Терапия сказками; Профориентационное занятие

Тема : Терапия сказками

Профориентационное занятие для обучающихся 11 класса, которые интересуются психологией.

Есть, Настенька, если вы  того не знаете, есть в Петербурге довольно странные уголки. В эти места как будто не заглядывает то же солнце, которое светит для всех петербургских людей, а заглядывает какое-то другое, новое, как будто нарочно заказанное для этих углов, и светит на все иным, особенным светом. В этих углах, милая Настенька, выживается как будто совсем другая жизнь, не похожая на ту, которая возле нас кипит, а такая, которая может быть в тридесятом неведомом царстве, а не у нас, в наше серьезное-пресерьезное время.             Ф.М.Достоевский. «Белые ночи»

Метафора, сказка – вид символического языка, который в течение многих столетий используется в целях обучения, а также духовного исцеления. Возьмите притчи Старого и Нового Завета, мифы древней Греции, священные тексты Каббалы, коаны дзен буддизма, литературные аллегории, поэтические образы, сказочные произведения – везде используется метафора, чтобы выразить определенную мысль в непрямой, а потому в наиболее впечатляющей форме.

Юнг считал, что вся картина нашего психического мира опосредована символами, символ, как и метафора, передает нечто большее, чем представляется на первый взгляд. С их помощью наше «Я» проявляет все свои грани, от самых низменных до высочайших.

«Слово или образ становятся символическими, когда подразумевается нечто большее, чем передаваемое или очевидное и непосредственное значение».

Выражение архетипа, по мнению Юнга, является основной ролью символа. Архетипы – это врожденные элементы человеческой психики, отражающие общие модели чувственного опыта, выработанные в ходе развития человеческого сознания, другими словами – метафорические прототипы.

Архетипические символы имеют устойчивый,  и зачастую транскультуральный характер и отражают наиболее фундаментальные психические свойства и процессы, а также отработанные эволюцией способы разрешения внутрипсихических  конфликтов. С архетипическими символами Юнг связывал проявления так называемой трансцендентной функции психики, выступающей фактором индивидуации и отражающей ее способность к саморегуляции. Юнг полагал, что символы могут служить не только восстановлению психического баланса, но и личностному «росту». Посредством их человек способен  вступать во взаимодействие с блокированными аспектами бессознательного, тем самым постепенно приходя к их осознанию и психической целостности.

Существует много способов выразить или воссоздать архетип. Наиболее распространенные из них – сны, мифы, сказки. В этих областях деятельности сознания неуловимый архетип обретает осязаемую форму и воплощен в действии. Сознательный ум внимает некой истории, смысл которой усваивается полностью только на подсознательном уровне.

Волшебные сказки являются непосредственным отображением психических процессов коллективного бессознательного. В сказках архетипы предстают в наиболее простой, чистой и краткой форме, благодаря этому архетипические образы дают нам ключ для осмысления процессов, происходящих в коллективной психике. Значение волшебной сказки заключено во всей той совокупности мотивов, которые объединены ходом развития сказки. Можно предположить, что сказка является относительно закрытой системой, выражающей некое сущностное психологическое значение, содержащееся в ряде сменяющих друг друга символических картин и событий, посредством которых оно и может быть раскрыто. Юнг назвал его Самостью. По его мнению, в Самости заключено все психическое содержание личности, а также, она является регулирующим центром коллективного бессознательного. Самость выступает как высшая власть в судьбе индивида. Любой индивид и любая нация имеют свои собственные способы осознания и взаимодействия с этой психической реальностью.

Обычно разные волшебные сказки дают усредненную картину различных этапов или стадий такого взаимодействия. Одни – более подробно задерживаются на начальных стадиях, связанных с проблемой тени, другие особое значение придают рассмотрению анимы и анимуса, третьи же акцентируют свое внимание на недосягаемости сокровища и на связанных с этим переживаниях. Не смотря на различие делаемых акцентов, по своему значению все сказки равны, так как в мире архетипов нет градации ценностей, любой архетип по своей сути является не только одной из форм коллективного бессознательного, но и его отражением в целом.

Копп отмечает особую роль сказки, проясняющую, по его мнению, важный аспект терапевтического процесса – внутренний процесс, происходящий в самом терапевте. Копп обозначил его как «возникающее родство» или «внутреннее единство» с клиентом. «Понимать мир метафорически, значит улавливать на интуитивном уровне ситуации, в которых опят приобретает символическое измерение», и тогда «открывается множество сосуществующих значений, придающих друг другу дополнительные смысловые оттенки».

            Менегетти рассматривал сказку как «естественное пространство безграничного потенциала, потому что в них компенсируется недостаток действия в реальной жизни» и зачастую запрограммирована сама жизнь.

            Волшебные сказки потому и являются терапевтическими, что пациент находит свое собственное решение, ассоциируя то, что в них кажется относящимся к нему, с конфликтами своей внутренней жизни. Совершенно очевидно, что сказки не имеют отношения  к внешнему миру, хотя они могут быть достаточно реалистичными и обладать атрибутами, присущими обычной жизни человека. Ирреальная природа этих сказок является тем важным качеством, которое делает очевидным факт, что предметом волшебной сказки является не изложение полезное информации о внешнем мире, а те процессы внутренней жизни, которые протекают в человеке. Сказки образны, вбирают, как правило, в себя то лучшее, что есть в языке, эмоционально насыщены, принципиально правополушарны.

Авторские сказки, созданные в ходе сказкотерапии, по сути - личные мифы, и позволяют человеку осознать свою уникальность, возможности и условия саморазвития.

            Почти ни одна серьезная психологическая школа не прошла мимо того, чтобы дать свой способ анализа и понимания сказок. Бихевиористы относятся к сказкам как к возможным формам поведения. Трансактный анализ обращает основное внимание на ролевые взаимодействия, а так же влияние, которое оказывают сказки на формирование жизненных сценариев. Юнгианская аналитическая психология рассматривает героев сказки как субличности, части «я».  Те, кто занимаются эмоциональным анализом, часто рассматривают сказочных героев как персонифицированные эмоции,  сказку как испытательную площадку для трудных эмоций. Гипнотическая школа исследует сходство между наведением транса и прослушиванием, проживанием сказок. Важной чертою сказки является то, что в ее ходе происходит трансформация, которую рассматривают как в рамках адлерианского направления, так и юнгианской психологии. 

            В теориях различных школ, например, в диалогах Платона можно прочитать о том, как в давние времена старые женщины рассказывали своим детям символические истории – мифы. Более ранние волшебные сказки были обнаружены на египетских папирусах и каменных стеллах. Мы имеем письменную традицию сказки трехтысячелетней давности, и, что поразительно, основные мотивы с тех пор почти не изменились. Согласно теории О.Шмидта некоторые основные сказочные темы дошли до нас практически в неизмененном виде с очень давних времен – более 25 тысяч лет до рождества Христова.

            До 17-18 веков волшебные сказки рассказывались не только детям, но и взрослым. Иногда говорят, что волшебные сказки олицетворяют собой философию прялки.

            Научный интерес к волшебным сказкам впервые был проявлен только в 18 веке И. И. Винкельманом, И. Г. Гаманом и И. Г. Гердером. К. Моритц давал им поэтическую интерпретацию. Гердер считал, что сказки несут в себе отображенный в символах отпечаток древних, давно преданных забвению верований.

По мнению В.Я. Проппа  сказка базируется на исторической реальности прошлого. «Цикл инициации – древнейшая основа сказки». «Другим циклом, кругом, обнаруживающим соответствие со сказкой, является цикл представлений о смерти».

            Религиозные искания, направленные на то, чего, казалось, не доставало официально христианскому учению, впервые побудили знаменитых братьев Гримм заняться собирательством фольклорных сказок. До этого времени человек находил применение сказкам, используя их в магических обрядах и изготовлении талисманов.

            В символическом направлении развивалась идея о том, что мифы – это символическое отображение глубинной философской мысли, а также своего рода мистическое учение о самых сокровенных истинах. 

Объясняя появление мифов, А.М. Кондратов и К.К. Шилий опираются на информационную теорию эмоций известного психолога П.В. Симонова, согласно которой

Эмоции возникают при недостатке информации для удовлетворения потребностей. Мифологические объяснения являются для человека снами наяву, избавляющими его психику от стрессов. По мнению И. Черепановой «миф выполняет роль мета-языка (посредника, медиатора) между двумя противоположностями: здоровьем и болезнью, личностью и обществом, известным и непознанным».  А.Ф.Лосев  пишет, что миф есть наивысшая по своей конкретности, максимально интенсивная и в величайшей мере напряженная реальность, жизненно ощущаемая и творимая, вещественная и телесная. «Всякий миф, если не указывает на автора, то он сам есть всегда некий субъект. Миф всегда есть живая и действующая личность». Миф есть в словах данная чудесная личностная история.

Э.Берн показывает на конкретных примерах сходство между мифами, сказками и реальными людьми. «Оно лучше всего схватывается  с трансакционной точки зрения, основанной на собственном мифе (изобретенном специалистами по анализам игр и сценариев) как средство более объективного видения человеческой жизни». В периоды кризисов и болезни у человека преобладает детское «Я», бессильное, зависимое, подчас капризное, оно берет верх над другими аспектами личности. Это лидерство может быть как негативным, так и позитивным. Человек стоит перед лицом смерти. Вся реальность окружающего свидетельствует о том, что избежать смерти невозможно. Зачастую логика родительского и взрослого «Я» не дает никакой надежды. На помощь приходит детское «Я», выраженное творческой фантазией, - появляется возможность веры в чудо, что облегчает страдания, уводит от пугающих мыслей. Незаданность ситуации, представление себя в каком-либо образе, звучание сказки, где смерть запрятана в сюжете или является не чем иным, как сменой образа, маски. Коснувшись красоты сказочного мира, в человеке ликует ребенок. Расставаясь со сказкой, взрослый в нем благодарен за помощь и поддержку.

Мы воспринимаем только то, что есть, и все мгновенно самосогласуется с актуальным уровнем самоосознавания, задавая извечную игру нераздельной пары «Иллюзия-Реальность». Прелесть Болтовни, Волшебство Слова, Магия тишины… Пространство Волшебной сказки, где может произойти встреча Ребенка и Взрослого, Взрослый может овладеть Словом настолько, чтобы оно сопрягалось и вплеталось в текучую болтовню Ребенка, находя в ней мудрость своих корней. Ребенок и Пространство вместерожденны, и каждый миг откликаются на любые изменения друг в друге, творя и присутствуя, совершенствуя и экспериментируя, открывая и созерцая.

Детские черты, которые ранее были бесцельны и хаотичны, впоследствии могут преобразоваться в ценные свойства характера. Например, упрямство – в самостоятельность, творческую активность, верность самому себе. Этот процесс можно осуществить без риска для себя в том случае, если сознание не отвергает эти силы, не подавляет и не вытесняет их, а принимает их. Что в сказке символизируется освобождением от чар и последующим браком. Это ведет к расширению сознания и к росту личности. Из неприятной и опасной холодной крови (лягушка, змея) появляется некоторое количество здоровой активности, и вся область души, находящаяся под властью заклятия и волшебных чар (проблемы, болезни, кризисы), вновь расцветает и оживает для деятельной жизни. Здесь речь идет о явном проявлении бессознательной природной силы, которая не является ни доброй, ни злой, как и сама природа, и стоит на еще не дифференцированной, чуждой любому личному отношению, ступени холодного существования. Это те возможности, что скрыты в человеке, неразвитые и пренебрегаемые. Развивая эту новую сторону своей личности, можно обнаружить «внутреннего принца», и тогда оживает та область, в которой нужно решать проблемы. Это ведет к «образованию духовной компетенции, которая спасает от ограниченности и замкнутости в сугубо личном и может находиться в распоряжении у сознания в качестве активной творческой силы» (Х. Дикманн). Из своего жизненного опыта нам известно, что случается, когда мы полагаем, что уже вступили на новую ступень развития. Именно тогда человек особенно легко становиться невнимательным и легкомысленным и вновь теряет достигнутое. Это соответствует тем испытаниям, которые обычно выдерживает герой сказки.

Все сказочные персонажи являются носителями действия, и у них отсутствует углубленность и сфера человеческих эмоций. Герой, с одной стороны, может совершать действия, на которые индивидуальное «Я» не способно, но, с другой стороны, он стоит ниже человека, вследствие отсутствия у него вариабельности, глубины, многосторонности. Правильнее рассматривать самого героя как функциональный комплекс, который хотя и предлагает в соответствующей ситуации временную идентификацию, но никогда продолжительную. На примере сказочных персонажей ребенок бессознательно научается избегать опасных для его собственной личности требований и претензий персонажей внешнего мира. Он обучается тому, как выстоять против превосходящих сил, какими являются взрослые по отношению к детям, какие существуют формы и возможности обращения с этими силами и как их можно, в конце концов, одолеть.

Сказка, как правило, может иметь не одну интерпретацию, которые должны быть направлены на те же ассоциации и амплификации данного человека, что и его актуальная жизненная ситуация. Интерпретация считается главной процедурой социального мышления. Она состоит в многократном включении явления, образа в разные связи и отношения, переформулировании исходного чужого текста или описании ситуации, события, образа, сделанного самим  человеком, в результате чего, формируется его мнение о ситуации, событии, предмете и его позиция по отношению к ним.

Анализ волшебных сказок – один из путей контактирования с архетипическими идеями, с персонажами коллективного бессознательного. Т.е. анализ – это попытка связать их с личным сознанием. Для этого образ, выраженный в волшебной сказке, должен быть предоставлен на психологическом языке. Сказки можно истолковывать, прибегая к одной из четырех функций сознания. Используя мышление, можно понять структуру и связи всех сюжетных сказочных мотивов. Опираясь на чувства, можно расположить эти мотивы в соответствии с их ценностью, на основе ощущений строиться непосредственное наблюдение за событиями и персонажами, а интуиция позволяет увидеть комбинацию символов во всей их паттернальной неповторимости.

Тот факт, что сказки ведут свое начало глубоко в бессознательном и производят впечатление универсальности звучания, вовсе не означает, что они легки для понимания.

В.Я. Пропп рассматривает сказку как некую структуру с множеством внутренних взаимосвязей ее частей, взаимосвязи этих частей с целым. Он сформулировал общие принципы структуры волшебной сказки. Прежде всего, Пропп выделяет так называемую «начальную ситуацию», где читатель знакомится с персонажами, начало всегда характеризуется определенным дефицитом или избытком с атмосферой напряжения, которая является предвестником утраты. Далее события развиваются согласно структуре, в которой Пропп выделяет тридцать одну сказочную функцию. Разумеется, не все функции присутствуют в каждой сказке, но всегда присутствует базовая структура. Она обеспечивает характерологическое единство повествования, некое целостное начало.

Волшебная сказка является бессознательным продуктом воображения, точно таким же, каким является сон. Разница лишь в том, что сказка, преимущественно, есть продукт большой группы людей, чаще всего целого народа. Волшебные сказки – продукт коллективного человеческого воображения – являются в этом смысле сновидениями всего человечества и содержат в себе решение общечеловеческих проблем. Сказочные персонажи уже сами по себе присутствуют в психике каждого из нас. В сказках всегда есть два мира: один мир, полный естественных, нормальных и обычных явлений, другой – волшебный мир. Если сопоставить эти два мира с внутренним содержанием души, то первая область соответствует сознанию, вторая, фантастическая, соответствует той области, откуда приходят сны и фантазии. Сознание и бессознательное – это  две противоположные сферы, в которых разыгрывается сказка, между которыми она пытается установить связь.

А. Тхостов говорит, что « в мифе сосуществуют параллельно две семиотические системы, одна из которых частично встроена в другую. Во-первых, это языковая система (или иные способы репрезентации), выполняющая роль языка-объекта, и, во-вторых, сам миф, который можно назвать метаязыком и в распоряжение которого поступает язык-объект. Совершенно не имеет значения субстанциональная форма мифа, важен не сам предмет сообщения, а то, как о нем сообщается, и, анализируя метаязык, можно в принципе не очень интересоваться точным строением языка-объекта, в этом случае важна лишь его роль в построении мифа».

Многоуровневость, включенность «текста в текст», наличие метапланов, обуславливающих представление одних знаний через другие и, как следствие, саморефлексию системы, использование метафоры, сказки, объединяющих разномодальные формы репрезентации в единую функциональную систему, являются, очевидно, универсальными принципами организации человеческой культуры. Культура же, будучи интериоризированной субъектом в процессе социализации, репродуцирует в структурах индивидуального сознания принципы соей организации.

             У Бахтина ставится и решается целый ряд интересующих нас вопросов в контексте философии сознания и языка. Бахтин говорит о диалогической природе сознания.  «Жизнь  по природе  своей диалогична. Жить – значит участвовать в диалоге: вопрошать, внимать, ответствовать, соглашаться и т.п. <…> Каждая мысль и каждая жизнь вливаются  в незавершенный диалог». Бахтин многократно обращается к диалогической природе понимания. Большое значение в своей концепции понимания и осознания мира и отражающих его высказываний Бахтин придает различению абстрактного значения слов и предложений и личностного смысла. Значение порождается отношениями в структуре языка. Что происходит в рамках сказкотерапевтического направления, и в сказке вообще, где находят отображение культурные и личностные вопросы, где дается ответ, что создает почву для понимания, активную и заинтересованную изготовку для него. В своих рассуждениях о природе высказывания и речевых жанрах Бахтин раскрывает «обратную сторону» диалогизма сознания.

Коммуникативное событие встречи двух и более сознаний видится онтологической осью жизни, поскольку принадлежит в равной мере внешнему и внутреннему мирам – при всей их взаимопроницаемости друг для друга. Сотворение текста есть инициатива высказывания, которая отнюдь не предполагает идентичности этого текста субъективной версии творца. Каждый текст является чем-то индивидуальным, неповторимым, и в этом его замысел. Это то в нем, что имеет отношение к истине, правде, добру, красоте, истории.

            Дух (и свой и чужой) не может быть дан как вещь (прямой объект естественных наук), а только в знаковом выражении, реализации в текстах и для себя самого, и для другого. Всякий истинно творческий текст  всегда есть в какой-то мере свободное и не предопределенное эмпирической необходимостью откровение личности.

Характерная для сказкотерапии трактовка сотворческого восприятия, отвергающая пассивную позицию, отчетливо перекликается с бахтинской концепцией читателя как личности, принципиально не совпадающей и диалогически соотнесенной с личностью автора, а не зеркально дублирующий ее. Главной силой и свойством сказкотерапии остается освобождение личности от своего одиночества, от отчужденности ее от других людей. Подобное «жизнетворческое» назначение сказкотерапии не может быть осуществлено без ответного сотворчества воспринимающих, без «восполняющей активности», как сказал бы Бахтин, читателя, слушателя, зрителя. Сказкотерапия есть метод помогающий человеку освоить и создать представление своего «я-в-мире», позволяет освоить толщу мировой истории и культуры. Тогда для человека, находящегося в ситуации сложного жизненного выбора, становится возможным затребовать все основные мифологические, литературные, исторические коллизии, имевшие место в сходной ситуации, и узнать чем они разрешились, и принять собственное решение, опираясь на мощный культурный слой. Обычно человек имеет дело со своим прошлым в снятом виде, авторская сказка, написанная им самим, дает возможность развернуть это прошлое в некоторый текст сложной структуры и содержания, повышая тем самым самооценку человека.

            В сказке сосуществуют два таких понятия, как событие и чудо. Событие как «пребывание вместе и в одно время», событие – происшествие, что сбылось, тогда как чудо – «всякое явление кое мы не умеем объяснить по известным законам природы». Событие всегда дискретно, чудо всегда континуально. В любом мотиве художественного текста (в нашем случае текст сказки) содержится не только момент объяснения, но и момент изобретения, т.е. момент свободы. В любом чуде нет изобретения, но есть момент запечатления. Чудо каждый раз реализует такие невозможные в структуре бытия полярности, как мгновенность и необратимость. Чудо способно повернуть течение действия вспять, сделать границу между жизнью и смертью условной. За эфемерностью мгновения в структуре чуда просвечивает вечность. События в сказке выступают как некие микромиры, эстетически радующие читателя, несущие свои познавательные, воспитательные, терапевтические и художественные функции. В каждом таком микромире в различных узлах сюжета, в отдельных событийных ситуациях человек стремится найти и сформулировать свои смыслы.

            Накопление, структурирование того, что усвоено из фонда культуры человечества, является составной частью развития личности. Созидание есть воплощение личностью своего внутреннего мира в продуктах деятельности, приобретающих уже самостоятельное бытие. «Созидая, личность как бы дарует миру себя в надежде, что этот дар не напрасный, что он послужит на пользу и радость людям и на добрую память о его создателе. Созидание означает большее, чем деятельность, хотя и не возможно без нее» (Н. А. Логинова).

            Каждый момент произведения (сказки) дан нам в реакции автора на него, которая объемлет собою как предмет, так и реакцию героя на него.

            Подобно тому, как сюжет личной жизни человека создают другие люди, герои ее(только в жизни своей, изложенной для другого, в его глазах и в его эмоционально-волевых тонах я становлюсь героем ее), так и эстетическое видение мира, образ мира, создается лишь завершенной жизнью других людей – героев его. Нужно почувствовать себя дома в мире других людей, чтобы перейти от вопросов о смысле к прекрасной данности мира.

            В процессе сказкотерапии происходит познание мира внешнего и внутреннего, обретается возможность видеть мир глазами другого. В рамках отношений сказкотерапевта и клиента коммуникация происходит на языке образов и архетипов клиента, на языке жизненных сценариев клиента, когда последний реактуализирует и проживает инфантильные и неэффективные отношения из прошлого опыта, и при этом становится возможным выстраивание нового типа отношений, не встречающихся в опыте клиента и инициируются новые эффективные стратегии поведения, происходит осознание себя в мире.

            Очевидно, что психотерапевтическая или психопрофилактическая функция того или иного авторского произведения будет выражена в той степени, в какой его создатель смог передать в нем свой опыт «исцеления» или личностного роста.

Зачастую психотерапевтический эффект имеет место благодаря тому, что произведение (сказка, рассказ, история, иллюстрация и т.п.) выступает в качестве «триггера», способствующего запуску определенных психологических процессов у воспринимающего лица.

            В сказкотерапевтическом процессе содержится не только момент диагностики, интерпретации, но и момент принятия, свободы, изобретения. Т.е. изначально сказкотерапевтическое событие – это результат изобретения авторской воли терапевта. И когда   в процессе терапии или обучения «умирает» автор- терапевт, клиент становится автором зарождающихся текстов в рамках терапевтического процесса, а в дальнейшем и автором собственной жизни. Человек может теперь самостоятельно выбирать и моделировать жизненные ситуации, корректировать и создавать новые смыслы.

Список использованной литературы:

1.       М. Франц «Психология сказки», СПб 1998г.

2.       Х. Дикманн «Юнгианский анализ волшебных сказок», СПб 2000г.

3.       В. Пропп «Исторические корни волшебной сказки», Москва 2000г.

4.       Дж. Холл « Юнгианское толкование сновидений», СПб 1996г.

5.       Дж. Хиллман «Исцеляющий вымысел», СПб 1997г.

6.       А. Копытин «Основы арт-терапии», СПб 1999г.

7.       Т. Зинкевич-Евстигнеева «Путь к волшебству», СПб 1998г.

8.       М. Бахтин «Автор и герой», СПб 2000г.

9.       В. Макаров «Избранные лекции по психотерапии», Москва 1999г.

10.   «Ребенок и пространство», Москва 1996г.

11.   И. Черепанова «Дом колдуньи», Москва 1999г.

12.   В. Петренко «Основы психосемантики», МГУ 1997г.

13.   Ф. Баркер «Использование метафор в психотерапии», Воронеж 1996г.

14.   Г. Элленбергер «Открытие бессознательного», СПб 2001г.

15.   Дж. Миллс «Терапевтические метафоры», Москва 1996г.

16.   А. Гнездилов «Психология и психотерапия потерь», СПб 2002г.

17.   А. Гнездилов «Петербургские сновидения», СПб 1996г.

18.   Н. Логинова «Психобиографический метод», Алматы 2001г.