Реферат на тему "Историческая правда на страницах романа В.Кетлинской "Мужество"

В городском музее хранится пожелтевшее фото просеки в тайге, где была проложена первая улица Комсомольска-на-Амуре. Экспонаты музея вновь возвращают нас к тем незабываемым, трудным героическим дням. И среди этих экспонатов на самом видном месте книга Веры Казимировны Кетлинской «Мужество».

О романе «Мужество» написано много. Еще в тридцатые годы, когда он только вышел в свет, появилось немало откликов. Это произведение не оставляло равнодушным ни читателей, ни критиков.  Десятки и сотни отзывов первостроителей города об этой книге хранятся в музее и городской библиотеке. Комсомольчане знают и ценят этот роман – художественную летопись рождения своего города.

В 1930-1937 годах Вера Кетлинская - корреспондент газеты  "Комсомольская правда", это позволило ей собрать материал для самого известного своего произведения - романа "Мужество", посвященного строителям "Комсомольска-на-Амуре. Замысел этого романа возник в середине тридцатых годов. Молодая писательница, работая нештатным корреспондентом «Комсомольской правды», в конце 1935 года приехала на Дальний Восток. Городу Комсомольску было тогда три года.

Многие первостроители города помнят, как работала на дальневосточной  стройке В. Кетлинская. Вот что писала первостроительница Комсомольска-на-Амуре А. Кипаренко: «Мы встретились впервые на берегу Амура больше тридцати лет назад. Города Комсомольска по сути дела не было. Была огромная строительная площадка. И комсомольцы-строители… Вот к ним, к этим комсомольцам, и приехала из далекого Ленинграда молодая писательница Вера Кетлинская. Энергичная, волевая, с горячим сердцем и большим чувством юмора, она стала своим человеком на стройке».

В период существования Советского Союза отечественной науке (а также искусству, художественной литературе и публицистике) разрешалось только воспевать советского человека, представлять его венцом человеческой эволюции.

И роман «Мужество» Кетлинской - это созданные творческим воображением автора яркие образы, а сам роман – плод художественного осмысления великой эпопеи тридцатых годов. Кетлинская писала о том, что история, рассказанная в «Мужестве» - это «не копия реальных событий реальных лиц, а сгусток жизни, как она воспринята писателем и как она переработана его воображением».

Но и в настоящее время для читателя нового времени, книга Веры Кетлинской "Мужество" это - книга про молодежь, про любовь, про их мечты и стремления, в общем про их жизнь. Писательница нашла именно те слова, которые нужны были для полного и глубокого показа тех или иных сторон действительности тех лет, той величайшей стройки.. Это - летопись строительства нового города, новых промышленных гигантов, новой жизни в глухой дальневосточной тайге..

Своим появлением на карте российской промыш­ленности Амурский судостроительный завод, подняв­шийся одновременно с городом Комсомольском-на-Амуре, обязан прежде всего вниманию государства к охране своих дальневосточных рубежей. Печальные итоги Русско-японской войны 1904-1905 годов показали, что Дальневосточный регион Российской державы недостаточно защищен от посягательств ее ближай­ших соседей. На исходе 20-х годов нашей армии пришлось отражать здесь агрессию белокитайцев. Вскоре их место занял такой   опасный   хищник,   как  милитаристская Япония, захватившая северо-восточные провинции Китая. Надежность наших дальневосточных границ во многом зависела от мощи экономики края.  

России нужен был сильный и надежный флот, способный защитить ее тихоокеанские рубежи. Но реконструкция и укрепление флота были невозмож­ны без промышленного развития побережья, освое­ния в его черте современного судостроения.  

 Перед Советской властью встала зада­ча превращения края «в мощный хозяйственный аван­пост Советского Союза на берегах Тихого океана.  

 Прави­тельственная комиссия, обследовавшая в 1929 году самый отдаленный российский регион, пришла к зак­лючению о необходимости строительства здесь горо­да и крупного судостроительного завода.

В романе Веры Кетлинской «Мужество» так сказано о важности этой стройки:

«…- Вы едете решать одну из важнейших задач обороны. И вы ее решите. А вместе с тем это одна из важнейших задач освоения края. Это новый центр, столица тайги. Это дружеская рука, протянутая Сахалину, камчатке, Николаевску… Вы – комсомольцы Большевики. Надо понять и прочувствовать: работы столько. Что и вздохнуть некогда. Темпы самые напряженные. Не мы их придумали, их диктует международная обстановка… Условия будут поначалу тяжелые. Но край того стоит. Край богат и прекрасен, надо только освоить его. Надо стать дальневосточниками, надо осесть, притереться, любить. Вот ваша задача.»

Вначале, правда, рассматривались варианты рекон­струкции уже существующего Дальзавода во Владивос­токе и строительства нового в районе Хабаровска. В октябре 1931 года под него была даже выбрана площад­ка на правом берегу Амура у села Нижне-Воронежского. Но близость к границе и обострившаяся международ­ная обстановка (в сентябре 1931 года японские войска стали продвигаться в северо-восточные провинции Манчжурии подготавливая плацдарм для нападения на СССР) заставили Москву пересмотреть этот вариант в пользу переноса месторасположения оборонного пред­приятия в глубь территории региона.

В 1931 г. бы­ло принято правительственное решение о сооружении в Приамурье судостроительного завода.

Пройдет менее полугода, и в один из январских дней от Хабаровска в низовья Амура двинется небольшой караван автомашин. В головном автомобиле будет си­деть рядом с шофером человек, с чьим именем свя­заны восстановление основательно разрушенного в пе­риод сражений с интервентами и белогвардейщиной народного хозяйства Дальнего Востока, разработка пла­нов его социалистического переустройства и первые успехи на этом пути,— Ян Борисович Гамарник. На хо­рошо знакомый и близкий ему Дальний Восток он при­ехал на сей раз как руководитель специальной прави­тельственной комиссии, созданной для разработки и осуществления мероприятий по усилению обороно­способности Дальневосточного края. В состав комиссии также входили секретарь Далькрайкома партии С. А. Бернов, инспектор Морских Сил РККА Р. А. Муклевич, командующий Особой Краснознаменной Дальне­восточной армией В. К. Блюхер и некоторые другие ответственные партийные, советские, хозяйственные и военные работники.

В числе возлагавшихся на комиссию дел ей предпи­сывалось выбрать наиболее подходящее место для со­оружения судостроительного завода.  Гамарник и его спутники проехали уже много де­сятков километров. Когда кончилась дорога по сухо­путью, спустились на лед. Шедший впереди трактор-вездеход разгребал сугробы. Но у одной деревни и трактор был бессилен перед снежными заносами. А путь надо продолжать. Выручили авиаторы, ос­ваивавшие тогда местные трассы, да и пешком при­шлось прошагать изрядно, пока не достигли села Пермского.

Заключение комиссии было таким: целесообразно строить здесь. Для крупного завода, со стапелей кото­рого будут сходить морские корабли, нужна большая акватория. Тут она есть. Амур в этом месте широк и глубок, образует большую излучину. Учитывая военное политическую обстановку, немаловажным было и то, что Пермское далеко от границы...

Утверждая это заключение, Советское правительство одновременно приняло решение возвести неподалеку от Пермского, у нанайского стойбища Дземги (это название по-русски означает «Березовая роща») авиационный за­вод.

13 февраля 1932 года приказом народного комис­сара тяжелой промышленности был образован Государственный трест «Дальпромстрой» на который и возлага­лась задача строительства нового предприятия. К рабо­те было привлечено специализированное бюро по про­ектированию судостроительных заводов и верфей «Проектверфь». Ввод в эксплуатацию дальневосточного ги­ганта судостроения намечался на 1 марта 1933 года.

                Остро встал вопрос: кто будет строить? Точнее: как выйти из положения при отсутствии на Дальнем Востоке необходимых людских ресурсов?.. Строй­ка требовала многие тысячи рабочих рук.

Предоставим слово документам.

Из воспоминаний первого начальника Дальпромстроя Иосифа Абрамовича Каттеля:

« Сразу после назначения начальником строительства,  меня больше всего волновал кадровый вопрос. Я знал по опыту, что среди людей, привлекаемых по оргнабору, попадается немало таких, которые стремятся на стройку только в погоне за длинным рублем и, столк­нувшись с самыми незначительными трудностями, легко бросают ее. Можно было предвидеть, что на нашем строительстве, особенно на первых порах мы встретим­ся с немалыми трудностями, и, чтобы не спасовать перед ними, нужны были надежные люди. На Магнитке и на других стройках, которыми мне приходилось руково­дить, я видел, как самоотверженно трудится комсомол, сколько энергии и молодого задора вносят комсомоль­цы в каждое дело. Я и теперь делал ставку на комсомол.

  ...В начале февраля, не то 5-го, не то 7-го, от Яро­славского вокзала отошел поезд с первой группой строителей. Ехали пока без семей, в походном порядке. Наш вагон стал, в сущности, управлением строительства на колесах.  

    Где-то около Читы мне вручили две правительствен­ные телеграммы. В первой предлагалось перенести стройку в сторону Николаевска-на-Амуре, не ближе 400 километров от Хабаровска. Во второй телеграмме сооб­щалось, что Центральный Комитет ВЛКСМ начал моби­лизацию шести тысяч комсомольцев для нашей стройки. «Шесть тысяч — восклицали в вагоне.— С та­кой армией можно горы свернуть». Мы еще не знали тогда, что будущим молодым строителям придется сво­рачивать горы в буквальном смысле...»

                И.А. Каттель – прообраз начальника строительства Вернера в романе. Таким Вернер предстал перед комсомольцами  в начале романа: «…Вернер говорил коротко, его ударения были жестки, его глаза выражали сильную волю и самоуверенное спокойствие. ..Перечеркивая одним взмахом руки сегодняшний пейзаж Вернер создавал на его месте город будущего: - Комсомольцы! Комсомолки! Вы оденете в гранит обрывистые берега седого Амура! Вы зальете асфальтом широкие проспекты нового  города!  Вы построите завод, красоте и мощи которого позавидует любой завод мира!»          

                Вместе с начальником строительства Каттелем в Хабаровск ехали главный инженер строительства Мар­ченко, начальник промстроительства Вайнтруб  и другие специалис­ты. Потребности в материалах, оборудовании, рабочей силе рассчитывались уже в дороге. Здесь же разраба­тывался и план организации работ. Распоряжением правительства для нового завода была определена предполагаемая годовая производ­ственная программа.

Из воспоминаний первостроителя С. Хрулева:

«Эшелон Северо-Кавказского комсомола. В нем были комсомольцы Краснодона, Грозного, Шахт... Из вагонов, нарушая утреннюю тишину, неслись песни, звуки гармошки. Встречались старые знакомые, временем и судьбой заброшенные  в  разные  стороны,  встречались друзья запомнившиеся друг другу по какой-нибудь комсомольской конференции. Радостно жали руки, обнимались, в который  раз начинали говорить  о Дальнем Востоке…

А вот строки из романа Кетлинской «…Комсомольский эшелон шел на восток. Сперва были только отдельные вагоны – ленинградские, ростовские, киевские, московские, харьковские. Потом из разных поездов и вагонов молодежь собрали в один эшелон. Появились начальник эшелона, старосты вагонов, редакторы стенных газет…Много говорили о Дальнем Востоке…Держались в эшелоне группами – по городам. Но уже завязывались новые знакомства, новые скороспелые дорожные дружбы, происходили неожиданные встречи…Чтобы в пути провести учет по профессиям, старосты помогали составлять списки. Тут же с радостью сколачивались первые бригады».

                Из справки об итогах мобилизации 6000 комсомольцев на строительство в Дальневосточный край.

«Согласно решению ЦК ВКП(б) о мобилизации 6 тыс. комсомольцев, распредотделом и ЦК ВЛКСМ была дана по организациям разверстка с резервом, которая пре­дусматривала отбор 6480 человек.  

Вот цифры из статистической справки: в апреле 1932 года на Дальний Восток прибыло 6776 человека, 3747 из которых должны были принять участие в строительстве Амурского судостроительного завода. Для их приема была образо­вана специальная комиссия, возглавляемая первым се­кретарем Далькрайкома партии. Одна из проблем, сто­явших перед ней,— использование комсомольцев на ра­боте с первого дня прибытия.

Проблема была непростой. Амур еще не сбросил своего ледяного покрова. Нужно ждать начала навигации. А пока что прибывших размещали близ Хабаровска — в с. Воронежском, в деревянных бараках ремонтно-механических мастерских, в Спасске, где они участвовали в строительстве цементного завода; некоторые поехали в Уссурийск — на Сахарстрой...

А тем временем готовился плацдарм на берегу предстоящей высадки десанта.

                Эта проблема так описана в романе «Мужество»: «…В дороге комсомольцы думали: приедем в Хабаровск- все определится. А тут возникла новая цель: надо добраться до строительной площадки. В Хабаровске никто ничего не мог объяснить. Уже существовала контора нового строительства, но строительства еще не было. Был сектор кадров, где измученные люди до ночи регистрировали, размещали, снабжали талонами прибывающих комсомольцев и инженеров…. Существовал и начальник строительства, товарищ Вернер. ..Никто ничего толком не знал. На любой вопрос отвечали: «Надо спросить у Вернера. Говорили, что ехать на строительную площадку нельзя, так как ниже по Амуру еще стоит лед. И все-таки каждый день возникали слухи. Что завтра посадка на пароходы».

  Первый десант в Пермское был направлен еще до на­чала навигации — в марте. Вместе со своим близким по­мощником   в   организационных   вопросах   Львом   Качаевым, который, едва узнав о создании Дальпромстроя, сразу же  явился в его московское представительство, Иосиф Абрамович Каттель набрал в ближайших к Хаба­ровску  селах  сто  конных   подвод,   нагрузил   их   инвен­тарем, необходимым снаряжением, продуктами. С обо­зом отправились также навербованные местные плотники и сотня комсомольцев, первыми прибывшие в Хабаровск по путевкам ЦК ВЛКСМ. Каттель возлагал большие на­дежды на этот авангардный десант строителей: должны успеть провести хоть минимальное обустройство на со­вершенно   новом   месте   до   приезда  основной   группы.

И   вот он  читает   сообщение:    обоз   добрался   до Пермского   без   происшествий.   Учли   постройки   села: 47 изб общей площадью 2945 квадратных метров, сараи, амбары, скотники, бани — 3627 квадратных метров.

Как же разместить в этих помещениях тысячи людей, которые скоро прибудут сюда? Надо срочно просить в штабе ОКДВА красноармейские походные палатки...Это - одна из забот среди тысяч и тысяч, навалившихся на плечи непосредственных руководителей строительства.

Бюро Дальневосточного краевого комитета ВКП(б) 30 апреля 1932 г. заслушало сообщение о раз­вертывании работ на Дальпромстрое.  На это заседание Каттель пришел вместе с одним из партийных руководителей Дальпромстроя Акимом Оси­повичем Окуличем. Внешне неброский, застенчивый, Окулич оказался человеком очень деятельным и бес­компромиссным. Увидев, что начальник стройки занят в основном вопросами техническими, организационно-производственными и почти не берет во внимание буду­щий  быт  строителей,   не  учитывает,   к   примеру, такие жизненно важные вещи, как выпечка хлеба, организация прачечных и бань там, в Пермском, Окулич не отстал от Каттеля до тех пор, пока — с превеликим трудом! — не были найдены и подготовлены к отправке походные пе­карни и прочая хозяйственная утварь. Как же потом Каттель мысленно благодарил своего комиссара!

                С открытием навигации первый пароход "Комин­терн" с добровольцами на борту вышел из Хабаровска 6 мая, вслед за последними льдами. На его борту и бук­сируемой барже находились 386 комсомольцев и ру­ководители строительства завода. 7 мая в сторону Пермского вышел второй пароход «Колумб» с 515 мо­лодыми парнями и девушками.

10 мая 1932 года суда пришвартовались к левому берегу Амура у села, кото­рому вскоре предстояло стать городом.

Вот строки из романа описывающие село Пермское, открывшееся комсомольцам с борта пароходов: «Деревушка приближалась. На высоком песчаном берегу теснились черные рубленные домики с маленькими окнами. Из труб вились дымки…Эхо терялось в тайге, за невзрачными домишками селения».

 На протяжении всего романа Вера Кетлинская, очарованная широтой и красотой этого края, ярко описывает суровую красоту природы Дальнего Востока:

«…Утро выдалось чудесное. Сразу за последним уходящим на север льдинами пахнуло с  юга весенним теплом. Сверкнула серебром освобожденная амурская ширь. И сразу поднялось от земли живое, трепетное дыхание пробуждающейся жизни, потянуло из тайги лесными неведомыми запахами, в чистом воздухе были видны дрожащие испарения.

…Жаркое солнце разгоняло туманную дымку, повисшую над берегом Амура. Они поднялись на тенистый пригорок над самой рекой. Белостволые березы мягко шуршали молодыми листьями. Под березами торчали незатейливые кресты сельского кладбища. С пригорка были далеко видны Амур, плавный и широченный, как озеро, и темные сопки правого берега, упирающегося в воду скалистыми подножиями. …Налево тянулся пустынный и болотистый берег, перерезанный протокой, соединявшей озеро Силинку с Амуром. Сквозь листву, заслонявшую Силинку, поблескивала ее гладкая поверхность и видна была угрюмая черная баржа, грузно осевшая в протоке. На барже помещался административно-технический штаб наступления.

А от берега на север, сколько глазу видно, вплоть до далекого хребта, замыкавшего горизонт, лежала тайга – расцветающая, опьяневшая от напора живительных весенних соков. Тайга карабкалась и на горы, теснилась в распадках, цеплялась за камни на скалистых кручах. Только на самых вершинах, обнаженных и острых, тяжелыми пластами лежал снег.

- А почему Силинка, знаете? Был здесь старик Силин, из первых переселенцев. Богатый старик. Мельницу имел. От него и река стала Силинкой, и озеро. Озеро Большая Силинка было просторное, гладкое, такое же тихое. Справа по воде шла неторопливая рябь - там озеро сливалось с Амуром.  В третий раз Силинка предстала рекой. Ее порывистое течение начисто промыло русло, и сквозь хрустально-прозрачную воду был виден обкатанный гравий. На извилинах реки образовались перекаты, - здесь неглубоко, можно перейти вброд. Но зато течение так и крутит, того и гляди собьет с ног.

… На корчевке, на лесозаводе, на стройке работалось тяжело. В грязи увязали ноги, мокрые стволы были неподатливы и скользки. Ругань неслась по участкам работ. Но иной парень, бросив крепкое словцо, выпрямит заболевшую спину, поглядит кругом и затихнет, будто околдованный сказочным движением. Совсем рядом, безмолвная и нежная, неподвижно стоит тайга: теплым золотом осыпаны белые березы, жарким пламенем рдеют клены, сиреневыми листьями поникла ольха, топорщатся синие ели, а темный мох под ними весь разукрашен пестрыми пятнами. И вся тайга словно поредела от начавшегося листопада, - далеко-далеко видна между стволами прозрачная лесная даль, и в этой прозрачности то тут, то там медленно кружатся, опадая, золотые, красные, сиреневые листья.

А если выйти на просторное место и поглядеть во все стороны – как быстро изменилось все вокруг! Давно ли казались однообразными угрюмые темно-зеленые сопки. А теперь каждая сопка играет на солнце всею гаммою веселых красок во всем их многообразии тонов и оттенков, а если набежит облако – границы красок сливаются, и кажется, накинуты на сопки прекрасные восточные ковры».

В домах сельчан уже расселились прибывшие в Пермское ранее работники экспедиционного отряда и «первообозники», пробившиеся сюда еще по амурско­му льду. Почти вся жилая площадь его была уже заня­та, и основной массе добровольцев пришлось начинать свою жизнь в палатках. Люди селились землячества­ми. На палатках появились надписи: "Москвичи», «Ки­евляне», «Ростовчане», «Ивановцы»...

Во т как описано обустройство комсомольцев на новом месте в романе: «…За селом, на берегу Амура, в березовой роще, возник палаточный лагерь. Бывшие красноармейцы быстро  справились с привычным делом. Теперь они на скорую руку мастерили топчаны. Среди них выделялся особым рвением Епифанов. Он никогда не имел дела с палатками и никогда не делал топчанов, но хитрости тут никакой не было, зато охоты - хоть отбавляй. Все сложилось именно так, как ему мечталось: из ничего надо было создать все. От начала до конца своими руками. Глазеть по сторонам было некогда, но даже не глядя, он чувствовал за собою дремучую, неисхоженную тайгу, пред собою - просторный, плавный, почти как море, красивый Амур, а над собою – большое, свободное, ветром и весной дышащее небо… Палатки быстро заполнялись. Хозяева спешили закрепись за собою облюбованное жилище…а через полчаса на всех палатках запестрели дощечки: «Киев», «Одесса», «Ленинград», «Ростов», «Калинин»…».

                Но уже на следу­ющий после прибытия день комсомольцы приступили к раскорчевке леса, рытью канав, осушению террито­рии строительства. Фронт работ, открывавшийся здесь, требовал сейчас в первую очередь землекопов, корчевщиков, плотников, каменщиков. А высадились...

Вот цифры из статистической справки, сохранившейся в архивах: из 6776 комсомольцев, прибывших в апре­ле 1932 г. на Дальний Восток, 5586 человек имели пря­мое назначение на строительство судостроительного и авиационного заводов в районе Пермского и Дземог. Хотя в целом заявка была перевыполнена, но вместо требуемых 3579 плотников прибыло только 1387, земле­копов — 5 вместо 520, вдвое меньше каменщиков...

Из  воспоминаний  П.  Сафонова,  прибывшего  в  1932  г. от Ленинградской комсомольской организации:

«...Сошли по трапу на песчано-галечный береговой припай. Встретил нас «начальник берега» Питкевич. Был он среднего роста, с заметной военной выправкой, необычайно подвижный, с живыми и добрыми глазами. На его груди красовались два боевых ордена Красного Знамени.

Питкевич построил нас в одну шеренгу, поинтересо­вался нашими специальностями, заставил рассчитаться по порядку номеров, перестроил в походную колонну, повернул направо и отвел на некоторое расстояние от уреза воды. Остановив колонну, он подбежал к смугло­лицему человеку в черной кожанке (это был, как мы вскоре узнали, начальник второго строительного участка С.Г. Копылов) и по-военному, приложив руку к виску, отрапортовал:

—  В ваше распоряжение прибыло 120 комсомоль­цев разных специальностей)

—  Ну, товарищи, располагайтесь, вы прибыли уже почти ив все готовое,— сказал человек в кожанке, ука­зывая на плетень из хвороста невдалеке, за кустарником.

Мы с чемоданами и рюкзаками направились туда. Только отошли от песчаного берега, сразу же попали в торфяное кочковатое болото. Прыгая с кочки на кочку, старались не замочить свои фасонные «джимми» (тогда были модными такие узконосые ботинки). Но удержать равновесие было трудно, и вот уже кто-то звучно шлеп­нулся в воду вместе с вещами. Ребята недовольно поморщились, поглядывая не свои забрызганные штани­ны. Подошли к строению. Это был незаконченный ба­рак длиной метров сорок. Стены его уже были запле­тены хворостом и частично обмазаны глиной. Крыши еще не было, стояли лишь одни стропила. Мы вошли внутрь. Вдоль всего будущего барака по обеим сторо­нам тянулись нары, тоже сплетенные из хвороста (пило­материала на стройке еще не было), на «полу» остава­лись болотные кочки, под ногами чавкала грязь.

—  Это ваш барак, сделайте обрешетку крыши, на­кройте   ее   толем   и   располагайтесь,— сказал   Копылов.

Вечерело. Из-за сопок надвигались черные тучи. Стал моросить мелкий холодный дождь. Этого еще не хвата­ло! Сложив свои вещи в стороне, мы принялись за работу. Работали молча и сосредоточенно. Дождь уси­ливался. Сделав обрешетку крыши из жердей, накрыли ее толем, на «пол» набросали хворосту. Прямо в бара­ке разожгли пару костров, чтобы хоть немного просу­шиться и согреться. Барак наполнился едким дымом. По толевой крыше барабанил дождь. В полутьме, уже поздней ночью, кое-как разместились на сырых нарах, и, плотно прижавшись друг к другу, крепко уснули. Ус­талость взяла свое.

На утро все мы, 26 василеостровцев (комсомольцы, мобилизованные из Василеостровского района Ленин­града), сорганизовались а одну бригаду под предводительством высококвалифицированного плотника И. Смирнова и явились к десятнику на разнарядку. 21 человек из нашей бригады были металлисты (токари, слесари, фрезеровщики и т. д.) и только 5 имели строи­тельные профессии, а именно они в тот момент больше всего были  необходимы на стройке».

 Лучшие страницы романа веры Кетлинской «Мужество» посвящены описанию ежедневного героического труда молодых строителей:

- первый сплав леса: «В тайге заготовлен для стройки лес. Надо свалить его в речку Силинку и сплавить сюда, пользуясь высокой водой. …Отряд шел не по речке, оставшейся где-то сбоку, а напрямик через тайгу, еле заметными тропками. …Идти было тяжело. То и дело перелезали через вывороченные бурями деревья. Ноги вязли в болоте. Чавкала под сапогами вода. Ботинки Епифанова уже насквозь промокли, но Епифанов безмятежно шагал своей флотской развалочкой, восторженно втягивая в ноздри весенние запахи и поглядывая вокруг с жизнерадостным любопытством. В начале пути переговаривались, шутили. Потом устали, пошли молча.

Сперва они услышали рокочущий шум воды, потом вдруг открылось глазам: в низких берегах, обмывая затопленные кусты, несется небольшая и бурная горная река. И весь правый берег, сколько видит глаз, в поваленных очищенных стволах.

- Вали в воду!- крикнул Сергей и со всей силой толкнул ближайшее бревно в воду. Бревно подскочило и тяжело плюхнулось в воду, взметнув серебряные брызги.

Первый азарт увлечения давно прошел, но теперь уже появились навыки, организованность, соревнование. Многие считали сброшенные бревна, хвастаясь перед другими. Работали напористо и дружно….К вечеру выяснилось, что все проголодались и падают от усталости.

 …Ничто не прикрепляет к месту так сильно, как труд. Можно прожить месяцы в новом месте и чувствовать себя посторонним. Но достаточно один-два дня поработать, как вложенное усилие привязывает человека, и он уже сроднился с местом и смотрит кругом как хозяин, как участник этой жизни, как необходимая частица целого. Поваленные стволы и пеньки сами по себе неинтересны, но они возбуждают чувство гордости и удовлетворения, если вы знаете, что часть из них повалена вами, что ваш топор надрубал эти желтые срезы, что ваша мускульная сила вырвала этот корявый пень, что капельки вашего пота затерялись на его мшистой коре.

                Работа на корчевке была тяжела. Но настроение на участках царило превосходное. Не было первоначальной толчеи – все бригады рассыпались по тайге и шли навстречу друг другу, перекликаясь цоканьем топоров. Вечером на видном месте вывешивали показатели бригад. Валька Бессонов вызвал на соревнование все бригады всех участков: а ну-ка, пусть кто-нибудь сумеет повалить столько деревьев, сколько повалят его молодцы! Отстающих немедленно подхватывали на буксир. Все стремились выбиться в передовые».

                На сотни километров вокруг — бескрайняя тайга. Только звериные да охотничьи тропы, петляя, ведут неведомо куда. Электричества нет. В убогих жилищах - палатках, землянках, шалашах — горели керосиновые лампы и лучина. Стекла в оконных проемах заменяли выделанные пузыри животных. О радио и телефонной связи поначалу только мечтали. Центральные газеты, письма от родных приходили в эти края на 20- 30 сутки.   Продукты — в   обрез,   по   скудному   пайку. Фруктов и овощей не найти даже в ближайших селениях у  жителей.   На   ногах — матерчатая  обувка   с   деревянной  подошвой...

Перед строителями трудности вставали на каждом шагу. Вот строи из романа:

«…Работать стало тяжело. Тело покрылось холодной испариной. Приходили с корчевки измученными, грязными. Мокрыми. Переодеться было не во что… Когда ложились спать, постели были влажны от сырости, а сапоги покрывались белым налетом. Многие кашляли, а у Пашки Матвеева на ногах появились страшные бурые пятна.

Кормились пшеном. Пароходы с продовольствием почему-то задерживались. Приходили станки, колеса, рельсы, а мяса и овощей не было».

Здесь не сгущены краски, нет! … С разных концов страны приехали на берег Амура сотни юношей и девушек.   

Вслед за первой партией в Пермское стали при­бывать и другие. К 21 июня количество строителей со­ставляло здесь уже 3420 человек. Не хватало жилья. Вначале не было даже бараков. Тысячи людей жили в шалашах и землянках. Нужно было самим обустраивать свой быт, строить почту, боль­ницу, школу, пекарню, баню... В лесу заложил и фунда­мент кинотеатра, а пока смотрели фильмы на экране, натянутом между двумя березами.

Жить и работать в необжитых таежных условиях было чрезвычайно трудно и далеко не всем оказалось по силам и характеру. К концу июня 195 человек сбе­жали со стройки попутным транспортом. Однако остав­шиеся трудились поистине героически. Многие уже в первые дни значительно перевыполняли рабочие нор­мы. Среди первостроителей было немало простых и пре­данных делу людей, мужество и нравственная сила ко­торых становились примером для остальных. Знаменитый украинский бетонщик Сидоренко, московский тех­ник Шефтелевич, ростовские комсомольцы Зангиев и Андрианов не только сами ударно работали, но и орга­низовывали политучебу, создавали пионерские отряды из детей рабочих, устраивали походы, эстафеты, сочи­няли воззвания и организовывали починку обуви, ко­торая буквально горела на ногах их товарищей в таеж­ных условиях. Таких энтузиастов было немало.

6 июля в старой сельской церкви состоялась пер­вая комсомольская конференция «Дальпромстроя», на которой было избрано бюро райкома ВЛКСМ в соста­ве 13 человек. Секретарем райкома стал Сергей По­ликарпов. Конференция постановила просить Дальне­восточный крайком ВКП(б), крайком ВЛКСМ, крайис­полком и ЦК ВЛКСМ выйти с ходатайством в ЦИКСССР с предложением переименовать село Пермское в го­род Комсомольск.

Человеком крепкой закалки зарекомендовал себя и Сергей Федорович Поликарпов. Вот анкетно-краткие сведения о нем: комсомолец с 1920 г., член партии с 1927 г. Землекоп, плотник, токарь на одном из заво­дов Москвы. Проводил мобилизацию комсомольцев на Дальний Во­сток и сам приехал в Пермское с первым отрядом.

Поликарпов - прототип Андрея Круглова в романе «Мужество» Строгий к себе и отзывчивый к людям Андрей Круглов, комсомольский вожак стройки. «…- По-моему, самое замечательное дружба. Все мы из разных мест. У всех дома остались любимые люди. Нам бывает трудно. И все-таки мы веселы и счастливы. А почему? Да потому, что каждый чувствует рядом локоть товарища, потому что нас объединяет крепкая комсомольская дружба:…Один пропадешь, а вместе – все хорошо».

Он понимает порочность политики Вернера и смело поднимает голос против нее:

 « - Я думаю о своих товарищах,- сказал Круглов – Это золотой фонд края. Люди дороже золота – разве это не так? Без людей корабли – мертвое тело. И ничего мы не сделаем, если  не будет заботы о людях. Я не о себе говорю, - заволновался он под изучающим грустным взглядом Гранатова, - я готов на все. Но ребята болеют, кашляют. Выработка… Неужели нельзя временно построить хоть какие-нибудь бараки? Или землянки хотя бы! И что за безобразие в вашей конторе – не могут они прислать картошки, мяса, луку».

«…Андрей следил, как они все работают – старые друзья, товарищи героических дел. Какая  крепкая связь соединила их друг с другом и вместе с Новым городом! …И он чувствовал в себе силу, большую, зрелую силу строителя и организатора. Он стоит во главе большого содружества.  И он не даст ему ослабеть.

  Заместителем Поликарпова и заве­дующим орготделом стал Иван Сидоренко (прототип Вальки Бессонова), человек, о котором без преувеличения можно сказать — леген­дарный.

В нынешнем Комсомольске одна из улиц названа в честь Ивана Сидоренко. Сын бедняка, погибшего на фронте первой мировой войны, он в 1926 г. пятнадцати­летним хлопцем вступил в комсомол, позднее стал коммунистом. Сидоренко работал бетонщиком на строительстве Харьковского тракторного завода и там установил мировой рекорд укладки бетона. На Амур он в числе первых приехал уже с Днепростроя. Черново­лосый, мускулистый, по характеру — прирожденный во­жак, Сидоренко стал здесь бригадиром корчевщиков тай­ги и работал так, что «земле было жарко». Одной из первых на Дальпромстрое его бригаду занесли в краевую Красную книгу почета. Решением Далькрайкома ВЛКСМ Иван Данилович Сидоренко был премирован именными часами... В последующем его назначили прорабом на строительстве первенца дальневосточной металлургии — завода «Амурсталь. В июле 1941 г. коммунист И. Д. Си­доренко по его настойчивой просьбе был послан на фронт и ровно год спустя, будучи политруком роты, смертью героя пал под Сталинградом, подняв бойцов в атаку...

Образ Вальки Бессонова - один из самых ярких образов комсомольцев в романе. В начале романа он предстает перед нами несколько самоуверенным. Его внешняя разухабистость идет, пожалуй, от юношеской горячности. На стройке в Ленинграде Валька был лучшим штукатуром. И он возмутился, когда ему предложили в райкоме ехать на Дальний Восток.

«- Меня? Лучшего ударника? Лучшего бригадира стройки? - Спасибо за ласку! – крикнул Валька и стукнул кулаком. – Работал, работал, а теперь к черту на рога! Три года без прогулов, опозданий, план как из пушки, не меньше 150 процентов. Качество – сами знаете, поищите такое лучше у лучших штукатуров! И такая благодарность! спасибочки,  поезжайте сами!»

Валька был искренне возмущен. В этот день он работал с каким-то ожесточенным упрямством.  И тут-то на лесах у него произошла встреча с С.М. Кировым.

«- А меня комсомол мобилизовал, Сергей Миронович, на Дальний Восток.

Киров дотронулся рукой до плеча Вальки. - Молодцом. Смотри, не подкачай там, не урони ленинградский авторитет. И спросил дружески:- Едешь с охотой?

Валька сам не понимал, что с ним случилось в эти минуты, знал только, что случилось большое и хорошее. И крикнул, восторженно глядя прямо в открытые дружелюбно-внимательные глаза:

- С охотой, Сергей Миронович. Не бойтесь, не подкачаю!»

Таков Валька. И здесь он искренен. Потом на стройке он не раз спотыкнулся. И однажды после драки, в которой он участвовал, соберет чемодан и попытается уехать. Этот поступок его будут разбирать на товарищеском суде.

«- Чего же говорить, раз виноват,  - сказал Бессонов, и губы его задрожали еще сильнее.  - Не дезертир я. Меня разозлили, вот и все. Я бы все равно вернулся».

Валька обязательно бы вернулся. Ему нельзя не верить, потому что он не может представить себя, свою жизнь вне коллектива. На работе Валька незаменим. В жизни Вальки Бессонова наступил выдающийся день. Его бригада кончала штукатурить внутренние стены эллинга. Работы оставалось дня на три, но срок был к первому. Первого в док придут судостроители.  

…Слух о задании бригады Бессонова с утра облетел стройку. Весь день внизу приходили, уходили, спорили и молча глазели болельщики. Сдержанный гул шел снизу – музыка приближающейся славы. Но Валька слушал другую музыку, звучавшую внутри, - мелодичный ритм трудовых движений, четких, как звуки танца. Ритм владел им и владел его товарищами. Они изредка переглядывались, без слов понимая друг друга.  Это был своеобразный танец, только танцевали не ноги, а руки, зато  работа этих четырнадцати пар умелых рук была поразительна. В их движениях не было спешки, иногда даже могло показаться, что они медлительны, особенно на отделке колонн, когда они терками и полутерками осторожно разглаживали, выравнивали и шлифовали до полной гладкости острые выступы и края. Весь смысл, вся красота их работы были не в спешке, а в той продуманной четкости и безукоризненности трудовых движений, которые дают больше, чем любая спешка. Ритм был основой слаженности маленького трудового коллектива. Этот ритм перекинулся к подсобным рабочим, без отдыха подвозившим материал и месившим раствор. Согласованность движений и действий установилась с первой минуты, когда бригада и подсобники, подобно гимнастам на арене, заняли свои места.

…В этот день у нег была и вторая радость: родился сын. И в любви Валька искренен и честен.

Подводя итог первых лет жизни коллектива строителей, Андрей Круглов говорил о Бессонове: «А, Валька, как он обломал себя. Каким чудесным парнем он становится! – поручаю ему любое дело – не подведет».

 8 и 9 июля на общем собрании коммунистов -Дальпромстроя" был избран партийный комитет стро­ительства. Секретарем парткома единогласно был из­бран С.Н. Фалилеев, его заместителем О.А Окулич.

                Среди тех, кто сооружал судостроительный было немало заслуженных коммунистов. Всеобщим уважением   пользовался     Аким Осипович Окулич. Он был краснознаменцем гражданской войны, но не любил распространяться о своих подвигах. Однажды ему все же пришлось «раскрыться». Он   пришел   к  группе  строителей,  сидел  у   костра, плотно окруженный молодежью. Расспрашивал ребят об их жизни, настроении, запросах. Рассказал, каким будет новый завод. Потом собравшиеся «нажали» на Окулича: слыхали, мол, что воевали вы с беляками и японскими интервентами на Дальнем Востоке. Как это было? Окулич вспомнил интересные эпизоды, говорил неторопли­во,  просто  и  прямо-таки  заворожил   всех   историей  со спасением золотого фонда Дальневосточной республи­ки: Аким Осипович руководил этой дерзкой операцией, увезя, что называется, из-под носа беляков ящики с зо­лотом на маленькой шхуне...

А.О. Окулич прототип одного из главных героев романа «Мужество», парторга стройки Морозова. Кетлинская в его образе показала страстного партийного вожака, умного и принципиального человека, умевшего понять другого человека, глубоко понимавшего важность строительства города для судеб края. Вот как описана его первая встреча с комсомольцами в Хабаровске: «..Вошел плотный небритый человек в светлой кепке….У него было усталое лицо, но глаза внимательно ощупывали, изучали комсомольцев, в них светилась неутомимость…Комсомольцы ждали первых общих слов, но Морозов заговорил сразу об основном…Он просто изложил перед ними то, что чувствовал сам,- любовь к необжитому краю, тревогу, мечты, страстное желание, чтобы осели, притерлись, загорелись энтузиазмом люди…»

Словами Морозова Кетлинская сумела показать главное в деле этого великого строительства: «…Две задачи – построить могучий город  обороны, воспитать великолепное поколение новых людей. Две задачи, из которых каждая сама по себе огромна, - на всю жизнь хватит работы. И эти две задачи надо разрешить быстро, на ходу воспитывая и сразу же пуская в ход растущую сознательность и умелость.  Хорошо жить и бороться, мечтать, напрягать все силы, уставать до изнеможения и все-таки непрерывно восстанавливать силы в общении с жизнью, с людьми, с товарищами – какая, к черту, усталость, когда самый кислород для легких! Живи, дыши, разворачивай силы вовсю – и все будет мало».

16 июля над поселком раздался пронзительный свисток, возвещавший о рождении первого предпри­ятия будущего города - лесопильного завода, который представлял собой две смонтированные под открытым небом пилорамы. Для доставки леса к нему с берегов Силинского озера была проложена первая ветка уз­коколейной железной дороги.Жизнь небывалой для Дальнего Востока стройки постепенно входила в свою рабочую колею.

Первые итоги трудового штурма тайги в романе приведены на  собрании «… строителей оно происходило в недостроенном доме дощатом бараке, пышно названном клубом. При свете одинокой свечи Вернер сделал доклад о положении на строительстве. Разрозненные усилия бригад и участков были суммированы и показаны так, что каждый присутствующий понял свое место в общем деле и впервые увидел целое. Уже кончают строить лесозавод – пусть еще небольшой, на две рамы, но две рам обеспечат стройку лесом. Начат монтаж первой электростанции – правда, крошечной, на  35 лошадиных сил, но 35 лошадиных сил дадут первый электрический свет. Пущена столярная мастерская. Оборудуется кузнечная (плохо только, что организатор кузнечного цеха Епифанов стащил тиски с парохода, - так делать не годится). Заложен фундамент механической мастерской. Идет корчевка заводской площади. Построено сорок шалашей, сроится жилой дом для инженеров. Недалеко время, когда начнется строительство самого завода».

Нынешние строители имеют в своем распоряжении многочисленную мощную технику, которая не просто об­легчает, а в большей части строительных процессов вообще сводит на нет ручной труд. Тогда этого еще не было. И немалые лишения, невзгоды, неурядицы на­валивались на людей, преображавших амурскую даль. Не было по-настоящему налажено обеспечение стройки материалами, а строителей — продуктами и одеждой. В чем-то это являлось результатом нераспорядитель­ности, неумелости, отсутствия опыта ведения столь масштабных работ в таежном отдалении, необходимых транспортных коммуникаций и средств... В чем-то был и прямой саботаж: не забудем — в стране не переве­лись еще тогда классовые враги, противники социалис­тического строительства, маловеры... Тем большее восхищение вызывало мужество тех, кто с высоким полетом духа работал в Пермском и на Дземгах.  

На исходе июля 1932 г. для оперативного решения ряда острых вопросов, для откровенного разговора молодыми строителями Дальпромстроя в Пермское  прибыл первый секретарь Далькрайкома ВКП(( С. А. Бергавинов.

Из    речи    первого    секретаря    Далькрайкома    ВКП(б) С. А. Бергавинова перед комсомольским активом и руководителями стройки 22 июля 1932 г.

— Товарищи, я принадлежу к числу тех людей, кото­рым партией и правительством поручалось выбрать мес­то для строительства Амурского судостроительного за­вода. Нами выбрано именно это место, где вы сейчас работаете. Оно, это место, может быть, вам не нравит­ся: безлюдье, тайга, гнус заедает, и вы упрекаете и ру­гаете меня: вот, мол, выбрал местечко какое, будь ты проклят... (смех, оживление среди присутствующих). Слов нет, место может и не понравиться поначалу, зато оно более надежно и удобно для строительства мор­ских кораблей...

Сам я сегодня убедился, товарищи комсомольцы, пройдя по знаменитым шалашам и землянкам, как вам действительно трудно, тяжело. Но выхода другого у нас нет. Да и трудно себе представить, чтобы, строя гигант-завод, создавая его буквально на голом месте, на пле­шине в тайге, за сотни километров от железной дороги, чтобы тут все, как в сказке, появилось...

Дело не в том, товарищи, чтобы не было этих труд­ностей. На первый период они неизбежны. Дело в том, чтобы они, эти трудности, все время уменьшались. Пер­вое и главное — жилье. Наряду с неизбежным стро­ительством этих проклятых шалашей и землянок надо, чтобы уже сегодня, сейчас строились серьезные бараки и дома, в которых можно будет жить зимой. И не толь­ко дома и бараки для одиночек, для холостяков, но и для семей. Семьи пусть сюда едут. Пора создавать и но­вые молодые семьи. Мы должны обеспечить их в пер­вую очередь подходящим жильем, хотя и говорят, что с милым рай и в шалаше. Так вот, краевой комитет пар­тии главной задачей перед товарищем Каттелем ста­вит — сосредоточить в настоящее время все внимание на жилищном строительстве, чтобы осень и зиму встретить во всеоружии не только в смысле обеспеченности жильем, но чтобы в бараках и домах можно было удоб­но жить. Иначе не получим ни завода, ни судов в нуж­ный государству срок...

Товарищи комсомольцы, мне не хочется уезжать со стройки, не поговорив с вами откровенно и до конца, так как любую недоговоренность считаю вредной и не­уместной в общении коммунистов и комсомольцев, Предстоящие трудности не все, к сожалению, правильно понимают. Ребята мне сегодня рассказывали о своих друзьях, которые удрали, дезертировали со стройки. Они и друзьями-то их теперь считать не хотят. И резон­но. Давайте поразмыслим. Уйдет один, уйдет другой, третий, но строить завод мы -все равно будем. Будут приезжать новые комсомольцы... Давайте договоримся, уж если взялись, как ни трудно — а действительно дья­вольски трудно,— но дело надо доводить до конца. До победного конца! Не может быть, чтобы комсомольцы оказались бессильными в борьбе с неизбежными, а тем более искуственно созданными трудностями. Конечно, может случиться, что отдельные хлопцы загрустят, по­хнычут, попищат. Не без этого! Помогите им! Надо поддержать таких товарищей. Но если это нытье от то­го, что у парня нутро неисправимое,— тогда худую тра­ву с поля вон! Пусть он создает себе иллюзии, что в другом месте лучше, пусть уходит с нашим презре­нием, а здесь останутся выдержанные люди, которые закаляют себя на трудностях, которые создают нового человека и поистине новую жизнь в этом глухом, диком месте, создают не только огромный индустриальный форпост, но и новый социалистический город, да, моло­дежный город...

Молочных рек и кисельных берегов не буду вам обе­щать. Может быть, еще придется вам и ремни подтяги­вать. Но обещаю: постараемся изыскать для вас и про­дуктов   и промтоваров...

Вскоре   в   городе   наметился крутой поворот к строительству   утепленных   бараков и домов – теперь для этого были многие материалы собственного производства: камень, песок, брус, доски, горбыль, опилки — все, что нужно для начала. Быстро росли бараки: появил­ся Комсомольский поселок; кварталы домов из бруса прозвали Брусчаткой. Рядом ставили клуб, библиоте­ку, столовую. В управлении Дальпромстроя получили документы о том, что строительству занаряжено более ста   грузовых   автомобилей.   Далькрайком   ВЛКСМ   взял шефство над продвижением грузов на главную удар­ную комсомольскую стройку края. На железнодорож­ных станциях были созданы комсомольские посты. В «Тихоокеанском комсомольце» появилась постоянная рубрика — «Маршрутам Дальпромстроя — сквозной комсомольский контроль!» Далькрайком партии добился контроля за продвижением грузов Дальпромстроя. На стройку хлынул их поток из центра страны: 1600 вагонов цемента, 211 тысяч квадратных метров стекла, 2230 ру­лонов толя, 700 рулонов рубероида, 24 тысячи квадрат­ных метров войлока — как раз то, что позарез было необходимо на строительстве бараков и домов.

Сегодня, познакомившись с этой ста­тистикой, можно, лишь иронически улыбнуться. Что ж, мы привыкли к иным, неизмеримо большим масштабам и качественно другим объектам. Бараки, деревянные двухэтажки, электростанции-времянки... Для нас это сегодня анахронизм. Но в ту пору, в тех условиях сделанное — и сделанное всего за семь месяцев! — в таежной глухома­ни у Пермского и Дземог  достойно высокого слова: подвиг. Он вершился тысячами людей. Вот рассказ о немногих.

Стройка   продолжала   жить   полнокровной   жизнью. Свадьбы  игрались,  создавались  молодые  семьи...  Дев­чат, правда, маловато поначалу было, хотя рвались сюда многие. И иным удавалось  занять  место в коллективе. Тоня  Шамолина  и   Мария   Левит,   например,   несколько сот   километров   прошли   пешком   по  тайге,   чтобы  до­браться до  Пермского — и  такое  случалось...  Девушки (со  временем их  прибывало все больше)  ни  в чем  не уступали ребятам, ни одна из них не сбежала от труд­ностей,  которых  на  их  долю  выпадало  даже  поболее, чем представителям сильного пола. Они не только кор­чевали и копали наравне с парнями, но и дрались - бук­вально дрались порой! — за чистоту  и порядок жизни в несозданных для уюта шалашах и бараках.  0ни стали прекрасными  женами,   основательницами  целых  динас­тий    комсомольчан...   Их   самоотверженность,   высокое профессиональное     мастерство     отмечены     высокими наградами   Родины.

В романе множество интересных женских образов, такие как, Катя Ставрова, Клава Мельникова, Тоня Васяева, Клара Каплан и другие. Девушки-комсомолки приехали на Дальний Восток, чтобы строить новый город. Они не жалеют сил в работе.

Сама Вера Кетлинская долго поддерживала связь с комсомольцами, которые послужили прототипами героев ее романа. Вспоминала она о них с большой теплотой. Вот отрывок из одного письма писательницы: «… Фисенко Екатерина, а для меня Катюша, прообраз моей Кати Ставровой. Живая была девочка, активистка, на все руки мастер и затравщик. Недавно она вышла на пенсию, томится тоской по делу, заварила всякие дела в своем поселке…».

С первых страниц романа Катя Ставрова становится одним из центральных образов активистов- комсомольцев:

«… Она смеялась и пела, и веселила всех, так что к ночи ее единогласно выбрали затейником….Катя Ставрова скоро сделалась связующим звеном между группами. Ей хотелось, чтобы ребята не скучали, не ссорились, не вспоминали об оставленных друзьях, семьях, подругах….Она никогда не выступала на собраниях, но она затевала песни, игры, организовывала утреннюю зарядку, тянула ребят купаться и гулять и создавала атмосферу жизнерадостной бодрости, улучшавшей выработку, и отдых, и самую жизнь».

Кетлинская описывает в романе разные судьбы, раскрывает процесс трудного становления личности.. Тоня Васяева:  Ей казалось, что пока не кончена борьба (и борьба до победы коммунизма во всем мире), шутить, кокетничать, веселиться преступно. Выйти замуж — измена. Какой же из нее борец, если она связана семьей, детьми, любовью. Кетлинская приоткрывает завесу — она рассказывает о трудном детстве Тони, которая с матерью и младшим братом ютилась в женской уборной. Тоня постепенно интегрируется в нормальную жизнь — через любовь, сначала несчастную, потом счастливую, и семью. Она станет более душевной и женственной.  

Очень интересен в романе образ Клары Каплан, дочери сбежавших антисоветских элементов. Она честно и с удовольствием работает на стройке, у нее хорошие отношения с окружающими ее людьми. В результате любовных и производственных перипетий, выясняется прошлое Каплан, о котором ей предстоит честно рассказать на товарищеском суде стройки. Собрание ждет от Каплан полного саморазоблачения. Ничего не утаивая, Клара рассказывает свою прошлую жизнь, она настаивает на том, что не имеет к своему прошлому никакого отношения, она — не враг, и партийный билет носит по праву. После долгого разбирательства с участием работника НКВД Каплан признается невиновной.  

«…Она остановилась над крутым спуском к Амуру. Комсомольцы мечтали о гранитных набережных. Пока было три жилых дома, шалаши, кустарный лесозавод, игрушечная электростанция, примитивные мастерские, раскорчеванные пустыри. Она оглядела все то, что должно было стать ее городом, разглядывала фон, на который лягут контуры города, - необъятный Амур, далекие горные хребты, близкие и дальние сопки, покрытые тайгой. Она рисовала себе завод – один из лучших в мире. Он войдет в общее целое как составная часть. Он должен органически связаться с архитектурой города. Завод как уродливое пятно окраины – это старый мир. В новом, социалистическом городе основная идея – единство всех элементов жизни, взаимодействие труда и отдыха, руда и развлечения, труда и физической культуры. Завод, Дом культуры, стадион, удобные жилища, магазины, школы – все это должно быть связано, подчинено одной идее».

Субботники...Они проходили на стройке каждую не­делю» По существу работали без выходных. Только за два месяца молодые строители в выходные дни и после работы выкатили из Силинского озера для лесозавода три тысячи кубометров бревен, разгрузили 26 барж с цементом, туфом, песком, кирпичом, а заработанные деньги перечислили в фонд обороны.

Так в романе по инициативе комсомольцев, было решено в нерабочее время и в выходные дни построить первый жилой дом. «Строительство комсомольского жилого дома подходило к концу.  Строили его на артельных началах в неурочное время, из бросовых материалов. Приземистый, простой барак. Но внутри барак разделили перегородками на маленькие комнаты».

Несмотря на крайне скудные ресурсы, краевые организации изыскали дополнительные продук­ты питания и промышленные товары. Трудящиеся Хабаровска, Благовещенска, Владивостока, Николаевска-на-Амуре урезали свои и без того тощие нормы, чтобы помочь молодым строителям. Осенью стройка получила 8 тысяч комплектов зимней одежды, сапоги, валенки, ботинки, белье, постельные принадлежности...

                На стройке не хватало простейших инструментов — лопат,   топоров.   Мало   кто  оказался  таким   хозяйственным, как, допустим, Николай Макаренко, взявший с со­бой в дальнюю, неизведанную дорогу чемоданчик со всем необходимым инструментом. Вспоминают ветера­ны, что именно этим стал он поначалу знаменитостью Дальпромстроя. А потом подкрепил эту славу как бригадир ударной бригады.

Итак, инструмента не хватало. Испытывали трудность с ним, в частности, на корчевке. Но работать-то надо! И выручала парней смекалка. Так родился «нахальный» метод корчевки в бригаде Григория Андрианова. О нем говорили, об этом методе, что он гениален в своей простоте. Несколько, быть может, возвышенно, но не без основания говорили.

Из воспоминаний Г. Андрианова;

«Бригада была создана во время передвижения ко­манды северокавказцев из Спасска, где мы временно работали на цементном заводе, в село Пермское 25 мая 1932 г. Решили: должна она быть ударной — такой, что­бы прогремела на всю стройку. Тут нельзя было оши­биться в подборе людей: надо таких собрать, чтобы их доподлинным девизом было — все за одного, один за всех. Было подано 150 заявлений, но мы оставили только 21  человека. Бригадиром выбрали меня.

В Пермском нас поставили вырубать трассу от села до Силинского озера. Я побывал в нескольких бригадах и вполне усвоил немудреную технологию ручной кор­чевки деревьев. Дело пошло, но мы считали — не очень бойко, не ударно.

Однажды ночью налетел такой ураган, что утром мы увидели вокруг множество вывороченных с корнем деревьев. Я и раньше приметил, что корни деревьев в этих болотистых местах стелятся близко к поверхности. Вот и подумалось: если ветер выкорчевывает деревья, то почему бы не попытаться выдернуть их челове­ческой силой?

Ребята мои соображения выслушали молча, только темпераментный Арапет решил попробовать немедлен­но. И — не получилось, веревка была коротка. На скла­де веревки тоже не оказалось, но наш кавказец уже был так заражен идеей, что тайно от нас выкрал злопо­лучную веревку на барже, стоящей у берега. Он ловко заарканивал деревья, мы дружно брались за веревку, раскачивали и тянули. Дерево, сгибаясь в дугу, начинало поднимать рвущимися корнями почву и падало С огромным комом земли. Работая таким мето­дом, мы вырабатывали 400 процентов "нормы против 150 по старому способу.

За ворованную веревку мне крепко попало в партко­ме, в также за то, что ребята лихачили — забирались на вершину и падали вместе с деревом.

Но—метод наш подхватили, раскорчевка пошла быстрее...»

Восточная тайга в районе Пермского, отнюдь не давшаяся просто так своим покорителям, представляла из себя не только лес, но и болота, посылавшие полчища гнуса и комаров. На десятках квадратных километров отведенных под будущий город, «господствовали» болота метровыми черными кочками и бездонными марями. Эту землю предстояло осушить, для чего нужно было вырубить перестойный лес и прокопать вручную по всей огромной площадке осушительные канавы. Деревья, которые могли выжить, комсомольцы старались не трогать, лишь при крайней необходимости валили и в основном очистка промплощадки шла продуманно, не безрассудно. Памятником этому стоит сегодня зеленый лесопарк на Дземгах — березовая роща, окруженная со всех сторон многоэтажными домами.

И андриановцы, придумавшие свой «нахальный метод» корчевки, придумавшие поневоле, тоже не были бездумными губителями природы.

Активным распространителем этого метода секретарь комитета ВЛКСМ Сергей Поликарпов – в трепанной кожанке, в разбитых сапогах, он с восхода до захода солнца находился среди ребят — на корчевке, на копке траншей, на лесоповале у речки Силинки. Приходил в бригады не только для того, чтобы рассказать о последних новостях в стране и за рубежом, узнать как трудятся, но и обязательно поработать вместе. Однажды Сергей пришел к корчевщикам, помахивая свежим номером краевой газеты «Тихоокеанский   комсомолец»,    поместившей   материал с крупным заголовком: «равнение на бригаду Андрианова!»

В романе этот способ выкорчевки деревьев применил Андрей Круглов:

«…Андрей Круглов снова задержался над поваленным бурей деревом, а потом побежал догонять Касимова. Когда остальные подошли, Касимов говорил:

Это правильно. Корень здесь неглубокий. С одной стороны подрубайте корни, с другой – тяните. Мы, бывало, тоже так делали…

                На другой день Андрей Круглов применил на корчевке новый способ: комсомольцы веревками зацепляли верхушку деревьев и сильным рывком, подобно бурному ветру, валили дерево, с корнями выдирая из почвы».

Так, не жалея сил, трудились молодые строители. И бушующей стихии, ураганам, о которых говорил Андрианов, им часто приходилось противостоять. Мно­гие первостроители до сих пор помнят разразившуюся как-то жесточайшую грозу.

Да, был не только будничный тяжелый труд. Были и такие вот штурмовые ночи. Одна,  из которых ярко описана в романе Веры Кетлинской  «Мужество»:

«Ночь была тиха. Весь лагерь пал. И вдруг – точно взорвался застоявшийся, душный воздух. Точно вдребезги разлетелось небо. Раскатистый удар обрушился прямо на палатки, на головы спящих людей. Они проснулись все сразу, ничего не соображая, в темноте наталкиваясь друг на друга. Порыв ветра пронесся над лагерем, отдергивая пологи палаток. И в просветы входов все увидели, как, треснув, действительно раскалывалось небо по извилистой кривой. И тотчас услышали грохот  обвала.

Снова загрохотал гром. Ослепительная голубовато-белая молния прорезала небо и уткнулась острым концом в землю. Когда гром затих, все облегченно перевели дыхание.

Но это было только начало. Только пробные, перед настоящей игрой, удары. Природа разыгралась всерьез. Синие прорези молний непрерывно полосовали небо, бросая мимолетные отблески на деревья, на серые грибы палаток, на мечущиеся фигуры полуголых людей. И вслед за каждым взмахом молний следовало оглушающее сотрясение воздуха заставлявшееся пригибать голову и съеживаться, чтобы не раздавило, не опрокинуло навзничь.

Снова порывом пронесся ветер. Потом еще и еще. Молния осветила темную сплошную массу, надвигавшуюся из-за дальних сопок. Сперва эта масса была далека- туча как туча. И вдруг она раскинулась на половину неба и стала быстро приближаться. Порывы ветра участились, освежая воздух и неся на своих крыльях предчувствие перемены.

Комсомольцы бросились закреплять палатки. Вспышки молний озаряли их напряженные руки, склоненные спины, взволнованные и смеющиеся лица. Раскаты грома неистовствовали над их головами.

А ветер налетал новыми, все более мощными порывами. Темная туча надвигалась все ближе… И вот разом, как бы прорвав небесную плотину, хлынула сверху вода. Это нельзя было назвать дождем,- это рушилась на землю сплошная масса воды. В одну минуту все вымокли с головы до ног. Началась суматоха.

Все одевались как попало, спасая от воды чемоданы, сапоги, одеяла. Палатки не выдерживали напора воды и ветра и обрушивались на головы своих обитателей. Бессильные что-либо сделать, комсомольцы натягивали над сбой парусину и сидели под нею, сбившись в кучу, шутя и злобствуя, прикрытые одним чехлом. Намокшая парусина топорщилась и холодила, с боков пронизывал ветер, снизу журчала и хлюпала вода.

А извержение воды продолжалось. И молнии с трудом пробивались сквозь завесу ливня, окрашивая ее в зеленовато-желтый цвет. Когда затихал гром. От реки доносился новый пугающий звук: это бился, шипел, лез на берег. Плевался пеной растревоженный Амур.

Лагерь было не узнать. На месте палаток - бесформенные кучи парусины, все размыто, исковеркано, залито водой.

А по обрывистому скату, падая и перегоняя друг друга, сбегали все новые, и новые добровольцы. Никто не командовал, никто не спрашивал, что делать. Всем была ясна задача, и рассуждать было некогда. Ветер гнал волны на пологий берег, безудержно струилась вода. Над берегом стояли сараи, где жил народ. Этот народ- комсомольский, неприхотливый, понятливый- тоже высыпал на берег. И все стали поднимать, таскать на спине, волочить в сараи и к сараям трубы, станки, ящики, мешки. Подъем был глинист и крут, люди падали, спотыкались. Увязали в глине, но никто не ушел с берега.

Наступило бледное утро. Оно осветило страшный разгром, произведенный бурей: почти все палатки сорваны, и остатки их оснований торчали из воды. Над берегом между сараями и прямо на улице, были свалены кучами ящики, моторы, станки, бухты веревок и тросов, мешки, трубы. Моторы и станки угадывались в бесформенных глыбах, окутанных парусиной. В сараях и банях громоздились ящики и подмокшие мешки. Цементная пыль образовала на полу серую цементную кашу.

На берегу еще продолжалась. Измученные люди по пояс в воде вытаскивали затопленные трубы. Вокруг них бурлили мутные пенистые  волны. Наклоняя головы. Чтобы защитить лицо от ветра и дождя, люди нащупывали на дне трубу, вытягивали ее за конец и бегом, стараясь разогреться, тащили на горку. И снова, наклоняя головы, скользили по глинистому скату вниз, чтобы в сотый раз окунуться в ледяную воду… Из всего этого, из решительного преодоления трудностей складывался подвиг.

7 ноября 1932 года газета «Амурский ударник» опубликовала рапорт строителей крайкому ВКП(б) в котором были приведены первые результаты подготов­ки к строительству завода:

«На берегу Амура выстроили рабочий поселок в 69 бараков, обеспечив жильем шесть тысяч человек. Работают лесозавод, механический комбинат, построе­ны склады. В подарок Октябрю ударной работой даем кинотеатр, электростанцию, радиотелефон, больницу, поликлинику, новую хлебопекарню, баню пропускной способностью в 2000 человек... В Красную книгу на­шего строительства занесены ударники Дмитриев, Са­биров, Кривоносов, Кирсанов, Шурайц, Рябенко,Рудометкин... Самозакрепилось на основе добровольно­сти до конца строительства 2140 человек, что состав­ляет 70% всех работающих на новостройке...»  В октябре оказалось возможным начать строительство коровника, свинарника, крольчатника в подсобном хо­зяйстве.

 На Дземгах к 7 ноября 1932 г. имелось 29 бараков летнего типа и 13 утепленных бараков, 6 бараков ком­натной системы, временная фабрика-кухня, две летние бани-прачечные, временная лесопилка, лесозавод, строился двухэтажный дом. Было подготовлено 26 гек­таров под жилье и 105 гектаров под промышленное строительство.

10 декабря 1932 года Президиум ВЦИК постано­вил: селение Пермское Нижне-Тамбовского района Дальневосточного края преобразовать в город, при­своив ему наименование Комсомольск-на-Амуре.Город был выделен в самостоятельную админист­ративно-территориальную единицу с подчинением его горсовета исполкому Дальневосточного края.

Созванный в середине того же месяца слет комсо­мольцев-ударников похода во вторую пятилетку, на ко­тором присутствовало 800 передовиков Дальпромстроя, направил письмо Центральному Комитету ВКП(б), ЦК ВЛКСМ и редакции газеты «Комсомольская правда». «...Наше желание,— говорилось в нем,— проникнутое упорной борьбой с тысячелетними таежными устоями за создание нового индустриального очага ДВК, воплощает­ся в действительность — занесен на карту СССР новый город Комсомольск-на-Амуре...»

31 декабря 1932 г. состоялась районная партийная кон­ференция  Комсомольского  района. Большое внимание было уделено строительству города Комсо­мольска-на-Амуре. Конференция приветствовала созда­ние укрупненного и непосредственно подчиненного краю Комсомольского района. Отмечалось, что промышленный Комсомольск корен­ным образом изменяет экономический и политический облик района.

Это, наверное, был в то время единственный город в стране, где жители считали себя москвичами, ленин­градцами, киевлянами, одесситами, вятичами... Не рва­лись кровные связи молодых строителей с местами, где они родились и росли, где остались дом, родители, близкие. Но у создателей и жителей нового города рождались и развивались новые традиции, новые привязанности.  

Становлению такого коллектива, нового землячества, способствовало объединение традиций и опыта, прине­сенных с собой на новостройку юношами и девушками из родных мест. Москвичи и ленинградцы, например, принесли с собой на берега Амура умение обращаться с машинами, рабочие традиции революционного проле­тариата двух великих городов. Строители Запорожья и Харькова учили товарищей передовым методам стро­ительства. Ребята и девчата с Украины знакомили ком­сомольцев стройки с задушевной украинской песней, учили сдержанности, обстоятельности в принятии ре­шений и выполнении этих решений. Вятичи и костро­мичи показывали умение обращаться с деревом...

Писатель Евгений Петров, побывавший в Комсо­мольске летом 1938 г., писал: «За пять лет создан боль­шой индустриальный город. И, что еще более важно, за эти пять лет выросли новые люди. Они прошли и бле­стяще закончили самый трудный факультет высшей жиз­ненной школы — факультет строительства социализма в тайге».

Строители города были старше творения рук своих. Этот их город входил в историю молодого социалисти­ческого государства без груза прошлого, весь устрем­ленный в будущее.  

«Они вгрызались в заросли, как лава, и песню про­водили по следам»,— сказал поэт о комсомольцах пер­вого, самого трудного года жизни стройки.

Перед строителями трудности вставали на каждом шагу:

 «В середине июля погода резко изменилась. Стало холодно, как в первые дни весны. Дул нескончаемый колючий ветер, сверху, с сопок, холодные массы воздуха врывались в низкую лощину, трещали и гудели в тайге, вздымали на Амуре крутые волны. Часто шел дождь, холодный и мелкий.

Работать стало тяжело. Приходили с корчевки измученными, грязными, мокрыми. Переодеться было не во что. Чтобы обогреться и обсушиться, разжигали костры. Доморощенные сапожники без конца латали прогнившую обувь. Когда ложились спать, постели были влажны от сырости, а к утру сапоги открывались белым налетом. Многие кашляли, у Пашки Матвеева на ногтях появились странные бурые пятна. Кормились пшеном. Пароходы с продовольствием почему-то задерживались. Приходили станки. Колес, рельсы, а мяса и овощей не было. Сперва пшенная каша понравилась. Потом говорили: «Опять пшено». Потом стали кричать: «К черту пшено, мы не куры!»

…. Зима обещала быть еще трудней. Хабаровская контора систематически срывала планы снабжения. Были нередки случаи, когда запасы хлеба на строительстве к концу и день-два строители перебивались на самой жесткой норме. Ощущали перебои с крупой, с консервами. Мясо привозили редко, овощей почти не было. Телеграммы сообщали о том, что все «на колесах», все в пути, но жизнь опровергала телеграммы.

…Наступила зима. В шалашах стало холодно и дымно. Всю ночь по очереди топили камельки, иначе к утру замерзала вода и страшно было вылезать из-под одеяла. В бараках было немногим лучше. Не хватало дров. Комсомольцы выходили с топорами и рубили деревья тут же, около домов. Были приказы Вернера, запрещающие рубку деревьев в черте города, но деревья исчезали одно за другим. В столовых экономили продукты. Ждали установления зимнего пути, чтобы по амурскому льду подбросить новые запасы.

От Хабаровска уже тянулись к строительству вехи будущей железной дороги.

Пока железной дороги не было. Были фаланги, рабочие участки, засыпанные снегом костры. От участка к участку тянулись наскоро расчищенные дороги. По этим дорогам, постоянно застревая в наметенных метелями сугробах, шли перегруженные грузовики. Дойдя до конца разработанного пути, они останавливались и ждали. Здесь надо было сворачивать на Амур, на лед, и еще много десятков километров идти по льду. А лед еще не укрепился. Люди, машины и товары ждали льда».

Тысячи   комсомольцев-добровольцев   попали   в   необычную   суровую    обстановку,    требующую    выносливости, смелости, настойчивости, инициативы. Ново­стройка проверяла людей на прочность, испытывала их характеры.

В романе Кетлинской показано как в этих сложных условиях нарастал конфликт иного плана: столкновение партийной заботы о людях с голым администрированием, показухой иных руководителей стройки. Прикрываясь мотивом «Даешь завод, даешь корабли», руководители стройки перестали думать о тех, кто должен строить и завод и корабли.  

«… - Нельзя терять историческую перспективу. Конечно, сырость и пшено – плохо. Возможно, что будут болезни, жертвы. Это тяжело. Это наши люди, молодежь. Но я вас спрашиваю, - он говорил тихо, с грустным лицом, по которому пробегала судорога, - я вас спрашиваю: разве можно перестроить жизнь без жертв? Мы должны строить в легендарно короткие сроки. И надо иметь мужество сказать самим себе: да, будут жертвы! Да, этот город вырастет на костях… Я готов к тому, что и мои кости лягут под один из фундаментов.

Гранатов продолжал:

- Партком должен понять: главное- это корабли. Корабли, а не люди. И мы должны пойти на любые жертвы, но в кратчайший срок построить завод.

Морозов прервал его грубо, не дружелюбно:

- «На костях, на костях»!.. Вздор! Кому это нужно? Вы здесь разводите теории, да еще вредные теории, а нужно заниматься снабжением, строить больницу, выписать врача, достать сапоги. Партия никогда е позволит разводить ту такие настроения. И кто это выдумал ставить вопрос подобным образом – или корабли или люди? Это паника какая-то, а не политика! В чем дело – лес кругом, а дома построить нельзя? Или в стране, кроме пшена, кормить нечем? Врачей нету? Вот о чем надо говорить. А вы – «на костях»!

Он злился. Он был груб. По лицу Гранатова прошла судорога.

- Товарищ Морозов прекрасно знает, что Вернер и я делаем все возможное, чтобы улучшить снабжение. Мы бомбардируем Хабаровск телеграммами.  Мы послали агентов. На днях я поеду лично. Надо считаться с фактами. И надо понять: корабли, корабли во что бы то ни стало – вот чего от нас ждут, вот по чему будут судить о нашей работе.

«Хоть на костях, а давай завод» - это была вредительская политика. И с ней решительно вступают в бой парторг Морозов, Андрей Круглов и все комсомольцы стройки.

«..Они гнали строительство на полный ход, лихорадочно закладывая фундаменты, разворошив всю строительную площадку, игнорируя очередность общих объектов, желая сразу делать все. У них не оставалось ни времени, ни сил, чтобы обеспечить тыл, создать резервы, подготовить почву для дальнейшего расширения стройки, позаботиться о людях, о строителях. Скорее, скорее, скорее! В этом стремлении они встречали поддержку молодого и пылкого коллектива рабочих. Может быть, никогда еще не была так ярко выражена, так сильна коллективная мечта о завершении гигантского строительства, которое еще только начиналось. Морозов знал эту молодежь – они ждали первого корабля, как личного счастья. Она не умели рассчитывать силы и не щадили себя. Но именно поэтому надо было особенно заботливо беречь их, именно поэтому так высока ответственность руководителей.

Морозов пытался противодействовать линии хозяйственников. Он доказывал, что строить зимою цехи не удастся, что придется законсервировать ряд объектов до весны.  На зимнее строительство не хватило бы ни сил, ни оборудования. Правительственные здания устанавливали очередность строительства, при которой некоторые уже заложенные объекты надо было законсервировать надолго. Вернер заупрямился. Он мечтал и верил, что  сумеет  значительно сократить правительственные сроки. Зима, о которой столько говорили,  застала его все-таки врасплох. Бедственное положение с жильем и снабжением дополнялось нехваткой кадров, а вербовка новых кадров еще более усложняла положение с жильем и продовольствием».

 Смысл конфликта – жить, строить новый завод для счастья людей, а не для рапорта.

  На стороне тех, кто упорно цеплялся за порочную идею «хоть на костях», а построить в срок, стоял начальник строительства Вернер. Его поддерживал искусно замаскировавшийся враг Гранатов, конечной целью которого было вызвать в среде строителей недовольство и отчаяние. И он все сделал для этого: срывал завоз продуктов, не обеспечивал своевременно стройку необходимыми материалами. В конце концов Гранатов, видя, что несмотря на саботаж завод все-таки построен, идет на крайнюю меру – совершает поджог предприятия.

Строительство города не обходилось без жертв. Рукою замаскированного врага, бывшего кулака. Убит парторг Морозов, партработник ленинской школы, глубоко понимавший важность строительства города для судеб края.

Из    воспоминаний    М.    Эрлнжа:

«Зима 1932/33 года была, пожалуй самым трудным временем на строительстве. Осенью — наводнение, потом болезнь, которую никто из нас не знал. Зубы воспалялись. Вечером наступала слепота, на ногах появлялись язвы. Растерянные  шли в комитет комсомола за помощью. Как помочь? Нет ни мяса, ни лука, ни овощей и чеснока. На завтрак, обед и ужин пшено и всю зиму—неизменная соленая кета. Можно было найти в тайге черемшу, голубику. Но не под снежным уже покровом? В обязательном порядке предписывали пить хвойный настой, бачки с которым стояли где-только можно: в столовой, на рабочих местах, в палатках. Но излечить цингу это не могло. Надо было искать другие пути.

Комсомольцы-физкультурники прошли 250 километров на лыжах по селениям низовья Амура. Верхняя Тамбовка, Софийское… Нанайцы. особенно молодежь, откликнулись на наш призыв помочь строителям Комсомольска. В упряжке из шести лаек нанайцы доставили комсомольчанам  по два-три пуда оленины. Однажды комсомолец-нанаец выехал на нартах по уже начавшему таять льду – доставил строителям бесценный груз. Бюро  Дальневосточного крайкома ВЛКСМ наградило нанайскую ячейку комсомола «за мужество и крепкую интернациональную дружбу»:   патефоном.

                Тяжело больных  цингой  еще зимой решили отправлять в Хабаровск. Стояли сильные морозы, Кажется,  Амур  промерз до самого до самого дна, ощетинился весь торосами. Но пробиваться надо! Коля Крикун, наш организатор Осавиахима, возглавил первый отряд. Миша Тарлинский повел  первую  машину. Ломами и кирками ребята   расчищали    дорогу...   Таких рейсов совершили несколько».

Общий любимей Николай Крикун не вернулся из того первого рейса - жестоко заболел сам и умер по дороге.    

В романе «Мужество» ярко описан эпизод последнего рейса той суровой зимы:

«…Колонна везла груз горючего и должна была пробиться на стройку во что бы то ни стало, иначе стройка останется без горючего до  начала  навигации.

А в природе была весна. По трассе будущей железной дороги стояли лужи и размякший снег превратился в кашу. Теперь они свернули на лед и, переезжая с берега на ледяную дорогу, вымокли насквозь, потому что пришлось перебираться через прибрежную полынью: две машины забуксовали, их вытаскивали тросами.

Ледяная дорога доживала последние дни. Под колесами тяжело нагруженной машины лед ухал и трещал. Они ехали уже четвертые сутки. В этот день девять раз вытаскивали машины и к ночи прошли всего двенадцать километров. Начался новый день – и через час подсохшие за ночь штаны и валенки были уже пропитаны водой, и каждый шофер знал, что сушиться не только негде, но и бесполезно все равно придется лезть в воду. Двадцать машин шли одна за другой. Двадцать шоферов вели машины – в любую минуту готовые ко всему…В этот день было еще четыре аварии, а к концу дня заболели еще два шофера. Так прошел еще день – шестой день борьбы со льдом. Оставалось километров двадцать пять, следующую ночь надеялись ночевать дома. И на рассвете шоферы вывели свои машины…Машина застряла в трещине задним колесом, ее вытащили, но управлять ею было некому, Тимку на руках снесли в другую машину. Он выбыл из строя.   Епифанов воскликнул: - Доверили нам ценный груз, а мы его посреди Амура бросили

– Езжайте до места, сказал Епифанов. – Как доедите, высылайте сюда шофера…-  Я поведу две машины.

…Он подогнал Тимкину машину на самое сухое место, пересел на свою и поехал. Он отъехал на километр. И Тимкина машина казалась небольшой одинокой точкой. Надел лыжи и побежал за оставленной машиной…Он заехал на километр-полтора вперед и снова, надев лыжи, пошел обратно - за второй.  Когда он снова поехал. Машина завязла в талом снегу и забуксовала. Он бился с машиной минут сорок, пока  ему не удалось вывезти ее из ледяного  болота. Езда успокоила его, но, когда пришлось снова надевать лыжи и бежать за второй машиной, силы ему изменили. Бежать он уже не мог. И лыжи помогали плохо: налипал снег, они не скользили, а затрудняли ход. Он швырнул их в машину и пошел пешком.

…Начало темнеть. Вспыхнул огонек на правом берегу – лесозаготовки.  …Главное – не упасть, не заснуть, не сдаться…Он боролся с усталостью, уже ни о чем не думая, сосредоточив все физические и духовные силы на последовательно сменяющихся действиях, - шел, вел машину, пересаживался, снова шел, снова вел машину, снова шел.

…Встречать их сбежались товарищи, друзья, начальники. Все знали о необыкновенном ледовом десятидневном рейсе, о героическом поступке Епифанова».  

     Самоотверженно сражался за жизнь и здоровье ребят немногочисленный отряд врачей.

Врачи... Наравне с самыми славными героями строй­ки они заслуживают, доброго слова.

Владимир Любимович Пендрие. Выпускник медицинского факультета Харьковского университета, он в числе - пяти добровольцев поехал в Маньчжурию на борьбу с «черной смертью» — чумой. Вернулось их оттуда двое. Потом молодой офицер медицинской службы — в полевых госпиталях первой мировой войны. После Ок­тября — военный врач в частях Красной Армии, штур­мовавших Перекоп, громивших махновские банды. В госпитале  Южного  фронта В.  Л.  Пендрие сделал  около шести тысяч операций. Он был уже известным в Харькове специалистом, когда вновь двинулся в путь — на помощь амурским комсомольцам. Это Владимир Любимович     предложил     элексир     бодрости — хвойный настой,   это  он   посоветовал  тем,   кто  болел цингой в  легкой форме, уйти в тайгу, побродить в ней некоторое «время, чтобы вдоволь поесть клюквы и брусники. Предложенный доктором «рецепт» спас многих.

Как  и  беззаветный  труд молодых  врачей.  Назовем  имя сына болгарских коммунистов, члена нашей ленинской  партии Косты   Стоянова,   с   отличием   закончившего Московский медицинский  институт.  На   Амур  он приехал   добровольцем   и,   бывало,   сутками   напролет дежурил у постелей больных. И много лет спустя, уже пройдя, через   огонь   Великой   Отечественной,   будучи главным армейским хирургом в своей родной, ставшей социалистической,    Болгарии,    получал    Коста    Стоянов письма от ветеранов Комсомольска со словами сердечной благодарности.

В романе Кетлинской описано в каких трудных и неприспособленных условиях пришлось бороться за жизнь строителей первым врачам стройки. «Больницей назывался бревенчатый, наскоро сколоченный барак, разделенный на шесть палат и коридор. Его заполнили больными еще в процессе стройки, а потом все некогда было, и больница осталась без печей. Летом о печах не думали, да и не было кирпича. Осенью оказалось, что печи не включены в план работ, да и кирпич  только начал поступать с  недостроенного кирпичного завода.

…Решили мобилизовать комсомольцев и сделать печи сверх плана…И началась работа, самая веселая из всех работ, какие только приходилось выполнять на стройке. Каждый проявил инициативу…К утру все шесть печей были готовы».

   Цингу одолели.  Но  пришли другие беды. Зимой 1933 г. стало   не хватать леса для строительства. Лесозаготовки велись в основном на правобережье Амура - в Пивани, где стояли могучие лиственницы, нетронутые массивы корабельного леса. До сих объемы лесоразработок   здесь  были   явно   недостаточны и не могли обеспечить успешное   выполнение задач,  связанных с  широким  разворотом строительства. И   тогда   партком   Дальпромстроя принял решение о мобилизации  коммунистов и комсомольцев  на лесозаготовки.   

   Стояли жестокие сорокаградусные морозы, но у пиваньцев были валенки, полушубки, шапки-ушанки, - теп­лые рукавицы: стужа их не страшила. Кончался корот­кий зимний день, а люди продолжали работать — при свете костров. Когда прибавилось мастерства, — научи­лись до наступления ранних сумерек справляться с рас­кряжевкой. Ценной оказалась придумка И. Завизнона — сваливались не одно, а сразу пять-шесть деревьев, и уж потом обрубались сучья. Производительность труда выросла почти вдвое.

Серьезных успехов на лесозаготовках достигли также коммунисты и комсомольцы Дземгинской стройки. Они, как и их соседи, прибыли сюда по решению партий­ной и комсомольской организаций. Возглавлял коллек­тив Александр Печаткин. Они трудились по звеньям на заготовке и трелевке леса. До их прибытия задания на рубке выполнялись не более чем на 72 процента, а на вывозке лошадьми — на 65 процентов. Коммунисты и комсомольцы работали в лесу весь световой день, а иногда и ночью, при луне. В среднем выработка на заго­товке поднялась до 150, а на вывозке — до 200 процен­тов.

Та февральско-мартовская заготовка деловой древе­сины на Пиваньском участке вошла в историю Комсо­мольска как большая эпопея трудового героизма. Обе новостройки были обеспечены лесом до весеннего спла­ва.

     На стройку прибывали завербованные рабочие с семьями. В 1932 году сюда приехало 6724 рабочих, служащих и инженерно-технических работников, но из них к 1 январи 1933 года на строительной площадке осталось 4599 человек...

Причиной многих кадровых бед стала цинга, обру­шившаяся на первостроителей в конце 1932 года. За этот период и первый квартал 1933 года было зареги­стрировано свыше 2000 тяжелобольных рабочих, 400 человек умерло...

  Так закончилась первая самая трудная зима новостройки. Добровольцев и завербованных ра­бочих уже не хватало. К строительству были при­влечены заключенные.

  Но несмотря на все трудности и лишения жизнь текла своим чередом.

                Из 43 комсомольских ударных бригад 38 выполнили предусмотренные задания. Труженики Дальпромстроя за тринадцать месяцев раскорчевали 255 гектаров тайги, проложили 20 километров дорог. Прошло чуть больше года с тех пор, как первые добровольцы высадились у Пермского с «Клумба» и  «Коминтерна»,- и вот знаменательное торжество.  

12 июня 1933 г. назначена закладка Амурского судостроительного завода. С душевным подъемом готовилась местная комсомолия к этому событию, по возможности приукрасить свой город, еще не избавившийся и от участка шалашей, и от грязи на месте где предстояло в будущем раскинуться широким проспектам... Все вокруг расцветилось кумачовыми, транспарантами. А у одной из самых больших просек ребята решили воздвигнуть ворота, на подобие триумфальных. Сколотили их из досок столяры бригады Петра Кривоносова, широко известного ударным трудом дальпромстроевца.  

                За день до закладки завода прибыли представители из Владивостока, Хабаровска, приамурских сел.  После полудня на Комсомольском рейде бросили якоря несколько кораблей Краснознаменной Амурской флотилии. С флагмана спустили шлюпку и с нее сошел на берег статный военный - это был командующий Особой Краснознаменной Дальневосточной армией Василий Константинович Блюхер, уделявший постоянное внимание к стройке, много помогавший ей.

12 июня выдалось, как по заказу, теплым, солнечным. На Аварийной горке, возле дощатой трибуны толпился народ. В толпе мелькали расписные халаты нанайцев — ведь и они помогали строителя приблизить этот радостный день, снабжая стройку продовольствием, заготавливая для нее лес.

Строго держа равнение, к трибуне движется колонна краснофлотцев. Подошли, встали прямоугольником, белея чехлами бескозырок… Зазвучал горн и отбивая барабанную дробь, пришли пионеры — да, есть уже в городе и пионеры.

   Оркестр исполняет" «Интернационал». Собравшиеся обнажают головы, вслушиваясь в  торжественные звуки гимна революции. Своею собственной рукой они, эти молодые люди, выкорчевывали тайгу, осушили болота, построили бараки, первые предприятия. И вот сегодня заложат первый камень завода, ради сооружения кото­рого съехались сюда со всех концов страны.

В час дня на флагштоке взвивается алое полотнище. Горячие, взволнованные речи... Бурными аплодисмента­ми встречают строители В. К. Блюхера.

—   Сегодня,— сказал он, — большой праздник не только для молодых строителей, Смело взявшихся вы­полнить почетное задание партии и правительства на­шего, но и для всех трудящихся Дальнего Востока! За год сделано много, очень много. В глухом и далеком уголке земли советской загорелась лампочка Ильича. Это большая победа, товарищи!

Василий Константинович говорил о трудностях, кото­рые еще предстоит преодолеть комсомольцам, о нрав­ственной красоте советского человека. -  Помните   об   этом,   молодые друзья— Красная Армия вам поможет. Но полагайтесь прежде всего на свои силы — они у вас немалые...

  Пришла очередь выступать Алексею Смородову, бывшему нижегородскому рабочему, прибывшему в Пермское с первым отрядом комсомольцев. Он был избран сначала бригадиром сплава, после его завершения - бригадиром строительной бригады – одним из лучших.

Зимой, когда копали котлованы, грунт был тверд, как камень. Его ру­шили кирками, лопатами, кувалдами, а землю отвозили тачкой. Чтобы не отстать от других, быть в передовых рядах,  Алексей с другом  своим  Николаем  Макаренко после рабочего дня оставался у котлована. Ребята ухо­дили отдыхать, а они с Макаренко таскали в котлован остатки выкорчеванного леса, разжигали костры и разогревали грунт, чтобы хоть как-нибудь облегчить работу членов бригады назавтра. В барак возвращались в полночь, а рано утром вместе со всеми шли к своему объекту.

Таким он был, Алексей Смородов,— умелым вожаком и настоящим другом. За трудовое отличие Алексею Смородову было предоставлено право поставить свою подпись рядом с подписью легендарного командарма Особой Дальневосточной армии В.К.Блюхера в документе, адресованном потомкам и замурованном при закладке первого камня Комсомольска-на-Амуре 12 июля 1933 года. Сегодня ему выпала вы­сокая честь: вместе с другими бригадирами-ударника­ми — Михаилом   Дурневым   и   Иваном   Клеянкимым   — принять   участие   в   закладке   первого   камня   в   фундамент завода. А сейчас, на митинге, он по поручению комсомолии  должен сказать  речь.   Алексей  смущается, робеет, но постепенно берет себя в руки, говорит о за­конной   гордости  комсомольцев за   свершенное   и   за то, что еще предстоит свершить.

— Доверие народа оправдаем. Завод построим, по­строим город!

Эти слова, сказанные Смородовым в заключение, по­вторили все участники митинга.

На стройку Алексей Смородов приехал с четырьмя классами образования, затем закончил комвуз, рабфак, поступил в судостроительный техникум, приобрел по тем временам редчайшую профессию разметчика. Алексея избрали в состав городского, а затем краевого комитета ВЛКСМ. В 1936 году Хабаровская краевая комсомольская конференция впервые избрала на X съезд комсомола двух делегатов от самого молодого города страны - Комсомольска-на-Амуре. Одним из этих делегатов был А.Смородов.  Он был главным консультантом В. Кетлинской при создании романа «Мужество». В дальнейшем работал на различной советской и хозяйственной работе.

И вот зачитывается акт закладки:

«...В осуществление заветов великого вождя и. учи­теля пролетарской революции В. И. Ленина об обеспе­чении экономической независимости страны строящего­ся социализма от капиталистического мира—пра­вительством рабочих и крестьян решено — 23 февраля 1932 г. — построить на территории Дальневосточного края: в городе Комсомольске-на-Амуре — Амурский судостроительный завод...» В документе отмечалось, что этот строящийся завод является важнейшей крепостью социалистической индустриализации Дальнего Востока и крупнейшим фактором усиления пролетарской дикта­туры...

Акт подписывают Блюхер, Каттель, Таныгин, Смо­родов, Дурнев, Клеянкин...

Потом они спускаются в траншею. Секретарь Далькрайкома партии укладывает металлическую трубку с вложенным в нее актом в нишу фундамента, берет кир­пич, обмазывает раствором, кладет на край ниши. Нача­ло положено. Кирпичи появляются в руках других това­рищей, подписавших акт. Смородов завершает церемо­нию, окончательно запечатывая отверстие ниши.

Торжественную тишину раскалывает орудийный са­лют кораблей Амурской флотилии.

 Пройдет не так уж много времени — и на амурском берегу произойдет новое знаменательное событие: 18 июля 1934 состоится закладка первого корпуса авиационного завода!

                Между тем расширение строительства Амурского судостроительного завода при слабой технической ос­нащенности требовало значительного увеличения количества рабочих рук. Комплектация кадров за счет притока местного населения, мобилизации комсо­мольцев и вербовки рабочих в западных районах стра­ны существенного результата не приносила. Стройке нужны были люди, готовые и способные жить и рабо­тать в ее непростых условиях. Где брать таких?

В сентябре Совет Труда и Обороны принимает по­становление о создании особого корпуса военно-стро­ительных частей при Наркомате тяжелой промышлен­ности. И в последние дни навигации командующий Осо­бой Дальневосточной армией Блюхер поставил перед «Дальпромстроем» задачу обеспечить к декабрю 1933 года нормальными жилищными условиями готовящи­еся к отправке в Комсомольск вновь сформированные батальоны военных строителей.

Возведение казарм и жилья в оставшиеся меся­цы шло в молодом городе сверхударными темпами, зачастую даже в ущерб строительству цехов и гидро­технических сооружений. Руководство стройки понима­ло: без дополнительных рабочих рук выполнение пра­вительственного задания почти наверняка будет со­рвано. И 30 декабря жилье для приема и размещения 5000 солдат было готово.

                Сбылось обе­щание, данное В. К. Блюхером комсомольчанам в памят­ный   июньский   день   1933   г.:   Красная   Армия   вам   поможет... И в самом деле, люди в островерхих красноармейских  шлемах  возводили и судостроительный, и авиационный,  и металлургический  заводы,  и кварталы жилых домов в легендарном городе.

Приведем здесь лишь некоторые факты и эпизоды. Лютовал   декабрь   тридцать   третьего.   Комсомольск испытывал острейшую нужду в кадрах. 1-ю бригаду кор­пуса,  дислоцировавшуюся   в  Хабаровске,   решено  было перебросить туда. Но как? Ждать весны, когда откроется водная  речная  дорога,— значит,   упустить  драгоценное время. И бригада двинулась в 400-километровый пеший переход по торосистому льду Амура.

И в романе «Мужество» также отведено место отведено историческому переходу.

«.. Эшелон двигался на восток, но места назначения никто не знал. Проехали Иркутск, обогнули Байкал, миновали Читу. Разговоры о Дальнем Востоке стали определеннее. И однажды в вагон пришел комиссар батальона, собрал бойцов и объявил, что едут в Новый город на Амуре, заложенный два года назад комсомольцами, что от Хабаровска до места назначения пойдут маршем и что все бойцы должны готовиться к суровому зимнему переходу на несколько сот километров, подогнать одежду и обувь, чтобы ни натирала, не жала, не чувствовалась в походе. Все заинтересовались, засыпали комиссара вопросами, но комиссар ничего точно не знал.

…Батальон вышел на дорогу. Каждый в отдельности был неуклюж и смешон, но, когда они двинулись вместе в рядах, общим стройным шагом, впечатление неуклюжести исчезло.

Ночевали в большом русском селе. Батальон встретили с почетом. Сбежались девушки. В красном уголке заиграла гармонь. И где уж вспоминать про мозоли и усталость! Бойцы торопливо скидывали валенки, вытягивали из вещевых мешков сапоги, лихо разминали ноги. Давно ли усталые люди входили в село, а уже кружились в танце пары, выскакивали вкруг удалые плясуны, в перерывах звучали песни. Девушки,  неуверенно вступая в мужской хор заливистыми голосами, просили приглянувшихся им парней списать им на память слова песен.

Четвертый день начался сорокаградусным морозом. Привалов делали мало, чтобы не простыть, а во время коротких остановок приходилось пританцовывать на месте – мерзли ноги. Зато вечером, на ночлеге, их ждала баня. Крестьяне охотно топили бани, приглашали бойцов попить чайку и побеседовать. Бойцы натаскали воды и парились всласть.

Люди еще не знали, что такое дальневосточная пурга, но слышали о ней. Сергей немного знал, но не хотел пугать товарищей. Товарищи и так притихли, вглядываясь в наплывающий серый туман.  … Идти пешком во время пурги и не потеряться, не отстать, не свалиться с ног – хватит ли сил?

Пурга началась в середине дня. Как-то разом налетел, рванул ветер, закрутился крупный снег, стало темно, как вечером, и в полчаса замело дорогу. Колючий вихрь бил в лицо, налетал сбоку, со спины, на глазах заметал свежий след, - и чуть упадет человек, на нем заметал свежий след, - и чуть упадет человек, на нем уже целая гора. В этой горячей снеговой постели можно остаться навеки.

Строй разбился – в двух шагах ничего не видно, дороги нет. Батальон растянулся цепью. Впереди шел командир, посохом прощупывая путь. В проложенные им следы ступал весь батальон. Шли с трудом: ступишь в пробитую ямину, а потом вытягивай ногу и снова заноси ее вперед, в следующую. Шли с полузакрытыми глазами, втянув голову в печи, стараясь повернуться к ветру боком, но все-таки шли, затрачивая громадные усилия на каждый шаг.

…А батальон пробивался к цели со все возраставшими трудностями. Погода была на редкость неустойчива. То пурга, то мороз, то пурга и мороз вместе, то ветер  без снега, то снег без ветра, то ветер и снег вместе. На десятый день похода застрял в глубоком снегу обоз. Дорогу так завалило, что только изредка попадались вешки, обозначавшие путь. Кони вязли в снегу и не могли вытащить повозки. На помощь обозу послали группу бойцов. Работа была адская: грузы тащили на себе, впрягались в лямки. Расчищали сугробы – их наметало снова. Кони храпели и упирались, их ноги то разъезжались на скользком льду, то проваливались в метровый снег».

Из воспоминаний   участника   «ледового   перехода»   — В. Кравцевича:

« …Наш батальон отправили по команде, которую подал нам лично В. К. Блюхер: «Походной колонной, в направлении Комсомольска-на-Амуре, шагом марш!» Было это ранним морозным утром...

В распоряжении батальона были лошади и машины, которые везли имущество и продовольствие. Красноармейцы навьючены были не меньше. Они несли на себе кроме оружия, вещмешки и скатки, фляги и противогазы.     Мела     поземка.     Но     даже     слабый     ветер при тридцатиградусном морозе давал о себе знать. Все шли с опущенными шлемами, надетыми на вязаные под­шлемники.  Так  что  открытыми  оставались   лишь   глаза.

   Первый день особенно был труден. Во-первых, с непривычки, а во-вторых, лобовой ветер. Через каж­дый час устраивали короткий привал на 10—15 минут. После команды о привале каждый тут же боком валился в мягкий снег. Хорошо было так лежать, в особенности на последних километрах дневного перехода.

И на коротких, и на длинных привалах медицинским работникам отдыхать не приходилось. Осматривали лица красноармейцев и командиров, нет ли обмороженных мест, оказывали необходимую помощь, расспрашивали, как нога в ичиге или в валенке, сытна ли пища. Особенно внимательно мы следили за «ломовыми». Это наиболее крепкие красноармейцы, шедшие впереди. Они проби­вали путь. Они взламывали ногами, будучи с полной боевой выкладкой, снежную целину, увязая подчас до пояса. Даже очень натренированные люди не могли пробыть «ломовыми» более получаса. Уставшим давали крепкий сладкий чай, кусок хлеба или сухарь, посыпан­ный сахаром, или просто кусок сахара. И они продолжа­ли путь, но уже в середине колонны.

Проходили мы в день 25—30 километров, иногда это расстояние при попутном ветре или тихой погоде удваивалось. В этом случае выступали в 4—5 часов, а приходили на новый ночлег где-то в полночь. И, конеч­но,  с последующим основательным дневным  отдыхом. Ночевки устраивались в редких селах, разбросан­ных вдоль Амура...

Подолгу отдыхать не приходилось. Трудности того или иного перехода определялись не числом километ­ров, а, главным образом, состоянием дорог. На одних участках — твердый наст и идти сравнительно легко, на других попадались участки льда, прикрытого сверху рыхлым снегом. Шли тогда медленнее, а уставали быстрее. Ноги то попадали на кромку льдины, то прова­ливались. Шли, беспрерывно спотыкаясь. Торосистый лед быстро всех выматывал, и обычно привалы удлиня­лись. Часто дорога оказывалась непроходимой из-за за­носов. Ее расчищали, но происходило это медленно. Случалось, мы обгоняли застрявшие в пути автомашины, хотя они выехали из Хабаровска раньше нас...

Однажды нам пришлось попасть в буран. Вначале шквальный ветер волнами ударил по цепочке, про­бовал,   удержатся   ли   люди.   Потом   задул   без   перерыва, да с каждой минутой сильнее. Впечатление такое, что кто-то открыл огромный вентиль и полосует нас из брандспойта ледяной воздушной струей. До ночевки батальону оставалось шесть-семь километров, но идти ' дальше стало невозможно, ветер сбивал с ног, а снег залеплял глаза. Потемнело. Положение трудное. Люди выбивались из последних сил, движение практически прекратилось, ведь пурга навалилась в конце сорокакилометрового перехода. Когда она разыгралась, я с квартирьерами был в ближайшем селе и, по совету местных жителей, выслал навстречу проводников, которые показали кратчайший путь через сопки. Когда бойцы добрались до сопок, заросших гус­тым лесом, ветер набрасывался и гудел где-то вверху, и только отдельные его злые языки долетали в распадки. Идти стало легче, хотя приходилось штурмовать крутые подъемы, с них на полушубках катились вниз...

                На двенадцатый день перехода мороз достиг тридца­ти пяти градусов. Ветер встречный, но мы так втянулись, что уверенно прошагали сорокакилометровый перегон, достигнув Орловского. Остался один рывок. Все тот же ветер, но он уже почти неощущаем. Первая колоннав15 часов с минутами вступила в Комсомольск, вторая вошла в него 26 часов спустя.

Последний батальон нашей бригады свой рывок от Орловского до Комсомольска-II (мы долгое время Пермское именовали Комсомольск-I, а Дземги — Ком­сомольск-II) протяженностью в 60 километров сделал 17 января и закончил свой поход у семи новых бараков в густой тайге.

                Трудными были 1932 и 1933 годы для строителей на Дземгах. Осенний паводок на Амуре нанес в первый же год огромный ущерб строительству. Многие объекты оказались под водой. Трагедия заключалась еще и в том, что все начатое приходилось бросать и со­оружать практически заново. А это — огромный до­полнительный труд, затрата средств и усилий, которые можно было бы вложить в дальнейшее строительство. И когда стало известно, что на помощь в Дземги придет батальон из Хабаровска, силы строителям прибавило. Был брошен клич — все на сооружение казарм для красноармейцев и домов для инженерно-технического и командного состава! Почетное задание выполнили к началу 1934 года, как раз к нашему приходу.

                Теперь можно себе представить, какую волнующую встречу готовили  бойцам  нашего  последнего ледового батальона.   К   моменту   встречи   все   немногочисленное население  Дземог пришло   на   берег  Амура   встречать родную   Красную   Армию.   Стемнело,   на   небе  тотчас обозначились крупные звезды. Все грузовые автомашины стянули к берегу реки, чтобы в нужную минуту с их помощью   осветить   площадку   торжественной   встречи. Многие   молодые строители  встали   на  лыжи и пошли встречать бойцов на дальних подступах. Все напряженно всматриваются а ночную мглу, сорокаградусного моро­за никто не замечает. Вот со стороны реки стали доно­ситься   голоса,   и   вскоре   показались   первые   шеренги красноармейцев, которых сопровождали комсомольские лыжники с солдатскими вещмешками за спиной. Вклю­чены фары всех автомобилей, и тогда начальник стро­ительства на Дземгах  Константин Романович     Золотарев   крикнул   так,   что, кажется,   слышно   было   в Пермском:   «Да   здравствует   героическая   Красная   Ар­мия!»  Мощное  «ура»   прокатилось  над площадью.   Тут уже    шеренги    распались,    все    смешались.    Бойцы    и командиры   оказались   в   объятиях   рабочих.   Радостных возгласов, поздравлений не счесть. У многих на глазах слезы радости. Прибыло долгожданное подкрепление...

Вот строки из романа рассказывающие о первых впечатлениях красноармейцев о Новом городе: «Первое ознакомление с Новым городом произошло через газету – через настоящую, ежедневную, печатаную газету. Ее роздали всем  бойцам. Первая полоса была посвящена им: «Привет героическим участникам ледового похода!». Бойцы читали правдивые рассказы о двенадцатидневном марше и с некоторым удивлением соглашались, что поход был героичен и труден. Командование объявило благодарность участникам комсомольских групп… Он прочел, как ударно, в сорокоградусный мороз, в метель комсомольцы строили для них жилье. «Трое суток не уходила со стройки знаменитая бригада плотников тов. М. Знайде…» …Город жил полной грудью, каждый день успевал создать что-либо новое и прекрасное – из кирпича, бетона, дерева, металла. И одновременно создавал новых, прекрасных людей.

В состав «Дальпромстроя» разом влилось 4700 человек! Это была внушительная сила, организован­ная и сплоченная воинской дисциплиной, И сила эта не замедлила проявить себя в самых ответственных делах стройки.

27-й батальон, которому было поручено строитель­ство резервной электростанции мощностью 1250 ки­ловатт, справился с заданием досрочно — к 1 мая.

Рабочие руки теперь были, но зимой 1934 г. работы чуть было не остановились совсем — стройка опять оста­лась без леса. Точнее, он был, но на правом берегу, на Пивани, и взять его оттуда не было никакой возможнос­ти. Никакой? Стали думать всем гражданским и военным коллективом. Перетащить по льду на лошадях и тракто­рах? Медленно, да и техники маловато, а нужно, чтобы лес шел непрерывным потоком, как на сплаве. Сплав? Кто, автор этой идеи — канала во льду,— сейчас уста­новить трудно. Может быть, инженер Василий Сухнев, разрабатывавший проект этого уникального сооружения, может быть, В. Юрченко, военный инженер, день и ночь руководивший его осуществлением. Главная строка в этой героической истории такая: чтобы родить и воп­лотить в жизнь возникшую идею, нужно было как за свое личное болеть за дела и беды стройки.

 Воины-строители 26-го и 29-го батальонов приняли участие в вырубке девятикилометрового ледового канала для сплава по нему бревен и обеспечили новостройку лесом. Военные строители работали в три смены, круглосуточно, про­двигая бревна поживой цепочке на всем протяжении канала с помощью багров. Эти героические дни и ночи Комсомольска остались навсегда образцом находчи­вости и смелой инициативы людей, которые строили Амурский судостроительный завод.

В. Кетлинская так описывает этот напряженный период строительства:

«..Строительство вступило в самый напряженный период, когда так называемые «пусковые объекты» стали в центре всеобщего внимания. С чертежей и планов завод перешел на грунт, выпирал из-под одежды строительных лесов. Размах работы увеличивался с каждым днем. То, что вчера казалось несбыточным, сегодня оказывалось ничтожно малым. Росло население, росли подсобные предприятия, все цифры, определявшие рост строительства, лезли вверх по круто поднимавшейся кривой, не хватало людей.

Помощь строительных частей была той свежей и сильной струей, которая, влившись в общие усилия, должна была во много раз ускорить темпы. Грядущая весна была  отправной точкой нового развернутого наступления. В ожидании весны Драченов готовил все средства наступления и как главную задачу решал вопрос о лесе. Лесозаготовки шли вся зиму. Лесоучастки на правом берегу были завалены лесом. Грузовики и тракторы в три смены  возили его по ледяной дороге через Амур. Но ни грузовики, ни тракторы не могли вывезти нужное количество леса до начала весны.

Через день началась неслыханная работа: на протяжении свыше восьми километров от лесоучастков до города рабочие и красноармейцы прорубали во льду Амура неширокий канал – метр глубины, метр-полтора ширины. Масса добровольцев приходила помогать. Работали инженеры. Сам Драченов, почти не уходивший с канала, время от времени хватал кирку и сплеча крушил лед, пока его грузное тело не начинало задыхаться. «Душа просит, а брюхо не пускает», - с сожалением говорил он, бросая кирку. У берега, куда тракторы подвозили лес, возле проруби установили мощную помпу.

Как только последние удары инструментов докончили русло канала, Драченов на машине понесся к лесоучастку. По всему каналу, в нескольких шагах друг от друга, выстроились люди с баграми. Заработала помпа. Бурлящая вода хлынула в ледяной желоб, подхватывая ледяную крошку и обмывая ледяные стенки, и за нею, покачиваясь на бурлящей поверхности, поползли бревна.

- Пошла-а!

На перемычке, отделявшей берег от канала, рабочие скатывали бревна. Бревна шлепались в воду, обдавая рабочих холодными брызгами, и неохотно, как бы удивленно ползли по каналу, ныряя, переваливаясь, обдирая бока о ледяные стенки.

Так начался небывалый ледяной сплав.

Весь город жил в эти дни каналом. О нем писала газета, о нем говорили на работе, в столовых, дома, о нем думали, засыпая. Дети играли только в «ледяной канал». Не было в городе ни старого, ни малого, кто бы не побывал на реке. Не подивился на необычайное зрелище. Не было трудоспособного человека, который не поработал бы на канале хоть несколько часов. Мальчишки, как величайшую милость, выпрашивали багор».

Из   воспоминаний   М.   Я.   Куренкова,   бывшего   воина Особого строительного корпуса, впоследствии работника авиационного завода имени Ю. А. Гагарина:

«Тысячи людей вышли на реку с ломами, топорами, кирками, пешнями, лопатами. Сбивали торосы, долбили канал во льду. Работа эта ювелирная в том отношении, что нельзя было ни в одном месте пробить лед на­сквозь, иначе вода тотчас затопила бы недостроенный ров, пошла бы под давлением через край.

День и ночь мы работали на канале по восемь ча­сов в три смены без перерыва — комсомольцы и красно­армейцы. И ледовый канал на Амуре, первый в многове­ковой истории лесосплава по рекам, был прорублен, несмотря на то, что трижды его заносил рассвирепев­ший буран.

Чтобы не дать замерзнуть рукотворной реке, кругло­суточно скалывали закраины, выбирали шугу. На всей трассе расставили бойцов: каждые пять метров — воин с багром...»

Всего по 10-километровому каналу в короткий срок были сплавлены десятки тысяч кубометров леса.

Этот подвиг комсомольцев и красноармейцев долго еще вдохновлял строителей молодежного города.

Да, с приходом в Комсомольск батальонов корпуса коренным образом изменился ход строительства на всех объектах — и в Пермском, и в Дземгах. Значительно ускорились темпы сооружения:  электростанций, подземных коммуникаций, дорог и жилых домов и других культурно-бытовых учреждений. Постепенно появлялась новая по тем времена техника: такие, например, строительные механизмы, как бетономешалка, транспортер... Стройка пополнилась квалифицированными инженерно-техническими кадрами.

До половины 1936 г. за Комсомольском-на-Амуре было закреплено 40 процентов красноармейское состава корпуса, а затем работало более 99 процентов его воинов. К открытию Чрезвычайного VIII съезда Советов, принявшего новую Советскую Конституцию в его рядах насчитывалось 2755 стахановцев.

За    семь    лет   ОСК    выполнил    в    Комсомомольске-на-Амуре:

земляных работ около 6 миллионов кубометров; это в два с половиной раза больше объема земли, вынутой при строительстве первой очереди Московского метрополитена;

уложил 3 135 500 кубометров бетона — в 2,6 больше, чем было уложено на Днепрострое;

произвел более 1 миллиона кубометров каменной кладки;

уложил 135,5 миллиона кирпичей, что равно ста пятиэтажным домам;

заготовил 683 тысячи кубометров древесины, из которой можно построить 2300 деревянных восьмиквартирных домов на 100 тысяч жителей...

Военные строители дали хорошие кадры для действующих заводов. При увольнении из рядов Красной Армии много военных строителей влилось в трудовой коллектив авиационного завода.   Постоянными жителями города стали

М. Я. Куренков, В. Я. Калинин, Ф. Т. Карелин, Н. Д. Салов, И. И. Шамсутдинов, Я. Ф. Гусев и другие. Они были не просто строителями. Они были воинами. И когда грянул час Великой Отечественной, бойцы, командиры, политработники корпуса составили костяк одного   из   боевых   соединений,   героически   сражавшегося с немецко-фашистскими захватчиками.

И еще одно доброе дело на счету комсомольцев тех лет — городской сад. Возле кинотеатра «Ударник» сохранились деревья — большая роща, здесь и решил комсомол своими силами проложить аллеи, построить танцевальные, волейбольные и баскетбольные площад­ки. 6 июня 1935 г. 220 комсомольцев, занимавшихся сооружением судостроительного завода, во главе с тог­дашним секретарем комитета комсомола Андреем Ша­куровым вышли на субботник. Начало было положено, и сад открылся тем же летом...

С особой теплотой в романе говорится о новом облике города:

«Новая весна была как-то особенно цветуща и весела. По всему городу сажали молодые деревца, устраивали цветники и газоны. Открылся городской сад с качелями, эстрадой и буфетом; столики стояли в саду, под тентами, вечером их освещали цветными фонариками.

…Весной обнаружилось, как много в Новом городе детей. Дети были маленькие и большие, местные уроженцы и приезжие. Они наполнили улицы своей возней и криками. Их оживленные мордочки выглядывали изо всех окон».

На Дземгах вступает в строй стадион. Спорт, особен­но водный, увлекает многих молодых людей. Группа комсомольцев ставит своеобразный рекорд — переплы­вает Амур. И небо влекло юношество: завершалась под­готовка первых учлетов в городском аэроклубе.

И все же многое еще не удавалось.  Кипение стройки становилось все более бурным. Вот несколько дат и фактов, которые являются крупными вехами в истории города:

25 мая 1935 г. было заложено первое судно, собран­ное  из секций, доставленных  с  Николаевского  завода.

1 мая 1936 г. первую машину выпустил авиационный завод. Нарком тяжелой промышленности Г. К. Орджо­никидзе прислал начальнику строительства и директору завода К. Д. Кузнецову телеграмму:

«...Рад вашим успехам. Шлю Вам и всему заводскому | коллективу рабочих и ИТР привет».

30  июня   1936  г.   из  Москвы   была  отправлена  пра­вительственная   телеграмма,   адресованная   руководству Амурверфи    (тогдашнее    название    судостроительного завода):

«Горячо поздравляем молодой отряд амурских судо­строителей с пуском первой очереди завода, выражаем уверенность в том, что рабочие, работницы, инженерно-технические работники, служащие Амурверфи будут самоотверженно бороться за дальнейшее разви­тие производственных мощностей выпуска судов.

Желаем больших трудовых успехов».

В числе подписавших эту телеграмму были товарищи Ворошилов, Гамарник, Блюхер, Викторов, Косиор.

Крупные предприятия возникали на этом амурском левобережье одно за другим. В середине тридцатых го­дов было решено строить здесь металлургический за­вод «Амурсталь».

На X съезд ВЛКСМ, состоявшийся в 1936 г., из Комсомольска-на-Амуре прибыла самая представительная дальневосточная делегация; десять делегатов и гостей. В их числе были секретарь горкома комсомола Исаак Минкин, комсомольские активисты и ударники произ­водства Алексей Смородов, Сергей Смирнов, Павел Сафонов, Андрей Шанауров, Анна Сапожник.

К этому же времени относится начало движения, во­шедшего   в   историю   под   названием   «хетагуровское».

На Дальний Восток, и в Комсомольск в частности, требовались десятки и сотни квалифицированных рабо­чих, врачей, учителей, библиотекарей.

5 февраля 1937 г. газета «Комсомольская правда»  опубликовала  письмо  жены  командира  Красной  Армии В. Хетагуровой с призывом к девушкам страны ехать жить и работать на Дальний Восток.

«...Я не зову вас на отречение от жизни. Ведь то, что вас ждет, хотя и трудно, но так увлекательно, инте­ресно!.. Думаю, что найдутся сотни и тысячи из вас, которые захотят приехать  на Дальний Восток».

Письмо это было перепечатано многими комсомоль­скими газетами краев и областей страны.

Уже 10 марта 1937 г. в редакцию «Комсомольской правды» пришло около тысячи писем-откликов.

К сентябрю 1938 г. о своем желании трудиться на Дальнем Востоке заявили свыше 100 тысяч девушек и юношей Советского Союза.

Только в Комсомольск-на-Амуре за 1937 — 1938 гг. приехало около 8 тысяч девушек.

С  необычайным  трудовым  и  патриотическим  подъемом шли юноши и девушки, все население города к своему пятилетию. Не было ни одного коллектива, ни одного   человека,   которые   бы   не   готовили   трудового подарка к этой дате. О размахе этого патриотичес­кого движения тех дней можно судить по одному только факту:   право   подписать   письмо-рапорт   Центральному  Комитету партии завоевали 3220 человек.

Ни холод, ни болота, ни тучи гнуса, ни цинга, ни тяжелые условия жизни в шалашах и палатках,— писали комсомольчане в письме,— ничто не сломило воли молодых строителей.  

Трудящиеся города с большой радостью сообщали, что сооружены и готовят выпуск первой продукции су­достроительный и авиационный заводы, оборудованные по последнему слову техники. Возведена теплоэлектро­централь, начато строительство металлургического и ак­кумуляторного заводов. Строится радиостанция, которая свяжет город с Москвой. Сквозь леса и болота проло­жена стальная магистраль, соединившая Комсомольск со всей страной.

Там, где была таежная глушь, неумолчно звучала ра­достная симфония кипучей стройки. Город жил полно­кровной жизнью. Он насчитывал уже около 70 тысяч жи­телей, в двенадцати школах обучалось свыше 6000 детей, работали рабфак и вечерний техникум корабле­строения, тысячи рабочих обучались в школах среднего образования и  в стахановских школах.

Больше всего в то время, как н сейчас, комсомоль­чане гордились тем, как растут люди. У всех на устах были имена лучших строителей. Например, плотника Сер­гея Розова, овладевшего специальностью фрезеровщи­ка. Широко известны в городе стали имена бывших рабочих Александра Ефременко — начальника бюро техническо­го планирования, Марии Анисимовой — секретаря гор­совета, Павла Швеца — второго секретаря городского комитета партии. Прославили город своими делами рамщик Василий Курбатский и каменщик Михаил Вол­ков, установившие общесоюзные рекорды в своей от­расли...

В каждого  комсомольчанина, отмечалось  в  письме, вселяет гордость тот факт, что город юности — «таеж­ную столицу» — знает и любит весь комсомол, вся молодежь Советского Союза. Комсомольск-на-Амуре становится символом мужества и безграничной преданнности советской молодежи своей Родине, ее готовности выполнить любое поручение партии и правительства. Письмо-рапорт было отправлено в столицу с группой отважных спортсменов, за 85 дней совершивших вело­пробег по маршруту Комсомольск-на-Амуре — Москва. Вот имена участников пробега: Николай Бычков, Алек­сандр Гаврилов, Сергей Сырнев, Антон Тимохов (коман­дир), тренер Александр Княжевский,

Вносили свой вклад в общее дело и заключенные, работавшие здесь рядом с добровольцами и вольно­наемными рабочими. Силами Дальневосточного лаге­ря НКВД была подготовлена насыпь полотна желез­ной дороги Волочаевка — Комсомольск. Заключен­ные немало сделали для строительства автодороги и открытия автобусного сообщения по маршруту Хаба­ровск — Комсомольск. Автобус проходил это расстоя­ние за сутки.

В январе 1935 года была открыта телефонная связь с Хабаровском. А в мае того же года молодой город был соединен с краевым центром авиалинией.

1    мая   1936   года   в   Дземгах   широко   праздновали окончание основных строительных работ. А ведь от пер­вого того колышка у семи бараков не прошло и трех лет. Вот что такое военные строители... В газетах рапор­ты, правительственные телеграммы. Мы, командование и инженерно-технический состав, оставались, а наши бой­цы,   получив   прекрасные   специальности,   закалив   свой характер, уезжали домой. Им на смену приходили моло­дые необученные новобранцы.

В   Пермское   тоже   пришел   праздник:   со   стапелей сошел первый корабль».

Однако стройка и в эти годы переживала большие трудности. Темпы работ все же отставали от намечен­ного. Приказом наркома тяжелой промышленности в апреле 1935 года Викторов был смещен с занимаемой должности, ее занял И.М. Жданов, сумевший во мно­гом изменить структуру управления строительством. При нем в Комсомольск-на-Амуре прибыли новые ра­бочие и инженерно-технические работники необходимых специальностей, на завод поступили заготовки подводных лодок, были подготовле­ны стапеля и другое оборудование для закладки кораб­лей. На территории Амурского судостроительного за­вода организовалось и постепенно окрепло отделение Николаевского государственного завода (ныне Черно­морского), имевшего заслуженный авторитет в отече­ственном судостроении. У отделения были самостоятель­ный баланс и свой аппарат управления, прибывший из Николаева. Оно должно было стать кадровым ядром амурских судостроителей, не обладавших ровно никаким опытом в новом для себя и весьма сложном деле постройки подводных лодок.

Профессиональному симбиозу этих двух заводс­ких коллективов правительство страны придавало особое значение, стараясь предоставить прикоманди­рованным николаевцам самые благоприятные усло­вия труда и быта. Прибывшие с берегов Черного моря первые 400 представителей этого завода оставляли свои семейные аттестаты дома, и их средний зарабо­ток в Николаеве получали оставшиеся там семьи, в Комсомольске же им начислялась дальневосточная зарплата.

Начальником отделения НГЗ был Дорофеев. В ап­реле 1935 года из Николаева в помощь ему на долж­ность строителя подводных лодок прибыл опытный ин­женер Грищенко, накопивший большой опыт в пост­ройке подводных кораблей еще в Ленинграде. Руководителем конструкторской группы стал николаевец Ющенко, групповым строителем — Курышев. Строители завода с их помощью подготовили основ­ные сооружения и помещения временной верфи для закладки подводных кораблей. Были организованы участки для сборочных, кузнечных, медницких, столярно-малярных работ, горячей гибки и оцинковки труб.

Заботясь о подготовке собственных кадров судо­строителей, «Дальпромстрой» еще в ноябре 1934 года открыл в Комсомольске вечерний рабочий факультет, на котором без отрыва от производства обучалась стремившаяся к знаниям рабочая молодежь. Здесь же действовали и курсы по подготовке в вуз и техникум.

...В 1935 году вступил встрой первый из промыш­ленных цехов АСЗ — ремонтно-инструментальный, на долгое время ставший основной механической базой «Дальпромстроя» по ремонту всей его строительной и транспортной техники. Были подготовлены стапеля и другое оборудование для закладки первого корабля Комсомольска-на-Амуре — подводной лодки XI серии, проект которой был разработан Центральным конст­рукторским бюро N1- 18.

Николаевский Государственный завод стал постав­щиком всех заготовок, материалов и оборудования для строительства вначале подводных лодок, в которых так нуждался отечественный военный флот, а потом и ли­деров-эсминцев проекта 38 и эсминцев проекта 7. За­готовки корпусов поступали в Комсомольск водным путем из Хабаровска, куда доставлялись с берегов Чер­ного моря по железной дороге, в виде небольших сек­ций, вес которых доходил до 10 тонн. Все операции по погрузке и разгрузке сложных и больших узлов шли под руководством опытного мастера такелажного дела Хмуренко и плотницкого мастера Федотова.

25 мая 1935 года на стапеле № 1 временной вер­фи на берегу Большого Силинского озера была зало­жена первая подводная лодка XI серии Л-11, заводс­кой номер 284. Это событие положило начало новой эпохе в жизни Амурского судостроительного завода, который еще продолжал строиться и официально не входил в число действующих предприятий судострои­тельной промышленности страны. Чуть позже — 12 июня — состоялась закладка второго подводного ко­рабля той же серии с заводским номером 286.

Надо ли говорить, что строительство первых кораб­лей было сопряжено со многими трудностями. Един­ственными грузоподъемными средствами оставались козловые краны с навешенными ручными талями. Но, несмотря на слабую оснащенность временной верфи, недостатки снабжения и суровые климатические условия, рабочие и инженерно-технические работники заво­да стремились к выполнению государственного задания. Установку секций на кильблоки и клетки стапеля вели мастера Хмуренко и Федотов. Разметку выполняла бри­гада Рябинского. В общем «оркестре» великолепно вели свою профессиональную «партию» сборщики Титаров и Смага, клепальщик Катков, такелажник Антко и другие... К декабрю 1935 года в Николаевском отделении насчи­тывалось 410 рабочих, и многие из них перевыполняли нормы выработки в два-три раза.

В марте 1936 года были выполнены гидравличес­кие испытания цистерн, отсеков и корпуса лодки. В ходе испытаний пришлось применять подогретую воду, так как в Комсомольске-на-Амуре в начале весны стояли крепкие морозы.

Немалую помощь судостроителям города юности в эти дни оказывали соседи — Владивостокский Дальзавод  и Осиповский завод в Хабаровске, организовы­вавшие лабораторные проверки и исследования, де­лившиеся материалами и собственным опытом кораб­лестроения.

16 июня 1936 года была вписана славная страни­ца в историю отечественного кораблестроения. Пер­вая подводная лодка АСЗ была спущена на воду.

Спусковыми работами руководил Павел Густаво­вич Гойкинс. Этот выдающийся кораблестроитель, по­лучивший в свое время прекрасное инженерное об­разование, преподавал в Военно-морской академии, работал главным инженером кораблестроительного отдела на Балтийском заводе, техническим директором на Адмиралтейском, заместителем управляющего по механической части Востоксоюзверфи в Хабаровске и директором Дальзавода во Владивостоке. В февра­ле 1932 года Гойкинс принимал участие в выборе пло­щадки для строительства АСЗ, а теперь вот ему выпа­ла честь спускать здесь на воду первую подводную лод­ку. (Позднее — в июне 1936 года — Гойкинс вступил в должность главного инженера и заместителя директо­ра АСЗ. С его именем будут связаны многие славные дела амурских корабелов.) Спуск под его контролем прошел без сучка и задоринки.

Специалисты и рабочие под руководством коорди­натора стройки Курышева и конструктора Ющенко при­ступили к достройке лодки на плаву.