Статья "Футуризм. Игорь Северянин"

ФУТУРИЗМ. ИГОРЬ СЕВЕРЯНИН

В поэзии он не бунтарь и не пахарь,

Скорее – колдун, неожиданный знахарь;

Одним он казался почти гениальным,

Другим – будуарно-бульварно банальным…

Вадим Шефнер

Термин «ФУТУРИЗМ» ввел в русский литературный обиход именно Игорь Северянин, основав в 1911 году в Петербурге, до того, как московские левые объявили себя кубофутуристами, «Академию футуризма». От кубофутуризма эгофутуризм отличался своим кредо:

1.      Душа – единственная истина.

2.     Самоутверждение личности.

3.     Поиски нового без отвергания старого.

4.     Осмысленные неологизмы.

5.     Смелые образы, эпитеты и диссонансы.

6.     Борьба со стериотипом и заставками.

7.     Разнообразие метров [Цит. по: Василевская 1991: 48].

А в 1912 году в Москве был провозглашен манифест футуристов «Пощечина собственному вкусу», в котором определялись права поэтов:

1. на увеличение словаря в его объеме произвольными и производными словами (слово-новшество);

2.      на непреодолимую ненависть к существовавшему до них языку;

3.       стоять на глыбе слова «мы» среди моря свиста и негодования и др., в том числе превозношение красоты Самоценного (самовитого) слова [Поэтические течения в русской литературе конца 19 – начала 20 века 1988: 102].

Этот манифест был подписан основными сторонниками футуристического течения Д. Бурлюком, Александром Крученых, В. Маяковским, В. Хлебниковым.

В 1913 году в манифесте из альманаха «Садок Судей II» футуристы выдвинули новые принципы творчества, среди которых:

1. Мы перестали рассматривать словопостроение и словопроизношение по грамматическим правилам, став видеть в буквах лишь направляющие речи. Мы расшатали синтаксис;

2. нами осознана роль приставок и суффиксов;

3. во имя свободы личного случая мы отрицаем правописание;

4. гласные мы понимаем как время и пространство, согласные – краска, звук, запах.

5. богатство словаря поэта – его оправдание.

6. мы во власти новых тем: ненужность, бессмысленность, тайна властной ничтожности воспеты нами…

            Мы новые люди для новой жизни. (Д. Бурлюк, Н. Бурлюк, В. Маяковский, В. Хлебников и др.) [Там же, с. 106].

Современная И. Северянину критика всегда оценивала его творчество неоднозначно. Также неоднозначно относились современники к принадлежности поэта к футуристам.

В рецензии на первый сборник поэта «Громокипящий кубок», опубликованный в 1914 г., В. Ходасевич писал о том, что слово «футурист» - не идет к Игорю Северянину, предлагая ему прозвище «презан» - настоящее. «Его поэзия чрезвычайно современна не только потому, что в ней говорится об аэропланах, кокотках и т.д., а потому, что чувства и мысли поэта суть чувства и мысли современного человека, душа – душа сегодняшнего дня» [См.: Северянин 2000: 8]. Однако Северянин, даже распустив свою «Академию», по-прежнему считал себя «эгическим поэтом», посланцем Будущего и даже олицетворением Будущего в Настоящем.

Свою точку зрения на «футуризм» в творчестве Северянина высказывает В. Ходасевич в статье, которая так и называется «Северянин и футуризм». Он анализирует, совпадают ли принципы поэзии Северянина с принципами футуристической группы, другими словами – футуристичны ли форма и содержание его стихов.

Сопоставив творчество поэта с футуристическими канонами, Ходасевич иронически заявляет: «Ах, плохой футурист Игорь Северянин!» [Ходасевич 1996: 435]. В конце статьи автор делает вывод, что Северянин бесконечно далек от футуризма, и признается, что ему нравятся стихи поэта, отмечает необыкновенную их музыкальность и меткую сообразность речи, что и отличает Северянина от бездарных поэтов.

Еще одним исследователем-современником творчества И. Северянина был В. Я Брюсов. Он был одним из первых серьёзных критиков, кто обратил внимание на нового поэта. В обзоре поэзии за 1911 год для «Русской мысли» Брюсов особо выделил среди всех авторов стихотворных книг Северянина за то, что тот прежде всего старается обновить поэтический язык, вводя в него слова бульварного арго, отважные неологизмы и пользуясь самыми смелыми метафорами, причем для сравнения выбирает преимущественно явления из обихода современной городской жизни, а не из мира природы. Тем не менее Брюсов констатировал и излишнюю плодовитость поэта, иногда идущую в ущерб уровню творчества Северянина, и его просчеты в создании неологизмов, отборе слов. В статье об Игоре Северянине Брюсов говорит о том, что первая большая книга, – «Громкоговорящий кубок» - единственная значительная вещь, созданная поэтом, книга истинной поэзии. Он также замечает ироническую направленность поэзии Северянина («Мороженое из сирени», «Диссона»). Приводит очень меткие фразы: «под пудрой молитвенник, а на ней Поль де Кок», «женоклуб… где глупый вправе слыть не глупым, но умный непременно глуп» [Брюсов 1981: 335].

Брюсов писал, что есть небольшая группа дебютантов, которые во что бы то ни стало хотят сказать «новое слово»,  имея в виду эго-футуристов. Он считал, что задача эго-футуристов – выразить душу современного человека, жителя большого города, а в этом подчеркивается и сходство с тем, что делал в поэзии конца 19 – начала 20 века сам Брюсов. Когда-то он примерно такими же словами характеризовал задачу символистской поэзии. Брюсов признает право на существование эстетической реальности, воссозданной эго-футуристами: «Самая обстановка эго-футуристов иная, нежели та, которая со времен романтиков продолжает считаться единственно поэтической: не море и скалы,  не весенние цветы и закатная тишь…, но «желтая гостиная из серого клена», «будуар нарумяненной Нелли», «карета куртизанки», и в соответствии с этим – «блестящий файв-о-клок», «крем-де-мандарин», «коктебли» и т.д.

Брюсов признает стремление футуристов обновить поэтический язык и, подчеркивая «законность их общего замысла», выделяет И. Северянина – «мэтра» новой школы, называя его настоящим поэтом, поэзия которого все более и более приобретает законченные строгие очертания.

Каждый новый поэт приносит с собою что-то новое, свойственное только ему. Например, среди новых словообразований, приведённых Северяниным, Брюсов указывает на наиболее удачные, например глагол «олунить». Говорит о том, что ассонансы у Северянина на самом деле заменяют рифму, а также отмечает удачно использование диссонансов (кедр-эскадр-бодр-мудр-выдр) [Брюсов 1981: 337].

Брюсов, как и Ходасевич, признает некоторые права поэта на звание новатора из-за его неологизмов. Автор замечает, что у поэта есть слова, образованные простым написанием иностранных слов русскими буквами и с русским окончанием, например «игнорирно». Брюсов не считает такой способ образования достойным новаторства и достойным быть «способом словообразования» Наконец, есть просто исковерканные слова, большей частью ради рифмы или размера, такие, как «глазы», «порк», царий». Из громадного большинства этих новшеств настоящего внимания достойны, по мнению автора, единицы новых слов. Это уже указывает не на футуристическую направленность поэзии Северянина, а на отсутствие чутья языка и отсутствии понятия о законах словообразования.

Из своих рассуждений Брюсов делает вывод, что в футуристы и новаторы поэт Северянин попал случайно, и на его взгляд, даже тяготится этим званием.

Л. Н. Толстой гневно отзывался о Северянине и его творчестве. Интересен, однако, тот факт, что отзыв знаменитого писателя был предан гласности и… о Северянине заговорила вся страна! Именно с 1909 года он стал «греметь» во всех модных салонах обеих столиц.

Поэтому, несмотря на довольно жесткую критику своего творчества, Северянин прекрасно чувствовал себя, выступая на поэзоконцертах и имел множество поклонников своего неоднозначного таланта.

Существует и иная точка зрения на творчество поэта. Игорь Северянин – один из основоположников жанра реситалей – впервые в истории нашей поэзии стал устраивать турне с авторскими чтениями по городам России: Петербург, Москва, Киев, Минск, Симферополь, Самара, Кострома, Астрахань… Можно сказать, что он пел свои стихи на сочиняемые им же мотивы. О напевности стихотворений поэта, их доброй ироничности и родстве с народной поэзией, романсом – статья его современника, Юрия Шумакова, «Поэт на эстраде».

Современные исследователи в первую очередь обращают внимание на то, что современная поэту критика не улавливала лирической иронии в его стихотворениях. Во многих работах значительное внимание уделяется особенностям словоупотребления и синтаксиса произведений Северянина. Так, Никульцева В. В. в статье «Об индивидуальном поэтическом стиле Игоря Северянина» рассматривает построение каламбуров (отец рогатых жен), оксюморонов (безликий лик), метафор (очей фиалковая глубь), а также говорит об особой эпитетике, «восходящей к пушкинской традиции неожиданной сочетаемости слов (ландышевая сирень, певучие лучи)» [Никульцева 2001: 66]. Краеугольным камнем строения текста исследователь называет наличие в стилевой системе поэта лексических неологизмов. Интерес к словотворчеству у И. Северянина приобретает устойчивый характер, в отличие от многих других поэтов серебряного века.

Существуют работы, освещающие вехи жизни и творчества И. Северянина (С. Бестужева-Лада «Король поэтов», А. Урбан «Добрый ироник», Точеный О. П. «Игорь Северянин», Василевская И. А. «Он тем хорош, что он совсем не то, Что думает о нем толпа пустая…»).

Исследование творчества поэта представлено в большинстве случаев подробным разбором отдельных стихотворений. К таким работам можно отнести статьи Никульцевой В. В. «Песенные мотивы в стихотворении И. Северянина «Русская», Яковлева И. В. «Классические розы», Гуловой И. А.  «Нетрадиционная традиционность» и «Осеню себя осенью» и др.

Интерес к творчеству поэта у современных исследователей не ослабевает.

И, хотя Брюсов говорил о недалёкости поэта-Северянина, хочется, чтобы у потомков сложилось несколько иное видение его творчества. О том, что  Северянин – поэт не просто талантливый, а ошеломляюще новый, небывалый, о чем впервые, вслух и авторитетно заявил Николай Гумилёв, словами которого мне бы и хотелось закончить нашу работу: «…И вдруг люди и книги услышали юношески-звонкий могучий голос настоящего поэта… Игорь Северянин действительно поэт и к тому же поэт новый. Но нов он и тем, что первый из всех поэтов… настоял на праве быть искренним до вульгарности» [См.:Северянин 2000: 14]. А для осмысления всего нового, как правило, требуется время.