БЕЛЫЙ ПУДЕЛЬ
I.
Тропинка шла вдоль высокого прибрежного обрыва, извиваясь в тени
столетних маслин. Море иногда мелькало между деревьями, и тогда казалось,
что, уходя вдаль, оно в то же время подымается вверх спокойной могучей
стеной, и цвет его был еще синее, еще гуще в узорчатых прорезах, среди
серебристо-зеленой листвы. В траве, в кустах кизиля и дикого шиповника, в
виноградниках и на деревьях - повсюду заливались цикады; воздух дрожал от
их звенящего, однообразного, неумолчного крика. День выдался знойный,
безветренный, и накалившаяся земля жгла подошвы ног.
Сергей, шедший, по обыкновению, впереди дедушки, остановился и ждал,
пока старик не поравнялся с ним.
- Ты что, Сережа? - спросил шарманщик.
- Жара, дедушка Лодыжкин... нет никакого терпения! Искупаться бы...
Старик на ходу привычным движением плеча поправил на спине шарманку и
вытер рукавом вспотевшее лицо.
- На что бы лучше! - вздохнул он, жадно поглядывая вниз, на прохладную
синеву моря. - Только ведь после купанья еще больше разморит. Мне один
знакомый фельдшер говорил: соль эта самая на человека действует... значит,
мол, расслабляет... Соль-то морская...
- Врал, может быть? - с сомнением заметил Сергей.
- Ну, вот, врал! Зачем ему врать? Человек солидный, непьющий... домишко
у него в Севастополе. Да потом здесь и спуститься к морю негде. Подожди,
дойдем ужотко до Мисхора, там и пополощем телеса свои грешные. Перед
обедом оно лестно, искупаться-то... а потом, значит, поспать трошки... и
отличное дело...
Арто, услышавший сзади себя разговор, повернулся и подбежал к людям.
Его голубые добрые глаза щурились от жары и глядели умильно, а высунутый
длинный язык вздрагивал от частого дыхания.
- Что, брат песик? Тепло? - спросил дедушка.
Собака напряженно зевнула, завив язык трубочкой, затряслась всем телом
и тонко взвизгнула.
- Н-да, братец ты мой, ничего не поделаешь... Сказано: в поте лица
твоего, - продолжал наставительно Лодыжкин. - Положим, у тебя, примерно
сказать, не лицо, а морда, а все-таки... Ну, пошел, пошел вперед, нечего
под ногами вертеться... А я, Сережа, признаться сказать, люблю, когда эта
самая теплынь. Орган вот только мешает, а то, кабы не работа, лег бы
где-нибудь на траве, в тени, пузом, значит, вверх, и полеживай себе. Для
наших старых костей это самое солнце - первая вещь.
Тропинка спустилась вниз, соединившись с широкой, твердой, как камень,
ослепительно-белой дорогой. Здесь начинался старинный графский парк, в
густой зелени которого были разбросаны красивые дачи, цветники, оранжереи
и фонтаны. Лодыжкин хорошо знал эти места; каждый год обходил он их одно
за другим во время виноградного сезона, когда весь Крым наполняется
нарядной, богатой и веселой публикой. Яркая роскошь южной природы не
трогала старика, но зато многое восхищало Сергея, бывшего здесь впервые.
Магнолии, с их твердыми и блестящими, точно лакированными листьями и
белыми, с большую тарелку величиной, цветами; беседки, сплошь затканные
виноградом, свесившим вниз тяжелые гроздья; огромные многовековые платаны
с их светлой корой и могучими кронами; табачные плантации, ручьи и
водопады, и повсюду - на клумбах, на изгородях, на стенах дач - яркие,
великолепные душистые розы, - все это не переставало поражать своей живой
цветущей прелестью наивную душу мальчика. Он высказывал свои восторги
вслух, ежеминутно теребя старика за рукав.
- Дедушка Лодыжкин, а дедушка, глянь-кось, в фонтане-то - золотые
рыбы!.. Ей-богу, дедушка, золотые, умереть мне на месте! - кричал мальчик,
прижимаясь лицом к решетке, огораживающей сад с большим бассейном
посредине. - Дедушка, а персики! Бона сколько! На одном дереве!
- Иди-иди, дурашка, чего рот разинул! - подталкивал его шутливо старик.
- Погоди, вот дойдем мы до города Новороссийского и, значит, опять
подадимся на юг. Там действительно места, - есть на что посмотреть.
Сейчас, примерно сказать, пойдут тебе Сочи, Адлер, Туапсе, а там, братец
ты мой, Сухум, Батум... Глаза раскосишь глядемши... Скажем, примерно -
пальма. Удивление! Ствол у нее мохнатый, на манер войлока, а каждый лист
такой большой, что нам с тобой обоим укрыться впору.
- Ей-богу? - радостно удивился Сергей.
- Постой, сам увидишь. Да мало ли там чего? Апельцын, например, или
хоть, скажем, тот же лимон... Видал небось в лавочке?
- Ну?
- Просто так себе и растет в воздухе. Без ничего, прямо на дереве, как
у нас, значит, яблоко или груша... И народ там, братец, совсем диковинный:
турки, персюки, черкесы разные, все в халатах и с кинжалами... Отчаянный
народишка! А то бывают там, братец, эфиопы. Я их в Батуме много раз видел.
- Эфиопы? Знаю. Это которые с рогами, - уверенно сказал Сергей.
- Рогов, положим, у них нет, это враки. Но черные, как сапог, и даже
блестят. Губищи у них красные, толстенные, а глазищи белые, а волосы
курчавые, как на черном баране.
- Страшные поди... эфиопы-то эти?
- Как тебе сказать? С непривычки оно точно... опасаешься немного, ну, а
потом видишь, что другие люди не боятся, и сам станешь посмелее... Много
там, братец мой, всякой всячины. Придем - сам увидишь. Одно только плохо -
лихорадка. Потому кругом болота, гниль, а притом же жарища. Тамошним-то
жителям ничего, не действует на них, а пришлому человеку приходится плохо.
Одначе будет нам с тобой, Сергей, языками трепать. Лезь-ка в калитку. На
этой даче господа живут очень хорошие... Ты меня спроси: уж я все знаю!
Но день выдался для них неудачный. Из одних мест их прогоняли, едва
завидев издали, в других, при первых же хриплых и гнусавых звуках
шарманки, досадливо и нетерпеливо махали на них с балконов руками, в
третьих прислуга заявляла, что "господа еще не приехамши". На двух дачах
им, правда, заплатили за представление, но очень мало. Впрочем, дедушка
никакой низкой платой не гнушался. Выходя из ограды на дорогу, он с
довольным видом побрякивал в кармане медяками и говорил добродушно:
- Две да пять, итого семь копеек... Что ж, брат Сереженька, и это
деньги. Семь раз по семи, - вот он и полтинник набежал, значит, все мы
трое сыты, и ночлег у нас есть, и старичку Лодыжкину, по его слабости,
можно рюмочку пропустить, недугов многих ради... Эх, не понимают этого
господа! Двугривенный дать ему жалко, а пятачок стыдно... ну и велят идти
прочь. А ты лучше дай хоть три копейки... Я ведь не обижаюсь, я ничего...
зачем обижаться?
II.
В это время с террасы раздался такой отчаянный, резкий, почти
нечеловеческий вопль, что растерявшийся Арто выронил изо рта шапку и
вприпрыжку, с поджатым хвостом, боязливо оглядываясь назад, бросился к
ногам своего хозяина.
- Хочу-у-а-а! - закатывался, топая ногами, кудрявый мальчик. - Мне!
Хочу! Собаку-у-у! Трилли хочет соба-а-аку-у...
- Ах, боже мой! Ах! Николай Аполлоныч!.. Батюшка барин!.. Успокойся,
Трилли, умоляю тебя! - опять засуетились люди на балконе.
- Собаку! Подай собаку! Хочу! Дряни, черти, дураки! - выходил из себя
мальчик.
- Но, ангел мой, не расстраивай себя! - залепетала над ним дама в
голубом капоте. - Ты хочешь погладить собачку? Ну, хорошо, хорошо, моя
радость, сейчас. Доктор, как вы полагаете, можно Трилли погладить эту
собаку?
- Вообще говоря, я не советовал бы, - развел тот руками, - но если
надежная дезинфекция, например, борной кислотой или слабым раствором
карболки, то-о... вообще...
- Соба-а-аку!
- Сейчас, моя прелесть, сейчас. Итак, доктор, мы прикажем вымыть ее
борной кислотой и тогда... Но, Трилли, не волнуйся же так! Старик,
подведите, пожалуйста, вашу собаку сюда. Не бойтесь, вам заплатят.
Слушайте, она у вас не больная? Я хочу спросить, она не бешеная? Или,
может быть, у нее эхинококки?
- Не хочу погладить, не хочу! - ревел Трилли, пуская ртом и носом
пузыри. - Хочу совсем! Дураки, черти! Совсем мне! Хочу сам играть...
Навсегда!
- Послушайте, старик, подойдите сюда, - силилась перекричать его
барыня. - Ах, Трилли, ты убьешь маму своим криком. И зачем только пустили
этих музыкантов! Да подойдите же ближе, еще ближе... еще, вам говорят!..
Вот так... Ах, не огорчайся же, Трилли, мама сделает все, что хочешь.
Умоляю тебя. Мисс, да успокойте же наконец ребенка... Доктор, прошу вас...
Сколько же ты хочешь, старик?
Дедушка снял картуз. Лицо его приняло учтивое, сиротское выражение.
- Сколько вашей милости будет угодно, барыня, ваше
высокопревосходительство... Мы люди маленькие, нам всякое даяние -
благо... Чай, сами старичка не обидите...
- Ах, как вы бестолковы! Трилли, у тебя заболит горлышко. Ведь поймите,
что собака _ваша_, а не моя. Ну, сколько? Десять? Пятнадцать? Двадцать?
- А-а-а! Хочу-у! Дайте собаку, дайте собаку, - взвизгивал мальчик,
толкая лакея в круглый живот ногой.
- То есть... простите, ваше сиятельство, - замялся Лодыжкин. - Я -
человек старый, глупый... Сразу-то мне не понять... к тому же и глуховат
малость... то есть как это вы изволите говорить?.. За собаку?..
- Ах, мой бог!.. Вы, кажется, нарочно притворяетесь идиотом? - вскипела
дама. - Няня, дайте поскорее Трилли воды! Я вас спрашиваю русским языком,
за сколько вы хотите продать вашу собаку? Понимаете, вашу собаку,
собаку...
- Собаку! Соба-аку! - залился громче прежнего мальчик.
Лодыжкин обиделся и надел на голову картуз.
- Собаками, барыня, не торгую-с, - сказал он холодно и с достоинством.
- А этот пес, сударыня, можно сказать, нас двоих, - он показал большим
пальцем через плечо на Сергея, - нас двоих кормит, поит и одевает. И никак
этого невозможно, что, например, продать.
III.
Наконец он не
выдержал. Его пальцы, цеплявшиеся за острый угол,
разжались, и он
стремительно полетел вниз.
Он слышал, как
заскрежетал под ним крупный гравий, и почувствовал
острую боль в
коленях. Несколько секунд он стоял на четвереньках,
оглушенный
падением. Ему казалось, что сейчас проснутся все обитатели
дачи, прибежит
мрачный дворник в розовой рубахе, подымется крик,
суматоха... Но,
как и прежде, в саду была глубокая, важная тишина. Только
какой-то низкий, монотонный,
жужжащий звук разносился по всему саду:
"Жжу...
жжу... жжу..."
"Ах, ведь
это шумит у меня в ушах!" - догадался Сергей. Он поднялся на
ноги; все было
страшно, таинственно, сказочно-красиво в саду, точно
наполненном
ароматными снами
Ночью, среди
перепутавшихся на дорожках теней, Сергей не узнал места.
Он долго бродил по
скрипучему гравию, пока не вышел к дому.
Никогда в
жизни мальчик не испытывал такого мучительного ощущения
полной
беспомощности, заброшенности и одиночества, как теперь. Огромный
дом казался ему
наполненным беспощадными притаившимися врагами, которые
тайно, с злобной
усмешкой следили из темных окон за каждым движением
маленького,
слабого мальчика. Молча и нетерпеливо ждали враги какого-то
сигнала, ждали
чьего-то гневного, оглушительно грозного приказания.
- Только не в
доме... в доме ее не может быть! - прошептал, как сквозь
сон, мальчик. - В
доме она выть станет, надоест...
Он обошел дачу
кругом.
Тонкий, словно
стонущий визг вдруг коснулся его слуха. Мальчик
остановился, не
дыша, с напряженными мускулами, вытянувшись на цыпочках.
Звук повторился.
Казалось, он исходил из каменного подвала, около которого
Сергей стоял и
который сообщался с наружным воздухом рядом-грубых,
маленьких
четырехугольных отверстий без стекол. Ступая по какой-то
цветочной куртине,
мальчик подошел к стене, приложил лицо к одной из
отдушин и
свистнул. Тихий, сторожкий шум послышался где-то внизу, но
тотчас же затих.
- Арто!
Артошка! - позвал Сергей дрожащим шепотом.
Неистовый,
срывающийся лай сразу наполнил весь сад, отозвавшись во всех
его уголках. В
этом лае вместе с радостным приветом смешивались и жалоба,
и злость, и
чувство физической боли. Слышно было, как собака изо всех сил
рвалась в темном
подвале, силясь от чего-то освободиться.
- Арто!
Собакушка!.. Артошенька!.. - вторил ей плачущим голосом
мальчик.
- Цыц,
окаянная! - раздался снизу зверский, басовый крик. - У,
каторжная!
Что-то стукнуло
в подвале. Собака залилась длинным прерывистым воем.
- Не смей
бить! Не смей бить собаку, проклятый! - закричал в
исступлении
Сергей, царапая ногтями каменную стену.
Все, что
произошло потом, Сергей помнил смутно, точно в каком-то бурном
горячечном бреду.
Дверь подвала широко с грохотом распахнулась, и из нее
выбежал дворник. В
одном нижнем белье, босой, бородатый, бледный от яркого
света луны,
светившей прямо ему в лицо, он показался Сергею великаном,
разъяренным
сказочным чудовищем.
- Кто здесь
бродит? Застрелю! - загрохотал, точно гром, его голос по
саду. - Воры!
Грабят!
Но в ту же
минуту из темноты раскрытой двери, как белый прыгающий
комок, выскочил с
лаем Арто. На шее у него болтался обрывок веревки.
Впрочем,
мальчику было не до собаки. Грозный вид дворника охватил его
сверхъестественным
страхом, связал его ноги, парализовал все его маленькое
тонкое тело. Но
к счастью, этот столбняк продолжался недолго. Почти
бессознательно
Сергей испустил пронзительный, долгий, отчаянный вопль и
наугад, не видя
дороги, не помня себя от испуга, пустился бежать прочь от
подвала.
Он мчался, как
птица, крепко и часто ударяя о землю ногами, которые
внезапно сделались
крепкими, точно две стальные пружины. Рядом с ним
скакал, заливаясь
радостным лаем, Арто. Сзади тяжело грохотал по песку
дворник, яростно
рычавший какие-то ругательства.
С размаху
Сергей наскочил на ворота, но мгновенно не подумал, а скорее
инстинктивно
почувствовал, что здесь дороги нет. Между каменной стеной и
растущими вдоль
нее кипарисами была узкая темная лазейка. Не раздумывая,
подчиняясь одному
чувству страха, Сергей, нагнувшись, юркнул в нее и
побежал вдоль
стены. Острые иглы кипарисов, густо и едко пахнувших смолой,
хлестали его по
лицу. Он спотыкался о корни, падал, разбивая себе в кровь
руки, но тотчас же
вставал, не замечая даже боли, и опять бежал вперед,
согнувшись почти
вдвое, не слыша своего крика. Арто кинулся следом за ним.
Так бежал он
по узкому коридору, образованному с одной стороны -
высокой стеной, с
другой - тесным строем кипарисов, бежал, точно маленький
обезумевший от
ужаса зверек, попавший в бесконечную западню. Во рту у него
пересохло, и
каждое дыхание кололо в груди тысячью иголок. Топот дворника
доносился то
справа, то слева, и потерявший голову мальчик бросался то
вперед, то назад,
несколько раз пробегая мимо ворот и опять ныряя в
темную, тесную
лазейку.
Наконец Сергей
выбился из сил. Сквозь дикий ужас им стала постепенно
овладевать
холодная, вялая тоска, тупое равнодушие ко всякой опасности. Он
сел под дерево,
прижался к его стволу изнемогшим от усталости телом и
зажмурил глаза.
Все ближе и ближе хрустел песок под грузными шагами врага.
Арто тихо
подвизгивал, уткнув морду в колени Сергея.
В двух шагах от
мальчика зашумели ветви, раздвигаемые руками. Сергей
бессознательно
поднял глаза кверху и вдруг, охваченный невероятною
радостью, вскочил
одним толчком на ноги. Он только теперь заметил, что
стена напротив
того места, где он сидел, была очень низкая, не более
полутора аршин.
Правда, верх ее был утыкан вмазанными в известку
бутылочными
осколками, но Сергей не задумался над этим. Мигом схватил он
поперек туловища
Арто и поставил его передними лапами на стену. Умный пес
отлично понял его.
Он быстро вскарабкался на стену, замахал хвостом и
победно залаял.
Следом за ним
очутился на стене и Сергей, как раз в то время, когда из
расступившихся
ветвей кипарисов выглянула большая темная фигура. Два
гибких, ловких
тела - собаки и мальчика - быстро и мягко прыгнули вниз на
дорогу. Они долго
еще бежали без отдыха, - оба сильные,
ловкие, точно
окрыленные радостью избавления. К пуделю скоро вернулось его
обычное
легкомыслие. Сергей еще оглядывался боязливо назад, а Арто уже
скакал на него,
восторженно болтая ушами и обрывком веревки, и все
изловчался лизнуть
его с разбега в самые губы.
Оставьте свой комментарий
Авторизуйтесь, чтобы задавать вопросы.