел» и другие).

«И главное, поделать ничего нельзя было: не ругаться же с душевнобольным!»[71]

Здесь мы видим причинно-следственные отношения, поэтому первая часть произносится с «неспокойным» понижением тона и со значительной паузой перед второй частью.

«С места выходила какая-то безлепица: как это так – пришел с покойным?»[72]

Здесь, явно, присоединительные отношения, в присоединительных конструкциях наблюдается понижение голоса и относительно большая пауза перед присоединяемым элементом, произносимым особым тембром.

Последовательное рассмотрение различных включающих и выделяющих средств несобственно-прямой речи и учет их распространенности по отношению к основным разновидностям позволяют сделать следующие выводы.

Для первого разряда наиболее типичным включающим средством (хотя оно также выполняет выделяющие функции) являются вводящие слова. Им могут сопутствовать подчинительные союзы. Особенное выделяющее средство – смена прежде всего временного, а также модального плана.

Второй разряд характеризуется обилием основных включающих средств. Сюда относятся и вводящие слова, и различные союзы, и неполнота предложений. Отличительная черта второго разряда состоит в том, что здесь почти устраняется понятие главного и второстепенного средства связи, так как оно, как правило, единственное. Основным выделяющим средством второго разряда является смена модальности и интонация всего отрывка.

Для третьего разряда характерно однообразие включающих средств, их «обычность»[73] – это обычные отношения и средства связи между словами в предложении. А выделяющие, в основном, различные лексико-семантические и интонационные средства, а также повторы, инверсии, авторские указания.

2.2 Несобственно-прямая речь как средство характеристики героев

Исходя из того, что художественная речь произведения и его содержание относится одно к другому, как форма к содержанию, для выявления основных принципов анализа стиля художественного произведения как единого целого, обусловленного содержанием; необходимо отыскать ту ступень, где язык и содержание соприкасаются ближе всего, непосредственно. Такой ступенью является речь автора, героев и несобственно-прямая речь. Действительно, эти понятия включают в себя полностью все,  что может быть отнесено к языку и стилю произведения. Любое языковое явление, любая форма входит в один из способов изложения и получает в нем «свою жизнь»[74], иную, чем просто в литературном или общенародном языке.

Речь героев способна употребляться в разных целях (создание речевой характеристики, ознакомление со взглядами героя, средство движения сюжета в основных его моментах, наглядная иллюстрация авторских положений и других). Каждая из функций образует так называемый замкнутый цикл, в которые входят все случаи употребления данного способа изложения, объединяемые  целью введения этого приема. В зависимости от размеров произведения и задач автора таких циклов может быть один, два и более. Причем замкнутый цикл не только обусловлен замыслом произведения, но каждый из циклов находится в тесной связи и взаимозависимости с другими циклами этого же способа изложения.

В произведении М.Булгакова значительное число действующих лиц. Несобственно-прямая речь вводится с одной целью для характеристики многих героев (главных, второстепенных и даже эпизодических). В романе несобственно-прямая речь для обрисовки каждого героя употреблена не более двух-трех раз, но всякий раз она несет разную функциональную нагрузку.

Так, автор использует этот способ изложения для передачи душевного состояния Понтия Пилата в то раннее весеннее утра месяца нисана. Это и ненависть к запаху розового масла, и желание унять тупую ноющую боль в голове и удивление и радость.

«Прокуратору казалось, что розовый запах источают кипарисы и пальмы в саду, что к запаху кожаного снаряжения и пота от конвоя примешивается проклятая розовая струя».[75]

«О боги, боги, за что вы меня наказываете?... Да, нет сомнений, это она, непобедимая, ужасная болезнь… гемикрания, при которой болит полголовы… от нее нет средств, нет никакого спасения… попробую не двигать головой…»[76]

Или: «Все еще скалясь, прокуратор поглядел на арестованного, затем на солнце, неуклонно подымающееся вверх над конными статуями гипподрома, лежащего далеко внизу направо, и вдруг в какой-то тошной муке подумал о том, что проще всего было бы изгнать с балкона этого странного разбойника, произнося только два слова: «Повесить его». Изгнать и конвой, уйти из колоннады внутрь дворца, велеть затемнить комнату, повалиться на ложе, потребовать холодной воды, жалобным голосом позвать собаку Банга, пожаловаться ей на гемикранию».[77]

«И опять померещилась ему чаща с темной жидкостью. Яду мне, яду…»[78]

О том, что ему плохо, что у него сильные боли, мы узнаем из несобственно-прямой речи, которая представляет внутреннюю речь героя и из слов самого автора («с трудом проговорил», «дернул щекой», «оба больные глаза глядели»). Всю свою боль Пилат скрывает, а боль сильная, если мелькают мысли о яде. Из несобственно-прямой речи мы видим, что единственное близкое существо для прокуратора – это собака.

«В течение ее полета в светлой теперь и легкой голове прокуратора сложилась формула. Она была такова: игемон разобрал дело бродячего философа Иешуа, по кличке Га-Ноцри, и состава преступления в нем не нашел. В частности, не нашел ни малейшей связи между действиями Иешуа и беспорядками, происшедшими в Ершалаиме недавно. Бродячий философ оказался душевнобольным. Вследствие этого смертный приговор Га-Ноцри, вынесенный Малым Синедрионом, прокуратор не утверждает. Но ввиду того, что безумные утопические речи Га-Ноцри могут быть причиною волнения в Ершалаиме, прокуратор удаляет Иешуа из Ершалаима и подвергнет его заключению в Кесарии Стратоновой на Средиземном море, то есть именно там, где резиденция прокуратора.

Осталось это продиктовать секретарю».[79]

При описании Понтия Пилата несобственно-прямая речь выполняет еще одну функцию. Она показывает изменение, которые происходят в душе прокуратора, то есть это своего рода ломка мировоззрения Понтия Пилата. Его статус, положение не позволяет ему высказаться вслух, но мы видим, как по нарастающей происходят изменения  в душе прокуратора. Если вначале арестованный Иешуа Га-Ноцри вызывает раздражение, одно желание повесить, то постепенно он меняет свое мнение, пытается как-то спасти Иешуа,  но открыто против власти прокуратор никогда не пойдет.

«Все было кончено, и говорить более было не о чем. Га-Ноцри уходил навсегда, и страшные, злые боли прокуратора некому излечить; от них нет средств, кроме смерти. Но не эта мысль поразила сейчас Пилата. Все та же непонятная тоска, что уже приходила на балконе, пронизала все его существо. Он тотчас постарался ее объяснить, и объяснение было странное: показалось прокуратору, что он чего-то не договорил с осужденным, а может быть, чего-то не дослушал.

Пилат прогнал эту мысль, и она улетела в одно мгновенье, как и прилетела. Она улетела, а тоска осталась необъясненной, ибо не могла же ее объяснить мелькнувшая как молния и тут же погасшая какая-то короткая другая мысль: «Бессмертие…  пришло бессмертие…» Чье бессмертие пришло? Этого не понял прокуратор, но мысль об этом загадочном бессмертии заставила его похолодеть на солнцепеке».[80]

Сон Понтия Пилата, который оформлен в виде несобственно-прямой речи, дает ответ на все эти вопросы.

«Они спорили о чем-то очень сложном и важном, причем ни один из них не мог победить другого. Они ни в чем не сходились друг с другом, и от этого их спор был особенно интересен и нескончаем. Само собою разумеется, что сегодняшняя казнь казалась чистейшим недоразумением – ведь вот же философ, выдумавший столь невероятно нелепую вещь вроде того, что все люди добрые, шел рядом, следовательно, он был жив. И, конечно, совершенно ужасно было бы даже помыслить о том, что такого человека можно казнить. Казни не было! Не было! Вот в чем прелесть этого путешествия вверх по лестнице луны.

Свободного времени было столько, сколько надобно, а гроза будет только к вечеру, и трусость, несомненно, один из самых страшных пороков. Так говорил Иешуа Га-Ноцри. Нет, философ, я тебе возражаю: это самый страшный порок!

Вот, например, не трусил же теперешний прокуратор Иудеи, а бывший трибун в легионе, тогда, в Долине дев, когда яростные германцы чуть не загрызли Крысобоя-Великана. Но, помилуй меня, философ! Неужели вы, при вашем уме, допускаете мысль, что из-за человека, совершившего преступление против кесаря, погубит карьеру прокуратора Иудеи?

– Да, да – стонал и всхлипывал во сне Пилат.

Разумеется, погубит. Утром бы еще не погубил, а теперь, ночью, взвесив все, согласен погубить. Он пойдет на все, чтобы спасти от казни решительно ни в чем не виноватого безумного мечтателя и врача!»[81]  

Автор через несобственно-прямую речь показал все душевные переживания Понтия Пилата, которые он пережил днем.

      При помощи несобственно-прямой речи М.Булгаков показывает сомнения, растерянность финдиректора Варьете Римского, которого мучает один вопрос: «Как же Степа мог попасть в Ялту?»

«Прищурившись, финдиректор представил себе Степу в ночной сорочке и без сапог влезающим сегодня около половины двенадцатого в какой-то невиданный сверхбыстроходный самолет, а затем его же, Степу,  и тоже в половине двенадцатого, стоящим в носках на аэродроме в Ялте… Черт знает что такое!

Может быть не Степа говорил с ним по телефону из собственной квартиры? Нет, это говорил Степа! Ему ли не знать Степиного голоса! Да если бы сегодня и не Степа говорил, то не далее чем вчера, под вечер, Степа из своего кабинета явился в этот самый кабинет с этим дурацким договором и раздражал финдиректора своим легкомыслием. Как это мог он уехать или улететь, ничего не сказав в театре? Да если бы и улетел вчера вечером, к полудню сегодняшнего дня не долетел бы. Или долетел бы?

Гм… Да… Ни о каких переездах не может быть и разговора. Но что же тогда? Истребитель? Кто и в какой истребитель пустит Степу без сапог? Зачем? Может быть, он снял сапоги, прилетев в Ялту? То же самое: зачем? Да и в сапогах в истребитель его не пустят! Да и истребитель тут ни при чем. Ведь писано же, что явился в угрозыск в половине двенадцатого дня, а разговаривал он по телефону в Москве… позвольте-ка… тут перед глазами Римского возник циферблат его часов… Он припоминал, где были стрелки. Ужас! Это было в двадцать минут двенадцатого. Так что же это выходит? Если предположить, что мгновенно после разговора Степа кинулся на аэродром и достиг его через пять, скажем, минут, что, между прочим, тоже немыслимо, то выходит, что самолет, снявшись тут же, в пять минут покрыл более тысячи километров? Следовательно, в час он покрывает более двенадцати тысяч километров!! Этого не может быть, а значит, его нет в Ялте.

Что же остается? Гипноз? Никакого такого гипноза, чтобы швырнуть человека за тысячу километров, на свете нет! Стало быть, ему мерещится, что он в Ялте? Ему-то, может быть и мерещится, а ялтинскому угрозыску, тоже мерещится?! Ну, нет, извините, этого не бывает!... Но ведь телеграфируют они оттуда?»[82]

Также несобственно-прямая речь выступает как средство создания юмористического повествования. М.Булгаков иронически изображает Римского и делает это путем пародирования его стиля речи.

Все случаи выражения авторской иронии при помощи несобственно-прямой речи сходны в том, что авторское повествование в момент включения слов из речи героев меняется по стилю, ощущается именно колорит «чужой» речи, хотя эти элементы чуждой автору речи вводятся в разных целях: для осмеяния самой этой речи (как мы это видим в изображении внутренней речи Римского), а также осмеяние самого носителя речи (это можно увидеть на примере изображения внутренней речи Степы Лиходеева).

         Источником богатейших возможностей несобственно-прямой речи является сама природа данной категории, сущность которой, как известно, заключается в совмещении субъектных планов автора и героев при сохранении общей структуры повествования от лица автора или заменяющего его рассказчика. Совмещение субъектных планов проявляется в способности одновременно передавать точку зрения героя и оценку ее автором при возможности варьирования авторской оценки.

Однако варьироваться может не только авторская оценка: в зависимости от причин, побудивших писателя обратиться к приему несобственно-прямой речи, неодинаково используется и сама возможность совмещения в ней субъектных планов автора и героя. В одном случае автор обращается к этому приему прежде всего потому, что с его помощью можно передать мысли и чувства героя; в другом – точка зрения героя вводится лишь для того, чтобы ярче выделить авторскую оценку; и наконец, причиной введения несобственно-прямой речи может оказаться возможность создание определенного смыслового и стилистического эффекта, возникающего в результате взаимодействия различных субъектных планов.

Когда употребление несобственно-прямой речи обусловлено возможностью этого приема передавать точку зрения героя при сохранении авторской оценки, первостепенное значение имеет способность несобственно-прямой речи быть средством передачи внутренней речи героя. «Возникновение приема несобственно-прямой речи обусловлено нуждами романтической литературы и связано со вниманием к внутреннему миру героя».[83]

В результате распределения функций между авторской речью, речью персонажей несобственно-прямой речи и благодаря тому, что при помощи несобственно-прямой речи может передаваться внутренняя речь героя, совмещение субъектных планов автор и героя в ряде случаев может стать сюжетно-композиционным средством, помогающим раскрытию духовного мира героя, а именно: этот способ изложения выполняет в ряде произведений сюжетно-композиционные функции приема, с помощью которого показывается развитие, изменение взглядов героя, его духовный рост, формирование или ломка мировоззрения.

Так при обрисовки образа поэта Рюхина несобственно-прямая речь вводится для характеристики его душевного состояния.

«Рюхин тяжело дышал, был красен и думал только об одном, что отогрел у себя на груди змею, что он принял участие в том, кто оказался на поверку злобным врагом. И главное, и поделать ничего нельзя было: не ругаться же с душевнобольным!»[84]

 «Рюхин старался понять, что его терзает. Коридор с синими лампами, прилипший к памяти? Мысль о том, что худшего несчастья, чем лишения разума, нет на свете? Да, да, конечно, и это. Но это – так ведь, общая мысль. А вот есть что-то еще. Что же это? Обида, вот что. Да, да, обидные слова, брошенные Бездомным прямо в лицо. И горе не в том, что они обидные, а в том, что в них заключается правда.

Поэт не глядел уже по сторонам, а, уставившись в грязный трясущийся пол, стал что-то бормотать, ныть, глодая самого себя.

Да, стихи…. Ему – тридцать два года! В самом деле, что же дальше? – И дальше он будет сочинять по нескольку стихотворений в год. – До старости? –Да, до старости. – Что же принесут ему эти стихотворения? Славу?»[85]

Сначала Рюхин успокаивал себя, что все слова, который говорил Иван Бездомный, сказаны человеком душевнобольным. Но постепенно он понимает, что все это правда, обидная, но правда. И скорей всего, исправить в его жизни ничего нельзя, остается забыть. А может ли человек жить без прошлого?

Или состояние Степы Лиходеева, который пытается вспомнить, что же происходило вчера.

«Степа старался что-то припомнить, но припоминалось только одно – что, кажется, вчера и неизвестно где он стоял с салфеткой в руке и пытался поцеловать какую-то даму, причем обещал ей, что на другой день, и ровно в полдень, придет к ней в гости».[86]

«Он хотел позвать домработницу Груню и потребовать у нее пирамидону, но все-таки сумел сообразить, что это глупости, что никакого пирамидону у Груни, конечно, нет».[87]

«Вчерашний день, таким образом, помаленьку высветлялся, но Степу сейчас гораздо более интересовал день сегодняшний и, в частности, появление в спальни неизвестного, да еще с закуской и водкой. Вот что недурно было бы разъяснить!»[88]

«Итак, водка и закуска стали понятны, и все же на Степу было жалко взглянуть: он решительно не помнил ничего о контракте и, хоть убейте, не видел вчера этого Воланда».[89]

Он испытывает разные чувства: недоумение, удивление, страх, отчаяние. А еще больше неизвестность. Восстановив некоторые события, он все равно не может вспомнить этого Воланда.

Можно сказать, что во всех рассмотренных примерах введение несобственно-прямой речи помогает войти в круг интересов героя, понять образ его мыслей, пути развития ума, способностей или мировоззрения.

Несобственно-прямая речь может вводиться и для выделения сущности характера, для объяснения психологии поведения героя в определенной ситуации.

Вспомним поведение Ивана Бездомного, который вначале пытается что-то доказать окружающим. Но постепенно Иван приходит к выводу, что никто не поверит ему. Он успокаивается, во многом ему помог Мастер, когда они встретились в клинике.

«Иван стал обдумывать положение. Перед ним было три пути. Чрезвычайно соблазнял первый: кинуться на эти лампы и замысловатые вещицы и всех их к чертовой бабушки перебить, и таким образом выразить свой протест, за то, что он задержан зря. Но сегодняшний Иван значительно уже отличался от Ивана вчерашнего, и первый путь показался ему сомнительным: чего доброго они укоренятся в мысли, что он буйный сумасшедший. Поэтому первый путь Иван отринул. Был второй: немедленно начать повествование о консультанте и Понтии Пилате. Однако вчерашний опыт показал, что этому рассказу не верят или понимают его как-то извращенно. Поэтому Иван и от этого пути отказался, решив избрать третий: замкнуться в гордом молчании».[90]

«Иван только горько усмехался про себя и размышлял о том, как все это глупо и странно получилось. Подумать только! Хотел предупредить всех об опасности, грозящей от неизвестного консультанта, собирался его изловить, а добился только того, что попал в какой-то таинственный кабинет затем, чтобы рассказать всякую чушь про дядю Федора, пившего в Вологде запоем. Нестерпимо глупо!»[91]

Душевные терзания Левия Матвея тоже оформлены в виде несобственно-прямой речи. Здесь и укор: «Зачем, зачем он отпустил его одного!»[92]  

И разочарование: «Да, другой бог не допустил бы того, никогда не допустил бы, чтобы человек, подобный Иешуа, был сжигаем солнцем на столбе».[93]

Еще одна функция несобственно-прямой речи – это придание речи разговорности. Развитие разговорных интонаций в авторском повествовании путем включения элементов из несобственно-прямой речи героев приводит к тому, что несобственно-прямая речь употребляется в целях создания особого живого стиля повествования. Примерами могут служить несобственно-прямая речь таких героев, как Римского, Лиходеева.

 Таким образом, несобственно-прямая речь, включенная автором в общую повествовательную ткань произведения с определенной целью, помогает приблизить героя к читателю, раскрывает его духовный мир и объясняет психологию поведения героя. 

                                                        ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Итак, анализ научной литературы по данному вопросу, сопоставление высказанных в ней взглядов, а также проведенное исследование, явление, называемое наиболее часто «несобственно-прямой речью», следует отнести к явлениям, однородным с авторским повествованием и речью персонажей, и считать, наряду с указанными, третьим способом изложения содержания.

Выделение групп несобственно-прямой речи можно провести по четырем наиболее существенным основаниям: 1) по степени взаимодействия автора и героя; 2) по передаваемому содержанию (внутренняя или внешняя речь); 3) в зависимости от «образа автора»; 4) от «облика героя».

Изучение способов расположения несобственно-прямой речи в контексте и языковых средств ее выражения позволило разделить основные средства выражения этого способа изложения на две большие группы – средства включающие и выделяющие – и установить наличие равновесия между включающими и выделяющими средствами, которое и является основным лингвистическим признаком несобственно-прямой речи.

С точки зрения стилистической характеристики, за несобственно-прямой речью закреплены в произведении определенные функции. Очевидно, что каждый стилистический прием, каждое языковое средство является целесообразным с точки зре­ния воплощения авторского замысла. Соединение языковых элементов в художествен­ном тексте осуществляется таким образом, чтобы оказать максимальное эстетическое воздействие на читателя, изменить, в соответствии с замыслом автора, его чувства, на­строение и точку зрения. Следовательно, анализ конструктивного плана художественного текста, иными словами, формы, в которую облечена информация, является необходимым этапом его комплексного изучения. Большую роль в передаче общей концептуальной ин­формации произведения в целом и в создании речевой характеристики героев, в частнос­ти, играет изображение внешней и внутренней речи персонажа. Перспектива персонажа доминирует в тексте произведения, поскольку она сопровождает несобственно-прямую речь, представленную в большом объеме.

Конкретные функции несобственно-прямой речи всегда обусловлены возможностью совмещения в этом приеме субъектных планов автора и героя, в результате чего преобладающая роль принадлежит либо возможности передавать точку зрения героя, либо авторскую оценку, либо возможности получить смысловой или стилистический эффект путем столкновения двух названных сфер. Несобственно-прямая речь играет определенную роль в процессе типизации явлений и образов.

Доминирование в тексте романа М.Булгакова персонажной точки зрения создает условия для введения персонального повествования. Читатель видит мир романа с позиций героев. Автор вторгается в мир чувств и ощущений персонажей.

Там, где употребляется авторская речь в чистом виде, она не содержит никаких признаков субъективности и оценки, но восприятие не является непосредственным, так как между объектом (событиями) и субъектом (читателем) существует также воспринимающее сознание одного из двух главных персонажей. Именно его точка зрения определяет форму подачи происходящих событий и часто окрашивает их изображение своей субъективностью. В этом случае имеет место быть авторская несобственно-прямая речь, в которой смешивается речь автора и персонажа с преобладанием «голоса» автора. Персональная несобственно-прямая речь дает возможность в полном объеме раскрыть внутренний мир персонажей. Выражение мыслей и переживаний в форме несобственно-прямой речи создает эффект их непосредственного восприятия, т.е., дистанция между персонажем и читателем оказывается минимальной.

В результате проведенного анализа нами были выявлены структурные и функциональные особенности несобственно-прямой речи в исследуемом романе. В произведении М.Булгакова формы перехода к несобственно-прямой речи в авторском повествовании имеют различный характер.

1. В большинстве случаев изменение временных форм глагола говорит о начале несобственно-прямой речи (прошедшее время ↔ настоящее время)

2. Употребление вопросительных и риторических вопросительных предложений после повествовательных предложений является как бы сигналом для перехода к несобственно-прямой речи, при этом они не требуют логического ответа.

3. Несобственно-прямая речь передается восклицательными предложениями и риторическими вопросительными предложениями.

4. Изменение интонации служит переходом к несобственно-прямой речи; например, интонация спокойного, умеренного повествования нарушается эмоционально-экспрессивной интонацией.

6. При повествовании употребляются в конце авторской речи такие глаголы говорения и мысли («думал», «увидел», «смотрел», «посчитал») и на этой основе происходит переход к несобственно-прямой речи.

7. Изменение не только типов предложений, но даже их объема напоминает о несобственно-прямой речи.

8. Такие слова, как да, нет, очень часто являются показателями перехода к несобственно-прямой речи.

Эти синтаксические приемы и явления, с одной стороны, способствуют раскрытию функций несобственно-прямой речи, с другой стороны, обеспечивают единство повествования в текстах.

В романе М.Булгакова несобственно-прямая речь выполняет следующие функции:

1. Несобственно-прямая речь используется как один из основной способ повествования.

2. Несобственно-прямая речь дает автору большую возможность показать внутренний мир героя.

Как показали наблюдения, писатель прибегает к приему несобственно-прямой речи, в первую очередь, чтобы наиболее полно показать внутренний мир и психологическое состояние своих героев. При этом несобственно-прямая речь позволяет автору изображать реальную действительность не только со своей позиции, а большей частью через чувства, переживания персонажей, что, в свою очередь, приводит к созданию более реальных и разносторонних образов.

                   СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ

1.     Артюшков, И.В. О соотнесенности несобственно-прямой и внутренней речи в художественном тексте / И.В.Артюшков. – Уфа, 1997. – 77 с.

2.     Артюшков, И.В. Формы изображения авторской несобственно-прямой внутренней речи в прозе Л.Н. Толстого и Ф.М. Достоевского // Исследования по семантике и прагматике языковых единиц / И.В.Артюшков. – Уфа, 2001.  – 114 с.

3.     Ахманова, О.С. Словарь лингвистических терминов / О.С.Ахманова.  Изд.3-е. – М.: Комкнига, 2005. – 576 с.

4.     Бабайцева, В.В. Русский язык. Синтаксис и пунктуация / В.В. Бабайцева. – М.: Просвещение, 1979. – 269 с.

5.     Бабенко, Л.Г. Филологический анализ текста. Основы теории, принципы и аспекты анализа / Л.Г.Бабенко. – М.: Академический проект, 2004. – 464 с.

6.     Бахтин, М.М. Проблемы поэтики Достоевского / М.М.Бахтин. – 4-е изд. – М.: Сов. Россия, 1978. – 320 с.

7.     Булгаков, М.А. Мастер и Маргарита / М.А.Булгаков. – М.: Олимп, 2000. – 592 с.

8.     Виноградов, В.В. О теории художественной речи: учебное пособие для студентов вузов / В.В.Виноградов. – М.: Высшая школа, 2005. – 286 с.

9.     Виноградов, В.В. Стиль Пушкина / В.В.Виноградов; РАН. Институт им. В.В.Виноградова. Предисловие Ю.В.Рождественского – М.: Наука, 1999. – 703 с.

10. Волошинов, В. Н. Марксизм  и  философия  языка.  Основные проблем социологического  метода  в  науке  о языке / В.Н. Волошинов. – Л., 1929. – 210 с.

11. Воробьев, К.Д. Вот пришел великан… / К.Д.Воробьев. – М.: Известия, 1987. – 608 с.

12. Гончарова, Е.А. Лингвистические особенности «авторской» и «персональной» несобственно-прямой речи // Стилистика художественной речи / под ред. Гучинской Н.О. – Л., 1977.  – С. 67-74.

13. Дуринова, Н.Н. Использование разговорных конструкций с целью создания стилистического эффекта: (на материале несобственно-прямой речи англ. романа XX в.) // Вопросы романо-германского языкознания. –Саратов, 1988. Выпуск 9. – С. 44-48.

14. Зайцева, Е.И. Функционирование несобственно-прямой речи в составе художественного текста // Лингвистические явления в системе языка и в тексте / Е.И.Зайцев. – Волгоград,  1997. – 132 с.

15. Золотова, Г.А. Коммуникативные аспекты русского синтаксиса. / Г.А.Золотова. – М.: Едиториал УРСС, 2001. – 440 с.

16. Инфантова, Г.Г. Грамматические признаки несобственно-прямой речи в современном русском языке / Г.Г.Инфантова. – Л., 1962.  – 23 с.

17. Инфантова, Г.Г. К вопросу о несобственно-прямой речи // Ученые записки Таганрогского пед. ин-та. №6 / Г.Г. Инфантова. – Таганрог, 1958. – С. 79-113.

18. Ковтунова, И.И. Несобственно-прямая речь в современном русском языке // РЯШ. – 1953. – №2. – С. 18 -27.

19. Коростова, С.В. Несобственно-прямая речь в современном русском языке: структурно- семантический и функциональные аспекты: автореф. дис... канд. филол. наук / С.В. Коростова; Кубан. гос. ун-т. - Краснодар, 1999. Режим доступа: http: // dissertation1.narod.ru/avtoreferats1/a64.hmt. – 12.11.2009.

20. Кучинский, Г.М. Психология внутреннего диалога / Г.М. Кучинский – Минск, 1988. – 206 с.

21. Лотман Ю.М. В школе поэтического слова. Пушкин. Лермонтов. Гоголь. / Ю.М. Лотман – М.: Просвещение, 1988.  – 352 с.

22. Лю Цзюань. Несобственно-прямая речь и ее экспрессивно-стилистическая роль в авторском повествовании: (на материале прозы И.А. Бунина, К.Г. Паустовского, Ю.П. Казакова и В.М. Шукшина): автореф. дис. ... канд. филол. наук / Лю Цзюань; Моск. гос. ун-т им. М.В. Ломоносова. - М., 1995. Режим доступа: http:// novruslit.ru/library/ ?p=25# idetifier _44_25. – 12.11.2009.

23.  Лурия, А.Г. Язык и сознание / А.Г. Лурия. – Ростов-на-Дону: Феникс, 1998. – 413 с.

24. Мурзаева, Ю.Е. Некоторые особенности использования несобственно-прямой речи в романе Дж. Голсуорси "Собственник" / Ю.Е. Мурзаева // Вопросы романо-германского языкознания. – Саратов – 1999. – №13. – С. 83-89.

25. Падучева, Е.В. Семантическое исследование (Семантика времени и вида в русском языке; Семантика нарратива) / Е.В. Падучева. – М.: Школа «Языки русской культуры», 1996. – 464 с.

26. Провоторов, В.И. Очерки по жанровой стилистике текста / В.И.Провоторов. – Курск, 2001. – 140 с.

27. Соколова, Л.А.  Несобственно-авторская (несобственно-прямая) речь как стилистическая категория / Л.А.Соколова. – Томск, 1968.  – 280 с.

28. Соколова, Л.А. К вопросу о несобственно-прямой речи / Л.А.Соколова: ученые записки Томского пед. ин-та. Т.16. Томск, 1957. – С. 301-310.

29. Тимофеев, Л.И. Словарь литературных терминов / Л.И.Тимофеев. – М.: 1974.  – 405 с.

30. Толстой, Л.Н. Анна Каренина / Л.Н.Толстой. – М.: ЭКСМО, 2007. – 797 с.

31. Успенский Б.А. Поэтика композиции / Б.А.Успенский.  – СПб: Азбука, 2000.  – 348 с.

32. Шаховский, В.И. Категоризация эмоций в лексико-семантической системе языка / В.И.Шаховский.  – М.: Изд-во ЛКИ, 2008. – 208 с.

33. Шведова, Н.Ю. Очерки по синтаксису русской разговорной речи / Н.Ю.Шведова. – М., 1960. – 374 с.

34. Шмид, В.Г. Нарратология / В.Г.Шмид.  – М.: Языки славянской культуры, 2003. – 311 с.

ПРИЛОЖЕНИЕ

1.     Необходимо добавить, что на поэта иностранец с первых же слов произвел отвратительное впечатление, а Берлиозу скорее понравился, то есть не то чтобы понравился, а… как бы выразиться… заинтересовал, что ли. [22]

2.     Прокуратору казалось, что розовый запах источают кипарисы и пальмы в саду, что к запаху кожаного снаряжения и пота от конвоя примешивается проклятая розовая струя. [30]

3.     О боги, боги, за что вы меня наказываете?... Да, нет сомнений, это она, непобедимая, ужасная болезнь… гемикрания, при которой болит полголовы… от нее нет средств, нет никакого спасения… попробую не двигать головой… [30]

4.     Прозвучал тусклый, больной голос: «Имя?» [33]

5.     Все еще скалясь, прокуратор поглядел на арестованного, затем на солнце, неуклонно подымающееся вверх над конными статуями гипподрома, лежащего далеко внизу направо, и вдруг в какой-то тошной муке подумал о том, что проще всего было бы изгнать с балкона этого странного разбойника, произнося только два слова: «Повесить его». Изгнать и конвой, уйти из колоннады внутрь дворца, велеть затемнить комнату, повалиться на ложе, потребовать холодной воды, жалобным голосом позвать собаку Банга, пожаловаться ей на гемикранию. [35]

6.     В течение ее полета в светлой теперь и легкой голове прокуратора сложилась формула. Она была такова: игемон разобрал дело бродячего философа Иешуа, по кличке Га-Ноцри, и состава преступления в нем не нашел. В частности, не нашел ни малейшей связи между действиями Иешуа и беспорядками, происшедшими в Ершалаиме недавно. Бродячий философ оказался душевнобольным. Вследствие этого смертный приговор Га-Ноцри, вынесенный Малым Синедрионом, прокуратор не утверждает. Но ввиду того, что безумные утопические речи Га-Ноцри могут быть причиною волнения в Ершалаиме, прокуратор удаляет Иешуа из Ершалаима и подвергнет его заключению в Кесарии Стратоновой на Средиземном море, то есть именно там, где резиденция прокуратора.

Осталось это продиктовать секретарю. [40]

7.     Пилат объяснился. Римская власть ничуть не покушается на права духовной местной власти, первосвященнику это хорошо известно, но в данном случае налицо явная ошибка. И в исправлении этой ошибки римская власть, конечно, заинтересована.

В самом деле: преступления Вар-раввана и Га-Ноцри совершенно несравнимы по тяжести. Если второй, явно сумасшедший человек, повинен в произнесении нелепых речей, смущавших народ в Ершалаиме и других некоторых местах, то первый отягощен гораздо значительнее. Мало того, что он позволил себе прямые призывы к мятежу, но он еще убил стража при попытках брать его. Вар-равван несравненно опаснее, нежели Га-Ноцри.  [46]

8.     Все было кончено, и говорить более было не о чем. Га-Ноцри уходил навсегда, и страшные, злые боли прокуратора некому излечить; от них нет средств, кроме смерти. Но не эта мысль поразила сейчас Пилата. Все та же непонятная тоска, что уже приходила на балконе, пронизала все его существо. Он тотчас постарался ее объяснить, и объяснение было странное: показалось прокуратору, что он чего-то не договорил с осужденным, а может быть, чего-то не дослушал.

Пилат прогнал эту мысль, и она улетела в одно мгновенье, как и прилетела. Она улетела, а тоска осталась необъясненной, ибо не могла же ее объяснить мелькнувшая как молния и тут же погасшая какая-то короткая другая мысль: «Бессмертие…  пришло бессмертие…» Чье бессмертие пришло? Этого не понял прокуратор, но мысль об этом загадочном бессмертии заставила его похолодеть на солнцепеке. [47]

9.     Откинувшись на спинку скамьи, он за спиною профессора замигал Бездомному – не противоречь, мол, ему, – но растерявшийся поэт этих сигналов не понял. [56]

10.  И цепочка эта связалась очень быстро и тотчас привела к сумасшедшему профессору. Виноват! Да ведь он же сказал, что заседание не состоится, потому что Аннушка разлила масло. И, будьте любезны, оно не состоится! Этого мало: он прямо сказал, что Берлиозу отрежет голову женщина?! Да, да, да! Ведь вожатая-то была женщина! Что же это такое? А? [60]

11. Тут две мысли пронизали мозг поэта. Первая: «Он отнюдь не сумасшедший! Все это глупости!», и вторая: «Уж не подстроил ли он все это сам?!»

Но, позвольте спросить, каким образом?! [61]

12. Ни кондукторшу, ни пассажиров не поразила сама суть дела: не то, что кот лезет в трамвай, а то, что он собирается платить! [63]

13.  

14. Тут его стали беспокоить два соображения: первое, это то, что исчезло удостоверение Массолита, с которым он никогда не расставался, и вторе, удастся ли ему в таком виде беспрепятственно пройти по Москве? Все-таки в кальсонах… Правда, кому какое дело, а все же не случилось бы какой-нибудь придирки или задержки. [66]

15. Эх-хо-хо… Да, было, было!.. Помнят московские старожилы знаменитого Грибоедова! Что отварные порционные судачки! Дешевка это, милый Амвросий! А стерлядь, стерлядь в серебристой кастрюльке, стерлядь кусками, переложенными раковыми шейками и свежей икрой? А яйца-кокотт с шампиньоновым пюре в чашечках? А филейчики из дроздов вам не нравились? С трюфелями? Перепела по-генуэзски? Девять с полтиной! Да джаз, да вежливая услуга! [70]

16. Рюхин тяжело дышал, был красен и думал только об одном, что отогрел у себя на груди змею, что он принял участие в том, кто оказался на поверку злобным врагом. И главное, и поделать ничего нельзя было: не ругаться же с душевнобольным![81]

17. Рюхин старался понять, что его терзает. Коридор с синими лампами, прилипший к памяти? Мысль о том, что худшего несчастья, чем лишение разума, нет на свете? Да, да, конечно, и это. Но это – так ведь общая мысль. А вот есть что-то еще. Что же это? Обида, вот что. Да, да, обидные слова, брошенные Бездомным прямо в лицо. И горе не в том, что они обидные, а в том, что в них заключается правда. [86]

18. Поэт не глядел уже по сторонам, а, уставившись в грязный трясущийся пол, стал что-то бормотать, ныть, глодая самого себя.

Да, стихи…. Ему – тридцать два года! В самом деле, что же дальше? – И дальше он будет сочинять по нескольку стихотворений в год. – До старости? –Да, до старости. – Что же принесут ему эти стихотворения? Славу? [86]

19.  Степа старался что-то припомнить, но припоминалось только одно – что, кажется, вчера и неизвестно где он стоял с салфеткой в руке и пытался поцеловать какую-то даму, причем обещал ей, что на другой день, и ровно в полдень, придет к ней в гости. [88]

20.  Он хотел позвать домработницу Груню и потребовать у нее пирамидону, но все-таки сумел сообразить, что это глупости, что никакого пирамидону у Груни, конечно, нет. [90]

21. Вчерашний день, таким образом, помаленьку высветлялся, но Степу сейчас гораздо более интересовал день сегодняшний и, в частности, появление в спальне неизвестного, да еще с закуской и водкой. Вот что недурно было разъяснить! [93]

22.  «Что же это такое?» - подумал несчастный Степа, и голова у него закружилась. Начинаются зловещие провалы в памяти?! Степа попросил у гостя разрешения на минуту отлучиться и, как был в носках, побежал в переднюю к телефону. [94]

23. Итак, водка и закуска стали понятны, и все же на Степу было жалко взглянуть: он решительно не помнил ничего о контракте и, хоть убейте, не видел вчера этого Воланда. [94]

24. Степа, повесив трубку, сжал горячую голову руками. Ах, какая выходила скверная штука! Что же это с памятью, граждане? А? Однако дольше задерживаться в передней было неудобно. [96]

25. Иван не ответил, так как счел это приветствие в данных условиях неуместным. В самом деле, засадили здорового человека в лечебницу, да еще делают вид, что это так и нужно. [99]

26. «Как Понтий Пилат!» – подумалось Ивану. Да, это был, несомненно, главный. [102]

27. Иван стал обдумывать положение. Перед ним было три пути. Чрезвычайно соблазнял первый: кинуться на эти лампы и замысловатые вещицы и всех их к чертовой бабушки перебить, и таким образом выразить свой протест, за то, что он задержан зря. Но сегодняшний Иван значительно уже отличался от Ивана вчерашнего, и первый путь показался ему сомнительным: чего доброго они укоренятся в мысли, что он буйный сумасшедший. Поэтому первый путь Иван отринул. Был второй: немедленно начать повествование о консультанте и Понтии Пилате. Однако вчерашний опыт показал, что этому рассказу не верят или понимают его как-то извращенно. Поэтому Иван и от этого пути отказался, решив избрать третий: замкнуться в гордом молчании. [101]

28. Иван только горько усмехался про себя и размышлял о том, как все это глупо и странно получилось. Подумать только! Хотел предупредить всех об опасности, грозящей от неизвестного консультанта, собирался его изловить, а добился только того, что попал в какой-то таинственный кабинет затем, чтобы рассказать всякую чушь про дядю Федора, пившего в Вологде запоем. Нестерпимо глупо! [102]

29. Будучи по природе вообще подозрительным человеком, он заключил, что разглагольствующий перед ним гражданин – лицо именно неофициальное, а пожалуй, и праздное. [110]

30. Дело в том, что в жилтовариществе был, увы, преизрядный дефицит. К осени надо было закупать нефть для парового отопления, а на какие шиши - неизвестно. [112]

31. Римский вынул часы, увидел, что они показывают пять минут третьего, и совершенно остервенился. В самом деле! Лиходеев звонил примерно в одиннадцать часов, сказал, что придет через полчаса, и не только не пришел, но и из квартиры исчез! [122]

32. Прищурившись, финдиректор представил себе Степу в ночной сорочке и без сапог влезающим сегодня около половины двенадцатого в какой-то невиданный сверхбыстроходный самолет, а затем его же, Степу,  и тоже в половине двенадцатого, стоящим в носках на аэродроме в Ялте… Черт знает что такое!

Может быть не Степа говорил с ним по телефону из собственной квартиры? Нет, это говорил Степа! Ему ли не знать Степиного голоса! Да если бы сегодня и не Степа говорил, то не далее чем вчера, под вечер, Степа из своего кабинета явился в этот самый кабинет с этим дурацким договором и раздражал финдиректора своим легкомыслием. Как это мог он уехать или улететь, ничего не сказав в театре? Да если бы и улетел вчера вечером, к полудню сегодняшнего дня не долетел бы. Или долетел бы?

Гм… Да… Ни о каких переездах не может быть и разговора. Но что же тогда? Истребитель? Кто и в какой истребитель пустит Степу без сапог? Зачем? Может быть, он снял сапоги, прилетев в Ялту? То же самое: зачем? Да и в сапогах в истребитель его не пустят! Да и истребитель тут ни при чем. Ведь писано же, что явился в угрозыск в половине двенадцатого дня, а разговаривал он по телефону в Москве… позвольте-ка… тут перед глазами Римского возник циферблат его часов… Он припоминал, где были стрелки. Ужас! Это было в двадцать минут двенадцатого. Так что же это выходит? Если предположить, что мгновенно после разговора Степа кинулся на аэродром и достиг его через пять, скажем, минут, что, между прочим, тоже немыслимо, то выходит, что самолет, снявшись тут же, в пять минут покрыл более тысячи километров? Следовательно, в час он покрывает более двенадцати тысяч километров!! Этого не может быть, а значит, его нет в Ялте.

Что же остается? Гипноз? Никакого такого гипноза, чтобы швырнуть человека за тысячу километров, на свете нет! Стало быть, ему мерещится, что он в Ялте? Ему-то, может быть и мерещится, а ялтинскому угрозыску, тоже мерещится?! Ну, нет, извините, этого не бывает!... Но ведь телеграфируют они оттуда? [122]

33. И сразу поэт задумался, главным образом из-за слова «покойным». С места выходила какая-то безлепица: как это так – пришел с покойным? Не ходят покойники! Действительно, чего доброго, за сумасшедшего примут! [129]

34. Это, конечно, неприятное, но несверхъестественное событие почему-то окончательно потрясло финдиректора, но в то же время и обрадовало: отвалилась необходимость звонить. [134]

35. Стукнет калитка, стукнет сердце, и, вообразите, на уровне моего лица за оконцем обязательно чьи-нибудь грязные сапоги. Точильщик. Ну, кому нужен точильщик в нашем доме? Что точить? Какие ножи? [156]

36. Шепотом вскрикивал, что он ее, которая толкала его на борьбу, ничуть не винит, о нет, не винит! [159]

37. В голове сложилась праздничная картина позорного снятия Степы с работы. Освобождение! Долгожданное освобождение финдиректора от этого бедствия в лице Лиходеева! А может, Степан Богданович добьется чего-нибудь и похуже снятия… [169]

38. Надо сказать, что в ответе Варенухи обозначилась легонькая странность, которая сразу кольнула финдиректора, в чувствительности своей могущего поспорить с сейсмографом любой из лучшей станций мира. Как же так? Зачем же Варенуха шел в кабинет финдиректора, ежели полагал, что его там нету? Ведь у него есть свой кабинет. Это – раз. А второе: из какого бы входа Варенуха ни вошел в здание, он неизбежно должен был встретить одного из ночных дежурных, а тем всем было объявлено, что Григорий Данилович на некоторое время задержится в своем кабинете. [169]

39. Поломка счетчика у шофера такси, не пожелавшего подать Степе машину. Угроза арестовать граждан, пытавшихся прекратить Степины поскудства… Словом, темный ужас! [170]

40. Когда же Варенуха сообщил, что Степа распоясался до того, что пытался оказать сопротивление тем, кто приехал за ним, чтобы вернуть его в Москву, финдиректор уже твердо знал, что все, что рассказывает ему вернувшийся в полночь администратор, все – ложь! Ложь от первого до последнего слова. Варенуха не ездил в Пушкино, и самого Степы в Пушкино тоже не было. Не было пьяного телеграфиста, не было разбитого стекла в трактире. Степу не вязали веревками… – ничего не было. [171]

41. …финдиректор думал только об одном, что же значит все это? Зачем так нагло лжет ему в пустынном и молчащем здании слишком поздно вернувшийся к нему администратор? [171]

42. Зачем, зачем он отпустил его одного!  [192]

43. Одного мгновения достаточно, чтобы ударить Иешуа ножом в спину, крикнув ему: «Иешуа! Я спасаю тебя и ухожу вместе с тобою! Я, Матвей, твой верный и единственный ученик!»

А если бы Бог благословил еще одним свободным мгновением, можно было бы успеть заколоться и самому, избежав смерти на столбе. [193]

44. Он (Левий Матвей) кричал о полном своем разочаровании и о том, что существуют другие боги и религии. Да, другой бог не допустил бы того, никогда не допустил бы, чтобы человек, подобный Иешуа, был сжигаем солнцем на столбе. [195]

45. Он кричал о полном своем разочаровании и о том, что существуют другие боги и религии. Да, другой бог не допустил бы того, никогда не допустил бы, чтобы человек, подобный Иешуа, был сжигаем солнцем на столбе. [195]

46. Максимилиан Андреевич считался, и заслуженно, одним из умнейших людей в Киеве. Но и самого умного человека подобная телеграмма может поставить в тупик. Раз человек телеграфирует, что его зарезало, то ясно, что его зарезало насмерть. Но причем же тогда похороны? Или он очень плох и предвидит, что умрет? Это возможно, но в высшей степени странная эта точность – откуда ж он так-таки и знает, что хоронить его будут в пятницу в три часа дня? Удивительная телеграмма! [212]

47. В ответ буфетчик так горько улыбнулся, что отпали всякие сомнения: да, среди москвичей есть мошенники. [225]

48. И чем дальше шли отчаянные дни, тем чаще, и в особенности в сумерки, ей приходила мысль о том, что она связана с мертвым, а нужно было: или забыть его, или самой умереть! [234]

49. Наташа залилась румянцем и с большим жаром возразила, что ничего не врут и что она сегодня сама лично в гастрономе  на Арбате видела одну гражданку, которая пришла в гастроном в туфлях, а как стала у кассы платить, туфли у нее с ног исчезли и она осталась в одних чулках. Глаза вылупленные, на пятке дыра! А туфли эти волшебные, с того самого сеанса. [237]

50.  «Пора! Вылетайте», - заговорил Азезелло в трубке. [250]

51. Она почувствовала себя обманутой. Никакой награды за все ее услуги на балу никто, по-видимому, ей не собирался предлагать, как никто ее и не удерживал. А между тем ей совершенно ясно было, что идти ей отсюда было некуда. Мимолетная мысль о том, что придется вернуться в особняк, вызывала в ней внутренний взрыв отчаяния. Попросить, что ли, самой, как искушающее советовал Азазелло в Александровском саду? [300]

52. Вот, например, не трусил же теперешний прокуратор Иудеи, а бывший трибун в легионе, тогда, в Долине Дев, когда яростные германцы чуть не загрызли Крысобоя-Великана. Но, помилуйте меня, философ! Неужели вы, при вашем уме, допускаете мысль, что из-за человека, совершившего преступление против кесаря, погубит свою карьеру прокуратор Иудеи? [340]

53. Они спорили о чем-то очень сложном и важном, причем ни один из них не мог победить другого. Они ни в чем не сходились друг с другом, и от этого их спор был особенно интересен и нескончаем. Само собою разумеется, что сегодняшняя казнь казалась чистейшим недоразумением – ведь вот же философ, выдумавший столь невероятно нелепую вещь вроде того, что все люди добрые, шел рядом, следовательно, он был жив. И, конечно, совершенно ужасно было бы даже помыслить о том, что такого человека можно казнить. Казни не было! Не было! Вот в чем прелесть этого путешествия вверх по лестнице луны.

Свободного времени было столько, сколько надобно, а гроза будет только к вечеру, и трусость, несомненно, один из самых страшных пороков. Так говорил Иешуа Га-Ноцри. Нет, философ, я тебе возражаю: это самый страшный порок!

Вот, например, не трусил же теперешний прокуратор Иудеи, а бывший трибун в легионе, тогда, в Долине дев, когда яростные германцы чуть не загрызли Крысобоя-Великана. Но, помилуй меня, философ! Неужели вы, при вашем уме, допускаете мысль, что из-за человека, совершившего преступление против кесаря, погубит карьеру прокуратора Иудеи?

– Да, да – стонал и всхлипывал во сне Пилат.

Разумеется, погубит. Утром бы еще не погубил, а теперь, ночью, взвесив все, согласен погубить. Он пойдет на все, чтобы спасти от казни решительно ни в чем не виноватого безумного мечтателя и врача! [340] 

---

[1] Виноградов В.В. О теории художественной речи. М., 2005. С.169.

[2] Бабайцева В.В. Русский язык. Синтаксис и пунктуация. М., 1979. С.246.

[3] Булгаков М.М. Мастер и Маргарита. М., 2000. С.33.

[4]Там же с.250.

[5] Там же с.229.

[6] Там же с.23.

[7] Булгаков М.М. Мастер и Маргарита. М., 2000. С.214.

[8] Воробьев К.Д. Вот пришел великан… М., 1987. С.236.

[9] Волошинов В.Н. Марксизм и философия языка. Л., 1929. С.158.

[10] Виноградов В.В. Стиль Пушкина. М., 1999. С.10.

[11] Бахтин М.М. Проблемы поэтики Достоевского. М.,1978. С. 215.

[12] Виноградов В.В. О теории художественной речи. М., 2005. С. 143.

[13] Толстой Л.Н. Анна Каренина. СПб, 2007. С. 536.

[14]Ковтунова, И.И. Несобственно-прямая речь в современном русском языке // РЯШ. – 1953. С. 21

[15] Инфантова, Г.Г. Грамматические признаки несобственно-прямой речи в современном русском языке. Л., 1962. С. 13.

[16] Соколова, Л.А.  Несобственно-авторская (несобственно-прямая) речь как стилистическая категория. Т., 1968. С. 53.

[17] Булгаков М.М. Мастер и Маргарита. М., 2000. С.58.

[18] Там же с.66.

[19] Там же с.94.

[20] Там же с.93.

[21] Падучева Е.В. Семантическое исследование (Семантика времени и вида в русском языке; Семантика нарратива). М., 1996. С. 87.

[22] Булгаков М.М. Мастер и Маргарита. М., 2000. С. 30.

[23] Там же с.94.

[24] Булгаков М.А. Мастер и Маргарита. М., 2000. С. 70.

[25] Там же с. 74.

[26]  Булгаков М.А. Мастер и Маргарита. М., 2000. С. 86.

[27] Булгаков М.А. Мастер и Маргарита. М., 2000. С.156.

[28] Соколова Л.А.  Несобственно-авторская (несобственно-прямая) речь как стилистическая категория. Т., 1968. С.123.

[29] Соколова Л.А.  Несобственно-авторская (несобственно-прямая) речь как стилистическая категория. Т., 1968. С.123.

[30] Булгаков М.А. Мастер и Маргарита. М., 2000. С. 60.

[31] Там же с. 171.

[32] Булгаков М.А. Мастер и Маргарита. М., 2000. С. 88.

[33] Там же с. 96.

[34] Там же с.129.

[35] Булгаков М.А. Мастер и Маргарита. М., 2000. С. 112

[36] Там же с.63.

[37] Булгаков М.А. Мастер и Маргарита. М., 2000. С.40.

[38] Там же с.112.

[39] Соколова Л.А.  Несобственно-авторская (несобственно-прямая) речь как стилистическая категория. Т., 1968. С.55.

[40] Булгаков М.А. Мастер и Маргарита. М., 2000. С.195.

[41] Там же с. 56.

[42] Там же с.66.

[43] Там же с.195.

[44]Булгаков М.А. Мастер и Маргарита. М., 2000. С.169.

[45] Там же с.90

[46] Булгаков М.А. Мастер и Маргарита. М., 2000. С.134.

[47] Там же с.237.

[48] Там же с.170.

[49] Булгаков М.А. Мастер и Маргарита. М., 2000. С.169.

[50] Булгаков М.А. Мастер и Маргарита. М., 2000. С.122.

[51] Булгаков М.А. Мастер и Маргарита. М., 2000. С.47.

[52] Там же с.61.

[53] Там же с.81.

[54] Булгаков М.А. Мастер и Маргарита. М., 2000. С. 93.

[55] Там же с.110.

[56] Там же с.159.

[57] Булгаков М.А. Мастер и Маргарита. М., 2000. С.340.

[58] Там же с.193.

[59]Там же с.22.

[60] Булгаков М.А. Мастер и Маргарита. М., 2000. С.86.

[61] Там же с.99.

[62] Булгаков М.А. Мастер и Маргарита. М., 2000. С.212.

[63] Там же с.300.

[64] Там же с.225.

[65] Булгаков М.А. Мастер и Маргарита. М., 2000. С.46.

[66] Там же с.171.

[67] Булгаков М.А. Мастер и Маргарита. М., 2000. С.35.

[68] Там же с.234.

[69] Булгаков М.А. Мастер и Маргарита. М., 2000. С.102.

[70] Там же с.195.

[71] Там же с.81.

[72] Там же с.129.

[73] Соколова, Л.А.  Несобственно-авторская (несобственно-прямая) речь как стилистическая категория. Т., 1968. С. 133.

[74] Соколова, Л.А.  Несобственно-авторская (несобственно-прямая) речь как стилистическая категория. Т., 1968. С.153.

[75] Булгаков М.А. Мастер и Маргарита. М., 2000. С.30.

[76] Булгаков М.А. Мастер и Маргарита. М., 2000. С.30.

[77] Там же с.35.

[78] Там же с.36.

[79] Булгаков М.А. Мастер и Маргарита. М., 2000. С.40.

[80] Там же с.47.

[81] Булгаков М.А. Мастер и Маргарита. М., 2000. С.340.

[82] Булгаков М.А. Мастер и Маргарита. М., 2000. С.122.

[83] Виноградов В.В. О теории художественной речи. М.. 2005. С.146.

[84] Булгаков М.А. Мастер и Маргарита. М., 2000. С.81.

[85] Булгаков М.А. Мастер и Маргарита. М., 2000. С.86.

[86] Там же с.88.

[87] Там же с.90.

[88] Там же с.93.

[89] Там же с.94.

[90] Булгаков М.А. Мастер и Маргарита. М., 2000. С.101.

[91] Булгаков М.А. Мастер и Маргарита. М., 2000. С.102.

[92] Там же с.192.

[93] Там же с.195.