ЛИТЕРАТУРОВЕД
А. Ахматова начинала
творчество как акмеистка. Её творчество отличалось необыкновенной образностью,
глубоким психологизмом. Знаменитая Ахматовская деталь.
«Улыбнулся
спокойно и жутко
И сказал
мне: Не стой на ветру».
М.Цветаева пишет мелодичные,
чарующие, задушевные стихи, к ним постоянно обращаются композиторы, и тогда они
превращаются удивительные по красоте романсы.
Мне
нравится, что вы больны
Не мною.
Мне
нравится, что я больна
Не вами,
Что
никогда тяжёлый шар земной
Не уплывёт
под нашими ногами.
Мне
нравится, что можно быть смешной -
Распущенной
– и не играть словами….
Всю свою жизнь, начиная с раннего детства, М. Цветаева
преклонялась перед гением «солнца русской поэзии» - Пушкиным. Летом 1936 года,
находясь в Париже, Цветаева перевела на французский язык 18 своих
стихотворений, которые предложила напечатать в журнале «Современные записки».
Страшно резки, страшно вольные, ничего общего с канонизированным Пушкиным.
Опасные стихи, мятежные, революционные.
Бич
жандармов, Бог студентов,
Желчь
мужей, услада жён…
Нет, бил
барабан перед смутным полком,
Когда мы
вождя хоронили…
30—е годы были трагичны для обеих поэтесс. Одна
страдала за границей, другая – в России.
1935 году арестован сын Ахматовой Лев Гумелёв.
« Я была
тогда с моим народом, там, где мой народ, к несчастью был.»
Так рождается «Реквием», произведение, полное трагизма
и одновременно мужества.
«Реквием» Создавался с 1935 г.—1939год. Полны
трагизма строки этого гимна стойкости и страданий всего народа в годы
репрессий.
А. Ахматова: «В страшные годы ежовщины я провела 17
месяцев в тюремных очередях…
Семнадцать
месяцев кричу,
Зову тебя
домой,
Кидалась в
ночи палачу,
Ты сын и
ужас мой.
Находясь в эмиграции, М. Цветаева ощущала себя
одинокой. Это отразились в поэзии этих лет. Эмиграция увидела в ней обличителя.
В стихотворении «Эмигрант» есть строки, передающие настроения. «Не слюбившись с
вами, не сбившись с вами…». Тяжело переносит тоску по родине, это отразилось в
стихотворении «Рельсы». Чувствуется безысходная безнадёжность к себе и ко всему
происходящему.
Перу Марины Цветаевой принадлежит:
800 лирических стихотворений, 17 поэм, свыше 1000 писем, 8 пьес, около 50
прозаических вещей.
Анна Ахматова и
Марина Цветаева обозначили своим явлением новый характер русской
поэзии, её новый облик. Это явление как бы перечеркнуло устоявшуюся
второстепенную роль так называемой «женской» лирики. Новая структура «вечной
женственности», подсознательные глубины женского интуитивного знания определили
новый характер и масштаб лирической поэзии начала ХХ века.
Приход Ахматовой и Цветаевой в поэзию
совпал с общепоэтическим процессом «преодоления символизма», и каждая по-своему
утверждала новую поэтику, в основе которой было освобождение слова от
мистико-религиозных рамок символизма. Слову не только возвращался его
естественный, «земной» смысл, но и утверждалась его эстетическая и
познавательная функция.
Эволюция ахматовского стиля развивает
первоначальные его свойства - точность, лаконизм содержат за недоговоренностью,
умолчаниями глубокий подтекст. Цветаевский же стиль отличается предельным
самовыражением, откровенностью, когда слово делает явление более масштабным,
объёмным. Напряжённая интонация, необычный поэтический синтаксис, внимание к
звуковому облику слова несут в себе мощную эмоциональную энергию.
Ахматова и Цветаева в художественном сознании
начала века выразили своим творчеством двойственность русского национального
феномена, олицетворяя два его разных истока, олицетворением которых стали
Петербург и Москва.
Цветаевская Москва, отождествлённая с
лирической героиней, - вызов Петербургу:
Над
городом, отвергнутым Петром,
Перекатился
колокольный гром.
Гремучий
опрокинулся прибой
Над
женщиной, отвергнутой тобой.
Ахматовский Петербург - «строгий, спокойный,
туманный». Он часть общеевропейской культуры. Петербург - источник и залог
духовной силы и мужества:
Но ни на
что не променяем пышный
Гранитный
город славы и беды.
Позднее цветаевская Москва станет в стихотворении
Ахматовой знаком крушения личной судьбы, знаком общенародной трагедии:
…Мы
сегодня с тобой, Марина,
По столице
полночной идём.
А за нами
таких миллионы,
И
безмолвнее шествия нет.
А вокруг
погребальные звоны,
Да московские
дикие стоны
Вьюги, наш
заметающей след.
Сопоставление стихотворения Ахматовой «Как люблю, как
любила глядеть я…» (1916) и Цветаевой «Москва! - Какой огромный…» (1916).
|
А.Ахматовой «Как люблю, как любила
глядеть я…» (1916г)
Как люблю, как любила глядеть я
На закованные берега,
На балконы, куда столетья
Не ступала ничья нога.
И воистину ты – столица
Для безумных и светлых нас;
Но когда над Невою длиться
Тот особенный, чистый час
И проноситься ветер майский
Мимо всех надводных колонн,
Ты – как грешник, видящий райский
Перед смертью сладчайший сон…
|
И М. Цветаевой «Москва! Какой огромный…
(1916).
-Москва! – Какой огромный
Странноприимный дом!
Всяк на Руси – бездомный.
Мы все к тебе придём
Клеймо позорит плечи,
За голенищем - нож
издалека - далече
ты все же позовешь.
на каторжные клейма,
на всякую болесть -
Младенец Пантелеймон
У нас, целитель, есть.
А вон за тою дверцей,
Куда народ валит,-
Там Иверское сердце
Червонное горит.
И льётся аллилуйя
На смуглые поля
Я в грудь тебя целую
Московская земля!
|
Петербург Ахматовой
- антично Пушкинский, соединяющие классическую красоту и могущество победы над
стихией. В стихотворении три героя: я (лирический герой) – ты (город:
«закованные берега», «Балконы, куда столетья не ступала ничья нога», «столица»)
- Мы («безумные и светлые»).
Северная столица – город–сон,
город-призрак, встающий над водой, обреченный на одиночество («столетья не
ступала ничья нога»).
Стихотворение передаёт движение
времени, его протяженность и мимолетность, скоротечность.
Красота Петербурга – это красота
запечатленного мгновения, которое тянется столетия, но может так же внезапно
исчезнуть «И воистину ты – столица // Для безумных и светлых нас» - очевидно
избранность лирического героя.
В стихотворении Цветаевой Москва
– «огромный // Странноприимный дом», приют и пристанище для всех бездомных
на Руси, в этом стихотворении три героя: ты (« я в грудь тебя целую»). Москва
предстает и как благословенная земля («И льется аллилуйя на смуглые поля») и
как женщина. Москва – место, где исцеляются все раны, сердце Руси.
Стихотворение проникнуто любовью к городу, и поэт неотделимая его часть.
Объединяет стихотворения мотив
избранности поэта. Избранность особенная: Цветаевская лирическая
героиня – голос московского люда; Ахматовская - голос петербургской поэзии. В
обоих стихотворениях город олицетворён, воспринимается как живой образ. Причем
Петербург по–мужски строг, Москва – по-женски безалаберна. Это впечатление усиливает
сдержанность стихотворения Ахматовой и экспрессивность – Цветаевой.
Позиция поэтов отличается и по отношению
к самому понятию «жизнь».
Цветаева бескомпромиссна: «поэт
должен преодолеть жизнь», понимает жизнь как борьбу, как противостояние:
Ты
охотник, но я не дамся,
Ты погоня,
но я есмь бег…
Ахматова же принимает жизнь как дар, несмотря на
драматизм и даже трагизм бытия:
И если
трудный путь мне предстоит,
Вот легкий
груз, который мне под силу
С собою
взять, чтоб в старости, в болезни,
Быть
может, в нищите – припоминать
Закат
неистовый, и полноту
Душевных
сил и прелесть милой жизни
Понимание жизни как высшей ценности
сопряжено у Ахматовой с большим нравственным счётом, предъявляемым ею к самой
себе, к личности вообще.
Общность позиций объединяет
Ахматову и Цветаеву и потому, обе отводят Поэту особое место в мире.
Ахматовский образ Поэта – это власть над людьми, неподсудность земному суду. В
самом явлении Поэта заключено нравственные оправдания:
…И не в
чём не повинен: ни в этом,
Ни в
другом и не в третьем…
Поэтам
Вообще не
пристали грехи…
Ахматовской лирической героине
присущи не пассивность и смирение, а воля и мужество, позволяющие «не отклонить
удара», сознание причастности общей судьбе как испытанию, возмездию и искуплению
« Я всегда была с мои нардом» («Реквием»).
Героине Цветаевской лирики тоже
присуще мужество, но это мужество одиночества: «Одна – против всех».
Общее:
1. _____________________________________________________________________
2. _____________________________________________________________________
3. _____________________________________________________________________
4. _____________________________________________________________________
5. _____________________________________________________________________
Отличие:
1. _____________________________________________________________________
Марина Цветаева считала, что поэт должен быть
погружен в себя и отстранен от реальной жизни. По собственному определению, она
была «чистым лириком» и поэтому самодостаточна и эгоцентрична. Несмотря на это,
эгоцентризм Цветаевой не был эгоизмом, он выражался в непохожести поэтессы на
других, нетворческих людей. Именно поэтому мы часто встречаем в стихотворениях
Цветаевой противопоставление «я» и «они»:
Идите же!
— мой голос нем,
И тщетны
все слова.
Я знаю,
что ни перед кем
Не буду я
права.
Ахматова же, на первый взгляд, была более приближена к
реальной жизни. Встав в начале творческого пути под знамя акмеизма, она
стремилась в своих стихах к предметной детализации. Все звучащие и красочные
подробности входили в ее стихи, наполняя их живой силой жизни:
Жарко веет
ветер душный,
Солнце
руки обожгло.
Надо мною
свод воздушный,
Словно
синее стекло.
Ахматовский стих произрастал из непосредственных
жизненных впечатлений, хотя эти впечатления и ограничивались, особенно в раннем
творчестве, заботами и интересами «своего круга».
И Ахматова, и Цветаева много писали о любви.
Любовь в их творчестве предстает чувством драматическим, а порой и трагическим:
Брошена!
Придуманное слово –
Разве я
цветок или письмо?
А глаза
уже глядят сурово
В
потемневшее трюмо.
У Ахматовой стихи о любви — это маленькие рассказы, не
имеющие ни начала, ни конца, но все же сюжетные, как, например, «Вечером»,
«Сжала руки под темной вуалью…» и другие. Удивительное мастерство позволяло
поэтессе с помощью одной, казалось бы, незначительной детали создать
определенное настроение и передать чувства героини:
Так
беспомощно грудь холодела,
Но шаги
мои были легки.
Я на
правую руку надела
Перчатку с
левой руки.
Вот она — незначительная деталь — неправильно надетая
перчатка — и перед нами нарисован образ растерянной и подавленной женщины. Мы
понимаем, что ее бросил любимый, и жизнь для нее вот-вот рухнет.
У Цветаевой сюжетности в любовных стихах практически
нет, но она тоже пишет о любви не в момент счастья, а в напряженный,
драматический момент:
Хоть на
алтын полюби — приму!
Друг
равнодушный! — так странно слушать
Черную
полночь в чужом дому!
Ахматова долгое время считалась поэтом одной темы —
любовной, за что ее неоднократно упрекали. К теме России она начинает чаще
обращаться уже в позднем творчестве, но эта тема, в сущности, является все той
же темой любви — любви к своей стране.
Цветаева
несколько лет прожила в эмиграции. Ахматова никогда не уезжала надолго. Однако
обе поэтессы не принимали и не понимали революцию. Ахматова стремилась в
своих стихах уйти от политики в мир человеческих чувств и отношений, а Цветаева
обращалась к далекому прошлому, которое она идеализировала и романтизировала. В
ее творчестве слышится тоска по героическим натурам, по идеалам рыцарства,
поэтому частыми образами ее произведений становятся меч, плащ и шпага. На
страницах ее стихотворений мы встречаемся с яркими личностями прошлого:
Казановой, Дон Жуаном, Наполеоном, Лжедмитрием и, конечно, прекрасной Мариной
Мнишек. Кроме того, что Мнишек была полячкой (а Цветаева тоже имела частичку
польской крови), она, безусловно, привлекала Цветаеву еще и тем, что носила ее имя.
Вообще сам процесс творчества проходил у них
совершенно по-разному. Цветаева подчиняла свое вдохновение по-мужски деловому,
четкому режиму. «Вдохновение плюс воловий труд — вот поэт», — утверждала она.
Она исписывала десятки страниц в поисках нужной строки, или даже слова. К
Ахматовой стихи приходили иначе. Уже немало написано о том, как она, лежа и
закрыв глаза, что-то невнятно бормотала, или просто шевелила губами, а потом
записывала то, что ей услышалось. Естественно, так же они работали и над переводами.
Цветаева заполняла рабочую тетрадь столбцами рифм, вариантов строк и т. п. Эти
тетради я видела неоднократно. С Ахматовой в этом смысле дело обстояло,
конечно, «по-ахматовски».
Однажды, по просьбе редактора, я передала Анне
Андреевне подстрочники двух нерифмованных стихотворений болгарского поэта Пенчо
Славейкова. А потом увидела их перевод. Ахматова лишь слегка прикоснулась к
подстрочнику: где изменила фразу, где слово, — и произошло чудо: стихи
зазвучали музыкой. За всем этим также стоял труд поэта; только бумаге
доверялся не поиск (как
в цветаевских черновиках), а результат.
Алексей Павловский
в статье «Марина Цветаева» назвал ее поэтом-композитором. Вот несколько цитат
из этой статьи: «…певучести и мелодичности, обычно связываемы… с музыкальностью,
…почти нет у Цветаевой. Она, наоборот, резка, порывиста, дисгармонична. Строку
она, повинуясь интонации и музыкальным синкопам, безжалостно рвет на отдельные
слова и даже слоги, но и слоги своевольно переносит из одного стихового
строчечного ряда в другой, даже не переносит, а словно отбрасывает, подобно
музыканту, изнемогающему в буре звуков и едва справляющемуся с этой стихией».
«Уловив звук,
заполучив его в свой слух, она превращалась в учителя- терпеливого,
беспощадного и даже педантичного. Теперь прежде всего ей был важен смысл –
речь».
«Не жалея стиха,
совершенно не дорожа плавностью, гармонией и ладом…, она безжалостно резала
строку цезурой, усекала стопы, резко- с помощью тире- отбрасывала слово вверх,
так что оно начинало звучать в крайнем верхнем углу октавы; если надо, отрезав
слог, отшвыривала его вниз, в следующую строку, и снабжала восклицательным
знаком; иногда, наоборот, плавно замедляла бег строки, почти останавливала ее,
повторяла в нескольких вариациях, чтобы смысл, отряхиваясь от звуковых капель,
выступал в сияющей и прямой обнаженности».(5)
Цветаева,
действительно, писала свои стихи как музыку, ей всегда страшно не хватало нот и
бедной, невыносимо убогой казалась пунктуация с таким ничтожным набором знаков.
Многочисленные паузные тире, разрывы слов, прихотливый, но строгий синтаксис –
все это было как бы взамен партитуры, до зарезу ей необходимой, но –увы!- не
принятой в этом роде искусства. Бальмонт был прав, когда говорил, что она
требовала от стихов того, что могла дать лишь музыка.
Оставьте свой комментарий
Авторизуйтесь, чтобы задавать вопросы.